Текст книги "Правда смертного часа. Посмертная судьба"

Люди не только запомнили, что в ночь с 24 на 25 июля 1980 года умер Владимир Семенович Высоцкий, – практически все запомнили и помнят до сих пор: при каких обстоятельствах они узнали это, что делали потом…

В. Туманов: «Без двадцати четыре звонит Федотов:

– Вадим! Володя умер!

Федотов спас его в Бухаре, а в ту ночь мог бы и не спать… Потом, ты знаешь, он был уставший, со смены…»

В. Янклович: «Я в шоке выскочил из дома, сразу же поймал такси.

– В Склифосовского!

Побежал в реанимацию, испуганный таксист за мной! Меня било как в лихорадке, там мне сделали какой-то укол… Врачи сказали:

– Мы едем за тобой!»

Владимир Коган – фельдшер реанимобиля, работник института Склифосовского: «А ночью – часа в четыре утра – прямо к нам прибежал Валерий Янклович:

– Володе плохо!

А мы же на государственной службе – надо оформлять наряды, все эти бумаги, – но здесь мы сразу же выскочили, сели в машину… Приехали на Малую Грузинскую вместе с Рюриком Кокубавой…»

Первым приезжает В. Туманов, Федотов ему говорит:

– Вот, понимаешь, Вадим, я заснул… Проснулся, а он– мертвый».

В. Янклович: «Входим в дом – я приехал на такси, врачи – на реанимационной машине… Там уже Вадим Туманов с сыном…»

В. Нисанов: «Проснулся от звонка в дверь. Это был Валерий Павлович Янклович:

– Валера! Володя умер.

Я быстро оделся, спустился вниз. Володя лежал в большой комнате на кушетке. Уже совершенно холодный… В квартире был милиционер – начальник паспортного стола нашего отделения милиции…»

В. Коган: «Володя лежал в большой комнате, уже мертвый. Там была еще одна реанимационная бригада – ее вызвали из дома… Валера сел рядом с ним, прямо на пол, схватился за голову…

В квартире было довольно много людей, – я не знал никого, кроме Янкловича и Абдулова. Нет, был еще Вадим Иванович Туманов, но его я узнал потом. Была там еще одна девушка, как мне сказали потом, – Оксана. Все были какие-то испуганные».

В. Абдулов: «На рассвете меня разбудил звонок матери:

– Сева, срочно к Володе! Там что-то страшное.

Я выскочил к машине – был очень яркий солнечный рассвет, – помчался к Володе. Я приехал на Малую Грузинскую – абсолютно пустая улица – и две реанимационные машины. Из подъезда уже выходили врачи:

– Сева – все!

Это было между пятью и шестью утра».

В. Коган: «Мы подошли к Володе: все было ясно – мертв. Ну, горе, что тут говорить… Мы пробыли в квартире минут пятнадцать. Да, и все они там были поддатые… Это было видно совершенно точно. А когда мы подъехали, на улице уже стоял милиционер…»

В. П.: «А причина смерти?»

В. Коган: «Ох… Это уже потом у нас пошли всякие домыслы – стали думать: как и почему это могло случиться… А тогда – на первый взгляд – это была скоропостижная смерть. Ничего такого ярко выраженного не было. Никаких следов насилия или чего-то там еще не было. Обыкновенный умерший человек. Он лежал, как будто спал. Руки были вытянуты вдоль туловища, абсолютно белые руки».

В. Янклович: «…а у меня все время мысль: будет обыск, будет обыск… В кабинете был такой плафон, – Володя туда прятал пустые ампулы… Я говорю:

– Давайте их уберем!

К этому времени я уже пришел в себя… И (до приезда милиции) мы выгребли из люстры пустые ампулы…»

В. Шехтман: «Мы были на дне рождения… Остались ночевать, – это было недалеко от Малой Грузинской… В пять утра меня будит жена:

– Вставай, Володя умер!

А я лежу, как раздавленная рыба:

– Отстань, уже тысячу раз это было…

– Да нет… Наверное, это правда. Звонила моя мама.

Тут я вскочил. Сел в машину, быстро приехал.

Володя еще лежал в большой комнате. А потом – все совершенно смутно, как в тумане… Ты понимаешь, для меня это было…»

В. Янклович: «Состояние у всех лихорадочное… Никто не знает, как себя вести, что делать… Я говорю:

– Ребята, надо прежде всего позвонить в милицию. Это же – Высоцкий…»

(А Федотов утверждал, что это он вызвал милицию гораздо раньше и что был составлен протокол о «ненасильственной смерти». – В. П.)

