Текст книги "Правда смертного часа. Посмертная судьба"
Автор книги: Валерий Перевозчиков
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
Истина не может быть никакой, потому что нет ничего выше истины. Пушкинскому «возвышенному обману» хочется противопоставить нас возвышающую правду: надо учиться и чтить, и любить замечательного человека со всеми его слабостями и порой даже за самые слабости. Такой человек не нуждается в прикрасах, он от нас требует гораздо более трудного – полноты понимания.
В.Ходасевич
Правда смертного часа
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Михаил Барышников в фильме, посвященном памяти Владимира Высоцкого, рассказывал, что еще в Ленинграде В.В. повел его на Черную речку (место дуэли Пушкина) и сказал:
– Вот отсюда все началось…
Высоцкий остро чувствовал – переживал – человеческое существование как «жизнь от смерти». Вообще – «жизнь создана смертью», – сказал Иосиф Бродский.
«Очень часто у Высоцкого про смерть, свою и чужую. Но это же именно от серьезного отношения к жизни, от могучей жажды ее, от неутолимого голода работы: успеть! успеть! И когда беспрестанно упрекают наше искусство в том, что оно, дескать, отрывается от жизни, то мне хочется сказать и другое: не слишком ли оно оторвано от смерти?» (Ю. Карякин).
Отношение к смерти Высоцкого – это вначале отношение к непоправимости ухода другого – близкого по крови или духу…
Смерть самых лучших намечает
И дергает по одному…
В последние два-три года – а Высоцкому всего сорок лет – в стихах и песнях, в разговорах с друзьями и близкими все чаще возникает тема смерти:
«Сколько осталось?»
«Я скоро умру…»
В пятигорском интервью В.В. точно формулирует главный вопрос, который он хотел бы задать самому себе: «Сколько мне еще осталось лет, месяцев, дней и часов творчества? – вот какой я хотел бы задать себе вопрос… Вернее, знать на него ответ».
Высоцкому осталось жить девять с половиной месяцев…
Михаил Шемякин: «В последние два года постоянно говорили о смерти. Я не знаю, какой он был в России, но во Франции Володя был очень плохой. Я просто уговаривал его не умирать».
Марина Влади: «Все чаще станет появляться в наших беседах вопрос о смерти. Многих близких уже нет в живых…»
Отношение к добровольной смерти… Напомним, что древние считали, что возможность самоубийства – при непереносимых, позорящих условиях жизни – условие человеческой свободы. Отметим, что у Высоцкого было несколько попыток суицида… Разумеется, тут многое связано с болезнью, но напомним мысль Гегеля, что только человек, способный рисковать своей жизнью, может в полной мере считаться личностью.
Кстати, несколькими друзьями Высоцкого его смерть была воспринята как самоубийство.
«Его смерть для меня – не просто неожиданность, для меня эта смерть – самоубийство» (М. Шемякин). А все, кто хорошо знал В.В. в последний год, в общем-то понимали, что его жизнь – медленное самоуничтожение…
«Никакие – даже самые трагические, самые ужасные биографические подробности для судьбы Высоцкого не имеют значения. Нет таких подробностей, которые снизили бы значение Высоцкого в русской литературе. Но если мы не будем знать всех обстоятельств его ухода, многие стихи и песни – особенно последние – останутся красивыми абстракциями» (Л.Абрамова).
Сколько великих выбыло —
Их выбивали нож и отрава.
Что же, на право выбора
Каждый имеет право.
В. Высоцкий
В этой книге попытка рассказать о последних шести месяцах жизни В. Высоцкого. В ней «правда смертного часа» (Томас Манн) – уж какой бы горькой и обидной она ни была…
ЯНВАРЬ 1980 ГОДА
2 декабря 1979 года Валерий Золотухин записывает в дневнике: «Высоцкий занял 2500 рублей. Володька улетел сегодня на Таити к Марине». На самом же деле Высоцкий летит на очередную свадьбу второго мужа Марины Влади – Жана Клода Бруйе, летчика и владельца небольшой авиакомпании на Таити. Марина, трое ее детей, жених и невеста с нетерпением ждут Высоцкого… Но «нас огорчает твоя телеграмма: ты не получил визы на Таити и ждешь нас в Лос– Анджелесе» (Марина Влади. Владимир, или Прерванный полет).
