Текст книги "Одиночество тоже компания (СИ)"
Автор книги: Валерия Панина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– Весело, правда? – улыбнулась. – Я и не знала, что танцевать так здорово! В школе не любила, не умела. Стеснялась. А ты почему не танцуешь?
– Не люблю, – Андрей ответил кротко, как всегда. – Ты долго еще?
– Хочешь уйти? – от предвкушения у меня засосало под ложечкой. – Давай.
– Сама доедешь на такси?
– А ты? – я растерялась. – Я думала, мы вместе, новый год отпразднуем. Ужин приготовила...
– Да, конечно, Машунь. Прости, – он легко поцеловал меня в висок. – Что-то настроения нет. Все, поехали.
Стол я накрыла заранее. Все, как мама учила: нарядная скатерть, праздничная посуда, приборы, свечи. Салаты оставалось только заправить, курица с картошкой стояла в духовке на таймере. Включила гирлянду на елке, достала из холодильника мгновенно запотевшую бутылку брюта.
– Откроешь? – протянула Андрею, сама щелкнула зажигалкой. Свечи замерцали, хлопнула пробка от шампанского, и я счастливо поежилась.
– С новым годом? – подняла бокал, полюбовалась танцующими пузырьками, отпила.
– С новым годом, – Андрей выпил шампанское одним длинным глотком, посмотрел на пустую тарелку, потом без интереса на салат и крохотные канапе.
– Сейчас мясо достану, – рассмеялась я.
Пока все шло так, как я мечтала. Поначалу угрюмый, Андрей расслабился, мы с аппетитом все подъели, даже открыли вторую бутылку шампанского. Я включила музыку, негромко, на грани слышимости, покружилась перед Андрюхой.
– Пойдем танцевать!
– Не-не, не заставляйте меня, – он изобразил комический испуг. – Машка, посиди уже!
Я послушалась и решительно уселась к нему на колени, обняла руками за шею, уткнулась лбом в лоб. Сердце колотилось, я чувствовала, как ладони становятся мокрыми.
– Все хорошо? – спросил он, отстраняясь и заглядывая мне в глаза.
– Ты меня не поцеловал, – прошептала я, не отводя взгляда, гладя напрягшиеся мышцы, ощущая под бедром горячее и твердое.
Его губы были нежными, поцелуй легким, почти невесомым. Это мне было мало, это я становилась все смелее и смелее.
– Андрей, Андрей, – шептала я, почти не понимая, где я, что со мной. Его рука дернула молнию на спине, и платье, под которым не было ничего, кроме чулок и невесомых танга, поползло с плеч, болезненно задевая соски. Я только чуть подалась назад, чтобы ему было удобнее. Он сжал мои бедра, опрокидывая меня на диван, и я задохнулась – от удовольствия, и чуть-чуть от страха.
– Маша, – его голос тоже не был спокоен. – Да?
– Да, – выдохнула я. – Да...
Он приподнялся, я услышала, как звякнула пряжка ремня, скрипнула молния на его джинсах. Напряглась, но Андрей вдруг отстранился и сел.
– Андрей, что?..
– Маша, – он не смотрел на меня. – Ты не такая, с тобой так нельзя.
– Какая не такая? – я ничего не понимала, мне стало холодно и стыдно.
– У тебя ведь не было никого, – он не спрашивал. – Для других девчонок секс – как чашка кофе, а у тебя все должно быть правильно.
– Андрей, это мне решать, – я тоже села, не пытаясь прикрыться, чувствуя злость и растерянность. – Ты что, боишься? Боишься, замуж попрошусь? Жениться заставлю? Так не бойся!
Он вдруг расхохотался злым колючим смехом.
– Ты? Нет, ты не попросишься. Ты гордая. Чистая. Красивая.
– Андрей, – у меня пересохли губы и защипало глаза. – Что я сделала не так?
– Я виноват, Машка. Прости.
– Да объяснись, наконец! Я не понимаю ничего! Андрей! – я всхлипнула.
– Маша, я женат. Сразу после школы, по залету. Она родить должна вот-вот. Не разводят с беременными, понимаешь?! И потом год!
Я смотрела на него, не моргая, не представляя, что я должна сказать, как поступить.
– Маша, – он взял меня за руку. – Давай оставим все, как есть? Ты мне нравишься, очень. Мне с тобой хорошо, и тебе ведь, правда? А там решим. Мы ведь друзья, Машунь?
