Текст книги "Божественное вмешательство (СИ)"

Автор книги: Валерий Красников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Толстяк-коротышка, едва завидев меня, закричал:

–Центурион! Не проходи мимо! Ты найдешь тут лучшую в Этрурии еду!

Я подошел к прилавку, агитатор перешел на шепот:

– Если молодой центурион желает рабыню, могу предложить комнату.

– Я хочу смыть пот и пыль, а потом поесть в комнате и не это, – я указал на содержимое чанов, – а мясо, и подай лучшее вино, – в какую цену может обойтись такое удовольствие, я понятия не имел, но положил на прилавок серебряную монету и грозно добавил: – Быстро!

Корчмарь спрятался за прилавком, мне только и осталось, что снять шлем и взъерошить мокрые от пота волосы.

Волосатая лапа коротышки, вынырнув из под прилавка, загребла монету. Спустя мгновение показался довольный хозяин. Он дал мне увесистый мешок со сдачей, наверное, медной, (за одну серебряную монету в Этрурии перед римским владычеством давали приблизительно сто двадцать единиц в медяках) и пригласил во двор.

Чрезвычайно обрадованный ценой за предстоящее удовольствие, я воспользовался приглашением и, обойдя здание, оказался во внутреннем дворике. И без лишних разговоров попал в умелые руки дородной тетки. Она так ловко сняла с меня доспехи, а за ними и набедренную повязку, что протестовать было неуместно. Присев на лавку, стал снимать калиги сам.

Чувствую, что-то прохладное растекается по моей спине и рукам. Попробовал пальцем, вроде оливковое масло.

Тетка оказалась немой, но очень сильной и настойчивой. Натерев меня маслом, уложила на лавку и стала разминать плечи и руки, потом спину и ноги. Мне понравилось так, что от приступа расслабона потянуло в сон.

После массажа еще полчаса немая деревянной палочкой соскребала с меня масло и грязь. Потом пришел черед натирания каким-то мыльным раствором из миски (Лат. sapo -мыло, произошло от названия горы Сапо в древнем Риме, где совершались жертвоприношения богам. Животный жир, выделяющийся при сжигании жертвы, скапливался и смешивался с древесной золой костра. Полученная масса смывалась дождем в глинистый грунт берега реки Тибр, где жители стирали белье. Наблюдательность человека не упустила того факта, что благодаря этой смеси одежда отстирывалась гораздо легче). Мыло пахло розами и жасмином.

Смыв пену, рабыня подала чистую повязку и принялась за стирку рубахи и штанов. Намотав на себя римские труселя, решил отблагодарить тетку за старания медяком. Та монетку приняла с улыбкой и, спрятав за щеку, продолжила стирку.

Надев калиги, я решил спрятаться куда-нибудь от палящего солнца. Тут появился хозяин и пригласил войти в дом.

Маленькая комнатка, где мне накрыли столик, располагалась сразу за кухней, выходившей на улицу. Где спал сам хозяин и его рабы я так и не понял. Увидев же огромный кусок мяса на блюде, тут же позабыл обо всем на свете.

Утолив голод, прилично выпил вина. Хоть и старался разбавлять его водой, все равно, быстро захмелев, уснул.

Разбудила меня немая рабыня. Показав на выстиранную одежду и очищенные от пыли доспехи, стала размахивать руками, мол, давай, пора.

Надев все на себя, вышел на улицу. "А все-таки плохо жить без часов. Сколько я проспал? Может, час, может, три. Одно утешает – солнце еще не село, значит – не опоздал".

В моих планах на сегодня непростое знакомство с личным составом двенадцатой манипулы. Да не оставит меня Небесный покровитель.

Глава 3

Мои Небесные покровители снова напомнили о себе. Так, мелочью – центурион Мариус, споткнувшись на ровном месте, сломал ногу.

Я стою перед двенадцатой манипулой, построившейся перед казармой, и вижу унылые лица легионеров. Считаю про себя людей. Их в строю – сто восемьдесят два.

Объясняю, что строиться в линию нужно по росту.