Из архива Театра на Таганке: «Владимиру Высоцкому предоставить отпуск без содержания сроком на две недели для лечения за границей». Эти две недели В.В. проводит у Майкла Миша– певца и композитора – в доме на берегу океана. (М. Миш был в гостях у Высоцкого летом 1978 года – В.В. пробовал «пробить» его диск на фирме «Мелодия».) По всей вероятности, отказ в визе – только предлог. Причина в другом – в болезни, от которой одинаково страдают и Высоцкий, и Майкл Миш. После свадьбы прилетает Марина, – и хотя Высоцкий ведет себя более чем странно, она еще ни о чем не догадывается…
Игорь Шевцов (киносценарист, в это время вместе с В. В. он работает над сценарием «Зеленый фургон» по повести Козачинского) в начале декабря звонит на Малую Грузинскую. Мама Высоцкого – Нина Максимовна– говорит, что он улетел до 14–15 декабря. 15 декабря – Высоцкий уже в Москве, вместе с ним в самолете (вероятно, В. В. летел в Москву через Париж. – В. П.) Бриджит Анжерер – молодая французская пианистка, ученица и подруга Станислава Нейгауза. Как заметила потом Марина Влади, Нейгауз – «твой собрат по саморазрушению». Высоцкий и Анжерер говорят и об этом – о «срывах» Нейгауза… И В. В. рекомендует «своего» врача – Анатолия Федотова.
Возвращаясь домой, Высоцкий уже знал «о событиях в Афганистане». В США его поразила одна телепередача: когда-то операторы снимали красочную свадьбу в одной афганской деревне… А после начала войны сняли эту же деревню, сожженную советским напалмом, – показали и мертвую обезображенную девушку-невесту… Высоцкий с возмущением рассказывал об этом своим друзьям.
М. Шемякин: «События в Афганистане потрясли его. Он с болью говорил, как потрясла его фотография девочки, обожженной советским напалмом. Закрыв лицо руками, он почти кричал:
– Я не могу после этого жить там! Не могу больше!»
И вот 29 декабря 1979 года появляется официальное сообщение ТАСС:
«Кабул. 28. Кабульское радио передало сегодня заявление правительства Демократической Республики Афганистан. В нем говорится:
«Правительство ДРА, принимая во внимание продолжающееся и расширяющееся вмешательство и провокации внешних врагов Афганистана… обратилось к СССР с настоятельной просьбой об оказании срочной политической, моральной, экономической помощи, включая и военную помощь, с которой правительство Демократической Республики Афганистан ранее неоднократно обращалось к правительству Советского Союза.
Правительство Советского Союза удовлетворило просьбу афганской стороны».
В. Абдулов: «Афганистан… Это было такое страшное потрясение для Володи, что не до разговоров было. Я сейчас не вспомню каких– то конкретных слов, но ощущение, что его страна дошла до такой мерзости! – это подействовало на него страшно».
На следующий день на Малую Грузинскую приезжает Игорь Шевцов: «Не помню точно, что он говорил, но мизансцену запомнил очень хорошо… Там, где у него обычно лежали пластинки, стоял почему-то приемник. Уже не в первый раз передавали это сообщение об Афганистане. Володя ругался, отчаянно ругался, узнав о вводе войск… А потом у нас был очень серьезный разговор по поводу Афганистана…»
Через несколько месяцев в парижском госпитале Шарантон (май 1980 года) Высоцкий напишет в одном из последних своих стихотворений:
Смелее! В облака!
Брат мой, ведь я – в сутане,
А смерть – она пока
Еще в Афганистане..
В самом конце декабря в Москву прилетает Марина Влади – для встречи Нового года и «для серьезного разговора». Кстати, в книге «Владимир, или Прерванный полет» Марина Влади вообще не упоминает об этом последнем приезде в Москву, хотя событий было много, в том числе и чрезвычайно драматических… Почти сразу же после прилета Марина уезжает на дачу, которая к этому времени полностью готова.
31 декабря 1979 года. Вспоминает Валерий Павлович Янклович – тогда главный администратор Театра на Таганке, организатор многих концертов В.В. В последние годы он входил в очень узкий круг самых близких людей.
