Текст книги "Правда смертного часа. Посмертная судьба"

ФЕВРАЛЬ

Февраль 80-го в жизни Владимира Семеновича Высоцкого – месяц для нас достаточно «пустой»… С 1 по 20 февраля – ни одного спектакля, ни одного концерта. Только 1 февраля – выступление во ВНИИЭТО… Вот анализ этого концерта– по фонограмме – Всеволода Ковтуна:

«У Высоцкого затруднена речь – особенно вначале (примерно, как на концерте в Навои: речь не очень внятная, но и не замедленная). Через пять минут после выхода на сцену он просит воды…

Спев «Песенку о слухах» (в концерте – третья), Высоцкий начинает традиционный рассказ – преамбулу к «Песенке о переселении душ», – но снова начинает «Песенку о слухах». Спохватывается только в конце второго куплета: «Это я вам уже пел, да?»

Фрагменты фонограммы, связанные с состоянием здоровья: «Дорогие мои товарищи! Я прошу прощения за то, что я не приехал к вам в прошлый раз. Но там были обстоятельства совсем другие – я был настолько болен, что у меня просто не было голоса. Сегодня у меня другая болезнь, но она не влияет на голосовые связки. Поэтому вы сегодня не будете обижены… (Покачнулся.) Вот видите, – у меня с ногой плохо… Нет, вы напрасно. Вы думаете, что туг «другого рода болезнь», – но ошибаетесь глубоко. У меня очень плохо, просто действительно плохо с ногой. Но я уже не мог отменить выступление…

(Из зала предлагают сесть и петь сидя.) Не надо… Это мне хуже… Мне ж перебинтовали – не беспокойтесь. Нет-нет, ничего…

Я еще хотел спеть вам две шуточные песни и потом еще одну серьезную. Если позволите, я на этом закончу, потому что я не могу стоять больше, к сожалению.

(Кажется, предлагают сделать перерыв и продолжить выступление.) Вы думаете, я устал? У меня не в этом дело… Какая усталость? Разве вы думаете, что я устаю когда-нибудь? Никогда! Просто у меня с ногами случилась неприятность. Просто перетянуты ноги…»

В том концерте Высоцкий спел одиннадцать песен и отвечал на вопросы из зала… Сказал, что в предстоящей «Кинопанораме» он постарается ответить на вопрос: как он относится к Глебу Жеглову из «Места встречи изменить нельзя». Хотя, как мы уже знаем, на записи интервью его не было…

К этому времени Высоцкий тяжело болен. И дело не только в больной ноге… Наркомания. Страшная – и тогда почти неизлечимая болезнь. Да и сейчас – при современных методах лечения и новейших препаратах– излечивается не более 10 процентов наркоманов. Попробуем установить: когда и как Высоцкий начал употреблять наркотики?

В «парижском» дневнике (начало 1975 года) В. В. много места уделяет болезни старшего сына Марины Влади – Игоря. В это время Игорь лежал в специальной клинике для наркоманов Шарантоне. (Через пять лет сюда попадет сам Высоцкий.)

«Увидели Игоря. Он сидел и что-то калякал, даже не встал. Под лекарствами он – бледный и безучастный, глаз – остановлен, все время на грани слез. Я даже испугался, увидев. Говорили с ним».

Судя по характеру записи, В. В. знает о наркотиках и наркоманах только по разговорам, да еще по собственным наблюдениям в различных больницах (в том числе и психиатрических)… Вспомним песню 1969 года:

 
Не писать мне повестей, романов,
Не читать фантастику в углу, —
Я лежу в палате наркоманов,
Чувствую – сам сяду на иглу.
 

И вот еще одно – далеко идущее – замечание-признание Высоцкого из дневника 1975 года: «Спасать надо парня, а он не хочет, чтобы его спасали, – вот она и проблема, очень похожа на то, что и у меня. Хочу пить– и не мешайте. Сдохну– мое дело и т. д… очень примитивно, да и у Игоря не сложнее».

