Текст книги "Правда смертного часа. Посмертная судьба"
Автор книги: Валерий Перевозчиков
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
«ГОРОД ПАРИЖСК»
Вон кончен он, недлинный
Старинный рейс Москва – Париж,
Теперь уже старинный.
В. Высоцкий
В последние годы Высоцкий называл столицу Франции именно так – «город Парижск». И расшифровывал это странное ироническое словосочетание: «Париж – это провинция». Правда, это было сказано в Нью-Йорке, в городе, который Высоцкого поразил. Возник ает вопрос: почему Париж, которым восхищались и «питались» несколько поколений русских поэтов, писателей и художников, стал для В.В. «провинцией»?
После первой поездки в Париж (на машине, через все Европу, вместе с Мариной Влади) – масса разнообразных впечатлений и множество рассказов близким и друзьям. И возможность сравнивать. Высоцкий скажет Туманову: «После Парижа Москва – разграбленный город».
Вспоминает Вениамин Смехов: «Первый Володин приезд из Парижа: ну, город! Сплошной праздник. Карнавал лиц, веселья, искусства, любви, истории… От радости обрушил на товарищей град подарков. Мне достался гигантский черно-серый шарф, как плед. До сих пор в нем греется зимой моя дочь. Второй приезд – и все наоборот. В обыденности растаяло очарование. Город серых клерков, скупердяй на скупердяе, жизнь посвящена добыче франка. Куда девались щедрость, доброта, безалаберность, где эта нежная влюбленность в свою историю… Будни быта, пробки на улицах, и пробкой делячества заткнуты души… Конечно, их вскроют на Рождество, и они опять вспыхнут, запенятся и снова обманут новичков расчетливым, кратким простодушием карнавала…
Расстроенный, язвительный, обманутый – таким мне помнится Владимир после вторичного посещения «вечного города».
Вначале В. В. мог ездить во Францию только один раз в год – в отпуск, потом он получил постоянный заграничный паспорт и возможность выезжать несколько раз. Марина Влади вводит Высоцкого в круг известных французских актеров, режиссеров, певцов, художников. В Париже живет самый близкий друг последних лет – знаменитый русский художник Михаил Шемякин. В 1977 году В. В. оставляет Шемякину записку, которая заканчивается так: «Мишенька! Я хотел бы жить здесь, потому что ты – здесь!» И все-таки ироническое – «город Парижск»! Почему?
Вначале мешает «языковой барьер». В «парижском дневнике» (дневниковые неоконченные записи 1975 года) читаем: «Очень меня раздражает незнание языка. Я все время спрашиваю: Что? Что? И это раздражает окружающих». На эту же тему – из письма Ивану Бортнику (опубликовано без даты, но вероятнее всего, тоже – 1975 год): «Дорогой Ваня! Вот я здесь уже третью неделю. Живу. Пишу. Немного гляжу кино и постигаю тайны языка. Безуспешно. Память моя с трудом удерживает услышанное. Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею, да и сложно без языка».
Это подтверждает и Марина Влади: «Ко всему прочему существует языковый барьер. Для поэта это смертельно. Ты словно стоишь двумя ногами на разных континентах, а они все дальше отходят друг от друга».
Еще в 1973 году Высоцкий пишет:
Ах, разность в языках,
Не положенье – крах!
Но выход мы вдвоем поищем – и обрящем.
И в 1977 году– во время гастролей Театра на Таганке в Париже – В. В. уже переводит вопросы французского журналиста, который интервьюирует Ю. П. Любимова. А в конце жизни, по свидетельству Марины Влади, он свободно владеет французским языком – даже записывает на французском две свои песни (в переводе Максима Лефорестье).
Вторая причина парижского «неуюта»– не пишется. Дневник 1975 года: «И думаю – зачем я здесь? Не пишется – или больше не могу, или разленился, или на чужой земле – чужое вдохновение для других, а ко мне не сходит?» Примерно в это же время Высоцкого спрашивают на концерте: «Что Вы написали в последнее время за границей?» Он отвечает: «Пожалуй, ничего. И не из-за того, что мне там пришлось много ездить и болтаться. У меня было достаточно много свободного времени, чтобы работать – мне там не писалось. Наверное, нужно, чтобы что-то отложилось. А самое главное – даже не поэтому. Я ничего не написал про Париж, например, – и особенно не хотелось».
