Текст книги "Вечернія часы, или Древнія сказки славян древлянских"
Автор книги: Василий Левшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)
ВЕЧЕР XXIII.
Остроил, не постигая об силе его предохраняющей, видел только одно свое нещастіe. Что подумает обо мне прекрасная Анемона? вскричал он. Но что подумать мне и о самом себе? Как! я не мог возпротивиться! . . . любопытство привлекло меня сделать новое испытаніе; но возможноль, что ничто мне не препятствовало? . . . Ах! я пропал! (вскричал он в бешенстве по малом размышленіи). Любовь меня наказала без сомненія это была неверность . . . . Но разве меня любят? ведь лишь в таком случае можно учиниться неверным.. . Увы! я сам причиною моего нещастія. Часы мои не звенели и кольцо не сжималось, в этом случае я прав; им бы надлежало меня необходимо уведомить; по крайней мере неверность не иное что, как глупость. .. Нет! совсем не то; невольное заблужденіе чувств не может быть препятствіем любви; надлежит, чтоб изменило сердце, а мое сего не делало, и всегда одинаково; я всегда обожаю и люблю прекрасную Доброгневу.
Сіи тонкія разсужденія не коснутся может быть общаго мненія в целом свете; вкусы почти все различны, и мысль одного с другим несогласна. Я сам признаюсь (говорил сказывальщик Избору), что моя любовница не очень бы меня удовольствовала таковым извиненіем, но между тем ежели здраво разсудить, все преступленія, не оскорбляющія душу, сіи заблужденія чувств, или сіи ложные виды, от которых сердце отрекается, не суть неверности настоящія: есть то слабости невинныя, которыя надлежит поставлять на ряду с пріятными сновиденіями, и которых не ищем мы с намереніем. Виноват ли тот, кто заснул? я отношу разсужденія мои к женщинам совершенно нежным, оныя найдут у них одобреніе. Мы живем в веке просвещенном, где нет иных вопросов, как только об душе; тело за ничто считается. Какая в самом деле надобность надзирать за таковою мелочью? тонкость царствует во всем; не требуют, опричь ее во всяких сочиненіях, на театре и в обществе. Достоверно действуют по сему правилу, и век наш для отличія может назваться веком чувства.
Век, в котором жила Циклоида был меньше тонок; тогда во вкусе было наслажденіе, и не считалось за неблагопристойность: можно по тому заметить, что смущеніе Остроилово не приводило ее в отчаяніе. Надобно лишь было дать время поспорить ему с самолюбіем, и ожидать скораго его возвращенія. Она не обманулась; день кончался уже, как вышел он из темнаго леску, в котором он забылся, и вошел в палаты. Вступая, спросил он, где Анемона? уведомили его, что она дожидается его в своих покоях; он увидел ее и закраснелся.
Вы очень поздно возвратились (сказала ему Циклоида); довольны ли вы вашею прогулкою? Что надлежит до меня, я утомилась. Я мало участвую в ваших трудах нынешних (отвечал Остроил, еще больше закрасневшись); вы без сомненія должны иметь обо мне мненіе странное. – Наилучшее в свете (подхватила она); забудем все наши шалости. Верите ли вы, что я не очень довольна тем, что мне не в чем укорить себя? я не отпираюсь (продолжала она, кинув на него нежнейшій взгляд), что вы могли возторжествовать над моею слабостію, естьлиб похотели обмануть меня.
Это значило напомянуть ему о его слабости собственной, способом удобным возбудить его тщеславіе, он почувствовал всю силу сего впечатленія; готов был ей отвечать, но вошли сказать, что кушать поставили. Они сели за стол; ужин был довольно весел, ничего не упоминали о проступке Остроиловом; празднество произходившее днем, и бал, назначенный в сей вечер, составляли предмет их разговоров. – Вы всю ночь намерены занять балом? сказал Остроил волшебнице с безпокойством, когда они из за стола встaли. Не чего больше делать, отвечала она. – Что до меня (сказал Остроил), танцы и пляска наводят мне скуку. – А мне кажется (говорила волшебница с лукавою усмешкою), вы ничего лучше не сделаете, вы танцуете так прекрасно. Поверьте мне, что надобно любить вещи, в которых кто искусен. – Ваша досада еще не кончилась (отвечал он с жаром); и оную заслуживаю, но всегда, сударыня, извиняют первую погрешность, когда в оной чистосердечно извиняются; это значит, что можно исправиться. – Будьтe довольны (сказала лукавая волшебница), что вам добровольно в этом веря; вы жестоки в размышленіях: я замолчу, чтоб не подать вновь вам к оным причины.