Не понимают, но построились. Командую: "На первый-третий рассчитайсь!" – Снова не понимают.

Объясняю. "В три линии становись!" – Не понимают, но в глазах у многих появился интерес.

Показываю, как первые номера выходят вперед, вторые – остаются на месте, а третьи – становятся за вторыми. Легионеры в восторге, им это нравиться.

Тренируем построение в две и четыре линии, шагаем в строю. Когда вокруг нас стали появляться солдаты из других манипул, тренировку пришлось прекратить и отправить легионеров в казарму.

Выставив на входе часового, говорю, мол, очень важно до состязаний ко дню Меркурия все тренировки держать в тайне. Вижу, что бойцы заинтригованы. Зову Септимуса Помпу. Спрашиваю:

– Септимус, как можно было победить первую манипулу?

Стоит по стойке "смирно", думает.

– Мы нарушили строй и попали под град пила.

– Но до этого вас здорово встретили!

– Да, это так, но нас ведь было больше!

– Именно поэтому вы и нарушили строй. Побеждают не числом, а умением, – помоему, Суворов сказал, но мне пригодилось.

Столь красноречивая речь еще больше, чем строевые упражнения подняла мой авторитет. Легионеры столпились вокруг. Кое-кто залез на лежаки, чтобы лучше видеть и слышать.

Я вынул из ножен гладиус и стал рисовать на песке три линии в атаке и обороне:

– Вот мы, а вот противник. Вам не нужно было бежать. Первая и вторая линия могли бы атаковать, держа между собой короткую дистанцию. И, забросав пила первую линию противника, полностью уничтожить его и снова занять позицию в две линии с прежней дистанцией на случай встречной атаки. То есть перейти в пассивную оборону. Если бы в этот момент вторая линия противника стала метать дротики, вот тогда нужно было бы бежать на них, удерживая скутумы как можно дальше от тела, прикрывая голову и туловище. В настоящем бою пилум пробъет скутум! Втора линия тогда спокойно бы смогла собрать с земли пила и поддержать атаку первой.

Я замолчал, народ вокруг стал живо обсуждать услышанное. Септимус, перекрикивая шум, спросил:

– Командир, так на Меркурии попробуем победить именно так?

– Нет, Септимус. К такой тактике они готовы. Мы победим по-другому, – тишина вокруг требовала немедленного ответа. Рисуя гладиусом на песке, я продолжил: – Мы научимся перестраиваться на ходу. Начнем в три линии. Сблизившись с противником, перестроимся в клин. Прорежем их манипулу до третей линии и станем в компактное каре. Таким маневром мы выполним задачу – займем холм. А если нас захотят атаковать, что же. Пусть попробуют. У нас есть неделя для тренировок.

Легионеры радовались как дети, словно они уже одержали победу. Была бы возможность, они побежали бы на тренировку прямо сейчас. Но мы в полном составе отправились на ужин.

Местная кухня располагалась за линией казарм под деревянным навесом с соломенной крышей. Каждый легионер получил миску с кашей, кусок ветчины и лепешку. Вокруг меня заняли места на лавках легионеры контуберния Септимуса. "Вот и персональная охрана", – подумалось почему-то. Заметив, как Септимус осматривается, решил: "Точно, этот теперь всегда будет присматривать за мной. Хорошо бы продвинуть его на центуриона".

Я толкнул его чуть-чуть и тихо сказал:

– Завтра, со звуками буцины, уйдем к Тибру на весь день. Хорошо бы взять для манипулы еду.

– Хорошо, командир. Я позабочусь об этом, – Септимусу и поручение и мой доверительный тон явно пришлись по сердцу.

– У меня есть в городе кое-какие дела. В мое отсутствие командовать манипулой поручаю тебе. Справишься? – Септимус попытался встать, я еле-еле усадил его назад. – Начинай прямо сейчас.

– Слушаюсь, командир.

По-английски покинув солдат манипулы, удалился в свою конуру. Все неплохо складывалось. Я решил как следует выспаться.