Я так и сидела молча, когда он ушел. Хлопнула дверь, из колонок по-прежнему текла, обволакивая и будоража, пронзительно-нежная мелодия. Разделась, скомкала платье, содрала белье, пошла в душ. По пути резко, рывком выдернула из розетки музыкальный центр. Постояла под горяченными струями пару минут, вытерлась, натянула толстый халат. Не хотелось выходить в пустую комнату с неряшливым столом, но я вышла. Помыла посуду, вынесла в прихожую плотно завязанный пакет с мусором. Платье хотелось выбросить следом. Но я остановилась, подержала в руках. Аккуратно положила на кресло – завтра постираю. Нет, не выброшу. И не забуду.
Глава 3.
Уснула я поздно, всю ночь крутилась, кружилась в обрывках путаных снов. Утром мне было настолько плохо, что я не выдержала – позвонила отцу.
– Папа, привет, – я сидела в одеяле с кружкой сладкого чая.
– Привет, доча, – папа, кажется, удивился. Рано утром я никогда не звоню. – Ничего не случилось?
– Ничего, – я шмыгнула. – Папа, я хотела на денек к вам приехать. Первого вечером, – подумала, мама же первого весь день валяется и отсыпается, торопливо поправилась. – Нет, лучше второго утром.
– Маша, – папе то ли досадно, то ли неловко. – Мы тебе не говорили, я замотался совсем, забыл. – Ника купила путевки в Австрию, мы тридцатого улетаем. Дома будем восьмого только. Давай я тебя заберу, когда с аэропорта поедем?
– У меня сессия, – горло сдавило от обиды, хоть головой я понимала, что обижаться глупо. – До двадцатого.
– Ну, до двадцатого созвонимся, договоримся еще. Маш, я опаздываю уже. Все, целую. Пока.
– Пока, – сказала я гудкам в трубке.
В университет идти не хотела – не знала, как себя вести со Степченко и противно было, почему-то. Но сегодня семинар на испанском, и на истфаке надо реферат сдать. Пришлось встать, заплести тугую косу – волосы после вчерашнего еле продрала, нарисовать лицо. У шкафа я надолго зависла. Привычные вещи надевать не хотелось категорически. Перебирала 'плечики', наткнулась на платье-джемпер платиново-серого цвета с черной отделкой по подолу и по вырезу. Вырез под горло и узкая полоска тела до талии, чтоб на груди не расходилась – чуть заметная планка в середине. Надела под него светлые колготки и высокие сапоги. Смотрится вызывающе, прекрасно!
После вчерашней вечеринки народ на социолингвистике сидел вялый и сонный. Поздоровалась, села на свое место. Андрея не было.
– Где Андрюха-то? – подсел ко мне Костя.
– Я знаю? – огрызнулась я. – Потерялся.
– Совсем потерялся? – удивился Костя.
– Совсем.
– Понятно, – протянул Белицкий. – Ну я тут присяду?
– Сидишь уже, – вытащила наушники, включила аудиозапись, и повторяла, повторяла: bastante, no entiendo, por qué me tratas tan...
Шла в раздевалку, в другой корпус идти, когда меня окликнули.
– Маша!
Оглянулась. Меня догонял парень с параллельного потока, то ли Боря, то ли Слава (полное имя Борислав, потому что) Сурков. Вчера два раза ко мне в клубе подходил.
– Привет!
– И тебе.
– Маша, а что ты вечером делаешь?
– Да ничего особенного, учить буду, сессия скоро.
– Да ну нафик, новый год скоро, а ты сессия! Пойдем, посидим где-нибудь, или в клуб оторвемся.
– Нет, мне завтра два зачета сдавать – по философии и по зарубежному искусству, а я не успеваю.
– Слушай, мы с друзьями тридцать первого в 'Облаках' зависнем. Пойдешь со мной? Приглашаю.
– Тебе что, кроме меня не с кем?
– Желающих много, да я не хочу. Пошли, что ты – с предками киснуть будешь?
Вот как раз это мне не грозит.
– Ладно, но я сама за себя плачу.
– Я приглашаю.
– Нет. Или так, или никак.
– Учти, там дороговато, – усмехнулся.
– Ничего, дома поем. За танцпол деньги не берут?
– Да вроде не брали. За тобой в девять заеду, ок?
– Давай в десять у клуба? Подъеду, наберу.
– Ну давай. Все, подруга! – и сделал ручкой.
Охранник у входа смотрел на меня так внимательно, будто видел мою фотографию на стенде 'Их разыскивает полиция', однако пропустил, и даже придержал дверь. Поднялись на пятый этаж, оставила в раздевалке шубу, поправила волосы. Коктейльное черное платье отлично смотрелось с ботильонами на металлической шпильке.
– Шикарно выглядишь, – у Бори-Славы блестели глаза. – Пошли, все здесь уже.
В большом зале было тесно и шумно. Очень тесно и очень шумно. От каминов с настоящим огнем не столько тепло, сколько ощущение роскоши. Танцпол и сцена очень маленькие, но это никого не смущало – танцевали за столиками, между столиков, и на столике, правда недолго – тут же подошел охранник, вежливо подал девушке руку, помог сойти. Видимо, предупредил, потому что лицо у нее стало напряженным, и она что-то горячо и быстро заговорила.
– О, Каринка сегодня рано, – радостно сообщил мне Боря. – Обычно к двум на стол запрыгивает.
– И что? – надо же разговор поддержать.
– Еще раз залезет – уйти попросят. Вообще, после такого могут больше не пустить, но она безвредная, не скандалит. Вот наш столик, падай.
– Привет, – вежливо кивнула я.
– Хай, – смуглый парень откровенно меня разглядывая. – Я Фома.
– Милана, – мурлыкнула блондинка с очень светлыми длинными волосами, обнимая Фому.
– Маша, – улыбнулась.
За столом на шестерых нас было четверо.
– Айнур с Дианкой сейчас подойдут, вон дергаются, – Боря показал на танцующую парочку, помахал официантке, подзывая. – Что пить будешь?
– Давайте уже закажем, – капризно надула губки Милана. – А то здесь не дождешься. Я хочу салат с морепродуктами и гребешки!
– Жрать охота, – поддержал Фома. – Мяса бери побольше.
– Маш, ты что?
– Салат какой-нибудь и пиццу 'четыре сыра'. И сок.
– Как в студенческой столовке, – подколола Милана. – Не трясись, у Борюсика денег хватит.
– Виски неси сразу бутылку, а то разбодяжите, – поторопил Фома.
– Мальчики, а шампанское, – протянула его подруга. – И коктейльчик, только с текилой, Борюсик!
Официантка повторила заказ и ушла.
– Пошли в бар, – скомандовал Боря. – Пока заказ принесут, засохнем.
Парни ушли, я от скуки стала разглядывать соседей.
– Ты давно с Сурковым? – Милана продолжала улыбаться, но только губами. Глаза были колючие. Что я ей сделала-то?
– Мы просто учимся вместе, – пожала я плечами.
– А, – понятливо согласилась она. – Ты из свеженьких.
– Что? – я действительно не поняла.
– Да не обращай внимания, – О, Диана! А твой где?
– С парнями в баре толкается, – очень красивая рыжеволосая девушка села напротив. – А это и есть новая девушка нашего Бори?
– Да, это Маша, – пропела Милана и обе засмеялись.
К двум ночи мне было смертельно скучно. Кроме танцев, развлечься было нечем. Конкурсы были рассчитаны на людей, расположенных к веселью парой крепких коктейлей, разговоры за столом сводились к обсуждению кому что купили (парням родители, девушкам поклонники), кто где был (в основном 'модные' названия) и как там 'оторвался'. Ни фамилии героев, ни их похождения мне были не интересны, поэтому я не вслушивалась. Танцевала или смотрела на танцующих, на обстановку. Дизайн был действительно отличный. Ко всему, парни были уже довольно пьяные, да и у девчонок глаза блестели и речь становилась быстрой и не особо связной. Впрочем, тут, может, и не в шампанском дело. Сурков еще и лапать пытался – то за плечи обнимет, то за коленку, бред какой-то в ухо нес. Терпеливо отрывала от себя его конечности и старалась дышать в сторону. Я бы давно ушла, но метро было закрыто, а такси, по любой цене, вызвать было невозможно. Оставалось только ругать себя за глупость и ждать открытия метрополитена. Когда в очередной раз у Суркова случился приступ нежности, я встала.
– Ты куда? – он был не слишком доволен.
– Носик попудрить, – также любезно ответила я.
Вернулась только минут через пятнадцать. Парней не было, на столе красовалась новая бутылка, какая-то еда.
– Мы тебе сок заказали, – Милана подвинула мне стакан. – Решили Борюсику помочь, а то он сам не догадался, – они с Дианой переглянулись и пьяненько захихикали.
– Я мысленно пожала плечами и отпила. Пить правда хотелось. Подошли парни, девчонки утянули их танцевать. Я осталась сидеть, пила сок, чувствуя какой-то горьковатый привкус. Посмотрела стакан на свет – судя по цвету, это не чисто апельсиновый, а микст. Грейпфрут и горчит, наверное. Минут через пять – трек еще не сменился – мне вдруг стало нехорошо. Я даже не могла понять, что именно со мной происходит, но вдруг не смогла поднять руку, встать. Даже закричать не получалось! Откинулась на спинку дивана, голова болталась, как у куклы.
– Маша? – позвал меня кто-то. Я силилась открыть глаза и не могла. – Что с ней? Она же не пила совсем.
– Боренька, какая разница? – в голове шумело, я с трудом различала слова. – Пользуйся, девочка на все согласна!
– Ты ей что дала? – другой голос, очень злой. – Ты ей что дала, дура?!
– Да какая разница, – обиженный женский голос. – Я ж для тебя старалась! Нашлась тоже Белоснежка. Чем она лучше меня?!
– А если охрана засечет?! Идиотка!
– Что делать-то? – истеричные нотки.
– Давай ее в машину... – меня подняли и дальше я чувствовала только, что меня куда-то несут, слова слились. Вдруг сквозь гул начали пробиваться отдельные фразы. Говорили низкий мужской голос и чей-то смутно знакомый.
– ... с девушкой?
– ... на свежий воздух, она выпила лишнего...
– Прошу вас, пройдите сюда, – меня опять куда-то понесли. Я попыталась что-то сказать, но вышло то ли мычание, то ли блеянье. Голоса опять забормотали.
– Что такое, Володя? – новый голос, тоже мужской, хрипловатый.
– Евгений Анатольевич, здесь девушка. Невменяемая, а алкоголем не пахнет.
– Наркотики?
– Да нет, непохоже.
– Что с ней? Она с вами, молодой человек?
– Да все норм! Это шутка просто!
– Понятно. Андрей, Костя – проводите гостей. Они уже уходят. Володя, девушку в мой кабинет. Ключи возьми. Где они сидели? Ее вещи, сумочку захватите, парни.
– Я чувствовала, что меня кто-то берет на руки. Запахло другим парфюмом, сигаретным дымом. Потом уложили куда-то, чья-то ладонь легонько похлопала по щекам и низкий голос опять спросил:
– Что с тобой, девочка? Говорить можешь? Голова болит? Кружится?
– Я попыталась сказать хоть что-то, хоть голову поднять и не смогла. От бессилия и страха беззвучно заплакала. Слезы щекотно катились по виску на шею.
– Вот ее сумочка. Паспорт, телефон, ключи от квартиры, кошелек. Номерок наш.
– Принеси ее одежду из гардероба, я попробую родителям позвонить. В справочнике 'мама' и 'папа' забиты. Ну, не плачь. Воды дать? – Я кивнула, с трудом открыла глаза, вгляделась. Свет неприятно резал глаза. Мужчина лет сорока, очень широкий, коротко стриженый, держал стакан. Попыталась приподняться, и он очень бережно напоил меня, уложил снова, подложив подушку повыше. Я опять провалилась в странное забытье, в котором плавали голоса.
– Телефоны выключены, оба. Шуба ее? Накрой, трясет девчонку.
– Что делать будем, Анатолич? Ее и в такси сейчас не посадишь. Может, скорую?
– Давай так. Пусть поспит пару часов, я понаблюдаю. Если хуже не станет, то без скорой обойдемся. Володь, сменишься пораньше, сам отвезешь.
– А с этими что, с деятелями? Там еще две девки с ними, молоденькие. Я у одной ненароком сумочку уронил, она больше всех нервничала. Сумочка открылась, в ней таблетки. Гипертоничка, наверное.
– Или диабетчица. Всех в черный список. Про девок сообщи коллегам.
– Эту тоже?
– Эта, думаю, сама не пойдет.
– Голоса стихали, я согрелась и уснула. Проснулась от того, что кто-то тряс меня за плечо.
– Ты как? Живая?
– Я поморгала, просыпаясь. Я лежала на диване в каком-то офисе, передо мной на корточках сидел мужчина в темном костюме.
– Да, – я трудом выговорила я, облизывая сухие губы. – А где я?
– – А где ты с вечера была? Помнишь?
– В ночной клуб пошла, с парнем с нашего университета, – забормотала я, чувствуя, как наваливается головная боль. – Мы танцевали, ужинали. Потом я сок пила и мне плохо стало... А что со мной? Голова болит очень...
– Ты вот что, встать можешь? Сейчас тебя домой отвезут.
– Смогу, наверное, – я с трудом села, потом встала. Мужчина аккуратно придерживал меня за локоть. – А можно мне в туалет? – я покраснела.
– Пойдем, провожу, – меня довели до кабинки, я тихо сказала: 'Спасибо, я дальше сама', и по стеночке осторожно зашла.
– Когда вышла, мужчин было уже двое. Смотрели на меня выжидательно.
– Попить дайте, пожалуйста.
– Тот, что помоложе, почти бритый, подвел меня к столу, налил воды. Жадно попила, поблагодарила.
– Так, Володя, поезжайте. Семь утра уже, закрываемся. Она тут рядом живет. По прописке живешь-то? – я кивнула. – Позвонишь оттуда, если все нормально, можешь домой сразу.
– Есть, Евгений Анатольевич. Ну что, пошли, что ли, как тебя там? Маша?
– Маша, – я поднялась. – Спасибо Вам большое, Евгений Анатольевич. И Вам, Владимир?..
– Владимир Дмитрич он. Ладно, идите. Вы, девушка, друзей себе аккуратней подбирайте, в следующий раз так хорошо может не кончиться.
– Еще раз, спасибо, – от стыда у меня горели не только щеки, но и уши.
– Все, иди давай. Ты выспалась, а мы нет, так Володь?
– Торопливо надела протянутую шубу, смущенно попрощалась, вышла вслед за мужчиной.
– Спасибо вам огромное, – мы шли по коридору, где-то рядом все еще гремела музыка. – А кто это был?
– Наш начальник охраны. Не споткнись, тут ступенька.
– Он вывел меня через служебный вход на стоянку, усадил на заднее сиденье.
– Сейчас прогрею и поедем. Дома-то есть кто?
– Я одна живу. Родители в области, а сейчас за границей отдыхают.
– А... То-то же не дозвонились. Как чувствуешь себя?
– Голова болит, а так хорошо.
– Ты сейчас придешь, постарайся поесть горячего, попей, только не чай и не кофе. И таблетки никакие не принимай, мало ли что тебе дали. Побыть с тобой, или, может, ко мне поедешь? Ты не бойся, у меня дочка тебе ровесница и пацан. Жена за тобой посмотрит.
– Нет-нет, что вы! – у меня слезы навернулись от доброты и участия совершенно незнакомых людей. – Я себя нормально чувствую, и вам отдыхать надо.
– Смотри, – выруливая во двор. – Какой подъезд? Точно до квартиры проводить не надо?
– Помотала головой, попрощалась. Постояла у подъезда, подышала сырым ветром, чуть пахнувшим машинами, пошла домой. Больше всего на свете мне хотелось сейчас рассказать кому-нибудь обо всем, что со мной случилось. И я остро, до боли, ощущала – некому. Подруг я так и не завела, парень оказался чужим мужем. И в сегодняшнем я тоже сама виновата!
Так и примерно так я думала два дня. Грызла себя, ругала, жалела. Третьего января встала утром на консультацию. От пережитого страха, и чтобы наказать себя, что ли, приготовила длинную юбку, мешковатый свитер, сапоги на тракторной подошве. Подумала и упихала все обратно. Нет, Маша. Ты не будешь прятаться, не будешь бояться. А то станешь сутулой бесполой аспиранткой в толстых очках или МНС в грязных джинсах и мятых рубашках. Ага, и с бородой. Хихикнула, достала любимые брюки, узкий пиджачок, короткий топ под бронзу, каблуки. Волосы в 'конский хвост', подбородок вверх, и пошла – легко, от бедра. Вот так-то вот!
Со Степченко встретились восьмого. Глазки прятал, конечно, но дружно сделали вид, что 'ничего не было'. В университете общались, созванивались иногда, но ночевать и столоваться больше не приглашала. И про 'потом' сразу отказала. Да, я категоричная несовременная дура. Но мне не нужен муж, который спит со случайной девушкой, женится 'по залету' или чтобы за совращение малолетней не привлекли (не знаю, не уточняла), а потом так об этом рассказывает, будто его, бедного совратили и изнасиловали. Сурков мелькал, но меня в упор не видел. Вот уж сделал одолжение.
Сессию сдала на все, кроме одной, пятерки. Четверку по этнологии пересдала через два дня, с другой группой. Съездила на каникулах к родителям, на субботу и воскресенье. Своими проблемами их не обременяла, они вполне искренне радовались моему приезду, мама накрыла стол, сходили с ней по магазинам, папа расспрашивал про учебу. Показала зачетку, был очень доволен, сказал, что пополнил мне карточку, 'премиальные заработала!'. Вернулась в Москву, за оставшуюся неделю отоспалась, прибрала квартиру, купила на кухню цикламен и строманту. Началась сессия, взяла еще переводов, дополнительную тему по иероглифике майя. И что это я выдумала себе любовь эту? Глупости какие!
Глава 4.
– Поздравляю, Мария Всеволодовна, от души поздравляю, – Август Янович, старейший член ВАК, тряс мою руку. – Со времен великого Юрия Валентиновича Кнорозова – вы единственная, кому присвоили докторскую степень после защиты кандидатской. Вы продолжили и развили его исследования, да еще с такой глубиной, с таким блеском! Дорогого стоит, да!
За его спиной Никишин корчил мне рожи и показывал букет. Я продолжала сдержанно улыбаться и благодарить Виноградова, очень стараясь не рассмеяться. Дело, правда, было вовсе не в паясничавшем Леше. Мне действительно хотелось петь, кричать, ходить на руках и побрасывать к потолку папку с авторефератом.
– Спасибо Вам, Август Янович, – я была искренна. – Такого оппонента можно только пожелать. А ведь именно вы посоветовали мне обратиться к доктору Верховцеву.
– Что вы, золотая вы моя, что вы, – старик похлопал меня по ладони. – Заболтал я вас. Ну, вы загляните ко мне, побеседуем. Очень, очень рад за вас.
Алексей наконец сумел протолкнуться, вручил букет, поцеловал руку.
– Поздравляю. Красивые женщины в наше время обыденность, очень много талантливых умниц, но ослепительная дива и гениальный ученый в одном лице – это невероятная редкость.
– Так же как мужчина, не умеющий льстить, чтобы добиться своего?
– Мария, я говорю одну только истинную правду!
Этот треп мог длиться вечно, а надоедал мне быстро. Поэтому оглянулась, помахала Марку, сделала выразительный жест – все, давайте на выход. Обошла членов ВАК, кто еще не ушел, еще раз поблагодарила, попрощалась. Взяла под руку своего научного руководителя.
– Лев Борисович, поедем праздновать? Мне кажется, мы заслужили.
– Ты заслужила, Машенька. А праздновать самое время!
Мы, наверное, странно смотрелись со стороны – несколько мужчин в темных офисных костюмах, женщина в строгой брючной двойке в пивном пабе. Мясо во всех видах, пиво из деревянных бочонков, виски в тяжелых стаканах, легкий запах хороших сигарет. Я тоже попросила плеснуть мне на лед вкусно пахнущей тяжелой жидкости, и теперь пила по глотку, чувствуя, как отходит голова и тело от огромного нервного напряжения. Пусть защита длилась двадцать с чем-то минут, это был финиш очень длинной дороги. С третьего курса института, точнее – с одного дождливого майского дня, когда мне позвонила ассистент декана истфака и сказала, что тот ждет меня в половине четвертого. Удивилась, но особого значения не придала.
– Здравствуйте-здравствуйте, – ответил на мое 'Добрый день!' декан. – Познакомьтесь, Марк Сергеевич, это и есть Мария Бородина, – от стола мне кивнул симпатичный молодой, лет тридцати-тридцати двух, брюнет с модной стрижкой в отличном костюме.
– Марк Нетесин, очень рад познакомиться. Вы не против, если я буду назвать вас просто по имени? И вы называйте меня просто Марк, пожалуйста. Лев Федорович, вы позволите мне переговорить с Марией с тет-а-тет?
– Мария...
– Можно просто Маша.
– Маша, вы что-нибудь слышали о первом в мире пилотируемом полете на Марс?