«…Марина уже на даче. А Володя едет получать телевизор для одной девушки, отвозит его к ней домой.
(Тут я должен сказать, что в последние годы Володя очень серьезно относился к этой девушке. Хотя меня она тогда немного раздражала… Но я видел Володино отношение: он принимал участие в ее жизни, вникал в ее студенческие дела… Конечно, она сыграла в жизни Высоцкого определенную роль.)»
После смерти Высоцкого Валерий Золотухин – актер Театра на Таганке и одно время близкий друг Высоцкого – записывает в своем дневнике: «К. Что это за девица? Любил он ее, оказывается, и два года жизни ей отдал…
Ничего не знал… Ничего… Совершенно далек я оказался в последние годы от него…»
И нам не обойтись без воспоминаний этой девушки. Оксана Афанасьева, тогда студентка одного из московских вузов, а теперь художник по театральным костюмам.
Кто-то сказал, что самая удивительная в мире память – это память влюбленной женщины. Но дело даже не в точности, хотя точность эта действительно поражает… Дело в том, что Оксана является, по существу, единственным «независимым» свидетелем очень многих и очень важных событий. Итак, рассказывает Оксана:
«31 декабря вечером Володя заехал ко мне. Он как раз ехал на дачу. К Новому году Володя подарил мне телевизор: этот телевизор уже привезли, поставили, и он у меня работал. Приехал Володя, и я кормила его пельменями. Вид у него был какой-то несчастный, пуговица на рубашке оторвана…
– Ну, давай я тебе хоть пуговицу пришью…
И вот сижу я, с грустью пришиваю эту пуговицу – Володя ест пельмени, смотрит телевизор. И вдруг спрашивает:
– Да, кстати, а телевизор ты куда поставила?
– Володя, да ты же его смотришь!
Потом он говорит:
– Может быть, поедешь со мной?
– Нет уж, Володя, у тебя – своя компания, у меня – своя…
Вот в таком безрадостном настроении он поехал встречать Новый год».
Продолжает Валерий Янклович: «Так вот– Марина ждет на даче, а у нас еще ничего нет. (Встречать Новый год должны были на даче у Володарского. – В. П.) Мы заезжаем в магазин, покупаем огромный кусок мяса. Володя едет на дачу. А нас с Севой просит захватить знакомых девушек. Мол, собирали компанию, мотались по всей Москве…»
Приглашен и Вадим Иванович Туманов с женой. В. И. Туманов – один из самых близких друзей Высоцкого последних лет, в то время председатель золотодобывающей артели. В тот день Римма Васильевна плохо себя чувствовала, и они не поехали…
В. Янклович: «Приезжаем на дачу, мясо уже готово. У Володарского– Трифонов, Аксенов… Настроение праздничное. Все идет нормально, Володя немного размяк…»
Этой новогодней ночью Высоцкий, по всей вероятности, последний раз видится с Василием Аксеновым, которого буквально вынуждают эмигрировать. (После публикации альманаха «Метрополь» за границей Аксенов становится «запрещенным» человеком… В «Метрополе» была опубликована первая и единственная подборка стихов Высоцкого с правкой автора… Аксенов уезжает за несколько дней до смерти Высоцкого. Его отклик на эту смерть мы услышим уже «из-за бугра».)
В. Аксенов: «В новогоднюю ночь 1980 года мы оказались с Володей в одном доме. Он был трезв и веселился грустновато».