В 1975 – здесь часто упоминаемом году – Высоцкий из Парижа едет в Лондон – там работает его друг Олег Халимонов. В.В. в гостях у Халимонова впервые спел еще не законченную песню «Письмо к другу или Зарисовка о Париже»:
А, в общем. Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны, как в русской бане – лыжи
Вероятно, это связано с еще одним – важным для Высоцкого – обстоятельством… Вначале во Франции и вообще за границей его воспринимали только как мужа знаменитой Марины Влади. Об этом она пишет в книге «Владимир, или Прерванный полет»: «…Ты всего лишь иностранец, в лучшем случае – любопытное существо, приводящее в восторг на вечеринке, или даже просто муж известной актрисы». И если вначале этого было вполне достаточно, то со временем ситуация меняется: Высоцкий хочет быть интересным и значимым сам по себе. Недаром он так радуется успеху своих первых импровизированных выступлений на Западе – перед актерами труппы Питера Брука и на приеме в Голливуде. Вероятно, только после выступления В. В. на этом приеме Марина Влади поняла, что теперь она при Высоцком, а не он при ней.
А вот как – глобально! – объясняет это несколько скептическое отношение В. В. к Парижу, к Франции, к французам Михаил Шемякин: «Мы немного опоздали во Францию – это уже было не время Эдит Пиаф, Шарля Азнавура… Когда я приехал в 1971 году, мне сами французы говорили: «Ты опоздал лет на пятнадцать. Это совсем другая эпоха». Собственно, и у других народов так бывает».
А в самые последние годы этот «внутренний разлад» становится еще заметнее, да и сам Высоцкий этого не скрывает. Вспоминает Михаил Шемякин: «Казалось бы – ну что еще парню надо? Живет в том же месте, где живет Ив Монтан, у жены его там колоссальное поместье, сад– деревья пострижены, и цветочки… А он мне звонит. Мишка, если не приедешь – повешусь! Потому что смотрю на эти деревья французские, и мне повеситься хочется! Что мне здесь делать?!»
Конечно, у этого «разлада» были и другие – более глубокие – внутренние причины. И, наверное, самая главная – отношения с женой. Проходит несколько спокойных лет – вначале сила воли и Марина удерживают Высоцкого от «уходов в пике» хотя бы в Париже. Потом действует «эспераль»… Но В. В. срывается раз, второй… А в последние два-три года возникает проблема наркотиков… В 1977 практически на грани отмены первый парижский– афишный! – концерт Высоцкого в зале «Элизе-Монмартр». Марина Влади: «И уже ничто не в силах сдерживать твои разрушительные импульсы. В этом и заключается парадокс, невообразимый для нормального здорового человека: имея, казалось бы, все – ты буквально тонешь в отчаянии».
Живу, не ожидая чуда,
Но пухнут жилы от стыда, —
Я каждый раз хочу отсюда
Сбежать куда-нибудь туда.
К 1980 году их отношения уже на грани разрыва. «С Мариной уже не могу, но и без нее тоже не могу», – признается В. В. Барбаре Немчик. Почти до самого конца Марина не догадывается, что главный ее враг – уже не водка, а наркотики. Высоцкий сам признался только в марте 1980 года. Кто знает, если бы он рассказал о наркотиках раньше, то вместе они сумели бы что-нибудь сделать…
10 июня 1980 года Высоцкий в последний раз улетает из Парижа. Марина Влади: «Сил у меня больше нет. Мы далеки друг от друга… Ты в последний раз машешь мне рукой. Я больше не вижу тебя. Это конец». Так что за ироническим «город Парижск» скрывалась драма, если не трагедия…
В мае этого же – последнего для него – года, в парижской наркологической клинике Шарантон Высоцкий пишет несколько стихотворений. Одно из них начинается так:
Мог бы быть я при теще, при тесте,
Только их и в живых уже нет,
А Париж? Что Париж!
Он на месте.
Он уже восхвален и воспет.
ЭМИГРАЦИЯ
Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу…
В. Высоцкий
Отношение Владимира Высоцкого к эмиграции (как к явлению и как к возможности уехать самому), разумеется, менялось. Менялась проницаемость «железного занавеса», до разрушения которого В. В. не дожил. Но вот парадокс (или уникальность самого статуса Владимира Высоцкого в стране развитого социализма): в конце жизни этот занавес для него как бы не существовал… И если бы В. В. принял решение на полгода остаться за границей раньше мая-июня 1980 года, то кто знает… «Концы поэтов отодвинулись на время…»
Долгое время единственным способом навсегда уехать из СССР был брак с иностранкой (или иностранцем). При Брежневе была разрешена еврейская эмиграция, потом власти стали практиковать эмиграцию как способ избавления от инакомыслящих (диссидентов). С уезжавшими прощались навсегда – «как будто заново хоронили».