На лежаке лежали выстиранные тога и плащ. Спрятав одежду в сундук, я приготовил для Камелии медяк покрупнее. Положил его на столик, чтобы вдруг не забыть, и с наслаждением вытянулся на лежаке.

То ли оттого, что поспал в термополии, то ли от духоты в каморке, но сон не приходил. А вот мысли сами по себе шли нескончаемым потоком. "Повезло мне. Слава Богам! Определенно имею перспективы!" – отрывочные, сопровождающиеся образами мысли быстро утомили. Желание поспать улетучилось, и я направил мысленный поток в практическое русло.

"Итак, Спуриний рассказывал, что около ста лет назад галлы сожгли Рим. Когда это случилось в моем мире? В триста девяностом году до нашей эры. Помню точно, где-то читал. Предположу, что сейчас конец двухсотых годов. Рим в моей реальности на пороге войны с греками под предводительством эпирского Пирра. Если учесть, что италики представляют для Этрурии большую, чем галлы, угрозу, то война в любом случае будет вестись на южном направлении. И если этруски добьются успеха в противостоянии с италиками, то колонии греков на южном побережье полуострова вполне могут и в этой реальности призвать войска из метрополии. При случае нужно раздобыть информацию о геополитической ситуации в этой части мира: Если Пирр существует, то сейчас он грабит Македонию. А если и нет в этой реальности такого полководца, но распри в Македонии есть – все равно нужно быть готовым именно к такому развитию событий в ближайшем будущем. Поскольку именно за счет побед в Македонии произошло усиление Пирра и раскрылись его полководческие таланты", – никакого толкового плана собственных действий от этих рассуждений я не составил, но хаос в голове упорядочился. Я уснул.

Утро выдалось пасмурным. Сильный северный ветер с воем проникал через щели в мои апартаменты. Он разбудил меня раньше сигнала буцинатора. Достав галльский плащ, я с удовольствием надел его.

С первыми звуками буцины я вошел в барак к солдатам манипулы.

Суетливости в действиях солдат я не обнаружил. Каждый из них, приблизившись, приветствовал, но не намеренно: кто-то умывался у больших бочек, стоящих у стен, кто-то одевался.

Минут через двадцать манипула в полном составе построилась у казармы. Септимус Помпа, указав на мешки у ног легионеров, сообщил, что тренироваться солдаты смогут до самого вечера. Стуча гвоздями на подошвах калиг о камни мостовой, манипула направилась к южным воротам.

День пролетел в строевых маневрах и запомнился затянувшимся обедом. Я узнал о возвышении Македонии. Похоже, я нахожусь в историческом прошлом Земли: Александр Великий стал действующим лицом на мировой арене лет пятьдесят назад. Империя состоялась и, после смерти Александра, распалась на сатрапии, независимые нынче от метрополии. А там сейчас, в Македонии, идет нешуточная борьба за престол. И в победители пророчат Диметрия.

К вечеру я едва переставлял ноги. Скутум норовил выпасть из дрожащих от напряжения рук. Как был, в доспехах, накрывшись плащом, едва голова коснулась лежака, крепко уснул.

* * *

Неделя пролетела быстро. Результатом тренировок я был доволен. Сегодня день Марса (вторник). Не многие так называют этот день. Выходцы из провинции произносят имя Бога войны на этрусский манер – Марис. Поскольку завтра меня и манипулу ожидало серьезное испытание, я решил закончить учения к обеду и дать солдатам отдохнуть.

Половиной манипулы командовал я, другой – Септимус. Мы вяло атаковали друг друга, в основном, уделяя внимание построениям и положению щитов в руках легионеров. Вдруг Септимус и десяток крепких парней с его стороны, "взлетев" в воздух, перепрыгнули первую линию моей центурии и оказались за спиной солдат. Септимус не смог скрыть довольной улыбки:

– Командир, так атакуют галлы. Что можно придумать против такой атаки?

Решение пришло само собой. Я вспомнил римскую черепаху. Объяснил, как все должно выглядеть. Центурии с азартом, словно соревнуясь, предпринимали попытки сформировать из щитов панцирь черепахи.

