Текст книги "Одиночество тоже компания (СИ)"
Автор книги: Валерия Панина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
– Никаких результатов, – подвел невеселый итог Яшин на вечернем сборе. – Что ж, продолжим попытки, работу не прекращаем.
– Один вывод сделать все-таки можно, – Нетесин поднялся, отошел к темному окну, смотрел на огни и деловую суету возле пирамиды. – Надо пересматривать план работ на Марсе, категорически запретить вскрывать пирамиду. Даже если придется сообщить экипажу причину.
– Экипажу сообщать придется в любом случае, – Яшин тоже встал, прошелся по тесному проходу. – Если мы не найдем Марию Всеволодовну в ближайшие тридцать шесть часов, – и через паузу. – Мы – дети, которые из песочницы полезли в ядерный реактор. Глупые и самонадеянные дети...
Мне снился ужасно странный сон. Я видела незнакомые города, людей в странных одеждах, удивительные механизмы, двигающиеся по нескончаемым огромным тоннелям, летательные аппараты в небе, похожие на тот, на котором наши улетели на Марс. Я слышала разговоры на языке, которого не понимала, и читала надписи, сделанные иероглифами, и эти знаки были также привычны глазу, как кириллица или латиница. Сон был ужасно интересный, и я думала, что его надо обязательно запомнить и Саше рассказать. Потом стало холодно и в туалет захотелось, сон рассыпался на перепутанные кадры. 'А какой сегодня день недели?' – лениво подумала я. – 'Вставать пора или выходной, поваляться можно?' Потянулась за телефоном, но рука наткнулась на мокрый холодный камень, я вздрогнула, подскочила, мгновенно все вспомнив. Открыла глаза и ... ничего не увидела. Темнота была абсолютной, я никогда не бывала в месте, где свет отсутствовал совсем. Самой темной ночью у тьмы есть оттенки, а сейчас чернота сдавила меня, и от ужаса пробил озноб, так, что волосы зашевелились. Руки тряслись, сумбурно неслись мысли: 'Свет... свет... Телефон! Телефон, где телефон?!' Потянулась к карманам, не сразу попала. Все же нащупала, чуть не выронила, испугавшись еще сильнее, хотя, казалось бы, некуда, активировала экран. Часы показывали восемь сорок. 'Во сколько я пошла в пирамиду? В полседьмого. Пока мы со Шлепенковым возились, сколько прошло? Полчаса, минут сорок от силы. Значит, я тут полтора часа. Наверху хватились уже. Ищут. Скоро найдут. Так, а позвонить?' Проверила – сигнала не было, конечно. Включила фонарик, попробовала осветить пространство вокруг. Под ногами камень, до стен и верха луч не достает. Паника давила, причем на самое чувствительное место, и я с трудом поднялась на затекшие ноги, сделала несколько шагов в сторону, направив фонарик под ноги и тщательно проверяя, прежде чем наступить – не хватало еще раз провалиться или упасть и ногу подвернуть. Вернулась на прежнее место, насколько могла судить, конечно. Было зябко, хоть я была в джинсах и толстовке, от страха и стылого камня.
– Не сиди на холодном, Маша, детей не будет, – бабушкиным голосом сказала я себе. Опустилась на колени, села на пятки. – Потерпи, скоро тебя найдут.
После выплеска адреналина навалилась слабость, ужас не отпускал. Никак не хотелось выключать фонарик – от пятна света было как будто даже теплее – но голос разума пробился как-то, и я выключила. Зарядка не вечная.
Темнота и тишина давили, и я начала говорить вслух, убеждать себя, успокаивать. Честно – получилось плохо. Я читала стихи, пела песни, переводила пропетое на английский и с английского на испанский, голос дрожал и слезы катились, но я упорно говорила, говорила, смахивая слезы, пока губы не пересохли, и ноги не свело до судорог. Перевалилась на бедро, потерла сведенные мышцы. В плечо впилась лямка от рюкзака, о котором я совершенно забыла. Включила фонарик, сняла рюкзак, посветила и вскрикнула от радости.
– Машка, живешь!
Бутылка с водой, литровая, полная. Шоколадка. Два, нет, три яблока. Фонарик! Светодиодный фонарик, и батарейки в нем новые, Саша заставил поменять перед отъездом. Покосилась на экран – заряда батарейки две трети осталось. Так, фонарик выключить и только время смотреть. На время упорно не смотрела, но цифры сами лезли на глаза. Двенадцать ноль пять. Попила, сделала несколько глотков и остановила себя – воду надо экономить. И батарейки. Опять темнота, окончательно замерла, встала, попрыгала. Плакала, пела, говорила, орала, пока не кончились слезы и голос. Свернулась улиткой, лежала, надеясь, что вот открою глаза и кончится кошмар, я проснусь дома. Забылась то ли во сне, то ли в оцепенении, когда очнулась, долго не двигалась. Телефон в руке высветил девятнадцать семнадцать.
– Тебя не найдут, – хрипло сказала я. – Не найдут. Ты умрешь здесь от жажды, голода и переохлаждения. И что, ты хочешь умереть сидя на одном месте, ожидая эту самую смерть? Так с ума сойти можно. Вставай. Делай что-нибудь. Осмотрись. Вставай!
– Вспоминай, ты же видела макет, что там внизу было, какой объем? Верхняя полость объемом около трехсот кубометров, вторая чуть больше пятисот. Это значит, от стены до стены шагов двадцать-тридцать, – я включила фонарик, посветила, пошла осторожно. Стены и пол блестели в отраженном свете. – Наверху стены другие, а здесь везде обсидиан, – провела рукой. – Никаких знаков, изображений.
Повела лучом вдоль стены к потолку. Мощности фонарика не хватило, чтобы увидеть, где заканчивается стена.
– Тут высота пятиэтажного дома, а при объеме пятьсот кубометров площадь тогда должна быть метров тридцать пять... На схеме по-другому... Так, теперь в ширину, – потопала, считая шаги. – Пять, двенадцать, двадцать, двадцать шесть, тридцать восемь, сорок шесть, пятьдесят восемь, – еще пару шагов и уткнулась в стену. – Тридцать метров... Значит, я не во вторую полость попала? Или на макете она неправильно отобразилась? Попробую вдоль стены пройти...
Поправила рюкзак, осторожно пошла, держась одной рукой за стену, а во второй держа фонарик, опять отсчитывая шаги. На второй сотне остановилась.
– Надо проверить, вторая стена на месте? – спросила я сама у себя, согласилась, пошла направо. – Точно, шестьдесят шагов, – опять пошла вдоль стены. Триста шагов. Остановилась, слыша свое дыхание. – На тоннель похоже. А в тоннеле что бывает, Маш? Правильно, указатели или разметка, а, неважно, как называется. И почему ты их тогда не нашла? Или плохо ищешь, или не дошла еще.
Бросила считать шаги, начала вглядываться. Через две тысячи шагов – около километра – меня вдруг осенило.
– А почему ты ищешь что-то на высоте собственного роста или чуть выше? При такой высоте? Это может быть на середине стены или еще выше, – попробовала посветить повыше. – Нет. Бесполезно это все...
Присела у стены, съела яблоко, кинула в рот дольку шоколада, сосала ее, как карамельку. От страха, усталости и апатии есть совсем не хотелось. На секунду включила телефон – одиннадцать вечера. Три глотка воды, еще два. Хватит. Больше нельзя. Легла, свернувшись, пристроив под бок рюкзак – хоть как-то защититься от холода. Лежала в темноте, чувствуя себя чудовищно одинокой. Никогда я не ощущала свое одиночество так, как сейчас. Никто не мог мне помочь, ни один человек на Земле. Или на Марсе. Я всхлипнула. Больше, чем себя, мне было жаль Сашу. Родители, я уверена, по-филосовски спокойно отнесутся к моему исчезновению, а вот Сашка... Он не заслуживает еще одной потери... Разрыдалась. Плакала, пока не обессилела совсем, шептала.
– Пожалуйста. Пожалуйста! Я никогда не просила, я никогда не верила, но если Ты есть – помоги!
Не знаю, на что я надеялась, какого чуда ждала. Что разверзнется стена или потолок, или меня немедленно телепортирует куда-то в цивилизацию, но ничего похожего не случилось, конечно. Всплеск эмоций выбил все мысли из головы. Отупение. Отчаяние. Безнадежность. Забытье.
Проснулась я от холода. Вяло пошевелилась, но вставать и двигаться не хотелось. Зачем? Скоро не будет еды и воды, уже сейчас обезвоживание.
– Лучше бы воздуха не было, умерла бы быстрее, не мучилась.
'Но ведь воздух есть', – подумалось отстраненно. – 'Чем он пахнет, воздух?'
– Ничем не пахнет, – я на всякий случай принюхалась. – Ни сыростью, ни тухлятиной. Свежий воздух...
'А откуда тут свежий воздух, Маш? Вы, когда только пирамиду открыли, даже снаружи чувствовался спертый, мертвый такой запах'
– Наверное, откуда-то поступает. Воздуховоды, расщелины, трещины.
'Правильно. А если они есть, то сквозь ни не только воздух, но и свет проникает?'
– Нет никакого света, – возразила я. – Темнота.
'А времени сколько, посмотреть не хочешь?'
Посмотрела. Три ночи. Из чувства противоречия возразила.
– Но ведь я утром провалилась, а света не было.
'Это там не было, а если пройти дальше, насколько сможешь, то, может, и увидишь'.
– А если не увижу? Если вообще мне не надо было никуда ходить, а там ждать?
'Не ной. На себя наплевать – про мужа подумай. Как бы он поступил? Сидел, ждал, как амеба?'
– Нет. Саша бы действовал, боролся.
'А ты? Ты?'
– Я попробую, Саш, – пообещала я неуверенно.
'Надо поспать', – мысли путались. – 'Спи, все будет хорошо'.
Я вдруг поверила. Расслабилась, кажется, даже согрелась. Засыпала почти спокойно. И точно знала, что я – не одна.
Глава 11.
Сутки своего грандиозного провала я отметила, шагая вдоль стены и подбадривая себя.
– Прежде чем куда-то идти, нужно запастись хорошей веткой, чтобы отмахиваться от слонов.
– Куда-нибудь ты обязательно попадешь. Нужно только достаточно долго идти.
– Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее.
И, наконец:
– Встретить бы кого-нибудь разумного для разнообразия.
Когда все сорок правил девочки Алисы были повторены на родном и на языке оригинала, горло пересохло, а ноги ломило от усталости, я остановилась. Время я не смотрела, фонарик включила на минимум. Глаза, видимо, привыкли к темноте, да и пол был очень гладким, упасть я больше не боялась. Съела яблоко, посчитала, что оно достаточно сочное, чтобы не пить, посидела, пока не почувствовала, что клонит в сон. Встала, потому что спать нельзя. Ноги устали, я подумала, и сняла кроссовки. Пусть пол холодный, на ходу не замерзну. Борясь с желанием достать бутылку и выпить все залпом, засунула в рюкзак обувь, закинула его на плечи, пошла. Тупела потихоньку, ни одной мысли не могла додумать до конца. Сосредоточилась на ощущениях – тактильных, обонятельных, слуховых, визуальных. Перечислила в порядке убывания. Чувствую гладкость и холод стен и пола. К сожалению, чувствую как пахну, слышу 'шлеп-шлеп' своих шагов и сопение. Вижу бледное пятно света, медленно ползущее по стене и внезапно куда-то проваливающееся... Стоп, стоп... Проваливающееся?! Остановилась, дрожащими руками прибавила мощность, посветила. Тоннель расширился до огромного зала и из него лучами теперь уходили три ответвления.
– Автостанция, – раздумчиво сказала я. – А на маршрутку я опоздала.
Осторожно обошла все три тоннеля, насколько возможно, рассмотрела. Один, слева, как мне показалось, меньше остальных, два других ничем от старого не отличались.
– И куда теперь, Маша? Мы пойдем на север?
Сердце вдруг возбужденно стукнуло. Я знала, что мне непременно надо идти влево. Почему – не спрашивайте.
Снова считаю шаги, на ходу понемножку грызу шоколадку. Знаю, что пить захочется, но сил от голода уже нет, желудок сводит.
– Кажется, он сужается... Почему кажется, точно сужается. Прошлый раз по ширине было восемнадцать шагов, теперь четырнадцать.
– ... пятьсот шесть. Блин! – я сбилась, не сразу поняв, что случилось. Пошевелила мокрой ногой.
– В лужу наступила, – неверяще проговорила я. Отступила, стащила рюкзак, села и обулась. Помедлила, потому что от забрезжившей надежды заколотилось сердце, поднялась и двинулась вперед.
Лужа мало, что не кончалась, она становилась глубже. Не по щиколотку, но два-три сантиметра точно. Я шла медленно, тщательно осматривая стены и ставший низким потолок, и была так сосредоточена, и так привыкла к глухой тишине, что не сразу поняла, что странный звук в ушах – это звук капающей воды. Свет фонарика заметался по стене и выхватил наконец из темноты наклонно выступающую из верхней части стены сначала одну каменную трубу диаметром около семидесяти сантиметров, потом еще несколько меньшего диаметра – от нескольких сантиметров до полуметра. Вода сочилась как раз по самым нижним, маленьким. Что в там в большой, я не видела – до нижнего края я едва доставала макушкой. Зацепилась за скользкий край, оперлась ногой на нижнюю трубу и подтянулась. Заорала, оскальзываясь, потому что за секунду, что я повисла на мокром камне, я увидела далекую светлую точку.
Я не знаю, сколько я ползла по этой узкой наклонной трубе. Ползла медленно, толкая перед собой рюкзак. Тесно, скользко, толком не оттолкнуться, тело затекло. Пожалела, что не сняла куртку. Мокрая от пота, я по сантиметру проталкивала тело туда, к светлой точке. Было очень страшно, очень. Я боялась умереть в этой трубе, застрять, как крыса в крысоловке, задохнуться. Плакала, скулила, умоляла о помощи и тащилась, протискивалась – на сантиметр, на четверть, на полметра. Снова, снова. И когда я отчаялась и окончательно обессилела, дрожащими руками в очередной раз толкнула рюкзак, вдруг не почувствовала сопротивления. Приподняла голову, последним усилием подтащила себя к краю и мешком вывалилась наружу.
Пришла в себя, с трудом разлепила мокрые ресницы, перевернулась. Пещера или расщелина между скалами, высоко над головой кусочек блеклого неба. Дождь, подо мной вода, она и текла в 'дренаж'.
– Спасибо, – сказала я небу. – Я живая.
Потянулась к рюкзаку, села, вытащила телефон и попыталась набрать 112. Можно же и при разряженной батарее делать экстренный вызов, но телефон никак не отозвался. Голова совершенно не работала, и единственное, на что меня хватило – встать и обойти место, в котором я оказалась. Ни малейшей щели, только наверху, но туда я не забралась бы и неделю назад, когда сил было побольше.
– Что же делать-то? – обреченно спросила я. – А?
Глядела на бесполезный телефон, и вдруг...
– На большинстве аккумуляторов мобильных телефонов три контакта, два из которых подают питание, а один нужен для измерения уровня заряда, посередине, видишь? – говорил мне Саша, распотрошив сдохший смартфон. – Если этот контакт заклеить скотчем или подложить кусок бумаги и вставить обратно, устройство можно обмануть – оно не сможет измерить уровень заряда и включится. Не надолго, конечно, но на короткий звонок хватит.
Прежде чем засунуть обертку от шоколадки в аккумулятор, задумалась – а куда я звонить хочу? В МЧС? Как я объясню, где я? Смогут они меня засечь? А если Шамраю позвонить? Я же максимум километрах в десяти от них, а там наверняка специалисты прилетели, оборудования натащили. И я решилась.
Ни с первой, ни с третьей попытки мой фокус не удался. Я вспомнила, что в таких случаях еще советуют аккумулятором постучать, или по аккумулятору. Проделала и то, и другое, опять вставляла бумажку – ровную, смятую, в один слой, в несколько. Совсем стемнело, когда смартфон моргнул и включился. Дрожа от волнения, я открыла последние вызовы и нажала кнопку.
После вечернего совещания мужчины вышли из душного кабинета, задержались у входа, покурить, как будто не дымили без остановки всё совещание. Шамрай отошел на несколько шагов, из освещенного круга. За пятьдесят с гаком лет он не раз испытывал чувство вины, но такого – никогда. 'Раньше в такой ситуации офицеры стрелялись', – мрачно и тяжело думал он, прикуривая одну сигарету от другой. – 'Уволюсь, на заимку уеду, лесником'. Телефон в кармане завибрировал. Говорить ни с кем не хотелось, но не взять трубку – это по-бабски, и он, не глядя, сунул трубку к уху.
– Шамрай. Слушаю.
– Павел Данилович, – услышал он, не веря. – Это Маша Колодей. Я на поверхности, но тут скалы или пещера, я не выберусь. Помогите мне, пожалуйста! Не дослушав, Шамрай заорал, разворачиваясь.
– Она на связи! Отследите ее, мать вашу! – и только потом ответил. – Жива, слава Богу! Теперь все. Теперь найдем, слышишь, найдем, девочка!
'Найдем'. Какое короткое слово. Какое замечательное слово! Осталось только подождать, когда слово станет еще короче – нашли. Дождь все шел, от жажды я теперь не умру точно, но вполне могу умереть от холода. Я вся мокрая, а к ночи заметно похолодало. Трясясь, сняла куртку, положила ее в трубу, кое-как запихнулась сама, стараясь лечь на куртку, не сдвинуть ее, подтянула рюкзак. Холодно, сыро, голодно. Ничего, Машка! Потерпеть чуть-чуть и все...
Ночь была длинной, я не спала ни минуты, совсем закоченела. Прислушивалась, но ни голосов, ни звука машин или вертолетов не услышала. Только дождь о камни, ветер и голоса. Злые голоса окружили меня и шипели, зудели, скреблись в голове. 'Это от голода и усталости' – твердила я про себя. Вслух говорить я не рисковала – мне казалось, что лучше затаиться, или голоса накинутся на меня и...
– Где она?! – Эмиль Бургард, майор, командующий группой спасателей, увеличил масштаб интерактивной карты, на которой мигала зеленая точка. – Это же Рытый.
Шамрай дернул головой.
– Как она туда попала? – спросил, ни к кому не обращаясь.
– Так, хватит, – рявкнул Яшин. – Докладывайте.
– Мыс Рытый, находится в ста пятидесяти километрах от горы Ехе Ёрдой, на северо-западном берегу озера Байкал, – подобрался Бургард, начал говорить сухим уставным голосом. – Название получил из-за рельефа – весь мыс изрыт руслами пересохших рек и ручьев. Территория Байкальско-Ленского заповедника, посещения запрещены, как в силу статуса территории, так и неформально: согласно верованиям бурят, доступ чужаков в шаманское место силы должен быть строго ограничен, – помолчал, потом продолжил. – В 2002 там зарубили биолога – за неуважение к духам. Просто потому, что он причалил к берегу.
– А если без мистики, что там? – поморщился Нетесин.
– Каменная стена протяженностью ровно 333 метра, частично разрушенная. Весь мыс плотно заставлен каменными конусами и пирамидами, ориентированными по сторонам света, – угрюмо буркнул Шамрай. – И насчет мистики... Шаманка тут возле пирамиды околачивалась. А после ЧП – пропала. Я вот думаю – а если они ее раньше найдут?
– Вертолет оборудован для ночных полетов? – повернулся всем корпусом к майору Яшин.
– Вертолет МЧС – да.
– Наш тоже, – отозвался крепкий высокий офицер спецподразделения, коротко представившийся 'Аким' – то ли имя, то ли позывной.
– Вылетаем, готовность десять минут, – скомандовал Яшин. – Нетесин, Шамрай, со мной полетите.
Кажется, все-таки провалилась в забытье, из которого меня выдернули дерганые звуки колотушки или шаманского бубна и гортанные крики. Ночь была на изломе, уже не ночь даже, а серые предрассветные сумерки. Дождь перестал, я выбралась наружу, натянула куртку. Холодно не было, наоборот, я вся горела. Видимо, простудилась, все-таки. Ходила по своей 'тюрьме', подпрыгивала, приседала. Шум тем временем нарастал, мне показалось, что я чувствую дым от костра, и противную вонь, как будто горелой шерстью. Какофония звуков и запахов нарастала, как и внутренний жар, голова у меня закружилась, в глазах потемнело – больше ничего не помню.
Белый потолок, бледно-зеленые стены, тусклый свет. Кто-то берет меня за запястье прохладной рукой, трогает лоб. Открыла глаза – Катя Русанова, в медицинской униформе веселенькой расцветки. Какие-то трубки ко мне тянутся...
– Катя, а что со мной? – я пошевелилась, недоуменно оглянулась. – Мы где?
– Дома, Машунь, в нашем медцентре, – Катя прижала меня обратно к подушке. – Нет, не вставай! Секунду, я капельницу уберу и будем завтракать, – она что-то сделала с моим плечом, я посмотрела и поежилась – из зеленого пятна торчал катетер.
Катя отставила стойку, взяла со столика поильник, перелила в него что-то из термоса. – Сейчас бульон, а потом я тебе компота дам.
– Кать, пить хочу. Дай воды, – попросила я, облизнув пересохшие губы.
– ... думали, проклятие египетских пирамид, загадочный вирус подхватила. Нет, родная тотальная двусторонняя пневмония смешанного типа, – весело рассказывала мне Катя Русанова, только глаза над маской почему-то подозрительно блестели. – А это мы вылечим.
Меня нашли неделю назад, в бессознательном состоянии, с температурой за сорок и затрудненным дыханием. Спецбортом отправили в городок, обеспечили полноценную диагностику и консилиум лучших специалистов, но ни в какую другую клинику не отдали. А Катя с Милой отправили детей бабушкам и дедушкам и дежурили возле меня, сменяясь. И когда в себя пришла, ни на минуту одну не оставляли, пока мне вставать не разрешили, а потом навещали по три раза в день, таскали бульоны и протертые супчики, кисели и котлеты паровые, чистое белье, развлекали меня разговорами, помогали мыться... Я плакала каждый раз, когда оставалась одна. Сейчас роднее их на всей планете у меня никого не было. Саша только, но он же на другой!
Первый разговор с ним мне разрешили через несколько дней. Держалась бодро, старалась не кашлять. Уверяла и клялась, что чувствую себя хорошо. Он знает только, что я заболела, а что пропадала – нет. И то, у него такие глаза были... Порадовалась, что они никакую пирамиду на Марсе вскрывать не будут, им план полета кардинально скорректировали. Командиру, конечно, причину сообщили, а остальные – люди служивые, и время на 'почему' терять не будут.
Пролежала в больнице месяц, отлежала все бока. На работу меня не выпустили – еще месяц амбулаторно долечиваться.
– Вот что, Маша, – собирая по палате мои вещички (за месяц я барахлом обросла изрядно), начала Мила. – Поживешь у нас на даче. Тебе воздух нужен, да и дома заскучаешь, будешь какую-нибудь работу работать. А там – сплошной релакс и усиленное питание. Надо-надо, – прервала она мои возражения на вдохе. – Муж не узнает, худая стала, как подиумная вешалка.
– Мила, – я еле-еле говорила от подступивших слез. – Мне и так неудобно... Вы с Катей столько для меня сделали! Родители звонили раз в неделю, приехать все только собираются, а вы...
– Тихо-тихо-тихо, – Мила бросила тряпки, обняла меня. – Нельзя плакать. Надо улыбаться и повышать сопротивляемость организма. Так, я сегодня у тебя ночую, вещи перестираю, соберу чемодан, завтра едем.
– А дети как же?
– Так они там, сегодня же пятница. Их деды увезли.
Может, для кого-то это привычно, а для меня... Надо мной в три года так не тряслись родные, как в тридцать чужие люди. Я спала часов до девяти, до половины десятого. Потом завтрак – едва отбилась, что бы в постель не приносили. Дальше меня возили за грибами или гулять по пожухшему лугу – если было тепло, а если холодно и дождь – топили камин, и мы играли в карты или смотрели телевизор. Обед и обязательный послеобеденный сон и ранний отбой. Иногда разрешали помочь по хозяйству – хлеб нарезать и чай налить, например. В свободное от меня время женщины вязали, вышивали, плели бисером – очень красиво. Мужчины ставили наливки и гнали самогон, коптили мясо и рыбу. Вадим Олегович в результате сложной комбинации с использованием, как я подозреваю, военно-транспортной авиации, получил посылку с северов – муксун, нельма и оленина, очень много (слово 'очень' надо долго тянуть). Еще прислали кое-что непосредственно для меня. Барсучий жир.
– Лучшее средство при лечении легочных болезней, – довольный Вадим Олегович брякнул поллитровую банку на стол. – Столовая ложка на стакан козьего молока три раза в день – и все!
– Я с соседкой договорилась, – успокоила меня Татьяна Николаевна. – Она нам будет каждый день приносить.
В первый же день лечения я поняла – мне точно 'все'. Конец, полный песец и кобздец, как говорит Евгений Григорьевич. Это страшная гадость! Пить невозможно! Но надо. После этой отравы меня поят шиповниковым сиропом на меду, а чтобы ничего не слиплось, травяным отваром: корень алтея, шалфей, солодку, почки сосны, анис в равных пропорциях. О, забыла совсем. Еще я лечусь чесноком. Десять головок чеснока на литр водки, настаивать восемь дней, пить пока не помрешь, то есть не вылечишься, не вылечишься, конечно.
Я ерничаю от смущения и огромного, нереального чувства благодарности. Не знаю, что больше помогло – народные средства или искренняя доброта Янтаревых и Серебро. Но через месяц, на контрольном осмотре, результаты были просто отличные!
Меня, наверное, орденом наградят. Или медалью, за защиту государственной границы. Совершенно точно установлено, что вся наша страна, включая Крым, Поволжье, Алтай, Урал, Сибирь и Дальний Восток, пронизана тоннелями. Тоннели идут дальше в Европу, Азию, не исключено, что под океанами есть проходы в Америки, Антарктиду, Африку, потому что там также есть подземные сооружения. Вот в Австралии их нет, почему-то. Найдены целые подземные города, разветвленная сеть тоннелей и галерей, простирающаяся на десятки и даже тысячи километров. И это не те древние наземные города, что разрушились и со временем руины их покрылись землей и лесами. Это именно подземные сооружения, воздвигнутые неизвестным нам способом прямо в подземных скальных породах. Тоннели не просто пробиты, а как будто выжжены, и их стенки представляют собой застывший расплав горных пород – гладкий, как стекло, и обладающий необычайной крепостью. Некоторые тоннели выложены кирпичом и имеют сложнейшие в технологическом отношении своды. Кроме этого, во многих частях света обнаружены вертикальные, абсолютно прямые, как стрела, колодцы с такими же оплавленными стенками. Эти колодцы имеют разную глубину – от десятков до нескольких сотен метров, их назначение еще придется понять. Так же оказалось, что тоннели и залы создателями использовались не только для передвижения, но и как рассчитанные на длительный период хранилища ценной информации. Вообще, основное отличие древних тоннелей от природных и современных подземных объектов заключается в том, что, как ни странно, древние объекты отличаются совершенством и удивительной точностью обработки, идеальной направленностью и ориентацией. Их также отличают громадные, циклопические размеры и запредельная для человеческого понимания древность.
Работы у нас и без Марса привалило, мне штат втрое увеличили. Теперь никакая Ира Кан мне не страшна, основной коллектив меня знает, остальные – не смутят ни при каких обстоятельствах. Вообще, я последнее время о людях думаю только в превосходных тонах. Даже стыдно, что над Максом Шлепенковым смеялась, а он так за меня переживал, и сильно помог. Нашла его номер, позвонила, долго благодарила. А к Шамраю в университет я летала, когда выздоровела. Встретили меня там как свою, кинулись обниматься и студенты, и преподаватели. Хлюпала носом, улыбалась, смахивая слезы. Провела открытую лекцию, сходили пообедать. Улетала, обменявшись адресами, пригласила Павла Даниловича с командой к нам, посмотреть, опытом обменяться. Договорились на зимние каникулы.