И на поездки в далеко —
Навек, бесповоротно —
Угодники идут легко,
Пророки – неохотно!..
Об «угодниках». Свидетельствует Михаил Орлов – эмигрант, хороший знакомый В. В., организатор его концертов в Ленинграде: «Причин выезда многих своих знакомых откровенно не понимал… «А ты-то что ЗДЕСЬ делаешь?» – спросил он в прошлом году после бостонского концерта одного своего московского друга».
По всей вероятности, Высоцкий относился к эмиграции как к вынужденной, крайней мере, когда ТАМ можно было сделать больше, чем ЗДЕСЬ. Из разговора В. В. с Игорем Шевцовым (утром 18 июля 1980 года): «Аксенов уезжает», – сказал я. «Да?! Жалко». – «Да тебе-то все же полегче. Ты можешь с ним встретиться и там». Он поморщился: «Я не о том. Жалко – отсюда уезжает. А там – все не то. Ему здесь надо бы…»
С другой стороны, в последние годы больше друзей и глубокого человеческого общения у В. В. было именно за границей – с теми, кого вытолкнули из страны; вынудили уехать… В. И. Туманов: «За границей Володя встречался с Максимовым, Коржавиным, Неизвестным, Некрасовым… Некрасова очень любил. Любил Синявского, много мне о нем рассказывал». С Михаилом Барышниковым В. В. был дружен еще в Союзе– часто встречался с ним за границей, даже жил некоторое время в его нью-йоркской квартире. А самым близким другом последних лет был, конечно, знаменитый русский художник Михаил Шемякин, живший тогда в Париже.
Приведем одно из очень немногих свидетельств самого Высоцкого об общении с русскими эмигрантами в Париже (отрывок из дневника В. В., зима 1975 года): «Пошел я с одним человеком… на вручение премии А. Синявскому и всех их там увидел, чуть поговорил, представляли меня всяким типам. Не знаю – может, напрасно я туда зашел, а с другой стороны – хорошо: хожу свободно и вовсе их не чураюсь, да и дел у меня с ними нет, я сам по себе, они – тоже. А пообщаться – интересно. Они люди талантливые и не оголтелые».
Кстати, встречи Высоцкого со своим преподавателем литературы (в Школе-студии МХАТ) Андреем Донатовичем Синявским и его женой Марией Васильевной Розановой в Париже были достаточно редкими. М. В. Розанова: «Не то, чтобы наши отношения стали портиться – просто наши поезда шли в разные стороны… И расстояние все увеличивалось и увеличивалось». Мария Васильевна считает, что причина была в Марине Влади: «…Марина боялась этих встреч. Потому что тогда Марина Влади была «девушка официальная» и была заинтересована в добрых отношениях с советскими властями».
В 1975 – часто упоминаемом здесь году– заканчивается постройка кооперативного дома, в котором у Высоцкого первая в жизни собственная – большая! – квартира. Всерьез обсуждается вопрос о переезде Марины Влади вместе с двумя младшими сыновьями в Москву. А почему не наоборот? Повторим, что сделать это Высоцкому было очень просто – на вполне законных основаниях остаться в Париже у жены…
Марина Влади (в телеинтервью): «У нас даже разговора не было об этом. Володя не смог бы жить незаметной маленькой жизнью (в Париже. – В. П.)… Он должен был жить в России, среди русских, питаться живым словом». В книге «Владимир, или Прерванный полет» Марина приводит (по памяти) отрывок из интервью В. В. в США (программа «Шестьдесят минут» телекомпании Си-би-эс): «Уехать из России? Зачем? Я – не диссидент, я – артист… Я работаю со словом, мне необходимы мои корни. Я – поэт. Без России я – ничто».
Надо отметить, что и в КГБ считали – Высоцкий не останется на Западе. Александр Михайлов: «Я должен сказать, что здесь все– таки уверенность была, что он этого не сделает. Было такое устойчивое мнение в КГБ…»
Вспомним, что еще в 1970 году – вероятно, сразу после того, как в Москве стало известно о браке Высоцкого и Марины Влади – на совещании армейских политработников один из выступающих заявил, что Высоцкий эмигрировал во Францию. В. В. возмущался, кому-то звонил, требовал опровержения…
Нет меня, я покинул Расею!