– Э... Да. А что, есть кто-то, кто не слышал? – я немного растерялась. В прошлом году, когда вернулась марсианская экспедиция, надо было быть глухим и слепым, и жить где-нибудь в пустыне или на необитаемом острове, чтобы не знать о таком событии. Даже меня кольнула зависть и крохотное сожаление, что, может, я не ту специальность выбрала.
– Действительно, – Марк улыбнулся. – Вопрос риторический. Но надо же было как-то начать разговор. У меня была еще одна заготовка – спросить, ваша ли это работа, – он продемонстрировал мне знакомую папку, – Но, поскольку на реферате стоит 'Мария Бородина', – мужчина иронично пожал плечами.
Я думала, что уже совсем ничего не понимаю, и вид у меня, наверно, глупый.
– Маша, – Нетесин открыл мою работу. – Ваша работа, по мнению многих, имеет новаторский характер и очень доказательна. Вы высказали – и обосновали – предположение о значении вот этих, как здесь указано, очень редко встречающихся символов.
– Иероглифов, – я нащупала твердую почву в разговоре. – Дело в том, что ранее считалось, что это религиозные символы, но, поскольку пантеоны различны... Кроме того, похожий знак найден в древней пещере под Пальмирой, раскопанной во время реставрационных работ. Скорее, они имеют отношение к астрономии, в частности, с их помощью майя и другие описывали устройство Солнечной системы. А вы майянист?
– Нет, Маша. Я работаю совсем в другой области. Именно поэтому мне нужен специалист, очень хорошо разбирающийся в древней письменности.
– Я?! – я подалась вперед. – Но я не специалист. Я всего лишь студентка третьего курса! Есть профессора, доценты, аспиранты, годами ведущие исследования. Я только учусь, и очень мало знаю.
– Мария, скажите, вам интересно принять участие в работе с уникальными артефактами? Могущими повлиять на понимание истории человечества и осмысление его будущего?
– Да, – изумление у меня уже достигло десятой степени. – Но я же говорю – я очень мало знаю. Чем я могу помочь? И что это за артефакты?
– Прежде, чем я продолжу, вы должны дать подписку о неразглашении и оформить допуск к гостайне. Как я понимаю, ваше принципиальное согласие я получил?
Вот кто бы на моем месте отказался быть причастным к тайнам, да еще государственным? И я не устояла. Не могу вам передать, что почувствовала, когда взяла в руки запаянный в герметичное, прозрачное и даже на вид очень прочное, покрытие, марсианский диск. Восемь лет интереснейшей работы, даже учеба отошла на второй план, по крайней мере, на переводческом. Но и польза практическая была – на истфаке я диплом не писала, мне зачли участие в изучении символов с диска. После окончания МГУ продолжила работать в исследовательской группе Марка Нетесина, в которой, конечно, кроме меня были и профессор, и доцент. Даже один академик время от времени нас консультировал, позже, когда мы начали изучать записи и фотографии с Луны, обрабатывать данные наших экспедиций к пирамидам. Я была единственной женщиной в мужском коллективе, а в таких случаях тебя воспринимают или как своего парня, или как объект соревнования. Нет, это не я такая умная. Это некий Алексей Александрович Никишин мне сказал. На второй или третий день знакомства.
Если представить себе некий идеал мужчины, то никого лучше Алексея на эту роль не найти.Идеал не портил даже рост (он был на полголовы ниже меня). Стильная прическа, модная ухоженная бородка, красивое лицо, приятная улыбка, спортивная фигура, манеры почти великосветские, по крайней мере, как у киношных аристократов, острый ум. При каждой встрече целовал руку, подвигал стул, вставал, когда женщина входит. Ухаживать за мной начал с первого дня, и ухаживал красиво. Цветы, билеты в театр, выставки, на какие-то приемы водил, в рестораны приглашал. Научил водить машину, когда мне ее папа на двадцатилетие подарил. Сама удивляюсь, как я, двадцатилетняя девочка, устояла. Сначала меня задели его слова, те самые, про добычу и охотника, хотя он потом и говорил, что неудачно пошутил. Чем больше мы общались, тем сильнее я чувствовала смущение и неуверенность в себе самой. Он взрослый состоявшийся человек, успешно сделавший карьеру, зачем ему я? Не модельной внешности, ничего толком из себя не представляющая? Так, развлечение на пару недель. Но он был очень настойчив, уверенно говорил об общем будущем, и я внутренне сдалась. Наверное, в очередной раз, когда он пригласил бы меня к себе после ужина, все бы и случилось. Но как-то вечером в субботу, в начале декабря, мне неожиданно позвонила мама.
– Маша, – мама говорила быстро и без пауз, высоким голосом, совсем не похоже на себя. – Мы в больнице, папе делают операцию. Ничего страшного, не волнуйся, мы попали в аварию. У Влада сломана нога, даже кость видно было, и ушиб сильный от подушки, нос сломан. Кровью весь салон испачкали, не отчистится, наверное, хотя там капот всмятку, проще новую купить...
– Мама, а ты как? Ты не? – размазывая слезы по щекам, я судорожно одевалась, придерживая телефон плечом. – Я сейчас же приеду!
– Я на заднем сиденье ехала, к счастью, пристегнулась. Синяки везде и болит. Маша, мы в БСМП.
– Я еду, мам! Еду!
Застегивая на ходу куртку, прошлась по квартире, выключая свет, набрала Никишина.
– Алексей, мы завтра не увидимся. Я уезжаю к родителям.
Пока ехала в лифте, прогревала машину, ответила на все вопросы – что случилось и нужна ли помощь, отказалась от предложения немедленно приехать, пообещала позвонить и сообщить новости.
– Маша, звони в любое время! – голос у него был встревоженным и сочувствовал он искренне. Мне даже стало чуть легче. Попрощалась и по почти пустой Москве как могла быстро помчалась в Дубну.
Мама лежала в одноместной палате, бледная, испуганная. Протянула мне руку, я кинулась к ней, обняла.
– Мамочка, – я заплакала. – Как ты, как папа?
– Болит ужасно, – мама распахнула халат. Поперек груди, от плеча до талии расплывался багрово-синий кровоподтек. – Но переломов и внутренних повреждений нет, меня оставили только понаблюдать. И папа в порядке, уже перевели в палату, в соседнюю. Медсестра сказала, спит.
– Я загляну к нему, – я встала.
– Да, Маша. А потом съезди домой, хорошо? У меня здесь нет ничего, ни белья, ни зубной щетки. Крем для рук захвати, и косметичку.
– Хорошо, – меня отпускало, я даже улыбнулась. Такой мама была куда привычней.
Папа действительно спал и выглядел страшновато. Но дежурный врач, к которому я постучалась, меня успокоил.
– Это как раз тот случай, когда вид пациента куда хуже его состояния. Вылечим, и хромать не будет. Не беспокойтесь, девушка, езжайте-ка вы домой, спать. И родителям дайте отдохнуть.
Отвезла маме вещи, приехала домой, легла в своей бывшей комнате. От пережитого волнения, от запоздалого страха и за родителей, и от своего лихого вождения (я чувствовала себя еще очень неуверенно за рулем) у меня тряслись руки. Поплакала, полежала, согреваясь, долго не могла уснуть. Встала рано, поехала за продуктами, сварила папе крепкий бульон, маме поставила в пароварку куриную грудку, овощи. Перевезла маму домой, вернулась в больницу, посидела с папой. Отругал меня, что сорвалась ночью, сама вела машину, пообещала, что вернусь в Москву засветло. Поцеловала его в гладко выбритую щеку, взяла с него слово, что позвонит, если нужна будет моя помощь. Дома мама погоняла меня с поручениями, потом приняла обезболивающее и снотворное, уснула. Я тихо собралась, стараясь не шуметь, аккуратно закрыла дверь. На лестничной площадке вкусно пахло пирогами, я вспомнила, что сегодня не ела, только кофе пила. Желудок засосало, подумала, не заехать ли мне поесть куда-нибудь. Но на улице уже смеркалось, и решила уехать пораньше, чтобы опять не ночью, да и в пробки попасть побоялась. Через час где-то пожалела. И ночью почти не спала, днем устала, голодная, видно, на секунду потеряла концентрацию, съехала через обочину в сугроб и застряла где-то между Яхромой и Икшей. Попробовала выехать, но чем больше газовала и выруливала, тем больше проваливалась. С досадой стукнула по рулю, опустила голову на руки. Что делать-то? Эвакуатор вызвать? Вытащила телефон, потыкала в поисковик. Набрала несколько номеров, но все неудачно. Или не отвечает, или 'не туда попали'. Одна добрая контора обещала прислать машину в восемь часов. Правда, утра понедельника. Вздохнула, набрала Никишина.