А вот как вспоминает об этой новогодней ночи Юрий Трифонов: «…Это был Новый год– этот трагический для него, – мы его встречали вместе. Запомнил эту ночь только потому, что там был Володя, и я видел, как проявилось другое Володино качество – его необыкновенная скромность. Это, может быть, пошло звучит, но, может быть… Образовалась довольно большая компания, какая-то очень пестрая. Это было в одном доме, здесь, на Пахре. Пришли Володя с Мариной. Володя принес гитару. И вот вся эта публика, пестрая какая-то, я не знаю, чем она была объединена, за всю ночь даже ни разу не попросила его спеть, хотя он пришел с гитарой. А он был очень приветлив со всеми, всем хотел сделать приятное, спрашивал о делах, предлагал помощь, потом даже повез кого-то в Москву, никто другой не вызвался». (28 июля во время похорон Высоцкого Юрий Валентинович скажет: «Как умирать после Высоцкого…»)
В воспоминаниях Трифонова – небольшая неточность, В. В. повез в Москву Абдулова и Янкловича на следующий день – 1 января 1980 года. В. Абдулов: «На Новый год все было хорошо: и природа, и люди… А потом перешли к Володе, и первую ночь провели на его даче. Встали поздно, смотрели прекрасный фильм Захарова, по-моему, «Мюнхгаузена». Потом гуляли… Вечером снова сидели за столом, снова была большая компания… В общем, провели там целый день… Часов в десять мы с Валерой (Янкловичем) собрались ехать, – на следующий день у нас были спектакли. Спокойно собрались, а Володя говорит:
– Я вас отвезу…
– Да ладно, оставайся…
– Нет, я сам собирался, у меня – дело…
Мы его долго уговаривали, мол, выйдем на шоссе и сами поймаем машину…
– Нет, мне надо в Москву.
Мы выехали, темное шоссе, Володя ехал очень плохо. Я начал скандалить в машине. Володя немного сбавил скорость. (Он очень по-разному водил машину, это зависело от его состояния.) А потом мы въехали в Москву…»
Несколько по-другому об этом рассказывает В. Янклович: «Володя подходит ко мне и говорит:
– Скажи Марине, что тебе срочно надо в Москву.
И я понимаю, что ему самому нужно в Москву – кончилось «лекарство»… Подхожу к Марине:
– Ты знаешь, мне надо в театр на утренний спектакль…
А Володе говорю:
– Ты подбросишь меня до трассы?
– Да, конечно.
Марина:
– Но только до трассы?
– Да, только до трассы.
Мы садимся в машину (Сева и девушки поехали тоже), и Володя гонит на скорости двести километров в час, не обращая внимания ни на светофоры, ни на перекрестки…
На Ленинском проспекте, прямо напротив Первой Градской больницы, машина врезается в троллейбус. Сева ломает руку, у меня – сотрясение мозга. Сам Володя невредим».
В. Абдулов: «Володя правой рукой обхватил мою голову и прижал к подголовнику. Меня вмазало в дверцу… Если бы это был не «Мерседес», мы бы погибли».
Через несколько минут на место аварии подъезжает Владимир Шехтман – двоюродный брат Всеволода Абдулова (ему позвонил Высоцкий): «Гололед, да еще со снежком. Они ехали на маленьком «Мерседесе», Володя гнал. Сева сидел рядом, Валера и две девушки – сзади. И когда Володя понял, что не вывернет, – бросил руль и обхватил Севину голову руками. Закричал: «Ложитесь! Погибаем!» И они врезались в троллейбус.
Я потом спросил Володю:
– Ты зачем бросил руль?
– Я вдруг вспомнил, что Сева уже разбивал голову. Ему больше нельзя».
В. Янклович: «Володя одной рукой прижал голову Севы к подголовнику, а другой – продолжал выворачивать руль…»
В. Шехтман: «Почти сразу же подошла машина ГАИ. Они «шли» за «Мерседесом»… И один «гаишник» другому еще говорил:
– Смотри, как гонит. Наверняка разобьется!»
Дело в том, что В. Абдулов в 1977 году попал в очень серьезную автокатастрофу в городе Ефремове Тульской области. Высоцкий возвратился из Франции и сразу же поехал навестить своего друга… В стихах к 50-летию Олега Ефремова (1977 год), главного режиссера МХАТа – в этом театре тогда работал В. Абдулов – есть такое четверостишье:
Здесь режиссер в актере умирает,
Но вот вам парадокс и перегиб:
Абдулов Сева – Севу каждый знает —
В Ефремове чуть было не погиб.
В. Янклович: «Подъезжает «скорая». Володя пересаживает нас в машину скорой помощи, а сам на десять минут уезжает на такси. Через десять минут, просветлевший, появляется в больнице – поднимает на ноги всех врачей! Мне делают уколы, Севе вправляют руку… Начинается дело об аварии…»
В. Шехтман: «У Первой Градской все еще стоит машина дежурного по городу. Обычно он выезжает «на смерти». Володя в лихорадочном состоянии:
– Надо съездить в ГАИ, отвезти пластинку!