Мои девочки ходят в соплях.
Я теперь свои семечки сею
На чужих Елисейских полях.
Я смеюсь, умираю от смеха:
Как поверили этому бреду?!
Не волнуйтесь – я не уехал,
И не надейтесь – я не уеду!
А Высоцкого как будто подталкивали к эмиграции. Юрий Герман: «Он говорил мне, что его вдалбливают, его вбивают в диссидентство». И тем, что регулярно лезли и плевали в душу, да и практическими действиями тоже. Вспоминает Бабек Серуш: «Однажды Володя приехал ко мне… Театр на Таганке тогда должен был ехать на гастроли в ГДР, и Высоцкий оттуда собирался во Францию. Володя пришел очень возбужденный, – в ОВИРе ему отказали. И он не знал, как это объяснить Марине, просил меня ей позвонить… Был очень злой тогда: «У меня такое чувство, что они хотят, чтобы я там остался. Но я же не смогу там жить». Он даже думал, что когда-нибудь его могут не пустить назад в Союз. «Вы так часто ездите, – может быть, вам проще там остаться», – что-то вроде этого ему сказали в ОВИРе. Володя был очень возмущен».
Были разговоры об этом и с Вадимом Ивановичем Тумановым: «Володя говорил: «Если останусь на Западе– вынудят– я им такое сделаю!» Да каждое его слово оттуда ловили бы. Верили бы как никому другому!» И еще одно важное свидетельство В. И. Туманова: «Володе предложили в Израиле миллион долларов за участие в каком-то кинофильме. Он отказался – боялся, что не пустят назад. Я ему говорю: «Ну и дурак, что отказался». – «Вадим, был бы ты за границей, я бы еще подумал…» – ответил он».
Говорил на эту тему В. В. и с Василием Аксеновым: «Он ко мне с Мариной приехал в Переделкино специально посоветоваться:
– Как ты думаешь, стоит ли мне уезжать на Запад? Я здесь больше не могу – задыхаюсь.
Володя еще связывал свои запои с пребыванием на Родине, наивно полагая, что там этого не будет. Во всяком случае, у него было ощущение недостатка кислорода. Он говорил, что, может быть, откроет русский артистический клуб в Нью-Йорке – именно в Нью-Йорке, а не в Париже. Насколько помню, я Володю активно отговаривал. Это было бы, как если бы Гагарин решил остаться на Западе или космонавт Леонов перелез из «Союза» в «Аполлон» и сказал: «Прошу политического убежища».
Еще одна сторона проблемы: отношение Высоцкого к эмигрантам, у которых жизнь на Западе не сложилась, и которые просились назад. Своего троюродного брата Павла Леонидова (эмигрировал в США в 1975 году) В. В. так и не простил за то, что он сделал такую попытку: «Да как ты мог! Как ты мог проситься назад! Знаю, что не ты, что не в тебе дело. Это я слышал, но и в тебе!» Вообще монологам Высоцкого в исполнении П. Леонидова (книга «Высоцкий и другие») надо верить с осторожностью, но это их последний разговор. И разговор на тему, Леонидову не очень приятную…
В последний год своей жизни Высоцкий многим своим друзьям и знакомым говорил, что собирается на полгода (или даже на год) в Америку (вариант: во Францию) – поменять образ жизни и поработать. Добавим еще– и полечиться от наркомании… У В. В. в самые последние дни жизни был оформлен заграничный паспорт, куплен билет в Париж на 29 июля и получена американская виза на начало августа. Вспоминает Михаил Шемякин: «Он мне говорил перед смертью, что самая его великая мечта – уехать в Америку…»
Барбара Немчик – гражданка США: «А еще Володя хотел как-то связать русскую эмиграцию с Россией, тогда это было очень трудно. И Высоцкий был, наверное, единственным человеком, который мог бы это сделать…»
Связать эмиграцию с Россией… Трудно представить себе, как это можно было практически сделать в конце 70-х– начале 80-х… Но повторим, что у Высоцкого действительно была уникальная ситуация: он мог свободно общаться и даже дружить с недавними эмигрантами. Другие писатели и поэты если и встречались со своими бывшими коллегами, то делали это очень осторожно, а часто и тайно. Ведь ездили они за границу в составе делегаций и групп…
Но в составе делегаций
С вами едет личность в штатском
Просто завсегда..