Я с разбегу прыгал на щиты сверху. Когда смог спокойно прогуливаться по площадке, пригласил присоединиться Септимуса Помпу. Щиты под нашими ногами даже не играли. В тот момент я поверил, что черепаха римлян выдерживала вола, запряженного в телегу. Правда, колоть из-под щитов у наших солдат не очень получалось, да и двигаться центурии не могли – панцирь из щитов сразу "ломался". Но после достигнутого за неделю результата ни у кого не возникло сомнений, что и эта наука будет освоена. Всего-то – научиться всегда ходить в ногу.

После обеда я оправился в термополий. Рубаха и штаны затвердели от соленого пота, да и выкупаться по-человечески не мешало. Там меня узнали, и это посещение один в один повторило предыдущее.

Чистый и сытый я вернулся в казармы под вечер. У моей конуры скучал Спуриний и три раба.

– Приветствую, отец, – я искренне обрадовался, увидев Спуриния, и немного расстроился, почувствовав легкую неприязнь в его взгляде.

– Приветствую, – пробурчал он в ответ и, указав рукой в направлении города, добавил: – Пройдемся.

Мы молча, мы вышли за границы лагеря. Остановившись у лавки медника, он, цедя слова, зашипел:

– Что ты себе позволяешь! Явился пьяным как галл к консулу, – я хотел возразить, но сенатор не дал мне такой возможности, – Ничего не говори! Я знаю, это правда. Тот мальчишка, что пригнал от тебя коней, тоже сказал, что ты был пьян! – сенатор замолчал.

– Да, возможно, я был пьян. Мне пришлось убить трех галлов. После этого кусок в горло не лез, и пил я только вино. Пьяным себя не чувствовал.

–Ты убил трех галлов? – Спуриний взял меня за плечи и пристально посмотрел в глаза.

Не отводя взгляда, я твердо произнес:

– Да. Я убил трех галлов. А их коней отправил в твое имение. Вот на мне плащ одного из них.

Неприязнь сенатора сменилась какой-то нервной озабоченностью, он рывком сорвал с меня плащ, поломав булавку, и бросил его рабу.

– Если кто-нибудь узнает об этом, у нас могут быть серьезные проблемы. Какие у тебя шансы победить завтра в состязании?

– Я кое-что приготовил, чтобы не только удивить, но и победить, – самодовольно ответил я.

– Хорошо бы. Консул, увидев, в каком состоянии ты явился к нему, решил тебя наказать, а заодно и должок мне вернуть. Я полагал, что оба дела ему выгорели. Если завтра сможешь победить, все будет хорошо. Дочь за тебя заступалась. Это от нее, – он дал рабам знак, те достали из мешка посеребренный панцирь, поножи и красный плащ, даже лучше, чем галльский. – Честь нашей семьи в твоих руках. Не забывай об этом.

Услышав о том, что Спуриния заступалась за меня, понятное дело решил, что она тут, в Этрурии, с отцом. Уже представил себе, что смогу провести эту ночь с ней. Но папаша решил иначе. Сухо попрощавшись, он удалился.

* * *

Консул оказался еще той сволочью – весь холм, на котором расположилась ставка, был заполнен гражданами Этрурии. И на повестке дня было только одно состязание – между первой и двенадцатой манипулами.

Оба легиона Этрурии выстроились ниже холма.

Первая манипула ушла на позиции первой – понятное дело. И народ на холме, и легионеры кричали ей приветствия. Вторыми под свист пошли мы.

Мои ребята разозлились. Это хорошо: в бою такое настроение не помеха.

Походной колонной мы вышли между холмами и остановились. В новом панцире и алом плаще я стал перед строем и толкнул речь:

– Солдаты первой центурии уже радовались победе. Мы – нет! Я видел, чему вы научились за эти дни. Верю – сегодня мы победим!

Новобранцы застучали пилумами по щитам. Шум на холме поутих.

Командую:

– В одну шеренгу становись!