Съездили, отвезли… Но все равно дело об аварии завели. Да, в деле должна быть интересная бумажка… Троллейбусное управление потом прислало счет за ремонт: 27 рублей 25 копеек».
Как прореагировала Марина Влади на эту аварию, мы не знаем. Высоцкий об этом никому не говорил, промолчала в своей книге и Марина… Во всяком случае, машины ей не жалко, к авариям она привыкла… Свою первую машину– «Жигули» – В. В. быстро разбил; после аварии практически перестает существовать «Рено-16» – первая иномарка В. В.; на БМВ он перевернулся, а теперь разбиты оба «Мерседеса» (первый – большой «Мерседес» попал в аварию летом 1979 года – не по вине Высоцкого, – стоит на седьмой станции техобслуживания).
Итак, вечером 1 января Абдулов и Янклович в больнице, а Высоцкий остается без машины. И со 2 января до конца апреля его возит на своей машине Владимир Шехтман. Делает это по просьбе Туманова, у которого он тогда работал…
Точно неизвестно, что делал Высоцкий 2 января, но легко предположить, что он был в больнице (вообще, бывал там практически каждый день до выписки своих друзей). Наверное, съездил на дачу– повидаться с Мариной и подробно обо всем рассказать… И конечно, он пытается через своих знакомых «закрыть» дело об аварии…
3 января вечером – спектакль «Вишневый сад».
Аркадий Высоцкий: «Отец пригласил меня на этот спектакль… Он вышел, было сильно поцарапано лицо. Рассказывал об аварии…»
В этот же день – телефонный разговор с ФРГ: 25 минут. (Сведения о телефонных переговорах Высоцкого предоставлены московским КСП.) Высоцкий разговаривает со своим хорошим знакомым Романом Фрумзоном, просит срочно купить запчасти для ремонта маленького «Мерседеса».
Роман Фрумзон – тогда еще недавний эмигрант из СССР, но с Высоцким они знакомы давно… Когда-то Р.Фрумзон работал на «Мосфильме». А за границей он помогал Высоцкому в покупке машин, участвовал в проведении гастролей в США…
А пока Высоцкий пытается ускорить ремонт большого «Мерседеса», который уже давно стоит на седьмой станции техобслуживания. Это была особая станция.
«У начальника стояла «вертушка», и по ней заказывали стапель. Поставить машину на стапель – вот была главная проблема. Тогда и произошла эта история со Щелоковым…» (В. Шехтман).
О том, что произошло на станции, есть две противоположные версии: Туманова и Янкловича. В.И.Туманов утверждает, что Высоцкий сам позвонил Щелокову.
В. Янклович: «Высоцкий никогда бы не набрал телефон Щелокова… Все шло своим чередом: вначале закончили машину сына Щелокова, а потом поставили Володин «Мерседес». Я помню, что он взял даже фотографию Марины с Брежневым, чтобы припугнуть директора этой станции, но это не помогло… А потом мы поехали к начальнику всех московских станций техобслуживания, его фамилия, кажется, Ращупкин. Они были в хороших отношениях, и Володя говорит:
– Давай уберем всех шишек на этой седьмой станции?!
А тот отвечает:
– Ну уберу я его завтра… А послезавтра будет другой – может быть, еще хуже».
Разумеется, все эти события Происходили позже, но начались они после аварии 1 января…
4 или 5 января в Москву приезжает Марина Влади, – все это время она жила на даче…
В. Шехтман: «Марина приезжает, говорит мне:
– Давай попроведаем Севу и Валеру…
Вначале поехали в «Березку», накупили всякой вкусной жратвы».
В. Абдулов: «Мы лежали в одном из старых корпусов Первой Градской… XIX век: толстые стены, узкие своды…»
В. Шехтман: «Подъезжаем. Я закрываю машину. Марина впереди, а я с сумками – за ней. Заходим в больницу, – и я чуть не лбом ей в спину! Зашла – и тут же поворачивает обратно!
– Марина, в чем дело?