Приведем предположение Валерия Павловича Янкловича о том, когда и как начались наркотики: «Володя сам говорил мне, что вначале укол наркотика – это был выход из запоя. Это еще не болезнь. А наркотики всерьез у него начались в конце 1975 года. Я в этом уверен».

Квалифицированное мнение врача института Склифосовского Леонида Сульповара: «Понимаете, когда мы выводили Володю из тяжелых состояний (запоя. – В. П.), то знали, что можно, а что нельзя. Ведь в этом процессе используются вещества наркотического ряда. Володя попадал в разные места, и где-то, скорее всего, передозировали. Тогда «выход» проще. Думаю, что вкус наркотика он ощутил на фоне «выхода из пике». Где и когда– я не знаю».

Еще приведем свидетельство Оксаны, которой Высоцкий, безусловно, доверял, но что-то мог преуменьшить или преувеличить: «Володя мне как-то рассказал, что первый раз ему сделали наркотик в Горьком(?), чтобы снять синдром похмелья. Врач-женщина сказала ему, что у мужа бывают запои… И она легко выводит его из этого состояния одним уколом… Это было в 1977 году. Я точно помню, что Володя сам сказал, что в 1977 году».

Эту дату подвергают сомнению практически все люди, которые хорошо знали В. В. в последние годы жизни. Врач-реаниматолог Анатолий Федотов: «Когда мы познакомились с Володей в самом конце 1975 года, он уже хорошо знал, что и как… Есть ряд препаратов, которые способны восстанавливать работоспособность нервной клетки… Можно снять чувство похмелья. Привыкание развивается очень быстро, организм истощается – это очень коварное лекарство. Долго на него надеяться нельзя».

Совсем недавно В. Аксенов на вечере памяти Высоцкого сказал по поводу злоупотребления алкоголем (как он выразился, «этого самоуничтожения»):

«Это были – и у Володи, и у меня – отчаянные попытки вернуть уходящую молодость…»

А еще – возможность удержать то счастливое всемогущество, которое может дать только творчество.

Вспоминает В.Янклович: «Я много говорил с Володей на эту тему. Он мне сказал:

– Вот ты не был на Западе, а там все творческие люди это делают. Это ведь стимулирует творчество. Я же не злоупотребляю, а только для поддержания формы… И мне это помогает».

Неожиданные сведения сообщает Людмила Абрамова, вторая жена Высоцкого, мать двух его сыновей…

«1976 год. Нина Максимовна у меня на старой квартире, я спрашиваю ее:

– Ну, как Володя?

– Ничего, хорошо…

– Не пьет?

– Нет, не пьет… Ему теперь и не нужно, он сам научился делать уколы…

– Какие уколы!?

– Амфитамины. Марина привозит их из Франции».

(Амфитамины – это такие стимуляторы, которые, как правило, синтезируются из эфедрина. Это очень мощное средство, их используют спортсмены.)

Оксана: «По-моему, Нина Максимовна до конца ничего не понимала в Володиной болезни. По-моему, она считала, что это витамины. Просто наркотики были для нее страшным словом».

Вряд ли мы сможем установить точную дату: скорее всего, В. В. стал употреблять наркотики– еще не систематически – в самом конце 75-го или в начале 76-го года. Но серьезной зависимости тогда еще не было: ни по записям, ни по фотографиям это не чувствуется…

Но как это стало привычкой, а потом и потребностью? Тут надо иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, наркотики вначале действительно стимулировали творческий процесс… И во-вторых, привыкание к наркотикам происходит во много раз быстрее, чем к алкоголю… Итак, почему?

Версия первая… Работа на больших – громадных! – аудиториях требует колоссальной траты энергии– и нервной, и физической. В. В. всегда работал на полной отдаче, всегда тратился до конца: и в театре, и на концертах. Некоторое время наркотики могут компенсировать эти затраты. Косвенно эту версию подтверждал сам Высоцкий…

Версия вторая – вернее, целая теория – принадлежит врачу-реаниматологу из института Склифосовского Станиславу Щербакову: «Любое живое существо– и человек тоже – само себя вознаграждает. Вознаграждает чувством радости или каким-то удовольствием. Высоцкий не получал от общества адекватного вознаграждения: зажимали, травили, не давали работать в полную силу… И он вознаграждал себя этим способом…

Кроме того, в некоторых случаях наркомания является социальной защитой, особой формой социальной защиты… Может быть, наше общество и не убило Высоцкого, но оно его выталкивало! У него была не банальная наркомания – это была, повторяю, форма социальной защиты, – своеобразный химический костыль… Так у него шла настройка на наше социальное дерьмо».

И третья версия принадлежит Оксане. Объяснение простое и, может быть, самое верное… «Понимаете, Валера, к этому времени у него был уже совершенно другой – очень высокий – социальный статус. Он мог войти в любой кабинет… И Володя уже не хотел и не мог пить… А наркотики вначале позволяли внешне нормально жить и работать. Я знаю, что вначале он делал укол только после «Гамлета», чтобы восстановить силы».

Долгое время никто ничего не знал о наркотиках…

Марина Влади: «Венгрия, конец семьдесят седьмого года… У меня очень болит голова, и от твоего отсутствующего вида мне становится совсем грустно Я на всякий случай тайком принюхиваюсь, но от тебя не пахнет водкой, и я уже ничего не понимаю. Ты смотришь как-то сквозь меня, и в твоих глазах меня пугает какая-то пустота… Прошло много лет. И только теперь я понимаю причину моего беспокойства Холодная паника, которую я увидела тогда у тебя в глазах, возникает у наркоманов, когда они вовремя не получают своей дозы наркотика».

Леонид Сульповар: «От меня Володя очень долго это скрывал… Я только в 79-м году догадался – сам понял, – что дело тут уже не в алкоголе, а совсем в другом. Для меня это было очень грустным открытием: с наркотиками бороться куда труднее… Но Высоцкий боролся»

В. Баранчиков (заведующий отделением Центральной республиканской больницы, хороший знакомый Высоцкого). «При заболевании наркоманией слабеет, теряется воля… Больной умом понимает, что надо лечиться, а не может. Допустим, наркоман попал в тюрьму на пять лет, и все эти пять лет он ждет, когда выйдет и уколется. Высоцкий же сам несколько раз пытается вылечиться».

В сущности, вся эта книга – о его мучительных и, увы, безуспешных попытках вылечиться, о том, что, несмотря на болезнь, Высоцкий практически до самых последних дней продолжает работать: не только играть в театре и давать концерты, но и писать новые стихи и песни…

В феврале продолжается следствие по «ижевскому» делу, не закрыто и дело об автомобильной аварии 1 января 1980 года. Друзья Высоцкого пытаются помочь… В. Янклович: «Мы звонили Вайнерам, звонили Володарскому, звонили Володиному приятелю, который работал в ГАИ… Тот сказал, что ничем не может помочь, – дело из ГАИ передали в Октябрьский райотдел милиции…» Вадим Иванович Туманов вспоминал, что за Высоцкого заступался генерал Крылов, который вскоре покончил жизнь самоубийством… Итак, дело об аварии в Октябрьском райотделе… И Высоцкий приглашает к себе домой следователя из этого райотдела…

В. Янклович: «Позвал этого следователя с женой, угощал… И этот дурак учил Высоцкого жить… А дело, как потом выяснилось, уже передали на Петровку…»

Красочный рассказ Оксаны, которая присутствовала на этом «вечере»: «Пришел милиционер, совершенно одноизвилистый человек, с женой – красивой блондинкой в кримплене… Она как зашла в квартиру, так сразу потеряла дар речи. Сидела в кресле, абсолютно не двигаясь… А он нес абсолютный бред, шутки были такого уровня:

– Ты, Володя, у меня еще на дыбу пойдешь!

В конце концов он «развязался», – ходил, хлопал всех по плечу, даже читал свои стихи, – ужас!»

А вот как об этом вспоминал сам Высоцкий в изложении Леонида Сульповара: «Шло следствие, связанное с аварией… Володя позвонил:

– Тут люди приехали с Севера, привезли строганины, – приезжай.

Я приехал… А накануне у него был следователь, который вел дело об аварии, – Володе посоветовали: ты пригласи его, угости… И вот Володя об этом рассказывал:

– Следователь пришел с женой, чувствует себя хозяином… Первый вопрос: «Где тут коньяк?» А уже прошел фильм «Место встречи изменить нельзя». И следователь говорит: «Вот ты снялся в фильме… Разве это похоже на правду? Ты приди ко мне в кабинет, посиди, посмотри… Если когда-нибудь будешь играть следователя, «делай с меня»! Вот жена скажет…» Володя все это показал в лицах – и следователя, и жену…»

В феврале продолжает усилия допросить Янкловича следователь по особо важным делам – полковник Кравец. Это происходило в Измайловской больнице, там лежал В. Янклович: «Все это было связано со следствием… Но тогда все совпало: у меня обострение болезни, мы приходим к Баранчикову. Он положил меня в свое отделение. Но бумаги – направления из какого-нибудь министерства – у меня не было…

Мне сделали повторную операцию, и у меня даже поднялась температура. А тут приезжает следователь и говорит, что меня надо срочно выписать. Мы позвонили Володе».

Высоцкий берет Алексея Штурмина (А. Штурмин – основатель московской школы каратэ, некоторое время в этой школе занимался старший сын В. В. – Аркадий.) Вспоминает Алексей Штурмин: «Володя мне звонит:

– Валера там умирает! Давай поедем, сделаем что-нибудь!

И вот зимой, уже почти ночью, мы поехали в эту больницу… Володя врубил дальний свет и попер против движения! Я спокойно отношусь к опасности, но тогда мне было очень неуютно».

Продолжает В. Янклович: «Володя приехал очень быстро. У меня действительно очень высокая температура, я был в каком-то полубессознательном состоянии… Я помню, что Володя приехал, меня повезли куда-то вниз, стали еще делать уколы… И Володя выскочил на дежурный пост и тут же уговорил девочек-медсестер сделать ему укол… А тут следователь. Баранчиков наорал на медсестер:

– Выгоню с работы!»

В.Баранчиков: «Как делал Володя? Он же гениальный актер! Ложился у двери: «Помогите, у меня почечная колика!» И у него действительно пена на губах, он синел… Мне сестра говорит: «Высоцкий приезжал с почечной коликой..» Я приказал– Высоцкого больше не пускать! А тот случай тоже хорошо помню… Валеру «таскали» по судебному делу, он лег в больницу. Приехали следователи, я их не пустил… Потом звонили с Петровки…»

Однако через некоторое время Янкловичу приходится выписаться из больницы… Но дело об аварии на Петровке уже ведет новый – молодой – следователь, который быстро во всем разобрался (то есть понял, что авария была непредумышленной).

Перед началом суда на Малую Грузинскую приходит «официальная» бумага – повестка, подписанная каким-то уполномоченным, примерно такого содержания:

«Ввиду того, что Владимир Высоцкий привлекается к уголовной ответственности, прошу ЖЭК номер такой-то дать на него характеристику…»

По свидетельству В. И. Туманова, Высоцкий был в бешенстве.

В конце концов, Высоцкого по делу об аварии оправдали, несмотря на все старания следователей Сарычева и Кравца… Это произошло, во-первых, благодаря тому, что адвокатом Высоцкого на этом суде был Генрих Павлович Падва – известный высококвалифицированный юрист. Во-вторых, дело заканчивал здравомыслящий следователь, – ведь любому нормальному человеку было ясно, что не мог Высоцкий специально разбить машину только для того, чтобы скрыть свидетелей в больнице… И наконец, в Театре на Таганке состоялось заседание товарищеского суда…

«ПРИСУТСТВОВАЛИ:

Председатель товарищеского суда – Докторова М. Н.

Славина З. А.

Смехов В. В.

Золотухин В. С.

СЛУШАЛИ: О совершении 1 января 1980 года дорожно– транспортного происшествия артистом Высоцким В. С. ПОСТАНОВИЛИ: Осудить совершенное Высоцким В. С. нарушение. Учитывая полное признание своей вины и то, что Высоцкий В. С. дисциплинарного взыскания не имел и не допускал дорожно– транспортных нарушений, – товарищеский суд вынес ему общественное порицание, призвал его быть особо внимательным за рулем.

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА дана для предъявления в Главное управление внутренних дел по адресу: Москва, 103006, Петровка, 38».

Валерий Золотухин говорил, что никакого заседания не было, просто В. В. нужна была эта бумага: «Ко мне подошла Докторова, и я расписался…»

Тем не менее эта «выписка из протокола» сыграла свою роль…

Г. П. Падва: «Районный суд, учитывая чистосердечное признание В. В. и принимая во внимание решение товарищеского суда Театра на Таганке, оправдал Высоцкого…»

Вспомним, что 1 февраля на концерте Высоцкий говорит: «Плохо с ногой, но не мог отменить выступление…»

В. Шехтман: «Числа 23–24 января Володе сделали укол в бедро. Или игла была плохая, или еще что, но у него образовался нарыв. Ногу разнесло очень сильно».

И. Шевцов: «В феврале начался какой-то абсцесс, колено распухло так, что стало вдвое толще нормального. Ему делали несколько разрезов, загоняли туда какие-то «турынды» (он так рассказывал), но улучшения не было.

– А мне в «Гамлете» становиться на колени! – злился он».

Все близкие люди в один голос говорят, что Высоцкий боялся двух вещей: больниц вместе с людьми в белых халатах. (По всей видимости, после того, как один из друзей из самых благих побуждений устроил В. В. в больницу закрытого – почти тюремного – типа. Высоцкий с громадным трудом вырвался оттуда.) И второе – боялся замкнутых пространств: скорее всего, эта фобия еще более позднего происхождения.

Нога болит, рана загноилась, и В. Шехтман решает действовать:

«Больниц Володя почему-то боялся и ни за что не хотел обращаться к врачам. Вообще, пока его не испугаешь, лечиться не будет!

– Володя, тебе же ногу могут оттяпать!

Еле уговорил его показаться моему отцу, он – хирург. Отец взял саквояж, надел зеленую шапочку, и мы поехали на Малую Грузинскую. Отец осмотрел Володю, все увидел и все понял. Мы вышли из дома, садимся в машину…

– А теперь говори, сколько твой друг этим занимается?

А я уже был более или менее в курсе дела. Рассказываю, на что отец замечает:

– Я могу сказать, от чего он умрет: или от передозировки, или от нехватки…

– Как же так, отец! Что же делать?!

– Вот так. Что-то делать надо. Жить ему осталось не более трех-четырех месяцев…»

Эта первая операция на бедре – она была сделана на следующий день в 67-й больнице– помогла (26 февраля В.В. играет «Гамлета»), но ненадолго: в апреле– новое обострение, еще одна операция… Но об этом– в свое время…

В. Янклович: «Были же и светлые моменты… Я помню, как приехал наш хороший знакомый Алик Степанян, привез сухого вина. Очень хороший был вечер, но когда же это было?»

А. Степанян: «Это зима восьмидесятого года, сразу после Володиного дня рождения… Самое начало февраля. Я приехал. Действительно, была очень хорошая атмосфера…

В это время я уже жил в Москве, а познакомились мы с Володей в Тбилиси. И у меня дома он всегда нормально себя чувствовал. Никто его не теребил, никуда он не спешил – все было безо всяких комплексов и без претензий…»

Во второй половине февраля Высоцкий часто звонит в Париж. О чем он говорит с женой? Скорее всего, мы об этом никогда не узнаем точно. Если что-то помнит Марина Влади, вряд ли станет говорить об этом – у нее теперь другая жизнь… Так что мы можем только предполагать, о чем говорили 16, 18, 19 и 21 февраля Владимир Высоцкий и Марина Влади… Марина собирается на съемки в Италию, там они предполагают встретиться… И только там Высоцкий, наконец, расскажет жене все…

Для лечения ноги нужен сильный антибиотик – «кефлекс», его производят только в США… Вспоминает Барбара Немчик, в это время невеста В. Янкловича: «Возможно, что такое лекарство доставала жена Леши Зубова… (Алексей Зубов – известный музыкант, когда-то он работал в оркестре Гараняна и делал аранжировки некоторых песен В. В. – В. П) Но я лично получила «кефлекс» от врача американского посольства. Вообще, без рецептов такие препараты не выдают, но когда он узнал, что это лекарство для Высоцкого, то дал без лишних разговоров».

21 февраля – первый после долгого перерыва концерт: Московский физико-технический институт в подмосковном городе Долгопрудном… Концерт был под угрозой срыва… Афишного концерта с билетами в театральных кассах в Москве Высоцкий так и не дождался, он выступал главным образом в закрытых НИИ, учебных заведениях и в различных «секретных» учреждениях… И большинство этих концертов (кроме «лекций» по линии общества «Знание») были договорными. То есть заранее оговаривалась сумма, которую должен был получить Высоцкий, – обычно никаких билетов не было… В начале 70-х годов случилось так, что концерт проходил в одном из институтов, где училась дочка работника московского ОБХСС. Она пришла домой и рассказала, что у них был замечательный концерт Высоцкого и что на билеты собирали по рублю. Папа тут же заинтересовался сколько получил Высоцкий… Могли быть крупные неприятности, но тогда все обошлось…

Итак, 21 февраля Высоцкий, Янклович вместе с другом В. В. – капитаном дальнего плавания Феликсом Дашковым – подъехали к зданию МФТИ. Вспоминает Валерий Янклович: «Я помню этот концерт… Мы договаривались, что они не будут продавать билетов… Они платят, а как будут собирать деньги – их дело. А когда мы приехали, я увидел, что билеты продают… Я говорю: «Володя, не работаем. Они продают билеты». Но организаторы стали биться в истерике: то да се… Мы даже повернули назад, но потом вернулись…»

Ф. Дашков: «Мы подъехали, стоит огромная толпа. Кое-как мы протиснулись через это скопление людей. Многие просто не смогли попасть в зал…

Тогда меня просто поразили студенты, – поразили своими лицами… Были прямо-таки фантастические лица – Такие бывают у итальянских «тиффози».

А вот версия Высоцкого – почему концерт начался с небольшим опозданием, – это он сказал в самом конце выступления: «Я ехать не хотел, потому что мне улетать в восемь утра совершенно неожиданно, и, в общем, получилась масса нарушений каких-то. Я думал, что еду совсем в другое место, куда поехали мои друзья – несколько человек, приехавших издалека. Я их бросил, оставил, приехал к вам – вашему товарищу удалось меня убедить. И я не только об этом не жалею, а наоборот – очень рад».

Вообще, концерты были, пожалуй, главным источником существования для В. В. Тем более что в 1980 году у него образовались крупные долги. Об этих долгах мы расскажем позже– сейчас о концертах…

Первым сольным концертом В. В. стало выступление в Институте русского языка в 1966 году. А через некоторое время, как вспоминает Людмила Абрамова, после репетиций и спектаклей Высоцкого на служебном входе постоянно ждали… Приглашений было много, но в этих выступлениях не было никакой системы. Первыми «официальными» концертами (с билетами!) были выступления по путевкам общества «Знание». За одно выступление, если билеты были проданы (а все билеты были проданы всегда!), В.В. получал по 75 рублей. Эти концерты организовывал В. П. Янклович, тогда – администратор Театра на Таганке: «Иногда оформляли по две путевки… И за первый месяц Володя получил 450 рублей. В «Знании» был даже небольшой скандал: «Как так, у нас даже академики столько не получают…»

С конца семидесятых годов концертные выступления становятся основным источником доходов… Владимир Гольдман – администратор из уже известной нам группы Кондакова– рассказывает:

«Концерты – это был для Володи практически единственный способ заработать деньги. В театре он получал копейки, за пластинки в Союзе– ничего, ну, может быть, – кино… Но главное – концерты…»

В. Янклович: «Все деньги, которые Высоцкий получал в театре, он отдавал своим детям».

В последние годы Высоцкий, конечно, «знал себе цену» – и в высоком человеческом смысле, но знал и цену своей работы… Владимир Шехтман: «Очень много дали Володе поездки за рубеж. Он приобрел не только знание мира, но и чувство собственного достоинства, ценности своей работы. Он мне говорил:

– Понимаешь, на Западе звонит репортер: «Запись будет шестьдесят минут, – это стоит три тысячи долларов».

Скорее всего, В.В. имеет в виду запись популярной передачи компании Си-би-эс «60 минут»…

В 1979 году Высоцкий записывался для итальянского телевидения. Вспоминает В. Янклович: «Последнее время Володя понимал свою величину и очень точно знал, «сколько он стоит». Его пригласили сниматься на итальянском телевидении, спрашивают:

– Сколько стоит Ваш съемочный день?

– А сколько получали за день работы Мастроянни, Пол Ньюмен?

– Примерно тысячу долларов…

За эту съемку Высоцкий получил тысячу долларов».

Мы не знаем, сколько получил В.В. за концерт в МФТИ, но этот концерт оказался не совсем обычным… Как правило, В.В. редко и очень коротко отвечал на вопросы из зала, но здесь он разговорился…

Итак, 21 февраля 1980 года, концерт в МФТИ. Вопрос из зала: «Какова роль жизненного опыта в художественном творчестве?»

В.Высоцкий: «Большая роль. Но это – только база. Все-таки человек должен быть наделен фантазией для того, чтобы творить. Он – творец. Если он, основываясь на фактах, что-то там рифмует или пишет… В общем, реализм такого рода был и будет, но это не самое интересное. Я больше за Свифта, понимаете? Я больше за Булгакова, за Гоголя, и поэтому… Жизненный опыт – я прекрасно понимаю… Но вы представьте себе: какой был такой уж гигантский жизненный опыт у двадцатишестилетнего Лермонтова? Однако он – творец, настоящий, великий. Правда? Прежде всего, мне кажется, должно быть свое видение мира. В общем, все опять сводится к одному: личность, индивидуальность. Вот что главное. Можно создавать произведение искусства, обладая повышенной чувствительностью и восприимчивостью. Можно и не имея жизненного опыта. Можно… Но лучше иметь его. Немножко… Под жизненным опытом вы, наверное, понимаете больше всего то, что жизнь нас била молотком по голове, а если говорить серьезно– страдания. Верно? Конечно, искусства без настоящего страдания нет. Необязательно, чтобы человека притесняли, стреляли в него, мучили, забирали родственников и т. д. Нет, если даже в душе, даже без этих наших проявлений – испытывал вот это чувство сострадания за людей, за близких, за ситуацию и т. д., то уже очень много значит. То есть база– это создает жизненный опыт, а страдать могут даже очень молодые люди, и очень сильно. Это я так думаю. Другие, может быть, – по-другому. Это не постулат».

На этом же концерте был задан и такой вопрос: «Имеют ли смысл пластинки, которые издаются «там» и не доходят сюда?»

В. Высоцкий: «Они очень доходят, и если доходят, то только сюда. Безусловно, они мало интересны французам, но не настолько мало, как вы думаете. Они интересны некоторым людям, которые вообще интересуются искусством, Россией. Они им интересны, они их беспокоят, волнуют так же, как и нас. Поэтому они так просят перевода слово в слово. Единственное, что, конечно, для них непонятно: почему человек так тратится, даже в маленьком узком кругу? Вы знаете, я ведь одинаково пою, что в компаниях, где два-три человека, что на гигантских аудиториях. Они никак не могут понять, почему человек с набухшими жилами сидит дома перед несколькими людьми… Что это? Почему? Что его так беспокоит? И когда ты им переводишь… Конечно, очень многое до них не доходит, не знают они этих проблем, вернее, они их не волнуют. Особенно они не понимают, зачем песне заниматься этими проблемами, – вообще, поэзии. Она должна заниматься прекрасным…»

Высоцкий записывал французские диски с разными музыкантами, но чаще всего аранжировщиками были Костя Казанский и Клод Пави… Об этом гитаристе (в другом концерте) В. В. говорит так: «…Клод Пави приехал в своем фургоне, там у него было семнадцать гитар. Он заставил меня полностью перевести все песни, которые предстояло записать. Трое суток на это ушло.

Иногда он не понимал смысла: почему я, собственно, так волнуюсь по поводу того, что «идет охота на волков»? Мы ему объясняли, он говорил: «А-а-а!» И записывал каждую строку. Он был обескуражен – как это можно в песне говорить о таких вещах, – и сидел совершенно пришибленный… Так получилась, на мой взгляд, удачная обработка – чисто гитарная, с наложениями. Он прекрасно играл, мне редко приходилось видеть что-либо подобное…

Мы тоже можем заинтересовать их, только нужно дать им идентичные образы и – чтобы они поняли, о чем в песне поется. Французы считают, что песня не должна заниматься проблемами – это развлекательный жанр, хотя сами больше всего любят настоящих поэтов: Брассенса, Лео Ферре, Максима Лефорестье…»

Кстати, Максим Лефорестье не только знал и ценил песни Высоцкого, но и перевел две из них на французский язык… Марина Влади: «Эти песни перевел Максим Лефорестье – наш очень известный певец. Он перевел их, чтобы сделать Володе сюрприз. Но потом получилось так, что Володя их спел на одной из пластинок. Спел по-французски, ведь в последние годы он хорошо владел французским языком».

И, заканчивая эту тему, приведем совершенно уникальное свидетельство друга Высоцкого – знаменитого польского актера Даниэля Ольбрыхского… Ольбрыхский снимался в одном фильме вместе с Шарлем Азнавуром и однажды поставил ему запись Высоцкого «Две гитары»:

«Я внимательно наблюдал за Азнавуром, слушавшим «Две гитары»… Этот невысокий, очень говорливый мужчина, которого невозможно было прервать, молчал целых пять минут! Столько длится произведение Высоцкого. Потом он встал, налил себе стопку водки. Выпил, по-прежнему молча. И ушел. Я проводил его до самого номера. Прощаясь, он сказал, выдвигая характерным образом нижнюю челюсть: «Он не поет. Он выблевывает! Лучше, чем я».

И в последний раз вернемся на концерт 21 февраля, слишком много важного было сказано на нем… Очередной и очень серьезный вопрос: «Собираетесь ли вы выпустить книгу стихов? Если – да, то как она будет называться?»

В. Высоцкий: «Вот что я вам отвечу на этот вопрос. Это не только от меня зависит, как вы понимаете. Я-то собираюсь. Сколько я прособираюсь, – не знаю. Сколько будут собираться те, от кого это зависит, – тем более мне неизвестно. Как будет называться, – пока даже разговора об этом нет серьезного. Хотя есть предложения и по поводу книги, подборок и т. д.

Вы знаете, чем становиться просителем и обивать пороги редакций, выслушивать пожелания – как переделать строчки, лучше сидеть и писать. Вместо того чтобы становиться неудачником, которому не удается напечататься. Зачем? Можно писать и петь вам. Это – то же самое… А вы не думаете, что магнитофонные записи – это род литературы теперешней? Ведь если бы были магнитофоны при Александре Сергеевиче Пушкине, то я думаю, что некоторые его стихи были бы только на магнитофонах».

Конечно, Высоцкий хотел напечататься, но при жизни его стихи и песни появлялись в малоизвестных и малотиражных– местных– газетах. Все знают, что одно стихотворение Высоцкого «Из дорожного дневника» появилось в «Дне поэзии» 1975 года. Менее известно, что подборка песен В. В. вошла в сборник «Песни русских бардов» – т.4, (Париж: Имка-пресс, 1978). Гораздо больше известно об участии Высоцкого в знаменитом альманахе «Метрополь» (Ардис, 1979)

К участию в «Метрополе» В. В. привлек Василий Аксенов. Вспоминает Марк Розовский: «Помнится, Василий Палыч говорил со мной о «Метрополе», особо упирая на участие в нем Высоцкого. «Мы их «умоем» Володей!» Имелось в виду, что все его стихи известны благодаря магнитофонам, – а ведь не печатают, суки!»