Текст книги "Правда смертного часа. Посмертная судьба"
Автор книги: Валерий Перевозчиков
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
ПОСЛЕДНИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ
(работник аппарата МВД – Павел Павлович Н-ев)
Побудьте день вы в милицейской шкуре...
В.Высоцкий
Я вам расскажу о вещах, которые были известны очень узкому кругу людей, да и то не в полном объеме…
В 1980 году я работал участковым милиционером в районе Малой Грузинской и, естественно, знал Владимира Семеновича Высоцкого. Бывал у него дома… И, знаете, у меня осталось впечатление, что он – ну, не очень хороший человек. В 1979 году в этом доме была совершена кража. Там жили два участника квартета «Аккорд». Однажды они приехали после гастролей, и во время выгрузки аппаратуры у них украли две колонки… В это время мимо проходило всего несколько человек, в том числе и Высоцкий. Естественно, я должен был всех опросить…
Поднимаюсь на его этаж, звоню. Высоцкий подошел к двери, но не открывает. Я говорю:
– Долго будем молчать?.. Я оставлю вам повестку, и если не явитесь в отделение, то будет – привод.
Открывает дверь.
– А в чем дело?
– Мне нужно вас опросить по такому-то делу…
Он к телефону.
– Никаким свидетелем я быть не желаю… Если будете настаивать, позвоню Щелокову…
Вообще говоря, это был сложный участок: актеры, художники, генералитет… И я условно делил всех на две категории: на тех, кто хватается за телефон, и тех, кто – нет.
Потом-Высоцкий говорит:
– А чего вы хотите?
– Владимир Семенович, вы такие гражданские песни пишете, а долг гражданина выполнить не хотите. Мне нужен рапорт по беседе…
Ну, разобрались.
Следующий раз… Уже прошла информация о том, что Высоцкий употребляет наркотики… Должна приехать Марина Влади, – надо проверить обстановку… Звоню. Высоцкий сразу открывает дверь.
– Да-да, проходите… Что? К какому преступлению я имею отношение?
И предлагает присесть на пуфик, такой высокий пуфик… И предлагает очень настойчиво. Стоит, сложил руки на груди и внимательно смотрит… А пуфики эти очень неустойчивы, в любой момент могут перевернуться. В общем, устроил что-то вроде проверки… Ну, я присел, хотя по сути держусь на ногах. А мог бы и упасть… По-моему, Высоцкий хотел увидеть мою беззащитность…
Присел я и объясняю, что к чему. Что приезжает иностранка – Марина Влади. Что я обязан навестить…
После этого всегда здоровался первым:
– Здравствуйте, Пал Палыч! Участковому – привет!
А если с ним кто-то был, то обязательно говорил:
– Это Пал Палыч – мой участковый.
Повторяю, что я уже знал, что Высоцкий – наркоман. А ведь в те годы все было очень строго. На каждый выезд за рубеж нужна была характеристика по месту жительства. А если наркоман – уже невыездной. Но руководство, по-моему, не хотело связываться – Марина Влади, поездки во Францию…
А в каком состоянии он водил машину?! Это теперь подается как смелость и прочее… А это было безрассудство! – и это еще мягко сказано. В таком состоянии просто нельзя было садиться за руль! Вот мне говорят, что все великие пили и пьют… Но алкоголь не только не помогает в творчестве, а часто убивает талант…
Ну, а теперь главное… 25 июля. Умирает Высоцкий. Честно говоря, я тогда подумал, что его просто убрали. Я знал, что накануне Олимпиады его вызывали в Комитет (КГБ). Вызывали по неизвестной причине… Вы знаете, конечно, что в Театре на Таганке были секретные сотрудники Комитета. И я совершенно не исключаю, что и в ближайшем окружении Высоцкого был сотрудник КГБ.
Может быть, Высоцкий и сказал что-нибудь резкое в этом последнем разговоре– типа: «Я все скажу!» А они такого не забывают… В то время (перед смертью. – В. П.) он, по-моему, выходил из запоя и вдруг снова запил. А если на стадии выхода человек опять запьет, то все возможно. И может быть, его и довели до такого опасного состояния.
А потом я точно узнал, что 24 июля в 23.00 Высоцкого связали простынями. Знал, что в квартире выпивали. И четко знал, что спохватились они – их было четверо на тот момент – часа в три-четыре ночи. Рядом с домом Высоцкого общежитие консерватории – «объект Олимпиады», там был комсомольский оперативный отряд. И часть ребят этого отряда рванула в квартиру той ночью. Они тоже кое-что рассказали мне…
Когда в квартире поняли, что Высоцкий мертв, они позвонили матери, в КГБ и в УВД. Оттуда приехали бригады на уровне полковников, они все описали и описания увезли с собой – як ним доступа не имел. И только в одиннадцать часов были допущены сотрудники милиции…
Протокол осмотра мертвого тела заполнял дежурный оперативный работник нашего отделения милиции… Дня через четыре этот протокол поступил ко мне. Нужно было сделать «материал по факту смерти»… Я позвонил Нине Максимовне Высоцкой, она отказалась со мной беседовать. А настаивать после смерти сына, ну, сами понимаете… Я поехал в театр, но разговор с его руководством не получился, хотя я приезжал несколько раз… Я вышел на В. П. Янкловича, он сказал: «Нас опрашивали в КГБ – не чета Вам…»
Тогда в театре я вышел на 2–3 круг – бухгалтерия, билетеры, рабочие сцены– с артистами принципиально не стал говорить… Вот там и были люди, обиженные на Высоцкого. Ну, вначале все говорили, что о мертвом или хорошо, или ничего… А потом… И мне рассказали, как из него качали деньги, как он пел в ресторанах… Мало кто говорил доброе о нем… И сразу же всплыло имя этого импресарио – Янкловича…
Некоторые говорили: да, Высоцкий был сложным человеком, и уходили от дальнейшего разговора. Ну а в разговорах с другими было достаточно «гнили». Я прекрасно понимал, что это были люди 2–3 ряда, но, по-моему, именно там была правда отношения к нему… Я все записывал – получился вот такой толстый том.
Ну а главное– это связывание… Он же наркоман, и сосуды у него, сами понимаете, хрупкие. А тем более связать «в ломке»! Здорового человека связывают у нас – знают, что не умрет, но все равно обязаны наблюдать… А там же люди были в подпитии. Высоцкий же мог все разорвать в себе!
Вот Вы говорите – его привязывали мягко, даже «обвязывали»… Но я думаю, что в том состоянии обвязать мягко было невозможно. А тем более Федотов – медик…
И вот наступил момент, когда надо дать заключение: либо рапорт на возбуждение уголовного дела, либо – нет, тогда материал сдается в архив… А мало кто знает, что в таких ситуациях приходится осуществлять и дознание, и следственные действия… Я собрал всю информацию, сведения, полученные от врачей: слабые сосуды, заболевание сердца… И поставил перед судмедэкспертом несколько вопросов:
– Отчего могла произойти смерть?
– Роль связывания простынями…
Он дал заключение: связывание могло привести к смерти. И я решил возбудить уголовное дело о неосторожном убийстве… Послал повестки Федотову и Янкловичу – они сразу же приехали. Приехали с таким гонором: мы будем с Вами разговаривать в другом месте!
Тут я и говорю:
– Вы совершили неосторожное убийство.
Лоск сразу спал. Я говорю, что умысла, конечно, не было, но имело место неосторожное убийство… Умысел – это в голове, а я в мозг залезть не могу. Для них это был шок. Я же видел их бледность, растерянность. Я задаю вопрос, они начинают юлить… В общем, я их испугал. И я же вижу, что что-то не то. Наверняка знают правду, а сказать не хотят.
Потом они начали звонить по своим каналам… И на меня пошли звонки: «Надо встретиться, поговорить…»
А время шло, меня вызывало руководство:
– Что ты тянешь!
Я брал отсрочку – 2–3 недели…. Потому что чувствовал – привлекать надо, а суд бы уж решил… Даже если он сам задохнулся – запал язык, – а почему? Все равно кто-то должен был отвечать. Неосторожность просто «висела» там… Даже если «передозировка», как у наркоманов, – тоже неосторожное убийство… И вскрытие – это совершенно нормальный ход вещей… А тут – все концы в могилу.
В общем, в конце октября 1980 года я собрал материал о передаче дела в следственные органы. По-моему, аргументов «за» было больше.
Меня снова вызывают… На столе лежат две стопки листов. Одна стопка – для отказа в возбуждении уголовного дела, другая – за возбуждение. Стопка для отказа – раза в два толще. Вот и все…
Да, существует определенная практика прохождения такого материала: проверка прокуратурой, руководством… Это– неделя, две… А этот материал был проверен за один день. И списан в архив. А хранятся такие дела недолго – в первое же уничтожение оно было сожжено. А что остается от отказанного материала по факту смерти? В лучшем случае листок, что было такое дело и тогда-то оно было уничтожено. Вот такой листок в папке, а потом уничтожается и папка…
Я тогда был моложе и резче, и у меня была такая установка: правда – несмотря ни на что. Даже если эта правда заденет очень известных людей… Вот Высоцкий – и писал очень хорошо, и владел умами, – а кого держал рядом?! И умер так рано. А раз человек умер, – люди, естественно, хотят знать правду… Вот почему я откровенно Вам все рассказал…
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ
Коль дожить не успел, так хотя бы – допеть!
В.Высоцкий
Последние слова, последняя строчка, последние стихи – всему этому придается особое значение, особый сакральный смысл. Считается, что последнее стихотворение Владимира Высоцкого было посвящено Марине Влади и начинается оно таким четверостишьем:
И снизу лед, и сверху – маюсь между
Пробить ли верх иль пробуравить низ.
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там за дело, в ожиданье виз…
Марина Влади по-разному рассказывала историю создания этого текста. В книге «Владимир, или Прерванный полет»: «Ты вынимаешь из кармана маленькую открытку. На ней набросаны несколько строк…
Твои стихи звучат во мне. Лед, о котором ты говорил, давит нас, не дает нам сдвинуться с места… И я ничего не в силах тебе сказать кроме банальных фраз: «Береги себя. Будь осторожным. Не делай глупостей. Сообщай о себе».
Это последние слова, сказанные Мариной Влади своему мужу лицо в лицо – потом было только несколько телефонных разговоров.
Подробнее об этом стихотворении она рассказывает в интервью Л. Плешакову: «Летом 1980 года Володя был у меня. Пришло время ему возвращаться в Москву, а я не могу ехать вместе с ним. Умирала от рака сестра Татьяна. Она долго и тяжело болела, лечилась, врачи, казалось, сделали все возможное, но жить ей осталось несколько дней. Я должна была находиться рядом. А тут еще съемки в кино. В общем, настроение – сам понимаешь какое.
Кажется, за день до отъезда в Москву Володя увидел на столе яркую рекламную карточку, какие у нас бросают в почтовые ящики, агитируя купить какую-нибудь вещь. Он повертел карточку в руках и начал что-то быстро писать между строк рекламного текста и на полях. Закончив, прочел. Мне стихи очень понравились. Говорю: «Подари мне». – «Нет, – отвечает, – надо чуть-чуть подправить. Пришлю из Москвы телеграфом».
В. Янклович: «Володя написал его раньше – в Италии, – и все хотел его переделать, переписать и послать Марине. Оно было написано на такой открытке, но он так и не успел его выправить. 29 июля он должен был лететь к Марине, я собирался в самолете переписать и подарить ей».
Так где же написано это стихотворение – в Париже или в Венеции? Текст написан на рекламной открытке парижского отеля «Виа Лазур», так что, скорее всего, права Марина Влади.
После смерти Высоцкого В. Янклович сразу же вспоминает об этом стихотворении и находит его в бумагах В. В. Вспоминает В. Туманов: «Последнее стихотворение я видел у Володи, когда переворачивали бумаги… На каком-то почтовом бланке или на открытке. Это совершенно точно!»
У Марины Влади – своя версия: «После его похорон я перерыла весь дом в поисках этой рекламной карточки. Знала, что он не мог ее выбросить. И нашла. Теперь храню, как самую дорогую память о нем».
Но это стихотворение уже 25 июля днем перепечатывает Игорь Шевцов с незначительной правкой. Слово «Господом» у Высоцкого написано с маленькой буквы, Шевцов печатает с большой. Из двух вариантов последней строки «Мне есть чем оправдаться перед Ним» и «Мне будет чем ответить перед Ним» – выбирает первый.
Мне меньше полувека– сорок с лишним.
Я жив, тобой и Господом храним
Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед Ним
Это стихотворение мгновенно распространилось по всей стране. Правда, по стране – тогда еще СССР – «гуляло» еще одно последнее стихотворение, которое начиналось так:
Спасибо друг, что посетил
Печальный мой приют
В поездах дальнего следования тысячами продавались такие самодельные «буклеты»: слева фотография Владимира Высоцкого с Мариной Влади (на трапе корабля), а справа – это стихотворение, под которым стояло: «Написал 24 июля, умер 25 июля 1980 года».
Но вернемся к тексту «И снизу лед, и сверху…». Это действительно последнее стихотворение Высоцкого, но не последнее поэтическое произведение В.В. С этим согласны практически все. Последним поэтическим текстом В.В. сейчас считается песня «Грусть моя, тоска моя». Эта песня была единственный раз исполнена Высоцким 14 июля на концерте в МНИИЭМ, а написана в июне-июле 1980 года. Но, возможно, она была спета еще раз… Последний раз Высоцкий взял в руки гитару 20 июля и спел для сына Аркадия две (одну не закончил) новых песни. Причем текст читал из тетради. Рукопись песни «Грусть моя, тоска моя» не найдена. Значит, исчезла тетрадь, в которой, возможно, она и была записана.
Вот что пишет об этой песне литературовед Евгений Канчуков: «И в этом он не изменил себе, дожав и смерть свою до конца – до поэтической строки, оставшись в ней, может быть, и не слишком привлекательным, но зато уж открытым до последних своих пределов, в том диком, почти варварском сплетении великого, скованного и безграничного, утонченного и пошлого, которое, собственно, и создало Высоцкого, как явление воистину феноменальное в своем воплощении тех жутких времен, которые вынесли его на гребень величия. И в этом смысле особенно символичным кажется то, что последняя его песня писалась как вариации на цыганские темы, аккумулируя в себе отголоски прежних тем и мелодий, отзвуки того балагана, в который были превращены как минимум полтора десятилетия нашей жизни и его судьбы – с ней он прощался последней, называя ее почти ласково «Грусть моя, тоска моя».
В этом тексте «тоска змеиная, зеленая тоска» выступает в роли судьбы, а судьба В. В. в последний год жизни – это борьба с болезнью. Последние месяцы разные авторы характеризуют по-разному, но одинаково трагично: «медленное самоуничтожение», «долгая, мучительная агония».
Я не клевещу, подобно вредному клещу,
Впился сам в себя, трясу за плечи.
Сам себя бичую я, и сам себя хлещу.
Так что – никаких противоречий
Итак, казалось бы, и с последним стихотворением, и с последней песней все ясно. Но приведем два свидетельства, которые говорят о другом… Игорю Шевцову в последнем разговоре утром 18 июля Высоцкий говорит, что «сделал две песни для картины, которую снимает Гена Полока». Действительно, В. В. обещал Г. Полоке написать песни для телефильма «Наше призвание», в котором должен был сыграть одну из главных ролей. «Впервые после «Интервенции» мне удалось утвердить Высоцкого на одну из основных ролей – секретаря комячейки Сыровегина, этакого партийного работника с гитарой. Естественно, что и песни он должен был писать сам» (Г. Полока). Съемки идут полным ходом, вероятно, Геннадий Иванович торопит В. В. И вот на следующий день после разговора с И. Шевцовым Высоцкий звонит Полоке сам и поет по телефону первую песню для фильма. «Свою последнюю песню, как стало ясно потом» (Г. Полока).
Мы строим школу, чтобы грызть науку дерзко,
Мы все разрушим изнутри и оживим,
Мы серость выбелим и выскоблим до блеска,
Все теневое перекроем световым..
Текст Высоцкий обещает привезти через несколько дней.
25 июля Полока узнает о смерти В. Высоцкого, отменяет съемки, проходившие в Серпухове, и мчится в Москву. Вероятно, в квартиру Высоцкого он попадает только на следующий день. «Его квартира была полна народа. Он лежал аккуратный, мальчиковатый, как когда– то… Марина, вся в черном, долго искала в куче рукописей нашу песню. Нашла, и мой помощник торопливо переписал ее».
Этот текст А. Крылов печатает «по списку режиссера Г. Полоки, восходящему к авторской рукописи». С. Жильцов публикует текст по черновому автографу из архива Иосифа Бродского. Отличаются эти публикации названием (кстати, в рукописи название отсутствует) и разным вариантом прочтения последней строки третьей строфы. Финал же (с точностью до знаков) – один:
Так взрасти же нам школу, строитель,
Для душ наших детских теплицу, парник,
Где учатся – все, где учитель —
Сам в чем-то еще ученик.
Вполне возможно, что эти строки – самые последние, написанные рукой В. В. А песня «Гимн школе», или «Гимн бузовиков» – последнее поэтическое произведение Высоцкого.
ПРОШУ ПРИНЯТЬ МЕНЯ…
Подымайте руки, в урны суйте
Бюллетени, даже не читав.
Голосуйте, суки, голосуйте,
Только, чур, меня не приплюсуйте —
Я не разделяю ваш устав.
В.Высоцкий.
Одна из многочисленных загадок биографии Владимира Высоцкого: подавал ли он заявление с просьбой принять его в Союз писателей СССР? В книге Ф. Раззакова «Жизнь и смерть Владимира Высоцкого»– типично компилятивной, с громадным количеством ошибок– совершенно серьезно утверждается: «В те же дни (марта. – В. П.) он написал официальное заявление с просьбой принять его в ряды Союза. Ответ, естественно, отрицательный». Якобы потому, что 31 марта 1980 года Л. И. Брежневу была вручена Ленинская премия по литературе. Действительно, «логика просто убийственная».
Почему же Высоцкий на самом деле хотел стать членом СП СССР, членом Союза, который он сам не уважал: «Вот, у нас семь тысяч членов Союза писателей. Сейчас я быстро спрошу– кто-то назовет не более тридцати, кто-то назовет пятьдесят, но уж никак не сто. А ведь все печатались, у всех выходили книги».
К этому времени, как замечает Вл. Новиков, «слово «писатель» стало обозначением должности, бюрократической биркой». И тем не менее повторим, желание стать членом СП у Высоцкого было… «Он наивно хотел стать членом Союза писателей» (А. Вознесенский).
Приведем мнение известного фотохудожника Валерия Плотникова: «Володя очень хотел стать членом СП. Просто хотел иметь эту книжечку. Но еще он хотел перейти в новое качество, – он же прекрасно понимал свой масштаб».
Вспоминает многолетний сосед и друг В. В. Михаил Яковлев: «И наша последняя встреча… Я помню, что Володя очень переживал, что у него не было ни одного афишного концерта.
– Друг! Вот ты – член Союза журналистов, а я ни в каком творческом Союзе не состою. Уйду из театра– и я никто. Тунеядец…»
Вероятно, этот разговор состоялся в 1979 году после отмены афишного концерта Высоцкого в Политехническом музее. Во-первых, В. В. хотел продолжить традицию поэтических вечеров «в Политехническом» и, во-вторых, хотя бы этим утвердить себя в качестве поэта.
Высоцкий в интервью итальянскому телевидению: «Ведь, как ни странно, так случилось, что я – человек, которого знают все, и в то же время я не считаюсь официально поэтом и не считаюсь официально писателем. Я не член Союза писателей, не член Союза композиторов…»
Зачем же Владимиру Высоцкому, обладавшему легендарной славой и всенародной известностью, нужно было членство в СП? Ведь он прекрасно понимал – вместе с Баратынским:
И ты – поэт, и он – поэт,
Но разницу меж вас находят:
Твои стихи в печать выходят,
Его стихи выходят в свет.
Во-первых, это означало бы признание его поэтом, а значит – официальная возможность публикаций. Во-вторых, легализация его выступлений-концертов: не артист Театра на Таганке, а член Союза писателей СССР. И, в-третьих, упрощало бы оформление поездок за границу, хотя в последнее время проблем с этим у В. В. не было. И, наконец, В. Янклович считает, что официальный статус члена СП помог бы Высоцкому совсем уйти из театра. Сам Высоцкий в последние годы неоднократно говорил о своем желании «уйти из актерской профессии».
Но было ли заявление – «Прошу принять меня…». Такого заявления не было и не могло быть, – с этим согласны все близкие друзья Высоцкого.
В. Янклович: «Да никогда он бы не написал такого заявления! Чтобы так унизиться – проситься самому?! Нет, Володя никогда не пошел бы на это».
В. Туманов: «Заявления не было. Просто Володя думал, что поэты сами поднимут этот вопрос. Все так и осталось– разговорами… А что ты думаешь, у Евтушенко или у Вознесенского не было авторитета?! Что, они не могли бы его протащить?!»
Но корень проблемы был не только в этом. Н. А. Крымова: «Одним из самых страстных желаний Владимира Семеновича было доказать, что основой его авторской песни является поэтический текст, стихи. Мало кто это признавал. Были, правда, люди, которые видели в нем поэта, но они принадлежали, как правило, не к литературным кругам. Профессионалы же, в большинства своем, не считали его поэтом».