– Нет, я туда не пойду! Это же ужас! У нас такие больницы для самых бедных! Не пойду, – у меня будет испорчено настроение на весь приезд… Не могу, – я спать не буду!»
Усилия «закрыть» дело об аварии не дают никаких результатов, хотя В.В. обращался к братьям Вайнерам, к своему школьному другу, который занимал высокий пост в ГАИ, по некоторым сведениям, даже к генералу Крылову – начальнику академии МВД… Ситуация осложняется тем, что идет следствие по «ижевскому» делу, и вначале надо поподробнее рассказать о нем…
Суть этого уголовного дела, как и многих ему подобных, заключалась в том, что самые знаменитые гастролеры того времени (Магомаев, Хазанов, Толкунова, Пугачева и, конечно, Высоцкий) имели очень маленькие концертные ставки. А «собирали» они громадные Дворцы спорта и даже целые стадионы… И чтобы привлечь «звезду», администраторы обещали платить (и платили) по договоренности и наличными. Способов было много, об одном из них рассказывает актер и режиссер, ведущий многих концертов Высоцкого – Николай Тамразов:
«…Высоцкому платили 200 рублей за концерт (иногда 300. – В. П.). Сегодня так зарабатывает самый плохой артист (интервью 1990 года). Каким образом? Воровали. Палили билеты. Допустим, билетов продано на десять тысяч – часть оприходовали, а часть билетов сжигали. (То есть часть зрителей проходила в зал «организованно» – деньги собирали по организациям и учреждениям. – В. П.) Расплачивались с залом, что-то отдавали государству, что-то оставляли себе. Эту «кухню» знала вся страна. Такой метод давал возможность заработать администраторам, а также можно было заплатить артистам не по их нищенской ставке…»
Оксана: «Ведь дело не в том, что кто-то получил на двести рублей больше… Это был принцип отношения системы к людям: можно ли им зарабатывать деньги. Актерам, музыкантам – нельзя! А нам, начальникам, – можно! Ведь через некоторое время этого никто не поймет: ну почему Высоцкому нельзя было платить столько, сколько он зарабатывал».
Иван Бортник – актер Театра на Таганке и близкий друг Высоцкого, в 77—79-м годах часто ездил с В. В. в концертные поездки: «Володя часто брал меня с собой… И по своей широте, и от моего тогдашнего безденежья. Мы делали такой блок: военные стихи и песни».
Иван Сергеевич рассказывал мне, что сжигание билетов – это был целый ритуал, праздник. «Администраторы брали бутылку коньяка, и когда билеты сгорали, выпивали за это… Все, дело сделано: билетов нет, и ничего уже не докажешь».
Именно по такой схеме действовали администраторы в Ижевске, а организовывал эти концерты Высоцкого Василий Васильевич Кондаков, – с Кондаковым работали самые крупные гастролеры страны. Концерты В.В. в Ижевске и Глазове состоялись ранней весной
1979 года, – подробно обо всей этой истории рассказано в воспоминаниях В. Янкловича, опубликованных в третьей книге «Живая жизнь. Штрихи к биографии В. Высоцкого» (М.: Петит, 1992).
Но «все началось с того, что посадили одного администратора. Это был молодой парень, а работал он в группе В. В. Кондакова. Его взяли и «раскрутили». Он рассказал все: кто, как и когда деньги получает» (Н. Тамразов).
И вот летом 1979 года Высоцкий неожиданно узнает, что арестованы все организаторы концертов в Ижевске, что началось следствие. Узнает и уезжает на гастроли в Тбилиси. В Тбилиси прилетает следователь из Ижевска и допрашивает Высоцкого и Янкловича. И здесь же, в Тбилиси, Высоцкого случайно находит адвокат Генрих Павлович Падва. Высоцкий и Янклович рассказывают ему суть дела…
Г. Падва: «Да, вот что меня еще поразило в Тбилиси… Володя, когда мне все это рассказывал, то очень беспокоился и за Кондакова, и за Любимова, и за Янкловича. В общем, я понял, что он больше озадачен судьбой других, чем своей собственной. Володя говорил, что все надо хорошо продумать: чем он сам может помочь, кто еще может вмешаться, что могу сделать я… Говорил очень заинтересованно, очень активно и очень, скажем так, альтруистически».