Красиво, без суеты, походная колонна рассыпалась, перестроившись в одну шеренгу по центуриям.

– Центурии! На первый третий, расчитайсь!

Вокруг стало так тихо, что счет "первый", "второй", "третий" слышался очень хорошо, летя над холмами.

"Пусть задумаются, чем это мы занимаемся", – не без ехидства подумал я.

– В три шеренги становись!

Как на тренировке! Стали.

– Первая центурия – на пра-во! Вторая центурия – на ле-во! Шагом марш!

Стою, смотрю. Когда центурии разошлись шагов на пятьдесят, кричу:

– Стой!

Остановились и уже без команды развернулись фронтом к противнику. Это мы так договорились.

Я побежал к своей центурии и стал в строй.

Стоим уже минут пятнадцать. Наверное, в ставке до сих пор не поняли, что строиться привычным для них образом мы не собираемся. Проходит еще минут пять. Звучит буцина. Командую:

– Шагом марш!

Слышу команду Септимуса. Идем в атаку двумя центуриями в плотном строю. Первая манипула стоит спокойно на холме. Разве что вторая линия подтянулась шагов на двадцать. Интересно, о чем они сейчас думают?

Решаю, пора. Громко кричу:

–Клин!

Септимус, молодчага, дублирует. Перехожу на бег, выставив вперед щит. Чувствую удар тяжелого дротика. Останавливаюсь на мгновение, отбросив скутум. Изготавливаю пилум к броску. Мое место занимает первый справа.

До линии обороняющейся манипулы не больше десяти шагов. Вижу растерянность на лицах легионеров. Мечу пилум, кричу: "Барр-а-а-а!" – крик подхватывает вся центурия. Сшиблись. Прошили первую линию сразу. Перед второй изрядно щитов потеряли, но и сами дротиками выбили приличную брешь. Триарии ощетинились длинными хастами – поздно. Мы их забросали не хуже, чем получили сами в первом состязании. Холм наш!

Кричу: "Черепаха!" – перестраиваемся, по ходу поднимая щиты противника с земли. Сквозь щель между скутумами вижу, что у Септимуса все хорошо. Он тоже строит "черепаху". Стали. Замерли.

Я в полной мере насладился победой, видя, как тупят центурионы первой. Почти вечность для любого боя они строили солдат в линии спина к спине, готовя атаку на "черепах". Ну-ну! Побежали, наконец. Попрыгали, сверху проверив на прочность панцирь "черепахи". Смельчаки, получив удары пила по ногам, скатились на землю.

Хотел бы я посмотреть на бой со стороны!

Волна атакующих легионеров первой откатилась, по скутумам застучали затупленные наконечники дротиков.

Кричу:

– В атаку!

Снимаем "крышу", метаем в противника пила сами. У нас их еще много.

Противник отступает. Командую: "Вперед!" – идем в атаку.

Кто со скутумом, выстраиваются впереди. Вторая линия подбирает с земли пила, тут же отправляя их в полет навстречу противнику. Трубит буцинатор. Состязание окончено.

С холма спустился всадник.

– Центурионы двенадцатой к консулу, – Тит улыбнулся мне и, приветствуя, махнул рукой.

Подошел центурион первой, мужик лет сорока. Через всю правую щеку ветерана к подбородку тянулся рваный шрам. Сняв шлем, он спросил:

– Что это было?

– "Черепаха", – ответил я.

– Первый раз вижу такие маневры! Где научился?

– Приходи в гости, расскажу, – пришлось пригласить, а то консул ждать не любит.

– Гней Публий, старший центурион первой манипулы второго легиона. Я приду.

– Алексиус Спурина. Буду рад, – отвязавшись от любопытного Гнея, я скомандовал построение в походную колону. Подошел сияющий Септимус.

– Мы победили, командир.

– Да, Септимус. Нас вызывает консул. Держись молодцом, не робей.

* * *

Никогда не был участником триумфа. Внимание толпы мне понравилось. Откуда-то стало известно мое имя. Пока мы с Септимусом поднимались на холм, в ставку, толпа скандировала:

– Слава, Алексиусу!