Насмешка сія не кончилась тем: на бале не было ни одной мазки, которая бы не подходила к нему и не шутила над ним. А особливо одна весьма ему надоела; она спрашивала у него, каков он находится после давешняго приключенія. Насмешка сія кольнула его, и тем больше, что мазка сія была женщина. Он не имел совершеннаго понятія о свойстве погрешности своей; но некое предчувствованіе объясняло ему, что приключеніе его удобно возмущать дух прекраснаго пола. – Э! кстати ли молодому мущине (сказала мазка) судить так строго о цене вещей, чтоб не пропало его одобреніе, каковое можно получить от женщины? Она учинилась прекраснее обыкновеннаго oт своих желаній; самолюбію бы твоему надлежало искать славы. – Сказав то, она от него побежала. Остроил тронутый со стороны любочестія погнался за нею, и достиг: он старался ничего неупустить к своему оправданію, но ни чему не верили: держались обстоятельств его приключенія, описывали оное подробно с тонкою насмешливостію. Слыша то, он спустил руки, смутился и стал пристыжден. Старался он сыскать глазами мнимую Анемону; увидел оную; она поприметила, и показала вид, что хочет скрыться. Он хотел поспешить за нею: несколько неугомонных мазок пристали к нему, завели его в разговор; с превеликим трудом он свободился от них, и пришел в спальню к Циклоиде в самую ту минуту, как она ложилась в постелю, совсем раздевшись.
Что вас так принудило, мой любезной Остроил? (сказала она, притворившись весьма изумленною). Как вы думаете, которой бы час? – Ах, сударыня! (подхватил он) ведаете ли вы, что наше приключеніе всему свету известно? Все на бале – Но я не имела никакого приключенія (отвечала волшебница); за чем мне вмешиваться. – Это правда, я говорю об своем (продолжал Остроил, застыдясь). Я заслуживаю это. – Да, оно пронзает! (сказала волшебница насмешливым голосом). – Ах! оставьте ваши жестокія шутки (отвечал он с досадою). Вы одни могли об том сказать. – А что бы такое могла я сказать? Ведь вы не требовали от меня, чтоб я о том таила. Тайна касается до какой нибудь вещи, а между нами ничего не было. Подите, успокойтесь (продолжала она, подавая ему прекрасную руку, и движеніе которой необходимо должно было открыть несколько других прелестей), не помышляйте больше о сей глупости, и дайте мне уснуть; я устала. . . . А я (сказал Остроил с жаром) готов отмстить вам за нескромность. – Выговорив это, бросился он в объятiя волшебницы. Что за дурачество? вскричала она; но постой! тебе не удастся. – Дело сбыточное! (говорил отважившійся Остроил); но от вас зависит, чтоб из доброй воли. . . . Я обижен, надобно отмстить. – Но к чему вы намерялись? время ли для разговоров? (сказала волшебница) я никогда не думала. – Между тем, как она говорила к нему сіи обыкновенно употребительныя слова, он был уже на постеле, и взошел как победитель, коему ничто не могло противиться. Думаете ли вы (сказал он гордо), что могу быть я всегда нещастлив? ... вы не говорите ни слова. О! это значит, что вы согласны. Сказав то, схватил он ея руку. Она противилась, или притворялась сопротивляющеюся; обстоятельство не имело следствій. Остроил находясь в спокойном положеніи, лишь говорил о прошедшем приключеніи. Вспомните о дерновой софе. . . Но не будем больше говорить о том; бывают в жизни злыя минуты. После таковаго смешнаго предисловія храбрый Остроил не знал что делать. Ему оставался лишь один шаг, которой бы мог оправдать его. – Но он опустил ея руку из руки своей, вздохнул, и начал громогласно проклинать свое нещастie. Ложная Анемoна захохотала и и тем довершила его смятеніе. Хорошо вам смеяться (сказал Остроил с досадою), но что лежит до меня, мне не до шуток. Он вскочил по том со стыдом, бешенством, и проливая с серцов слезы. – Это что значит? сказала ему тогда волшебница с нежностiю, как! ты плачешь? безделица тебя огорчает, и приводит в отчаяніе? Без сомненія, ваше безпокойство составляeт источник всего нещастія . . . Успокойся, мой любезной (продолжала она, цалуя его): это случилось не от вашей погрешности; может быть я причиною. Таковой разговор, ласки и поцалуи, волшебницыны, вдруг переменили обстоятельство; он воспылал снова; но в туж минуту упал в прежнюю слабость и безмолвное отчаяніе. Вся ночь прошла в таковых переменах, которыя взбесили волшебницу. Что скажете вы о сем произшествіи? (говорил наконец смущенный Остроил волшебнице отчаянной). – то (отвечала она), что вы имеете руки прекрасныя, но чрезмерно слабыя. – Ох, сударыня! (кричал он с досадою) не к месту шутки; я утверждаю, что есть в сем нечто чрезъестественное. – Подите почивать (сказала волшебница сухо)! вам нужен сон; вы можете завтра разсуждaть и постигать, сколько вам угодно, естьли чаете, что это исцелит вас. – Он не смел противиться, отдал низкой поклон, пошел в свою спальню, кусая губы, и оставил волшебницу в несносной досаде.
ВЕЧЕР XXIV.
Циклоида пробудившись (это слово доказывает, что она спала, хотя то и сомнительно), начала размышлять о потерянном времяни, не с тем, чтоб сожалеть, но чтoб изыскать средства, могущія поправить оное. Ей вспала мысль, пришедшая ее в стыд, что так поздно пришла оная к ней! Где девался ум мой? (вскричала она) любовь меня весьма ослепила. Я люблю, и под видом другой думала востoржествовать. Таковое размышленіе последуемо было всеми выгодными воображеніями, которыя внушает самолюбіе. Она не сомневаясь далее сложила на вид Анемонин неудачу претерпенную, и льстила себе, что в своем собственном виде не будет оной подвержена. Вот в чем дело! сказала она; эта Анемона вдыхает в него предразсудки. От того-то он приходил в отчаяніе, которому причины я не постигаю и в чем обвиняю его несправедливо. Ах, бедной мальчик! это не твой проступок; я справедливо говорила ему вчерась, что может быть я того причиною.
Она в то время стояла противу зеркала. В самом деле (продолжала она), Анемона ничего в себе такого не имеет. Какой вид! в ней нет пріятностей; стан ея неловок и походка гадка; цвет в лице годился бы, но самое лице ничего не обещает; словом сказать, она не важна. После таковаго изследованія оставила она немедленно образ Анемонин и приняла свой собственной; и как уже не имела надобности в чертах ей ненравных, то отoслала их к хозяйке. Анемона приняла их с удовольствіем, не желая променяться тем ни с какою волшебницею на свете.
После того не оставалось о чем думать, кроме того, как бы показаться на глаза Остроилу. Величественное явленіе казалось ей к тому удобнейшим. Она знала, что человеки, рабы их волшебнаго могущества, имеют слабость унижаться пред оным, упреждать их и самые незаконныя желанія, удовлетворять с покорностію их своенравію, и считать за славу, служа их утешеніям. По сим-то понятіям, каковыя имеют и все великія особы о низких человеках, волшебница учредила своя разположенія. Она поднялась на воздух, и окружила себя всею пышностію своего достоинства. Гром и молнія возвестили прибытіе ея в замок; она сидела в колеснице, осыпанной филіантами и везомой осмью как снег белыми лебедями: величественное ея одеяніе серебряной парчи блистало от других камней. Я сказал уже, что она была прекрасна: сія новая Лада подражала казаться тою, которая привлекла на себя взоры Остроиловой в порфирном водоеме. Выступка ея была величественна, глаза живые, несколько важные, но прелестные, когда наполнялись нежности; цвет лица ея имел всю нежность младости; и плaтье ея, подобраное выше колен яхонтoвыми запонами, оказывало прелестныя ножки. Прибыв, окружена была она всеми своими придворными.
Остроил, отягощенный печальными размышленіями, и с сердцем наполненным любовію, прохаживался тoгда в саду. Он помышлял только об одной Доброгневе, и был из задумчивости выведен последовавшим громовым ударом, которой предшествовал прибытію Циклоиды; прибежали уведомить его о том, и что она хочет его видеть. Наконец (сказал он) узнаю я о судьбе моей. Таковая надежда произвела в душе его луч радости: он побежал поспешно, вшел весел, приближился к волшебнице, и сказал голосом, наполненным почтенія и важности, что без сомненія находится он в замке сем по ея воле; что он осмеливается просить, чтоб уведомили его, по какой это причине; что он сочтет себя щастливейшим человеком, когда услуги его ей могут быть полезны; но что праздность, каковой он предоставлен, не предсказывает ему таковой чести: почему дерзает просить об своем увольненіи; ибо честь и слава его требуют присутствія его в другом месте.
Циклоида ответствовала ему величественно, что имеет некоторое в разсужденіи его намереніе, о котором объявит ему; что впрочем oтданы были ею строгія повеленія, чтоб во время отсутствія ея ничего не недостaвало к веселію провожденнаго им здесь времяни. Но что касается до вашей праздности (продолжала она с усмешкою и взглядом, разстроившим Остроила), я довольно предуведомлена, что нет причины вам упрекать в том себя.
После сего перваго разговора, которой в честь чина ея произходил в присутствии всего Двора ея, пошла она во внутренніе покои, приказав Остроилу следовать за собою; там села она на самой мягкой софе. Остроил! (сказала она ему по том) я не знаю, что подумаете вы о снизхожденіи, которое я делаю для вас? ибо я волшебница: существо наше столько возвышено... над человеческим, что нет из них столь дерзкаго, которой бы осмелился всзвести глаза свои на нос, естьли мы не удостоим их снизхожденія. Наше возвышенное достоинство дает нам право делать с благопристойностiю тaковыя наступленія; мы можем и должны в разсужденіи вас оказывать те же поступки, кои вы употребляете с обыкновенными женщинами. Я люблю тебя, Остроил...и тебе оное открываю: могу ли я ожидать признанія за такоювую к тебе милость?
Остроил не ожидал таковаго нахальнаго объявленія; он имел только превозходное (как уже видели) понятіе в обхожденіи с простыми женщинами, но ни малейшаго, как поступать с волшебницами. Он выдумывал, что отвечать; Циклоида его предупредила. Что надлежит мне предчувствовать из твоего молчанія? (сказала она с строгостію) Не к неблагодарному ли имела снизхожденіе? Не должно ли вооружиться мне всею моею властію. – Ах, сударыня (подхватил Остроил, бросясь на колени), я ничего не видывал вас прекраснее; душа моя тронута вашими милостьми; и, естьли угодно, я жертвую вам моею жизнію; но . . По щастію шум часов его зажал ему тогда рот, чистосердечіе его готово было не кстати вымолвить глупость тем величайшую, что оная разстроила бы намереніе обеих покровительствующих его волшебниц.
Я ведаю (сказала ему Циклоида), что вы имеете некоторую склонность к царице Трантараранской. Она довольно прекрасна; но пора уже его забыть, я не говорю ни слова об Амаранте. Союз ваш был так кратoк; Анемона скоро заняла их место. . . . Как, сударыня (перебил слова ея Остроил) вы думаете... О! (подхватила волшебница) я надеюсь, что нам не будет препятствія. Она позвонила в колокольчик; пришли, она повелела начать все, что может доставить увеселеніе, и в то мгновеніе ока началась музыка; волшебница между тем вязала узелки, а придворныя госпожи ея зевали со скуки. Музыка не утешала Остроила. Он ушел в свой покой предаться печальным размышленіям, стесняющим его душу; казалось, что любовь его к Доброгневе возросла от новаго сего препятствія, которым угрожала ему волшебница. Он не видал другаго средства противу ея гоненія, кроме немедленнаго бегства; он хотел удалиться на край света, чтоб не изменить клятвам, данным царице, им обожаемой. Но как можно было вытти? стены сего очарованнаго замка не охраняемы ли были волшебством Циклоидиным? чтоб ни было (вскричал он с отчаяніем), подвергнемся всему для избавленія себя из сего несноснаго жилища. Говоря сіе, он вставал итти; но почувствовал свой палец, сжимаемой кольцом, почти столькож больно, как у Амаранты. Я не понимаю (вскричал он остановясь), чего хочет кольцо мое? что мне здесь делать? Для чего не позволяется мне бежать? как мне защищаться? чегож и опасаться? Останемся до тех пор, сколько можно... Предам себя покровительству Гориславину; но что бы ни последовало, я, не взирая на усилія всех волшебниц на свете, пребуду верен.
По долгом размышленіи показалось ему, что нашел он самый хитрый способ в пользу любви своей. Оный состоял в том, чтоб повергнуться на колена пред волшебницею, и открыть чистосердечно чувствуемое им к ней равнодушіе, и всю нежность, которую имеет он к Доброгневе. Без сомненія (говорил он сам себе) мое чистосердечіе, мое почтеніе, мои слезы, возъимеют действіе над ея серцем; естьли она любит меня, она тронется. При том же Циклоида волшебница, и следственно должна быть великодушна. Занявшись таковою мыслію, был столь оною предубежден, что не слыхал, как во все продолженіе его разговора с собою часы его безпрестанно звенели. Он пошел для произведенія сего хитровыдуманнаго способа в действо; но боль, произведенная ему кольцом противу воли принудила его остaновиться.
Что за нещастіе? (вскричал он) Я не говорю и не делаю нынешняго дня ничего, кроме глупостей. Но между тем кажется мне, что я разсуждаю основательно. О! я довольно полагаюсь на мой разум. Позволяет ли благоразуміе, чтоб я склонился на предложеніе волшебницыно? Какое дурачество! возможноль! разве Доброгнева не полновластно господствует над моим сердцем?
В недоуменіи, быв мучим страстью собственною, и приводимый в отчаяніе Циклоидиною, не ведая, что начать, сошел он в сад, не помышляя о том. Скоро приведен он был в изумленіе, послышав, что в ближнем леску явственно произносят его имя. Он побежал в ту сторону; увидел на липовой ветьви прекрасную белочку, и приближался к ней. Белочка безпрестанно кликав его по имяни, прыгала с дерева на дерево до тех пор, как завела его в густоту леса. Тогда дала она себя поимать без сопротивленія. Остроил восхищен был тем, что поимал столь прекраснаго зверка. Могу ли я тебе чем служить? (сказал он, поглаживая ее рукою) говори, белочка друг мой? чего ты хочешь? – Вразумить тебя ( отвечала она ему); твои часы и кольцо ясно припоминали тебе, что ты глупец; я хочу научить тебя, не взирая на то, что я только зверок. – Таковое намереніе (сказал изумленной Остроил) не очень вежливо, но я готов слушать; я не люблю лести, и имею нужду в советах: нередко и скоты бывают, кои научают человека. – Изрядно! когда так (говорила белка!), ты думаешь благоразсудно, и во весь день лучшаго еще не говорил. Ты находишься в великом замешательстве: волшебница тебя любит, какое нещастіе! ты обожаешь Доброгневу; малая тень неверности возмущает твою душу. Тонкость таковой нежности удивительна, жаль лишь того, что нет в ней общаго смысла. – По чему бы это? (подхватил Остроил) могу ли я вдруг любить Циклоиду и Доброгневу? Для тебя непонятно. – Выслушай (сказала белка!), я уверена, что ты влюблен в Царицу Трантараранскую, нежность твоя может довести тебя на престол, и я согласна, что любовь, приносящая хотя на один день царствованіе, гораздо благоразумнее той, которая не приносит во всю жизнь. Но сія твоя полезная страсть может ли мешать тебе выслушивать предложенія волшебницы? Поступай с нею так, как поступают во всем свете, то есть люби по необходимости для пользы своей. Нет в том сомненію, что глупость, оказываемая в сопротивленіи женщине, учиняет ее врагом опасным, и нежнейшая любовь в ея сердце превращается тогда в ненависть непримиримую; рано или наздно учинится оныя жертвою.
Тонкомысліе делает много щастливых, но всего больше дураков – По чести ... (подхватил простосердечный Остроил) не осердись белочка, друг мой, ты разсуждаешь как скотинка. – Скажи лучше (перебила она), как человек, знающій свет. В оном не есть в существе то, что таковым нам быть кажется. – Я верю (подхватил Остроил); но как можно жить с женщиною, которую не любишь? – Прекрасной вопрос! (сказала белка!) Разве ты любил Амаранту? Разве имел страсть к Анемоне? – Согласен (отвечал Остроиле, котораго сей довод вразумил в некоторой части его сомненія); я не любил ни той ни другой, но обстоятельство очень различное. Волшебница требует любви, и следственно вещи невозможной. Тебе нельзя не разуметь; потому что ты все знаешь – Но научайся ты, которой ничего не знаешь, что волшебница в состояніи удержать тебя здесь на всю жизнь, естьли ты не будешь соответствовать ея нежности; между тем Доброгнева должна будет необходимо избрать себе супруга; и когда она выдeт за муж, к чему нужна будет твоя любовь? Не останется тебе надежды, по законам Трантараранским; тaм Царицы во всю жизнь любят своих супругов. Что последует с тобою, естьли ты и после того, остaнешься с своими чувствованіями? сопротивленіе твое еще больше воспалит желанія волшебницыны. Препятствія не удерживают особ великих; они лишь раздражают их и делают упрямее: одна сія вещь может придать им ложной вид постoянства. Где сила и вольность безполезны, или опасны, позволяется без зазренія совести упoтреблять хитрость. Поверь мне: покорись обстоятельствам, дай действовать волшебницыну легкомыслію. Тебе не чего бояться, между нами сказано, ты скоро наскучишь ей по некоторому обстоятельству. – Но могу ли я (сказал Остроил), почувствовашiй всю силу последняго слова), могу ли я иметь требованія на прекрасную Доброгневу, естьли покорюсь волшебнице? Могу ли говорить, что ее люблю, когда между тем. – Вот еще глупость! (говорила белка) какая нужда до таких мелочей? Волшебницы требуют действія, а слова считaют за ничто. – Тем хуже, белочка, друг мой (отвечал нежной Остроил) я так хладнокровен. – Это правда, вот главной твой порок (сказала белка); хладнокровие с волшебницею! Старайся. ежели можно, быть живее; это нужно. Ты молод, волшебница прекрасна; надобно преодолеть препятствія, противящіяся любви твоей; нет другаго способу. Помышляй скорее выходить из замешательства; ты всегда останешься с правом на Доброгневу. Похожденія твои в сем замке не будут иметь опаснаго. Успокойся сколько можно; я обнадеживаю тебя белочьею честью. – Сказав ему таковое нравоученіе, она изчезла. —
Окончаніе сей сказки будет в третьей части.
Избор очень развеселен был сею сказкою; но не взирая на то, хотел учинить на оную некоторыя примечанія, естьлиб не помешал тому случившійся при том Славомір. Ваше Величество! сказал он, чрез примечанія свои хотите сіе время препровожденіе ваше учинить полезным. Конечно; слушать повести, или сказки без всякаго намеренія предосудительно человеческому разуму; но извлекать из того полезное и нравоучительное, есть должность онаго. Я сам хотел истребовать позволенія вашего, учинить мои собственныя примечанія на сказку Уклонову, но не прежде конца оныя; без чего не можно заключить о намереніи сочинителевом. – Ты очень изрядно играешь дядьку, сказал Избор усмехнувшись; но чтоб не зайти в дальніе разговоры, я согласен представлять твоего ученика. – Сказав сіе, он удалился; Славомір почесал в голове, и пошел не переменяя своего заключенія быть к нему усердну.
Конец II части.