В. Янклович: «Володя больше всего переживал, что и Любимова будут допрашивать. Ведь и Юрий Петрович получил деньги в Ижевске как режиссер-постановщик спектакля «В поисках жанра». А в это время в Тбилиси с театром был Федор Абрамов… И все-таки Любимова допросили.
Театр возвращается в Москву, и нас с Володей вызывают в Ижевск. Советуемся со знакомым юристом – судьей: ехать или не ехать? Эта женщина говорит: ни в коем случае!».
После нескольких повесток и телефонных звонков в театр Высоцкий и Янклович находят Г. Падву и уговаривают его взять на себя защиту Кондакова (он – главный обвиняемый). Так что приведем мнение об этом деле профессионального адвоката и очень известного теперь человека:
«Что же было у Кондакова? Выяснилось, что Кондаков был очень крупным администратором и очень талантливым человеком с точки зрения этого дела…»
Из книги П. Леонидова «Высоцкий и другие»:
«…Возил меня Вася Кондаков, ты его помнишь?
– Помню, – говорю я Володе, ибо никогда не забуду Васю Кондакова, прекрасного администратора, который из принципа не хотел работать на советскую власть. На актера– пожалуйста, на эту власть – ни за что».
Г. Падва: «В 1979 году он проводил в Ижевске концерты Толкуновой, Хазанова и Высоцкого. Кондаков обвинялся в том, что во время этих концертов происходил «съем денег». То есть, продавалось билетов большее количество, отчитывались за меньшее, – а часть денег присваивалась.
Из этих денег платились дополнительные суммы артистам – за гроши туда бы никто не поехал, – а часть денег присваивал Кондаков и еще группа администраторов. А так как к концертам Высоцкого имел отношение Янклович, то шла речь о его возможной причастности… Вот в чем суть дела. И я принял поручение».
А причем здесь Высоцкий? Дело в том, что администраторы утверждали, что все деньги они отдавали Высоцкому, а себе не брали ничего. Более того, в деле должна быть фотография надписи на стене тюрьмы (один администратор советует другому): «Вали все на Высоцкого. Ты был пьян. Он тебя вытащит».
И вот 5 или 6 января в Первой Градской появляется следователь по особо важным делам из Ижевска – Кравец. Он пытается допросить Янкловича и Абдулова.
В. Янклович: «Кравец зацепился за показания администраторов, а Володю и меня уже не слушал… А поскольку это якобы было хищение, то все было очень серьезно…
И вот Кравец вызывает меня из палаты на допрос, Сева звонит Высоцкому (мы с Севой в одной палате). Высоцкий с Вадимом Тумановым появляются через двадцать минут. Врываются в палату, где идет допрос! Мне Володя говорит:
– Возвращайся в палату!
Кравец:
– Владимир Семенович, что это такое?
Володя:
– А Вы, вообще, – давайте отсюда! Какое Вы имеете право допрашивать человека в больнице?! У Вас что – есть разрешение?
– Нет, но я его получу.
– Вот получите, тогда другое дело.
– А между прочим, Владимир Семенович, у меня есть санкция прокурора допросить и Вас…
– Что-о!? Да пошел ты…!»
То есть Высоцкий буквально выгнал следователя по особо важным делам. Всеволод Абдулов вспоминает об этом эпизоде более подробно и эмоционально:
«Кравец… Фигура типичная для тех времен. Ему важно не дело и не работа – важна собственная значимость… И внимание к тому невероятно важному делу, которое он совершает, – ведь будет спасена честь и финансовое благополучие страны!
Проходит час (допроса В. Янкловича), я начинаю скандалить, поднимаю врачей. Говорю, что у человека сотрясение мозга, что ему это вредно… Но врачи боятся. И тут заходит Володя с Вадимом. Я говорю:
– Володя, они там пытают Валеру!
– Где-е?
Дальше он несется туда, распахивает дверь… Мы с одним врачом отстаем, и когда прибываем в район событий, то видим… Володя Кравца гонит! От Высоцкого идет какая-то страшная сила, прямая волна, на гребне которой несется этот полковник! За ним – Володя и его рев!»