Консул – само радушие. Вручил браслет "За победу". Позже я узнал, что такой награды удостаиваются командиры, выигравшие сражение. Септимус Помпа стал центурионом двенадцатой манипулы.

После торжественного вручения награды, ко мне подошел Спуриний. Короткое "Горжусь тобой" услышать было приятно. Он не дал мне вернуться к манипуле. Я верхом, а сенатор на носилках отправились в город. Один из рабов был отослан вперед, чтобы в доме готовились к празднику.

Вообще от запланированных на сегодня торжеств я уже маялся головной болью. Вечером консул созвал к себе полгорода отпраздновать, дословно, "великую победу всего лишь в состязании, которая, несомненно, принесет Этрурии много славных побед в войне". Такую речь он толкнул, вручая мне награду.

Я ехал шагом, держась сбоку от паланкина Спуриния. Всю дорогу старик пытался слить на меня эмоции, пережитые им во время состязания:

– Когда я увидел, что ты так бездарно построил манипулу, мне стало очень стыдно. Нет, совсем не от насмешек консула, трибунов и прочих завистников. Мне стало стыдно, что я так ошибся в тебе. Прости мой стыд, – при этом старик умудрился пустить слезу. – Но тогда я подумал и о том, что перестроение походной колоны в позицию для атаки выглядело просто потрясающе! А вот когда твои центурии ринулись в атаку, уже никто не смеялся. Ха! Они стали понимать твой замысел. Ты пробился на холм и Прастиний уже был готов дать отмашку буцинатору, но твои центурии снова перестроились и полностью скрылись за скутумами! Жаль, что ты не мог видеть того, что творилось на холме. Скачки на ипподроме не смогли бы сравниться с тем, что ты устроил. Кое-кто даже принимал ставки, что твоя глупая затея сведет на нет успешную атаку на холм. И я не верил глазам, когда видел тщетность попыток первой центурии разрушить это нагромождение из скутумов. Зато как было приятно моему сердцу поспешное решение о прекращении состязания, принятое консулом для того, чтобы спасти любимую манипулу от полного разгрома. И кем? Мальчишкой-пьяницей, женившемся на ведьме Спуринии!

Тут он, видно, понял, что сказал лишнее, и рассыпался в похвалах. Запомнить выражения вроде сравнения с Тином (этрусское божество, римский Юпитер, греческий Зевс) летящим с небес в окружении манны (этрусские злые демоны) на врага, было для меня уж слишком сложно. Я понял, что в искусстве оратора мне Сенатора не обойти никогда.

Дом Спуриния по меркам нашего времени находился в элитном районе. Аккурат у форума. Правда, с поместьем его и сравнивать не стоило: так себе, очень маленький домик с пятью комнатами и пристройкой – кухней. Там же, на кухне, ютились и рабы.

Зато обед выдался славным: никакого бобового супа. Стол ломился от мясных блюд: было все от ветчины до запеченных уток. Только жаль, аппетит у меня пропал. Едва увидел Спуринию, все мысли – только о ней. Знал бы Тит, как я ее хочу! Небось, до сих пор вруном и импотентом меня считает.

Трапезничая, Спуриний повторил почти слово в слово все, что я уже слышал по дороге в город. Спуриния совершенно искренне вздыхала и охала, прижимая ладошки то к груди, то к очаровательной головке.

Как только сенатор, выразив желание вздремнуть, покинул нас, я не сдержался. И хотя моя страсть скоро иссякла, но Спуриния выглядела довольной.

Мы выпили немного вина и отправились в балинеи. Бассейн не грели, а как по мне, то в такой жаркий день хотелось бы водичку попрохладней.

Наверное, в тот момент и появилась причина, по которой круто изменилась так хорошо наладившаяся жизнь. Спуриния расслабившись на моем плече, промурлыкала на ушко:

– Слава Богам, что помогли тебе победить в состязании.

На что я, справедливо обидевшись, ответил:

– Нет, дорогая. Боги тут не причем. Я сам все придумал и осуществил.