Были, конечно, исключения, но они были очень редкими и не очень достойными… Это, во-первых, писатели, прямо или косвенно связанные с КГБ – обычно авторы романов о подвигах советских чекистов. И во-вторых, очень известные люди, которые могли позволить себе не бояться, но это считанные единицы. И, конечно, представители партийно-советской верхушки, но им было не до контактов с эмигрантами…
Здесь мы говорили главным образом об эмигрантах 70-х годов, но ведь была еще и первая русская эмиграция… Рассказывает Наум Коржавин (интервью И. Рогового), который в 1979 году побывал на концерте Высоцкого в США: «Зрителей было много, полный зал. Там, в основном, была наша эмиграция. Из старой эмиграции было меньше людей, потому что они хуже это понимают. Они и Галича хуже понимают. В массе своей они больше понимают Окуджаву».
Об этом же говорят А. Д. Синявский и М. В. Розанова, которые увезли пленки с записями Высоцкого в эмиграцию, в Париж… М. В. Розанова: «И вот одной старой эмигрантской паре мы поставили-Высоцкого. Они прослушали и затем, помявшись, сказали, что это, наверное, хорошо, но Шаляпин пел лучше, потому что не хрипел и не кричал». А. Д. Синявский: «Думаю, что такая реакция была вполне естественной. Когда в эмиграции я пробовал пересказывать сюжеты песен Высоцкого – петь их я, естественно, не мог, то мои рассказы воспринимались даже враждебно».
И в заключение еще один отрывок из интервью М. Шемякина, он говорит на тему – если бы Высоцкий уехал: «В то же время он не имел такого опыта: потерять родину и вновь ее обрести. Нам, русским, кажется сначала, что мы отказались от чего-то пустякового. Проходит время, и ты начинаешь понимать, что ты потерял. У Володи этой проблемы не было…»
Но кто может сказать теперь: к счастью или к несчастью – не было этой проблемы?
ИОСИФ БРОДСКИЙ
Вначале о «странных сближениях»… Весной 1980 года – за три месяца до смерти – Высоцкий в Венеции. Трудный разговор с женой – В. В. впервые рассказывает ей о наркотиках. На катере они плывут по каналам Венеции: «Мы проплываем мимо кладбища, – пишет в своей книге «Владимир, или Прерванный полет» Марина Влади, – где находятся могилы многих знаменитых артистов. Ты говоришь: «Неплохо в качестве места вечного успокоения».
В 1996 году умер Иосиф Бродский – он не захотел жить с чужим, пересаженным сердцем. Проститься с ним пришло совсем немного людей – среди них и премьер-министр России Виктор Черномырдин. Было предложение захоронить прах лауреата Нобелевской премии в родном Санкт-Петербурге – «На Васильевский остров я приду умирать…». Потом было объявлено, что могила Бродского будет в Америке около его деревенского дома… Но после вскрытия завещания выяснилось, что сам поэт просил похоронить его в Венеции – вполне возможно, на том самом кладбище…
Отношение В. В. к ведущим русским советским поэтам было, разумеется, разным: от восторженных отзывов в молодости до горького «Они меня считают чистильщиком» (в разговоре с В. Тумановым). Еще одна важная деталь: при жизни В. В. никто из «ведущих» не считал и публично не называл Высоцкого поэтом…
Лишь к одному русскому поэту отношение Высоцкого было неизменным: он высоко ценил поэзию и личность Иосифа Бродского. Может быть, еще и потому, что Бродский не дал ни одного повода усомниться в своем высоком человеческом качестве. Вспомним по этому поводу известные слова В.В.: «Россия– единственная страна, где поэзия находится на таком уровне… И не только из-за того, что наши поэты были большими стихотворцами и писали прекрасные стихи, а из-за того, что они достойно вели себя в жизни: и по отношению к властям, и по отношению друг к другу, и по отношению к друзьям и, конечно, к своему творчеству».
Какие же отношения связывали двух самых крупных русских поэтов нашего времени? Иосиф Бродский рассказывает в интервью «Независимой газете» (июнь 1991 года): «У нас был один общий приятель. Мы познакомились у Миши Барышникова. Два-три раза, когда он (Высоцкий) сюда (в США) приезжал, мы всячески гуляли, развлекались». Это знакомство произошло, скорее всего, в Ленинграде – еще до эмиграции Бродского и Барышникова, – потому что упомянутые две-три встречи могли быть только во время поездок Высоцкого в США (1975–1979).
Но еще до знакомства Бродский знал – или, по крайней мере, слышал – песни Высоцкого. И самое интересное и интригующее: «Впервые я услышал его из уст Анны Андреевны Ахматовой: «Я был душой дурного общества».
За границей Бродский и Высоцкий виделись не только в Нью-Йорке. Бродский прилетает в Париж на гастроли Таганки и совершенно не принимает таганского «Гамлета». «Помню, Володя Высоцкий прислал мне телеграмму из Парижа в Лондон. Я прилетел на спектакль, но свалил с первого действия. Это было невыносимо». Заметим, что еще один знаменитый человек так же категорически не принял Гамлета-Высоцкого. Это был член компании на Большом Каретном– Андрей Тарковский.
После спектакля Бродский, разумеется, ничего не сказал Высоцкому. Они сидели в ресторане вместе с Ю. П. Любимовым: «Иосиф все время просил Володю петь. И замечательно он слушал: то со слезой, то с иронией… Но сам стихи не читал…»
Один из дней, проведенных вместе в Нью-Йорке, подробно описывает Марина Влади: «…На следующий день у нас назначена встреча с Иосифом Бродским – одним из твоих любимых русских поэтов. Мы встречаемся в маленьком кафе в Гринвич-Виллидж. Сидя за чашкой чая, вы беседуете обо всем на свете. Ты читаешь Бродскому свои последние стихи, он очень серьезно слушает тебя. Потом мы идем гулять по улицам. Он любит эту часть Нью-Йорка, где живет уже много лет… Продолжая разговор, мы приходим в малюсенькую квартирку, битком забитую книгами, – настоящую берлогу поэта. Он готовит для нас невероятный обед на восточный манер и читает написанные по-английски стихи. Перед тем, как нам уходить, он пишет тебе посвящение на своей последней книге стихов. От волнения мы не можем вымолвить ни слова. Впервые в жизни настоящий большой поэт признал тебя за равного».
Взаимные оценки друг друга всегда были очень высокими. Вспоминает кинодраматург Игорь Шевцов: «Об Иосифе Бродском Высоцкий всегда говорил с уважением и нежностью– да, с нежностью, это точно: «Гениально!» И похвастался: «Он мне книжку подарил». Володя покопался и достал маленькую книжку стихов Бродского– авторское издание, кажется, в Лондоне, с автографом.»
Иосиф Бродский (интервью «Независимой газете»): «Я думаю, это был невероятно талантливый человек, невероятно одаренный, – совершенно замечательный стихотворец. Рифмы его абсолютно феноменальны».
В одном из первых фильмов, посвященных памяти Высоцкого (США– 1981 год) Бродский сказал: «Принято относиться к поэтам-песенникам с некоторым предубеждением. И до Высоцкого отношение ко всем бардам у меня было именно таким. Но начав слушать Высоцкого, – более или менее внимательно – я понял, что мы имеем дело именно с поэтом. Более того, я должен сказать, что меня даже не устраивало, что это сопровождается гитарой, потому что само по себе, как текст, это было совершенно замечательно.
Я говорю именно о том, что он делал с языком, о его рифмах… Это гораздо лучше, чем Кирсанов или Маяковский, – я уже не говорю о таких людях, вроде Евтушенко и Вознесенского. Дело в том, что он пользовался совершенно феноменальными составными рифмами, а гитара помогала ему скрадывать тот невероятный труд, который он затрачивал именно на лингвистическую сторону своих песен. В принципе, они поражают людей не столько благодаря содержанию и музыке, а благодаря бессознательному усвоению этой языковой фактуры. И в этом смысле, потеря Высоцкого – потеря для русского языка совершенно невосполнимая».
Вспоминает близкий друг В.В. Михаил Шемякин: «У него было какое-то чувство неуверенности в себе, как в поэте. Об этом говорит такой штрих. Однажды он прилетел из Нью-Йорка в Париж и буквально ворвался ко мне. И такой радостный!
– Мишка, ты знаешь, я в Нью-Йорке встречался с Бродским! И Бродский подарил мне свою книгу и написал: «Большому поэту – Владимиру Высоцкому». Ты представляешь, Бродский считает меня поэтом!