«На следующий день Кравец снова приходит в больницу, но уже в сопровождении московского человека и с разрешением на допрос в присутствии врача. Вместе с ним – полковник Сарычев из московского ОБХСС» (В. Янклович).
В.Абдулов: «Сарычев– бодрящийся, разыгрывающий из себя чекиста, рыцаря без страха и упрека… Попытка разговора со мной, – что-то очень нелицеприятное с моей стороны. Потом они берут Валеру и требуют у врачей какой-нибудь кабинет…»
Надо добавить, что Сарычев был не рядовой фигурой, он был заместителем начальника московского ОБХСС и «специализировался» на культуре… Вел дела артистов, певцов, художников… Итак, В. Янкловича допрашивают сразу двое следователей…
«Тогда Высоцкий поехал к начальнику следственного отдела прокуратуры Союза. (Вероятно, это был первый заместитель начальника Главного следственного управления МВД СССР В. П. Илларионов, консультант фильма «Место встречи изменить нельзя». – В. П.) Через десять минут – звонок в больницу. К телефону подходит московский полковник. Их обоих (его и ижевского следователя) вызывают к этому генералу. И когда их вызвали на ковер за противозаконные действия, то один из них сказал:
– Товарищ генерал! Вы знаете, в больнице Высоцкий козырял Вашим именем… Называя Вашу фамилию, грозил, что сгноит нас.
Чего на самом деле не было… Но они хотели скомпрометировать Высоцкого перед этим начальником, и тот потом не принял Володю…» (В. Янклович).
Итак, прямо в Первой Градской допрошены Абдулов и Янклович (и попытки новых допросов еще будут). Кравец ухватился за Высоцкого, потому что в деле был еще эпизод с несостоявшимися концертами, за которые В. В. получил деньги (такая была договоренность с администраторами), – это во-первых. А во-вторых, имя громкое…
«И дело Высоцкого он решил «дожать» во что бы то ни стало… Уезжая в Ижевск, Кравец «делает бумагу» о том, что Высоцкий спе– циально(!) разбил машину, чтобы укрыть в больнице свидетеля Янкловича. Свидетеля по делу, ведущемуся в Ижевске. Мы поднимаем на ноги всех своих знакомых, чтобы закрыть это дело… Но уже никто помочь не мог» (В. Янклович).
6 января Высоцкий играет Гамлета. В театре никто ничего не знает ни о следствиях, ни о полковниках и подполковниках. Высоцкий уже очень далек от своих бывших друзей по театру, которые потом написали о нем статьи и книги… Достаточно сказать, что в последние годы никто из них ни разу не бывал в его доме на Малой Грузинской, за исключением И. Бортника. Вообще – это большая и особая тема: статус В. В. в Театре на Таганке, – диапазон отношения к нему: от любви и восхищения до зависти и даже ненависти.
Но даже с женой Высоцкий не обсуждает эти проблемы. Позже Марина Влади заметит, что «мы эти темы не очень обсуждали, тогда у нас были другие сложности». А ведь было еще «харьковское» дело, летом 1979 года возникло дело о подделке билетов в Минске… Можете себе представить, сколько времени, нервов стоило это Высоцкому. Когда я сказал об этом Вадиму Ивановичу Туманову, он ответил: «Ты думаешь, Валера, только эти следствия мешали ему жить?! Ему портили кровь постоянно! Ему все в этой стране мешало жить».
7 января. Юрий Петрович Любимов подписывает заявление Высоцкого «о предоставлении ему творческого отпуска сроком на один год». То есть Высоцкий практически уходит из театра. В общем, В. В. давно говорил об уходе из театра, но это были только разговоры. Правда, в последнее время Высоцкий отказался от участия в нескольких спектаклях…
Ситуация осложняется личными отношениями В. В. и Любимова. У Высоцкого, конечно, были внутренние обязательства перед «шефом». В конце 1979 года (придется немного вернуться назад) у В. В. появляется реальная возможность «сделать свое кино». (Первая попытка– неделя работы вместо С. Говорухина на съемках фильма «Место встречи изменить нельзя» – была успешной.) На предложение Игоря Шевцова написать песни для фильма «Зеленый фургон» Высоцкий неожиданно отвечает: