Текст книги "Вечернія часы, или Древнія сказки славян древлянских"
Автор книги: Василий Левшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
На сем слове Избор пресек слова Головановы; проведенное им утро в трудах звероловства отягощало вежды его сном. Избавляю тебя (сказал он ему) от условія; мы можем докончить завтра. Он возвратился из садовой беседки в покои дворца своего; вечер, ночь, утро и остaток дня проведены в обыкновенных упражненіях. Славoмір с целою связкою нужных бумаг не был допущен во внутренніе чертoги; он, поворчал, почесал в голове, и пошел трудиться к пользе государства. Но рачительный Избор не пропустил вечерних часов; он в срок занял место свое в садовой беседке, и Голован продолжал.
ВЕЧЕР II.
Уже из за горизонта представлялся плывущим гордящійся верьх горы Везувіи; кормчій уповал пристать к берегам Кампаніи[11]11
Кампаніею называлась в древности та страна, где ныне Неаполитанское королевство.
[Закрыть] еще до захожденія солнечнаго, как внезапно налетела ужасная туча, ветры заревели, и вздымающіяся к небесам волны понесли корабль посреди окружающей тьмы в неизвестную сторону. Три дня продолжалась ужасная сія буря, и кормчій не ведал, в какой стране светa они находятся; ибо ветры пременялись почти ежечасно, кормило отшибло, и носило их по стремленію волн в разныя стороны. В сіе страшное время все были в отчаянія, опричь одного Вадима, которой, пренебрегая опасность, ободрял всех своим примером, и спасеніе корабля можно было приписать его неустрашимости; ибо когда несколько матросов сорвано было вихрем, главную мачту сломило, и все Варяги ослабев оставили корабль без управленія, один он бросался во все стороны, и заступал в должность кормчаго и матросов. Казалось, что он превозмог бурю своим великодушіем. Наконец вепры умолкли, природа возприяла прежнюю тишину, и лучи солнечные осветили их опять близь столпов Иракховых, где сей полубог сильными руками своими разделил перешеек, соединявшій некогда Европу с Африкою. Корабельный народ, видевши себя на краю достоверной погибели, и притом недалеко снесенных от желаемой пристани, наполнял воздух радостными восклицаніями. Но веселіе таковое не надолго было: не успели они выйти из пролива, как усмотрели варварской разбойничій корабль, бегущій к ним на всех парусах. Варяги пришли в новое отчаяніе; ибо не имели ни сил к защищенію своему, ни кормила к управленію кораблем; они готовы были отдаться в неволю без сопротивленія. Безплодно начальник корабля укорял их трусостію; они вышли из повиновенія, и в ответ самаго его называли изменником, ищущим их смерти.
Тогда Вадим, коего сердце никакая опасность поколебать не могла, вошел в средину волнующихся матросов, и красноречіем своим старался возбудить в них угасшую храбрость. Он предсттaвлял им славу, которая повсегда пребывала с оружіем Варяжским; изображал бедствія не воли, коей они добровольно хотят подвергнуться; доказывал, что свободнорожденным людям стократно лучше погибнуть, защищая свою вольность, чем как подлым рабам протянуть шею к возлагаемому ярму. Словом сказать, героическій вид, сопровождавшій слова его, воспалил в них угасшую храбрость: воины бросились к оружію, а матросы начали сколько можно было трудиться в починке корабля и приведеніи онаго в оборонительное состояніе. Чрез несколько часов варвары приближились, и оказали намереніе свое к нападенію; хотя не можно определить было, с которой стороны учинено оное, для того что оба корабля вдруг сближились и сцепились крюками. Началось кровопролитное сраженіе. Вадим с двумя Даками своими разносил всюду ужас, и смерть сопровождала удары его; однако и между варваров находился противник ему. Был то молодой, прекрасный воин, в позолоченнной броне; но сила и отважность превосходили лета его. Можно было признать его за начальника корабля; потому что он ободрял всех уступающих варваров словами и примером своим. Не надолго оба ратника остались без сраженія; скоро усмотрели они, что победа не будет решительна, пока оба они будут живы. Взаимное их друг на друга стремленіе чрез несколько часов удержано было толпою рядовых, теснящих и поражающих друг друга с зверскою лютостію. Но наконец на обоих кораблях не осталось ни одного воина, опричь матросов; оруженосцы Вадимовы пали от руки юнаго варварскаго начальника. Смерть их еще более раздражила сына Буривоева; он вскочил на варварское судно, и напал как лев на своего противника; но юный воин принял его с таковою неустрашимостію, что всякой бы кроме Вадима принужден уступить был. Щиты их возгремели от сильных ударов, и отрубки оных летели чрез край корабля далеко в море. Несколько раз Вадим принужден был уступать на свой корабль, но столькож раз прогонял варварскаго начальника и наступал на него. Напоследок циты их развалились, оба ратника лишились сил, сабли из рук их выпали и принуждены были оставить сраженіе. Утомленные герои взирали друг на друга с удивленіем, но остерегаясь взаимно, чтоб кто из них не возобновил сраженія нечаянно. Между тем личник шелома противника Вадимова опустился, черты лица его произвели великое впечатленіе в душе Славянскаго Князя; он возчувствовал непреодолимое желаніе примириться с ним. Долго удерживался он вступить с ним в разговоры, опасаясь того, чтоб противник его не счел то за робость; но наконец не мог преодолеть себя. Государь мой! сказал он ему: кажется, что мы совершили уже долг наш, желая прiобрести победу каждой своему отечеству. Явно зрим мы упорство судьбы, не позволяющей на обе стороны присвоить таковую славу. Свидетели нашей храбрости учинились добычею смерти; и какая будет польза, когда оба мы последуем зa ними? Победа и тогда еще не решится. Я не отрекаюсь от того, естьли вам угодно; но признаюсь, что с сожаленіем должен буду покушаться на жизнь вашу; неизвестное мне притяженіе влечет меня к вам". – "Вы говорите языком моего сердца (ответствовал младой воин по Славянски; что еще больше возбудило любопытство Вадимово). Я сам хотел сказать вам то же. Клянусь безсмертными, что с сего часа оружіе мое будет служить тoкмо для защищенія вашего. Тайное побужденіе принуждает меня отвергнуть всякую к вам недоверчивость; я влагаю в ножны мою саблю, и вручаю в залог вечнаго к вам дружества сей перстень. – Он, сказав сіе, снял с руки драгоценной перстень, и подавал Вадиму, которой, равномерно вложив оружіе, приняв оный почтительно, надел на руку, на место своего равномерной цены перстня, который подал своему новому другу. Оба они заключили друг друга в объятіях, и клялись взаимно о вечном дружестве. – Храбрый герой! сказал по тoм Вадим, желающій нетерпеливо узнaть об имяни новаго своего друга: удовольствіе мое в полученіи вашей благосклонности будет слабо, когда небуду я знать, кому за оную обязан благодарностію. Наречіе ваше доказывает, что мы единоплеменники; не скройте от Вадима князя славянорусскаго имяни и отечества своего.
– Небо видит, ответствовал младой воин, сколько огорчает меня то, что не могу удовлетворить я вашему желанію! некоторыя обстоятельства принуждали меня учинит тяжкую клятву, до некотораго определеннаго времяни никому не открывать об моем имяни. Впрочем щитал бы я за особливое щастіе исполнить в том волю великаго героя, наполнившаго весь свет славою своего имяни в последнюю войну между Даков с Римлянами. Между тем будьте уверены, что природа моя не наносит дружеству нашему безчестія, и довольствуйтесь до времяни, когда угодно будет богам впредь соединить нас, называть и помнить меня под имянем Готфа. – Вадим с огорченіем принужден был оставить любопытство, и не смел убеждать друга своего к нарушенію клятвы. Между тем Гoтф простирал к нему объятія и он поцаловал его, и прощаясь говорил: участь наша принуждает нас разстаться; но в каких бы обстоятельствах я ни находился, храбрый Вадим навсегда останется в моей памяти. Перевяжите между тем свои раны, и старайтесь о починке поврежденнаго судна своего.
– Какія эти раны! говорил Вадим, воздохнув: сердце мое носит неисцелимую язву, произведенную несравненною красотою Дакской Княжны, о друг мой! скажи, не удалось ли тебе когда нибудь об ней слышать? Не знаешь ли, в какой ныне стране она обитает?
– Но Готф удалился от него усмехнувшись. Удивляюсь, сказал он, что сердца непобедимых героев без всякаго сопротивленія покаряются слабым женщинам! По сем слове отнял он крюки, соединявшій корабля, и волнованіе, начинавшееся в море вскоре удалило оные из виду.
Вадим остaлся в изумленіи; клятвы новаго его друга, и усмешка при напоминаніи о Дакской Княжне, казались ему загадкою. Он подозревал в своих воображеніях считать его за Арпада; но разсуждая опровергал таковыя мысли. Естьлиб был то брат моей возлюбленной, (мнил он) мог ли бы он удержаться, ведая союз мой с Дeкeвалом, как то видимо было из слов его, не открыться мне? По какой причине заклялся он таить свое имя? Не подозревает ли он меня, что я хочу лишить его родительскаго престола? Ах! сколько я удален от того! – Подобныя сим разсужденія кончились нерешимостію. Между тем начинавшаяся буря усилилась; она недопускала кораблю пристaть к берегу, и влекла их в открытое море. Ослабшіе и без того корабельные служители не могли управлять кораблем поврежденным. Носило их несколько дней, и напоследок при неизвестных берегах судно разбилось о подводный камень. Все погибли, кроме одного Вадима, который, успев схватить саблю свою, спасся от потопленія на отломке корабля. Он вышел на неизвестную землю, от великаго утомленія лег под случившимся тут густым деревом, и печальным размышленіям его последовал крепкой сон.
Вадим пробужден был шорохом мимоидущаго человека, и раскрыв глаза, увидел невольника в желтом одеяніи. – Остановись, друг мой! закричал он ему, и удовольствуй мое желаніе: скажи пожалуй, в каком нахожусь я месте? – "По чему я тебе друг? отвечал незнакомой; ты меня от роду не видывал". – Вадим обрадованный тем, что незнакомой разумел язык его, повторял свою прозьбу. На что оной с громким смехом сказал ему: "По видимому ты еще глупее и господина моего; разве ты не видишь, что лежишь на берегу под дубовым кустом? Вадим, сочтя, что он неясно выразумел слова его, продолжал спрашивать у него, как называется оная земля и под чьим состоит владеніем.
– Этa земля, отвечал он, называется землею; этот куст называется кустом; а надлежат они нашему судье. Разве ты не умеешь их назвать другими имянами? Так разтолкуй мне. Ведь всякая вещь называется своим имянем: собака собакою, а я называюсь Простай, а пріехал я сюда с краю света так далеко, что тебе и в ум не войдет. – Славянскій Князь по виду незнакомаго заключал, что имеет дело с дураком; но желая удостовериться, встал, и дабы узнать из некоторых слов его желаемое, спрашивал: как называется их судья? и где живет владетель земли сей? Но желтoодеянной был испуган незнакомым одеяніем Вадимовым, побежал от него прочь, крича: наш судья живет в городе, дом его на большей площади; а естьли не веришь, поди сам посмотри, и удалился из виду.
Вадим, не собравшись еще с силами, принужден был оставить до времяни любопытство свое, и лег для отдохновенія на прежнем месте. Участь возлюбленной его Брячиславы заняла мысли его с жесточайшими воображеніями, и безпокойный дух его лишал успокоенія. Он занят еще был своею печалію, как услышал приближеніе коннаго, и оглянувшись усмотрел молодаго прекраснаго мущину в богатом Римском одеяніи, едущаго на Турецком великолепно убранном коне. Он не правил им, но давал волю везти его, куда хочет. По случаю лошадь остановилась в нескольких шагах от того места, где находился Вадим. Незнакомой, как бы вышед из глубокой задумчивости, начал оглядываться на все стороны, возводил взоры свои на небо, бил себя в грудь, и по том поворотил коня в сторону на густой терновой кустарник. Животное, удерживаемое густотою и спицами терновника, остановилось; но всадник понуждал шпорами и ударами. Лошадь прыгала, остановясь на одном месте, и привела тем его в досаду. Он соскочил на землю, и поражая невинную тварь несколькими ударами своего кинжала, умертвил. Тогда он, как бы из глубокаго сна пробудившись, усмoтрел невозможность, удерживавшую коня его от повиновенія. Казалось, что сожалел он об нем, толкал его ногами, и увидев, что он умер, в великом бешенстве вонзил кинжал свой в землю. Вадим удивлялся поступку незнакомаго, но вскоре из слов его заключил, что он нещастной любовник, лишившійся разума. Между тем сумасшедшій, произнесши многія жалобы, пришел в совершенное отчаяніе, и бросясь к своему кинжалу, заколол себя, прежде нежели Князь Славянскій мог предупредить его в том. Он бросился к нещастному, желая подать каковую нибудь помощ; но увидев его уже бездушна, вынул из груди его окровавленый кинжал.
В самое то время прискакала к оному месту прекрасная Римлянка, в последованіи выше упомянутаго желтоодеяннаго человека. Она, взглянув на мертвое и обагренное кровію тело, и на стоящаго при оном с кинжалом в руке Вадима, прыгнула с своей лошади, выхватя кинжал, при ней находившійся, и напала на него в отчаяніи. Убійца любезнейшаго на свете человека! кричала она, производя удары, от которых Вадим, не имеющій щита, укрыться не мог, и получил глубокую рану в правое плечо. – Удержитесь, государыня моя, говорил ей отступающій князь, я не участвую в его смерти; он сам умертвил вопервых свою лошадь, а по том и самаго себя. Но отчаянная девица, не внемля слов его, старалась лишить его жизни; и принудила тем к обороне. Вадим старался пощадить ее; но получив многія раны, принужден был проколот правую ей руку. Однако то не удержало ея бешенства; она, подхватив кинжал левою рукою, продолжала нападеніе. Она бросалась на него, кричав: не щади меня немилосердой! мне пріятно умереть от руки, пресекшей дни моего любезнаго Либона?
– Невинный Вадим, не находя инаго себе спасенія, должен был дать ей несколько легких ран, уповая привести тем ее в безсиліе. Отчаянная любовница действительно сочла оныя смертельными, обратилась к телу Либонову, обняла оное, и цалуя говорила: дражайшій любовник! напрасно сомневался ты в моей верности; я последую за тобою! – С словом сим поразила она себя в грудь, и упав на тело Либоново, скончалась.
Между тем желтоодеянной невольлик, как скоро увидел, что госпожа его ранена, сел на ея лошадь и ускакал прочь. – Произшествіе таковое, и участь двух любящихся, наполняли душу Вадимову горестію. Судьба ваша нещастна, вопіял он, взирая на тела, пред собою простертыя; но некоторым образом достойна зависти. Вы достигли своего предопределенія; никакія мученія не удручают сердец ваших, и может быть правосудіе богов награждает вашу верность вечным соединеніем. А я стократно вас нещастнее! Я разлучен от моей возлюбленной: слабая надежда свидеться с нею, лишь умножает мое страданіе. Нещастія за мной последуют, и поискам моим полагают препятствія. Рожденный на престоле славы, лишен я надлежащаго мне достоянія; должен был прибегнуть под защищеніе чужестраннаго государия; но пріобретши там убежище, изгнан из онаго жестокою страстiю. Искав возлюбленной, оставил великодушнаго ея родителя, котораго сам запутал в опасную войну с страшным свету народом, и оставил в старости, неудобной к понесенію трудов! Может быть он окружен теперь непримиримыми своими врагами, может быть простирает ко мне отягченныя оковами руки свои, требуя моего защищенія и мести; а я нахожусь в неизвестной стране, может быть среди врагов его, один, и подвергаемый подозренію в убивстве сих любовников. – По тoм предстaвляется печальным воображеніям его Брячислава. Иногда видит он ее в неволе высокомерных Римлян, под скрытым имянем осужденну к подлейшим работaм, то представляется она ему опознанная врагами отeчества своего, и осужденная на жертву мщенія теням погибших от руки Даков Римских легіонов. Тысяча других равномерно жестoких помышленій изторгают из очей его слезы. Оным последуют облегчающія сердце тяжкія воздыханія. В задумчивости таковой подходит он к бездушным телам, вынимает кинжал из груди лювовницы Либоновой, и сравнивая оба роковыя оружія, находит оныя художеством одного делателя, он проклинает руку устроившую бедственной металл сей. Человеколюбіе внушает ему мысль предaть земле тела великодушных любовников, и предварить алчность хищных животных, чтобы не учинились оныя их добычею. Он завязывает свои раны, унимает текущую из оных кровь, и собрав остаток сил, начинает кинжалом рыть могилу.
Добродетельное его намереніе пресекается скачущею к нему толпою вооруженных. По одеянію и оружію их познает он, что находится в стране Римлян. Желтоодеянной невольник вел их, и по указанію его Вадим окружен был воинами. Тщетно Князь Славянскій старался оправдать себя в ложноподозреваемом на него убивстве; грубый народ не внимал слов его, а особливо по тому, что все обстоятельства слагали на него преступленіе. В руках его было окровавленное оружіе; он рыл яму без сомненія для зарытія тел убитых им. Они отняли его оружіе, и связав руки, посадили на лошадь желтоодеяннаго невольника, и повели. Сему чрезмерно досадно было, что принудили его пешком идти; он заключал в мыслях, что уже учинился их начальником, и жестоко бранил их за таковую себе обиду. Вадим, спокойный духом в разсужденіи своей невинности, спрашивал у воинов о стране и месте, в которое ведут его; но не удостоен был ответом, и решился подвергнуться своей участи, уповая пред разумнейшими судіями доказать свою невинность. Его привели в великолепно устроенный город.
Слух о убивстве Либона, знаменитаго вельможи сына, распростерся уже, и народ сбегался толпами видеть мнимаго преступника. Оный провожден был в замок, и посажен в башне под крепким караулом. Вадим принужден был сносит от стражей своих разныя досады; но радовался услышав, что назавтрее представлен будет на суд пред Наместника Квіетія, пред коим уповал доказать свою невинность. Поутру повели его под строгим присмотром в судилище, он увидел собравшійся совет, из многих престарелых мужей состоящій. Все дивились его неустрашимости, каковую он оказывал, и величественный его вид пріобретал сердца в его пользу. Он не дождавшись, чтоб начали ему допрос, с низким поклоном говорил судіям следующее: Высокопочтеннейшее собраніе! я как чужестранец, спасшійся после кораблеразбитія на брега ваши, не ведаю точно, в какой обретаюсь стороне, и с каким народом имею дело. По догадкам моим заключаю, что нахожусь я среди римлян; но сомневаюсь в том, в разсужденіи нарушеннаго страннопріимства. Весь свет наполнен слухом, что Римляне к прочим добродетелям своим присоединяют и сіе; а я вместо покровительства, взят как злодей под стражу. Но какое бы мое было преступленіе, я не ведаю и никто на меня в том доказать не может. По какой причине бы считать меня убійцею двух нещастно жизнь окончивших своими руками особ, когда я их впервые только увидел? – По том разсказал он все обстоятельство, как Либоно пріехал вне себя, как заколол свою лошадь, а по тoм и себя; и каким образом приспевшая в то время девица, нашед его близ тела Либонова, к коему бросился он было на помощь, напала на него и во многих местах ранила; он показывал свои раны, и ссылался на взявших его под стражу, что они видели еще текшую из ран его кровь. Он требовал наконец, чтоб представлены были свидетели, коибы могли уличить его, и просил, чтоб они изследовали дело по сродному им правосудію, и не считали бы его по одному только ложному подозренію за злодея.
Собраніе, выслушав терпеливо представленіе его, требовало, чтоб представлены были доносители, имеющіе обличить в возлагаемом на него убійстве. Однако оных не оказалось, опричь желтоодеяннаго невольника, из котораго слов ясно сказывалась Вадимова невинность. Но между тем, из уваженія къзнатности родителей убіенных не можно было без подробнейшаго изследованія освободить его; и может бы с трудом он получил свое избавленіе, когда бы ни снял защищеніе его Публій Iовиніян, трибун римскій, вошедшій по случаю в собраніе. Он узнал Вадима, хотя и скрыл от своих со отчичей; во время войны в Паноніи взят он был в плен, однако по великодушію Вадимову содержан был нетак как пленный непріятель, но пристойно его чину, и отпущен по освобожденіи Паноніи обратно в отeчество. Таковое одолженіе не могло остaться без благодарности с стороны римлянина; он разумел каковой опасности подвержен будет при опознаніи Полководец Дакскій: и для тoго, притворясь незнакомым, старался убеждать судей в его пользу. Оные выспрашивали у Вадима, из какой он страны, и какого состоянія человек; но сей не сочел за полезное сказать, о себе и объявил, что он тысяцкій славянорусскаго Государя Гардорика. Наконец до дальнейшаго изследованія по предстaтельству Публіеву освобожден был он из под стражи, и отдан на поручительство в дом его.
Вадим принят был от Публія с пристойною природе его честію. Когда остались они наедине, Князь Славянскій приносил в чувствительнейших выраженіях благодарность своему покровителю, и не зная, кому он был обязан, просил его уведомить о том. Тогда с удивленіем и ужасом вразумлен был от Публія, что имеет дело с человеком довольно знакомым. Я примечаю, продолжал по том Римлянин, что вы безпокоитесь о моей скромности в разсужденіи вашего подлиннаго имяни; но будьте уверены, что обязанный вами Публій не изменит своему благодетелю, хотя бы от того зависела погибель всего моего отечества. Он клялся ему в том пред богами домашними, и успокоив его, содержал в доме своем до окончанія суда, в котором был за него поверенным. Чрез несколько дней объявлен он невинным. По следствію оказалось,что самоубійство Либоново последовало в сумасшедстве по следующей причине: – Он был смертельно влюблен в дочь Сенатора Луція, имянем Аритту. Страсть их была взаимная; но родители их по некоторой стaринной вражде сочетанію их долго противились. Напоследок стараніями друзей своих были примирены, и с радостію желали утвердить дружество союзом детей своих. Уже назначено было время к браку. Между тем Квіетій, бывшій Наместником в Кипре, прибыл в Геркулану (так назывался город, в котором Вадим находился). Разнесшаяся молва о превосходной красоте его дочери понудила Либоно стараться оную увидеть; в чем и не не было затрудненія. При первом взгляде на оную постоянство Либоново поколебалось. Он обратил свое исканіе у Квіетiя; но гордый наместник, имеющій важнейшія мысли о своей дочери, лишил его всякой надежды. Однако не преставал он искать благосклонности у своей красавицы: но и тут тщетно; оная имела уже жениха, которой ей лучше нравился, и вскоре за онаго вышла. Между тем неверность его не могла утaиться от Арриты, хотя Либоно и обратился было к прежней своей невесте, но она начала принимать его холодно. Сіе возбудило в жесточайшей степени первую страсть его; он чувствовал вину свою, и приходил в отчаяніе. Аррита хотела его наказать ложным презреніем, хотя сердце ея давно уже его простило. Он впал в задумчивость; Аррита радовалась, видя опытом, сколько много жених ея раскаивается, и хотела продолжать мнимую к нему холодность, чтоб больше научить его быть постоянным. Но сіе навлекло обоим им плачевный конец. Либоно лишился разума, и в бешенстве севши на лошадь, поскакал неведомо куда. Приметили то, уведомили Арриту; она погналась за ним в след, чтоб его успокоить, но уже поздно: последовало приключеніе, пресекшее дни их в цветущей молодости.
Вадим оправдавшись, не считал за полезное медлить в таковом городе, где имя его, известное уже одному, могло каковым нибудь случаем обнародоваться и подвергнуть его опасности. Но находясь в стране Римлян, мог ли он оставить без разведыванія о возлюбленной своей Брячиславы? Он открылся в том Публію, которой уверял его, что нет ни малейшаго слуху, чтоб княжна дакская досталась в плен Римлянам; чтобы не могло от него утаиться. Он обнадеживал его также, что не можно оной и под скрытным имянем быть в областях Римских; потому что не взято ни одного человека из даков в плен от них в прошедшую войну. Ведомость таковая поражала сердце Вадимово; не оставалось ему инаго помыслить, что оная лишена жизни в пути своем. Но с двугой стороны ободряющаяего надежда подкрепляла его мысли, и поощряла обехать всю римскую державу, чтoб самому в том удостовериться. Он заключил немедленно остaвить Геркулану; Публій снабдил его всем нужным для путешествія. Намерение его клонилось, побывав в Риме, странствовать по дворам Немецких Королей, и по том возвратиться к Дeкeвалу; но неожидаемый случай удержал его в Геркулане.
– Избор готов был слушать продолжение повести; но доложили ему, что приведены были из Полянской страны те гончія собаки, коих давно уже ожидал он с нетерпеливостiю. Таковое важное приключеніе остановило Повесть до следующаго вечера.