Это было для Володи, как будто он сдал сложнейший экзамен и получил высший балл! Несколько дней он ходил буквально окрыленный, потому что Володя очень ценил Бродского.»
По свидетельству Марины Влади: «Книгу эту ты будешь показывать каждому из гостей, она всегда будет стоять на почетном месте в твоей небольшой библиотеке». Эта книга Бродского, как и другие книги иностранных издательств, после смерти Высоцкого исчезла из квартиры на Малой Грузинской. Только совсем недавно появились сведения, что все эти книги один из близких родственников сразу отнес в КГБ СССР. Вот как это объясняет Нина Максимовна Высоцкая в альманахе «Мир Высоцкого» (Москва, 1997 г.): «Когда Володя умер, боялись, что зарубежные издания могут конфисковать. К тому же люди, хранившие запрещенную литературу, могли быть привлечены к ответственности. Поэтому часть книг из дома унесли… По-моему, эти книги не сохранились.
Недавно, когда мы с работниками музея готовили книги к описанию, в одном месте среди всяких листочков и мелочей, связанных с Володей, я нашла две книжечки Иосифа Бродского, которые раньше не видела. Такого же маленького формата и объема, но другие. Одна– подписанная автором Михаилу Козакову, вторая, по– видимому, Василию Аксенову. Наверное, Володя не успел их передать. Кстати, книгу Бродского с дарственной надписью Володе, о которой пишет Марина, я никогда не видела».
Вспоминает Михаил Козаков: «1979 год. Я встретил Володю Высоцкого (это было вскоре после его поездки в Америку), и он мне говорит, что привез для меня книжечку стихов Иосифа Бродского с дарственной надписью… Я, конечно, очень обрадовался, а Володя пообещал в ближайшее время передать подарок. Звонит назавтра: «Миша, ты знаешь, я ее потерял. Обыскал все, и не могу нигде найти…»
Через 17 лет позвонила Нина Максимовна, мама Володи, и сказала, что, разбирая бумаги сына, она нашла эту книгу. Так через много лет я получил привет сразу от двух дорогих мне людей».
В 1987 году Иосифу Бродскому присуждается Нобелевская премия. Вскоре после этого он приезжает в Париж и выступает в Сорбонне с чтением своих стихов. Естественно, отвечает на вопросы слушателей. И один из первых вопросов – если не самый первый: «Как вы относитесь к Высоцкому?» В ответе Бродского есть неожиданные слова: «Мне обидно, что он писал песни, а не стихи».
Что стоит за этим? Очевидное – что жанр «человек с гитарой» – авторская песня – все-таки не высокая классическая поэзия… Или некоторая горечь ситуации: 1987 год– это публикация ряда сборников стихов и песен Высоцкого в России, новый взрыв его всенародной славы. А Бродский, несомненно, понимал, что в эмиграции он теряет читателей в России, а поэзия – это не только тексты, но и то, что происходит в душах читателей…
Теперь приведем ответ лауреата Нобелевской премии И.Бродского на вопрос корреспондента Н. Г.: «Переживет ли Высоцкий время?»
– Думаю, что да. Если Вертинский пережил, то он, думаю, да. Из всей этой профессии я лучше всего относился к Высоцкому. В нем было абсолютное чутье языковое, – да? И рифмы совершенно замечательные. Я по этому признаку сужу.»
В заключение отметим, что в 1981 году Бродский предлагал издательству «Ардис» издать сборник стихов Высоцкого. Вспоминает бывший администратор Театра на Таганке В. Янклович: «Бродский при мне позвонил Профферам. Ему ответили, что рынок в Америке насыщен книгами Береста (так называемый американский двухтомник Высоцкого). Бродский сказал, что это будет совершенно другое издание. «Тогда делайте – будем издавать». А Марина уговорила Бродского стать редактором этого издания. Он согласился при условии, что все рукописи будут разобраны, а он будет редактировать подготовленный материал».
У Бродского хранилась значительная часть рукописей В. В., но, главным образом, черновые варианты. Сейчас они опубликованы в тульском пятитомнике и в германском семитомном издании.
И, наконец, на пресс-конференции 1 марта 1989 года Марина Влади говорила, что во Франции готовится сборник песен и стихов Высоцкого в переводах на французский язык. Предисловие к этому изданию согласился написать Иосиф Бродский. Неизвестно, успел ли он это сделать…