В. Янклович: «Володя умер в большой комнате, мы перенесли его в маленькую…»

А. Штурмин: «Когда я приехал – около семи утра, – Володя лежал уже в маленькой комнате… Накрытый простыней… Я только посмотрел ему в лицо…

В этот день Володя должен был приехать в Олимпийскую деревню… Мы договорились, что он в 12 часов подъедет вместе с Янкловичем. Еще раньше я завез Володе оформленный пропуск, нарисовал план – обозначил место, где мы должны были встретиться».

В. Янклович: «Стали обсуждать, кто будет звонить матери, отцу, Марине… Я сказал, что отцу еще могу позвонить, но матери – нет… Туманов позвонил матери, а я – отцу. Кто будет звонить Марине? – Сева… Сева позвонил… Как только телефонистки узнали о смерти Высоцкого, весть быстро распространилась по Москве…»

Оксана: «Я ведь еще и маму встречала – никто не захотел. Она вышла из такси, я подошла к ней:

– Что, Володя?!

– Да, Нина Максимовна.

И она стала оседать, падать… Мы подхватили ее под руки.

А на похоронах она даже не посмотрела в мою сторону».

Марина Влади: «В 4 часа утра 25 июля я просыпаюсь в поту, зажигаю свет, сажусь на кровати. На подушке – красный след, я раздавила огромного комара. Я не отрываясь смотрю на подушку – меня словно заколдовало это яркое пятно. Проходит довольно много времени, и, когда звонит телефон, я знаю, что услышу не твой голос. «Володя умер».

Ревекка Шемякина: «В ту ночь я спала у телефона… Моя Дора (дочь Ревекки и Михаила Шемякиных) накануне попала в полицию. Просто так – взяли панков, и Дора попала за компанию. Ну, я, конечно, перенервничала, лежала у телефона, ждала звонка… И вдруг очень рано, часов в семь утра, – звонок! Я вскочила – Миши не было в Париже, – взяла трубку. И вдруг голос Марины:

– Ривочка, Володя умер…

Она это сказала, я выронила трубку… Марина сразу приехала…»

В. Янклович: «Марине сразу дали визу, она прилетела вечером…»

В. Абдулов: «Что меня спасло от помешательства– надо было много чего делать… Я быстро дозвонился Марине… В театр и по всем этим делам звонил Валера…»

Но Любимов уже знает о смерти Высоцкого… Оксана позвонила – еще ночью – Боровскому. Боровский сразу же сообщил Любимову.

В. Абдулов: «Потом я взял Володину телефонную книгу и выписал номеров двадцать… Не только друзей, но и людей, которые могли помочь. Я позвонил космонавтам, одному из первых – Иосифу Кобзону, Вайнерам… Нужно было срочно сделать два дела– место на кладбище и некролог…»

В. Янклович: «Уже пришла милиция… Часов в восемь – девять… Надо было сделать свидетельство о смерти… Кто мог сделать? Конечно, Федотов… Но нужен паспорт, советский паспорт, а у Володи – заграничный… Годяев поехал в ОВИР – обменять паспорт, Федотов – за свидетельством…»

В. Шехтман: «Федотов сразу рванул в поликлинику… У Толи было сложное положение… Володя перед этим попросил его помочь Нейгаузу, а Нейгауз умер на руках у Федотова…

А как получилось? У Нейгауза была подруга-француженка, они с Володей летели вместе из Парижа. И Володя говорит, что вот у меня есть такой врач Толя. Так Федотов попал к Нейгаузу…

Я потом разговаривал с этой француженкой (Бриджит Анжерер. – В. П.) – она не знала, что я знаю Толю…

– Он такой безалаберный, этот Толя… «А-а, ерунда… Сейчас сделаем укольчик!»

Толя действительно такой… А Нейгауз – умер».

В. Янклович: «Федотов мог делать ошибки и, наверное, их делал. Но он, повторяю, все брал на себя. «Все будет хорошо, все будет нормально!»

Он стольких людей вытащил».

О. Филатов: «Методики, которыми Толя выводил Высоцкого из тяжелых состояний, насколько мне известно, были достаточно рискованными. Но Анатолий был очень квалифицированным специалистом, он делал все что мог».

А. Федотов: «Я ездил в поликлинику… Мы это проделали гениально… Я говорю, что наблюдал… Что кандидат наук… Она – раз! И подписала…

Свидетельство о смерти… Мы там написали… «Смерть наступила во сне… В результате абстинентного синдрома и острой сердечной недостаточности… Склероз венечных сосудов сердца…»

Как без вскрытия? Я же долго лечил его… Наблюдал агонию… А было бы вскрытие, – увидели бы следы уколов…

А в карточке я написал: «Страдал хроническим алкоголизмом… Развилась миокардиодистрофия». Да, когда я оформлял свидетельство о смерти, заметил, что в карточке всего одна запись – один раз обращался в поликлинику… Флегмона – подкожное заражение… Запись сделана примерно за месяц до смерти».

ВРАЧЕБНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ

По книге ЗАГСа, запись № 2239.

1. Место смерти (область, край, республика) – РСФСР Район – Краснопресненский, город – Москва.

Смерть последовала в стационаре, дома, в другом месте (подчеркнуть) – дома.

Где: ул. М.Грузинская, 28, кв.30.

2. Место постоянного жительства умершего:

(для приезжих – область, край, республика) – РСФСР, район – Краснопресненский, город – Москва.

3. Фамилия, имя, отчество умершего:

Высоцкий Владимир Семенович.

4. Пол: мужской, женский (подчеркнуть) – мужской.

5. Дата рождения: год – 1938, месяц – январь, число – 25.

6. Смерть произошла от заболевания, несчастного случая на производстве, убийства, самоубийства, род смерти не установлен (подчеркнуть) – заболевания.

7. Причина смерти (заболевание или осложнение основного заболевания) – а) острая сердечно-сосудистая недостаточность.

8. Заболевание, вызвавшее или обусловившее непосредственную причину смерти: – б) атеросклероз венечных артерий сердца.

9. Причина смерти установлена: врачом, установившим смерть; врачом, лечившим умершего; судебно-медицинским экспертом; врачом-хирургом; патологоанатомом (подчеркнуть) – врачом, установившим смерть.

10. Врачебное свидетельство выдано:

а) наименование медицинского учреждения: поликлиника № 174.

б) Ф.И.О. врача, выдавшего свидетельство о смерти: тер. Ильиных.

11. Врачебное свидетельство проверено в ЗАГСе 31 июля 1980 г.

Л. Сульповар: «Двадцать пятого мне позвонили: Володя умер! Я поехал не сразу– занимался делами с патологоанатомами… На Малую Грузинскую выехал наш реанимобиль. Врач– Кокубава, фельдшер – Володя Коган. Когда я приехал – народу было много…»

С. Щербаков: «Ведь этот диагноз – якобы инфаркт миокарда – он всех устроил. Все с радостью за него ухватились. А ведь все это делается очень просто: берется одна кардиограмма… Я могу вам показать с десяток кардиограмм с инфарктом… Все дело в том, чтобы убрать предыдущие, – тогда не с чем сравнивать. О том, что подсунули кардиограмму, мне говорили Годяев, Сульповар и еще кто-то из фельдшеров наших…

А 25-го я прихожу на работу, а мне говорят фельдшера:

– Станислав Алексеевич, Высоцкий умер.

Я разозлился страшно. Ведь почему мы с Леней взорвались 23-го? Это была кома! Медикаментозная кома.

И если 25-го был аналог ситуации 23-го – а судя по всему, аналог был полный, – Высоцкий умер от асфиксии. Запал язык, и он просто не смог дышать. Ведь он был полностью релаксирован – расслаблен – за счет больших доз седативных препаратов… А ведь Федотов его «лечил» этим методом не день и не два – по крайней мере, две недели…»

Л. Сульповар: «В общем, напоили его хлоралгидратом, он, вроде, и уснул. Но, понимаете, есть такое понятие – врачебная этика: я ничего не могу утверждать окончательно, у меня могут быть только соображения по этому поводу. А являются ли эти соображения абсолютно достоверными в данной ситуации, сказать очень сложно…

А по идее, там может быть сочетание причин. И отравление хлоралгидратом – самое банальное. Ведь его давали пить! – неизвестно сколько и неизвестно с чем… Но скорее всего– это сугубо мое мнение, – Высоцкий умер в результате западения языка и асфиксии».

Б. А. Медведев: «Судя по всему, организм был полностью расслаблен за счет большого количества седативных препаратов. В такие моменты может произойти и западение языка, и смерть наступает от удушья. Таких больных, разумеется, надо наблюдать…»

В. Янклович: «Приехали родители… Часов в десять приехали Любимов с Боровским…»

Ю. П. Любимов: «25 июля в пять часов утра мне позвонил Давид Боровский и сказал, что Володя умер…»

В. Янклович: «Неожиданно дежурный по городу – генерал милиции – присылает людей и требует везти тело на вскрытие. И тут надо отдать должное Семену Владимировичу – он действовал решительно. Категорически запретил вскрытие. А было бы вскрытие, может быть, обнаружили бы побочные явления, узнали бы о болезни… Последовала бы отмена диагноза…»

Л. Сульповар: «Вскрытия не было… Ну, это целая эпопея… Этим я и занимался в институте… У нас работает патологоанатом академик Пермяков. Он очень хорошо относился к Володе, и удалось договориться, что вскрытия не будет. А там уже приехали забирать…»

B. Шехтман: «Зашли двое…

– Где тут? Мы за трупом приехали… В морг…

Я посмотрел вниз, – стоял крытый УАЗ. По-моему, этих мужиков выгнал Семен Владимирович…»

По свидетельству В. И. Туманова, С. В. Высоцкий настоял на том, чтобы вскрытия не было…

Л. Сульповар: «Да, в общем, все сразу не хотели вскрытия… Ведь что означало вскрытие в той ситуации? Во-первых, судебно-медицинская экспертиза. Вскрывается и описывается каждый кусочек тканей. А значит, были бы отмечены и уколы, и рубцовые изменения. Все это сразу же стало бы известным – начались бы никому не нужные разговоры о наркомании.

Вот почему я позвонил Пермякову и попросил его отменить вскрытие. Вначале говорили, что это невозможно, но Пермяков сумел настоять. Он знал и ценил Володю».

(По сведениям, полученным от уже упоминавшегося работника аппарата МВД России, в последние годы и. в КГБ, и в МВД было известно, что Высоцкий употребляет наркотики. – В. П.)

C. Щербаков: «Да, вскрытия не было… Но оно могло и не установить точной причины… Кстати, утром 25-го я думал, что Высоцкого привезут на вскрытие в Склиф. И совершенно озверевший, я позвонил своим судмедэкспертам (хотя, конечно, этого делать не следовало)… И говорю Инессе Васильевне Вороновой:

– Сейчас привезут Высоцкого – посмотрите, чтобы кровь взяли на все яды…

Но Высоцкого не привезли».

Не только С. Щербаков думал, что тело В. Высоцкого привезут в Склиф. Вспоминает еще один участник компании Кочаряна – каскадер Олег Савосин:

«Поздно вечером 25-го мне позвонил Аркадий Свидерский и сказал, что умер Володя…

– Олег, назавтра часов в семь я тебе позвоню, поедем забирать его из Склифосовского».

Оксана: «Вскрытия не было… Я думаю, что друзья и убедили отца, чтобы не делать вскрытия. Хотя, я думаю, что ни для кого не было секретом, что Володя был наркоман…

Знаете, Валера, все эти тайны… Конечно, Высоцкий был гениальный человек. Но Володя ведь не мог быть информирован по всем вопросам как специалист-профессионал. Многие представления были у него от своих друзей…

Вот, например, он хотел излечиться от наркомании, – а это никак нельзя было сделать официально. Но, по-моему, это чушь. Наверняка, все это можно было сделать каким-то нормальным путем. Можно было найти какие-то возможности…»

Л. Сульповар: «Не думаю, что после вскрытия было бы заведено дело… На хлоралгидрат анализов не брали… Да и хлоралгидрат – наверное, только одна из причин смерти».

В. Янклович: «Леня Сульповар прислал людей, они спустили кровь… Сделали заморозку тела».

В. Шехтман: «Леня Сульповар привез бригаду– замораживать тело. Я даже зашел туда – это было в маленькой комнате. Уже немного вспух живот… Они сделали вскрытие, закачали какую-то жидкость…»

Л. Сульповар: «Обычно это называют «заморозкой тела», а на самом деле формалином заливают сосуды… Точнее, это можно назвать «бальзамированием».