Было что показать – нам везли находки отовсюду. В горах Алтая, в северо-западной части, тоннель вышел в пирамидообразные горы, а в них экспедиционная группа алтайского археологического центра обнаружила письмена, напоминающие скандинавские руны. Нам прислали очень качественные снимки, на место меня теперь не пустят, увы...
Протянувшийся с Крыма на восток субширотный тоннель в районе Уральских гор пересекается с другим, вытянутым с севера на юго-восток. На пересечении имеется гигантский поземный зал, на стены нанесены символы, кроме тоннелей есть два ответвления, похожих на длинные залы. В одном, с узким проходом посередине, по стенкам шли полки с древними книгами, толстыми фолиантами. Листы томов – невероятно! – из чистого золота заполнены непонятным шрифтом. Кстати, под это богатство была арендована сейфовая комната в банке, и нам по книжечке возила инкассация – утром и вечером. В этом же зале находилась 'картотека' из нескольких тысяч металлических тисненных пластин размером девять на пять сантиметров, с какими-то значками. Каждая пластина особым образом проштампована.
Во втором зале пол был выложен блоками со специальным рельефом. На отполированных стенах символ пирамиды соседствует с летающими в небе змеями, их там сотни. На некоторых участках нанесены астрономические понятия и, предположительно, история космических путешествий. Самый странный рисунок – 10 шаров на равном расстоянии друг от друга, размещенных вокруг центра, и напоминает схему Солнечной системы, причем третий шар (Земля) и четвертый (Марс) соединены между собой линией в виде петли. Это подтверждает теорию о связи Земли и Марса какими-то отношениями. В центре второго зала – сооружение вроде стола и семь 'кресел' из неизвестного материала, похожего на пластик. По залу расставлены большие литые фигуры ископаемых ящеров, слонов, крокодилов, львов, верблюдов, бизонов, медведей, обезьян, волков, ягуаров и даже крабов и улиток. А еще огромный каменный 'щит' с изображением человека, стоящего на глобусе. Глобусе Марса, между прочим.
Огромный объем интереснейшей работы и друзья – единственное, что помогло мне пережить разлуку с Сашей, тревогу за него, женскую тоску. Еще мне надо было долечиться, вернее, пройти курс реабилитации, чтобы ничто не помешало мне забеременеть. Потому что, как бы я не любила работу, как бы не фанатела от нее, приоритет для меня – семья и ребенок. Теперь только так.
Глава 12.
Что я там говорила насчет незыблемых семейных традиций? После того, как он с космодрома вернулся из крайней командировки, перед отлетом на Марс, пришлось внести коррективы. Во-первых, праздничный наряд надевать не стоит. Вообще ничего надевать не обязательно, если вы понимаете, о чем я. Во-вторых, никакой таймер не спасает горячее, и никакой холодильник – заправленные салаты. И в этот раз из нарядов у меня было очень минималистическое кружевное бельишко и халатик, сходившийся только под грудью. Кстати, побочным эффектом барсучьего жира является наеденный третий номер, кому надо – дарю рецепт бесплатно.
Сашу выпустили из карантина после утреннего обхода в пятницу, я накануне взяла две недели отпуска и ждала его дома. Спалось плохо, я все проспать боялась, да и нетерпение мучило. Вскочила затемно, сбегала в душ, уложила отросшие ниже лопаток волосы, что-то съела, не чувствуя вкуса, и два часа до его прихода металась, не зная, чем себя занять. И когда в дверях щелкнул замок, бросилась в прихожую.
– Сашка, Сашка! – я повисла на нем, не давая раздеться. Форменная куртка холодила кожу, молния чуть цеплялась за кружева. Мы целовались как безумные, он сжимал меня до хруста в ребрах.