Л. Сульповар: «Народу было много… Помню, что пришла племянница Гиси Моисеевны – помните, «Баллада о детстве»?»

В.Янклович: «Звонок в дверь. Открываю – незнакомая женщина…

– Я – племянница Гиси Моисеевны…

Народу уже много, начинаем обсуждать похороны… Где? Возникает вариант Новодевичьего…»

Л. Сульповар: «Я присутствовал при обсуждении – где хоронить. Отец настаивал:

– Только на Новодевичьем!

И все это было настолько серьезно, что начали это дело пробивать».

Ю. Любимов; «Вопрос о похоронах решался на самом высоком уровне».

В. Янклович: «Любимов звонит в Моссовет. Ему отвечают:

– Какое там Новодевичье?! Там уже не всех маршалов хоронят».

Л. Сульповар: «Пытались связаться с Галиной Брежневой, но она была где-то в Крыму. Второй вариант тоже не получился: через Яноша Кадара хотели выйти на Андропова…»

Д. Чижков в своей книге «Отражения» пишет о том, что Андропов каким-то образом помог в организации похорон Высоцкого… (Организовал заслоны и приказал прекратить доступ в театр в два часа. – В. П.) Ю.Андропов – тогда был председателем КГБ СССР.

В.Янклович: «На каком же кладбище хоронить? Родители говорят, что на Ваганьковском похоронен дядя Володи – Алексей Владимирович. Володя его очень любил».

25 июля. 10.28. Агентство Франс Пресс из Москвы.

«Советский актер и певец Владимир Высоцкий, муж французской актрисы Марины Влади, умер в пятницу от инфаркта. Владимир Высоцкий был знаменит в Советском Союзе как ролями на Таганке, московском авангардистском театре, так и своими песнями. Некоторые из них были очень критичными по отношению к режиму… Марина Влади должна прибыть сегодня в Москву. Похороны состоятся в будущий понедельник».

А в СССР первое сообщение о смерти Владимира Высоцкого появилось в «Вечерней Москве». Второе – и последнее – в «Советской культуре»: все остальные средства массовой информации– газеты, радио и телевидение – хранили полное молчание. Но о смерти Высоцкого уже знала вся Москва, вскоре узнала и вся страна… Вечером заработали «вражеские радиоголоса». За «бугром» успели сделать целые передачи, посвященные памяти Высоцкого.

Оксана: «Мы сидим в кабинете… И папа, отбирая книги иностранных издательств, которые он возьмет с собой, говорит мне:

– Оксана, я думаю, вам не стоит приходить на кладбище…

– Почему же, Семен Владимирович?

– Ну, вы, наверное, будете бросаться в могилу?

– Знаете, Семен Владимирович, я в ваших советах не нуждаюсь. Я сама решу, приходить мне на кладбище или нет…

А потом я ушла из дома, потому что там было отвратительно… Я так быстро ушла, что даже оставила сумку с документами. Позвонила Боровскому:

– Давид, возьми мою сумку… А еще– я тебя очень прошу – там в бюро лежат два кольца. Это единственное, что я хочу взять. Для меня это дорого, для меня это – память. Попроси, чтобы Валера (Янклович. – В. П.) их нашел.

Эти два кольца никто не нашел, хотя накануне они там лежали».

В. Янклович: «В конце концов, примерно к 12 часам мы получаем свидетельство с смерти… И милиция дает разрешение на похороны».

Ю. Любимов: «Вначале был возмутительный приказ, на что я ответил, что выполнять его не буду, – Владимира будут хоронить его друзья. Я ответил жестко: «Вы же его травили!» Потом они проконсультировались и решили в этом вопросе уступить».

Вероятно, вначале (интересно, кто этим занимался?) настаивали на «закрытых» домашних похоронах…

В. Янклович: «Любимов пришел часов в десять утра. Первый вопрос: где и как хоронить…

А через некоторое время он отозвал меня и сказал:

– Валера, я тебя очень прошу, – надо сразу же заняться архивом. Ты даже не представляешь, как это важно.

– Юрий Петрович, а что надо сделать?

– Надо собрать весь архив и спрятать его.

И вот – Володи уже нет, еще ничего не ясно, а мы с Севой в чемоданах перетаскиваем все бумаги в кабинет. И по указанию Любимова запираем его на ключ».

А. Макаров: «Мне позвонили утром, часов в двенадцать я был на Малой Грузинской… Я был там все время, пока не прилетела Марина. Приходилось как-то регулировать этот громадный поток людей… Вскрытия не было, потому что все было ясно: какое сердце способно выдерживать такие перегрузки?! А как было получено свидетельство о смерти, я не знаю – честно говоря, это меня не касалось. Я много был с Володей эти дни и никаких следов веревок на руках не видел. Какая чушь – все эти разговоры о веревках…»

В. Янклович: «Кобзон с Севой едут в Моссовет – пробивать Ваганьковское…»

В. Абдулов: «Это было так… Я позвонил Кобзону:

– Иосиф, прости ради Бога, за страшную весть: Володя умер. Нужен некролог.

Он говорит:

– Я поеду в ЦК – буду звонить оттуда.

Он позвонил – добился некролога в «Вечерке» и в «Культуре». И попросил, чтобы я подъехал к телеграфу, чтобы вместе зайти в Моссовет. Я подъехал к телеграфу, и, пока ждал Иосифа, подходили знакомые и незнакомые люди и спрашивали:

– Это правда?

Потом мы пошли в Моссовет и выбили разрешение на Ваганьковское. Мне кажется, это было около двенадцати часов дня.

Поехали на Ваганьковское, спросили: где директор кладбища? Зашли, нам навстречу поднялся молодой приятный человек, который сказал:

– Я вас ждал…

Пошел и показал нам это место. Сразу же привел именно на это место – прямо у входа. Я говорю:

– Знаете, чтобы сердце было абсолютно спокойно, покажите все, что возможно…

Мы втроем осмотрели все свободные места, – но все это не шло ни в какое сравнение… Мы вернулись, он сказал, что можно прирезать еще немного земли…. А потом Иосиф достал пачку денег и пытался ее вручить… Этот человек от денег просто отпрыгнул:

– Да вы что?! Я же его любил!

Это абсолютно точно».

Дело в том, что было много «версий в виде сплетен» о том, как было получено это место на Ваганьковском… Еще одна – отдельная история о «могиле майора Петрова», которую якобы затоптали невежественные поклонники Высоцкого. Об этом – в будущей книге «Владимир Высоцкий. Посмертная судьба».

В. Янклович: «Разрешение хоронить на Ваганьковском получено. Они (Кобзон и Абдулов. – В. П.) сразу же поехали туда: выбирать место, договариваться о могиле… К двум часам Кобзон и Сева вернулись и сказали, что место хорошее и все в порядке.

Петрович уезжает в театр готовиться к похоронам…»

Примерно к двенадцати часам дня в доме сделано практически все, что возможно. Как утверждает Нисанов, в это время он сделал снимок: у тела Высоцкого – Абдулов, Туманов, Янклович, Годяев (очень известная фотография)…

В. Туманов: «В тот день мне пришлось отвечать на сотни телефонных звонков в квартире Высоцкого. Запомнился звонок космонавта Гречко:

– Могу ли я чем-нибудь помочь? Все же запишите мой телефон».

Театр на Таганке… Заведующая кадрами Е. И. Авалдуева: «Рано утром мне домой позвонил знакомый с телефонной станции:

– Звонили Марине Влади в Париж. Сегодня ночью умер Высоцкий».

A. Демидова: «Приезжаю в театр к 10 часам на репетицию. Бегу, как всегда опаздывая. У дверей со слезами на глазах Алеша Порай-Кошиц – заведующий постановочной частью.

«Не спеши». – «Почему?» – «Володя умер». – «Какой Володя?» – «Высоцкий. В четыре часа утра».

B. Золотухин: «В кассе театра мне сообщили, что умер Володя Высоцкий. Бейдерман некролог пишет». (С. Я. Бейдерман – художник-декоратор. – В. П.)

Е. Габец– актриса Театра на Таганке: «Утром я иду у приемной Верховного Совета. Олимпиада– милиция в белом, с рациями… Вдруг прямо у тротуара останавливается машина, стало плохо водителю… Подходит милиционер…

– В чем дело, товарищ?

– Плохо с сердцем… умер Высоцкий…

Он передал по рации. Первый, второй, третий… – до гостиницы «Москва» – все милиционеры снимали фуражки. Это была потрясающая сцена…»

A. Демидова: «Репетицию отменили. Сидим на ящиках за кулисами. Остроты утраты не чувствуется. Отупение. Рядом стрекочет электрическая швейная машинка – шьют черные тряпки, чтобы занавесить большие зеркала в фойе…»

B. Золотухин: «Каждый, вспоминая свои последние встречи с умершим, обязательно вспомнит нечто предвещающее и только ему открывшееся: один его глаза остановившиеся вспоминает, и не был ли он косоват от природы, другой – его ледяные пальцы, кровь не проталкивается, не циркулирует, третий – что он говорил, что «так плохо, так плохо…просто конец…»и т. д».

По-разному узнают о смерти Высоцкого друзья и знакомые… Николай Тамразов звонит от зубного врача: «Я позвонил. Слышу незнакомый голос:

– Валера – это ты?

– Нет, это Любимов.

– Юрий Петрович, это правда?

– К сожалению, правда».

Б. Серуш: «Шла Олимпиада, и утром я поехал смотреть прыжки в воду – обещал одной своей знакомой… Хотел заехать – снова проезжаю мимо Володиного дома… Машины во дворе нет, – ну, думаю, все в порядке – уехал.

Приезжаю в офис, который был в гостинице «Украина», секретарша говорит:

– Вам звонили от Высоцкого, просили срочно заехать к нему домой.

А телефон у меня на даче не работал… И я поехал к Володе. Меня встретил Янклович… Валера провел меня в спальню. Там лежал мертвый Володя».

Василий Аксенов уже в Париже: «Почему мне довелось узнать о его кончине в городе, который он называл «Парижск»? Из телефона– автомата на street… Вот тебе и выгоды прямой связи с Москвой. Если бы ее не было, еще до вечера Володя был бы для меня жив».

Из друзей Высоцкого одним из самых последних узнает о его смерти Иван Бортник: «Телефон у меня был отключен… Я уже собирался на спектакль: двадцать пятого – «Десять дней..» Татьяна (жена И. Бортника): «Володя умер!» Ей уже сказали…»

Но не все самые близкие люди узнали сразу. Вспоминает Людмила Абрамова:

«Рано утром Аркаша уехал в Долгопрудный. (Там находится физико-технический институт, куда Аркадий Высоцкий сдавал вступительные экзамены. – В. П.) Он не нашел своей фамилии в списках зачисленных. Его не приняли по тем самым соображениям – отец связан с заграницей…

25 июля 1980-го. Мы с Никитой были у моей мамы – смотрели по телевизору что-то олимпийское. Ждали Аркашу с физтеха – его не было. Не дождавшись, пошли домой. Еще из лифта был слышен телефонный звонок – я подумала, что это Аркаша, схватила трубку. Володя умер. Уже вся Москва знает…

В те годы часто возникали слухи жуткие, что Володя насмерть разбился на своем «Мерседесе», что покончил с собой, что его уволили из театра, а чаще всего, что он решил стать эмигрантом… Я пугалась, верила, потом перестала верить… Но не только у меня – у многих было предчувствие: вот-вот случится. Поэтому эти слухи так быстро облетали Москву. Говорили, что он пьет. Говорили, что ищет смерти, гоняя на машине. Говорили, что он исписался, что нет новых песен, что хочет уйти из театра… Но уж сколько лет, сколько раз говорили… Все равно это было неожиданно – смерть. Во всей своей громадной непоправимости. Смерть. Так мы все перед ней и остановились. Ничего не поняв. Никакие слухи, никакие предчувствия, ни знание – ничто не может к этому подготовить. Смерть нельзя понять».

A. Демидова: «Трагическая весть сразу же распространилась по Москве… Асфальт тротуара перед некрологом был устлан афишами спектаклей, в которых участвовал Высоцкий, и на эти афиши люди каждый день клали живые цветы. На окнах Театра на Таганке, на стенах уже 25-го числа вывешивали стихотворения памяти Владимира Высоцкого».

B.Янклович: «Петрович уезжает в театр, готовится к похоронам, я остаюсь в квартире. Приезжают Дупак – директор Театра на Таганке и журналист Надеин, Володин знакомый. Дупак сказал, что его вызывали в горком партии и чуть ли не сам Гришин сказал, что похороны надо провести на самом высоком уровне, что чуть ли не улицу назовут именем Высоцкого. Надеин говорит, что в «Советской культуре» заказали некролог. Мы все читали текст, правили… В итоге: никакого «высокого уровня» не было – хоронил театр. Некролога тоже не было».

«Министерство культуры СССР, Госкино СССР, Министерство культуры РСФСР, ЦК профсоюза работников культуры, Всероссийское театральное общество, Главное управление культуры исполкома Моссовета, Московский театр драмы и комедии на Таганке с глубоким прискорбием сообщают о скоропостижной кончине артиста Владимира Семеновича ВЫСОЦКОГО и выражают соболезнование родным и близким покойного». («Вечерняя Москва», 25 июля 1980 г.)

A. Демидова: «Сообщение о смерти было 25-го в «Вечерке» и 27-го в «Советской культуре». В Театре на Таганке в окне были вывешены некролог и объявление, что доступ к телу для прощания будет открыт в понедельник, 28 июля».

Н. Сайко: «Актеров обзванивал Порай-Кошиц… Днем все поехали к Володе… Помню, что Олегу Далю стало плохо…»

Н. Тамразов: «Мы с Лотовым приехали позже… Нас встретил Янклович. В квартире были отец и мать. Валера провел нас в спальню. Володя лежал на полу – одетый. Лицо было накрыто влажной марлей.

Мы вышли на балкон, внизу стояли люди. А в доме шли такие разговоры, что надо сделать все, чтобы ничего из наследия не пропало… «Надо все собрать и сохранить…» А я на балконе сказал Лотову:

– Да, надо… Но поверьте мне, придет другой – новый лидер, и он обязательно «реанимирует» Высоцкого…

Владимир Сидорович может подтвердить…»

B. Абдулов: «И параллельно – я уже не помню когда – я отвез Володин архив Борзу – брату Серуша Бабека. А потом он попал к Давиду Боровскому.

Хорошо помню, что я вынес два чемодана, положил их в машину, поехал… И поверьте– это не было игрой в казаки-разбойники… Я долго ездил по Москве, чтобы убедиться – за мной никого нет. А потом поехал на Кутузовский.

Подъехал прямо к офису, причем въехал туда, куда нельзя было въезжать, оставил там эти два чемодана».

И. Шевцов: «Я приехал, дверь открыл Валера Янклович, провел меня… На кухне сидели, обсуждали некролог. Я помню Надеина… Говорили: Высоцкий останется, не останется…

Валера дал мне рукописный текст… У меня осталось впечатление, что это было на открытке. Янклович говорит:

– Надо это перепечатать. Это последнее стихотворение.

– А машинка есть?

– Машинки нет. Пойди возьми у соседей.

Я пошел, позвонил… Сказал, что вот такое дело…

– Вы не могли бы дать машинку?

…А через десять лет я столкнулся с этим человеком. Очень трогательная встреча… Я смотрю – что-то знакомое. И вдруг этот человек начинает рассказывать мне историю, как десять лет назад один человек взял у него машинку, чтобы перепечатать последнее стихотворение Высоцкого…

Я взял у него эту машинку, перенес в Володину квартиру, поставил на журнальный столик в большой комнате. И с рукописи перепечатал это стихотворение. Напечатал «Бог» с большой буквы… То есть «…тобой и Господом храним.» А в рукописи, по-моему, было с маленькой… И разночтение двух строчек – сначала написал один вариант, потом другой…

И с этой перепечатки– со всеми знаками препинания– это стихотворение и пошло гулять по стране…» -

П. М. Леонов – заведующий литературной частью театра: «В восемь вечера спектакль «10 дней, которые потрясли мир». Любимов вышел на сцену и сказал о смерти Высоцкого… Текст мы набросали вместе…»

В. Золотухин: «Шеф, когда села публика:

– У нас большое горе… Умер Высоцкий… Прошу почтить…

Зал встал…

Я вышел на первый зонг с гармошкой и не смог удержать слез. – «Не скулите обо мне, ради Бога».

В. Янклович: «Вечером мы с Бабеком поехали встречать Марину. Она прилетела вместе с сыном Петей».

Марина Влади: «В комнате с закрытыми окнами лежит твое тело. Ты одет в черный свитер и черные брюки. Волосы зачесаны назад, лоб открыт, лицо застыло в напряженном, почти сердитом выражении. Длинные белые руки вяло сложены на груди. Лишь в них видится покой. Из тебя выкачали кровь и вкололи в вены специальную жидкость, потому что в России с покойниками долго прощаются, прежде чем хоронить…»