Текст книги "Вечное невозвращение"

Автор книги: Валерий Губин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Как-то после одной такой прогулки он вечером пожаловался на сердце. Она забеспокоилась, сделала ему настой пустырника, напоила валерьянкой и, укутав одеялом, прилегла с краю. Она не шевелилась всю ночь, стараясь его не беспокоить. Он быстро заснул, но под утро вдруг стал бормотать какие-то непонятные ей слова. Она осторожно погладила его по голове, он затих, и тогда она, наконец, тоже погрузилась в сон.

Проснулась она как бы от сильного толчка. Он лежал, как всегда, неподвижно на спине, но в лице его появилось что-то непонятное и жуткое. Она прикоснулась к его лбу и мгновенно отдернула руку – лоб был ледяной. Она вскочила, легонько потрясла его, попробовала пульс, потом вскрикнула и заметалась по комнате. Он был мертв. Он умер часа два назад, когда она спала. На его лице застыла еле заметная гримаса боли – сердце не выдержало и остановилось. Он, видимо, даже не проснулся.

Она мучительно соображала, что ей делать. Вызвать скорую? Но тогда его заберут, совсем заберут и она его больше не увидит. Кто она ему – чужой человек. Нужно срочно что-то делать. Но она два или три часа просидела не двигаясь, глядя на него и гладя ему руку с резко вздувшимися венами. Потом с трудом поднялась, взяла его одежду – ни документов, ни денег, ни бумаг. Она попыталась вспомнить фамилии его друзей, с которыми они встречались, но никаких фамилий он не называл.

“Не отдам, никому не отдам, – решила она наконец. – Пусть хоть после смерти он будет мой, только мой. Да ему в последние дни никто и не нужен был, кроме меня”.

Она раздела его, перенесла на стол, обмыла. Она делала все как во сне. В комнате было сумрачно, и только его лицо оставалось необычайно ясным и бледным, видимым ей во всех деталях. Только лицо она и видела, надевая на него чистую, выстиранную ею рубаху, застегивая на нем его прекрасный пиджак, который ей так нравился. Она не плакала. Внутри было отчаянно холодно – так холодно, что слезы, наверное, замерзли, а в горле постоянно сильно першило. Закончив, она села у стола, прижалась щекой к его руке и так сидела неподвижно до тех пор, пока совсем не стемнело.

Потом она расстелила на полу ковер, перенесла его туда, достала с антресолей бог весть с каких времен хранившуюся там лопату, свернула ковер, оделась, стараясь не думать, хватит ли у нее сил. Но сил хватило: то ли он был такой легкий, то ли отчаяние не позволило ей проявить слабость. Она вынесла свернутый ковер, положила на скамейку у парадного и вышла на мокрую мостовую ловить машину. Она помнила: недалеко до поворота на Орехово, метров триста в глубь леса, есть заброшенное кладбище, давно уже не охраняемое и никому не нужное. Машины, не останавливаясь, проносились мимо. Она стояла около часа с поднятой рукой и чувствовала, как вода течет ей за обшлаг, как намокает рукав и все пальто становится тяжелым и плотным. Наконец рядом с ней притормозил какой-то фургон.

– Тебе куда, тетка? – высунулся из кабины водитель.

– Мне в сторону Владимира, только я с вещами.

– Носит вас черт на ночь глядя, – проворчал тот, но вылез, открыл дверь фургона, помог ей втащить рулон в кузов.

– И что ты там наложила? Такая тяжесть?

Она не ответила. Он махнул рукой:

– Иди садись в кабину, вымокла вся!

Они ехали долго, час или два. По сторонам дороги стоял темный лес, дождь летел параллельно земле и бил в стекло крупными блестящими каплями. Ей казалось, что они не едут на машине, а летят среди звезд и те расступаются перед ними.

“Только бы не проехать”, – вдруг испугалась она, но в это же мгновение шофер затормозил.

– Дальше мне налево, так что выходи здесь, может, поймаешь еще машину.

– Да, да, конечно, спасибо вам! – она совала ему какие-то смятые деньги.

– А может, поедем до Орехова, что ты тут со своим ковром ночью делать будешь? Утром доберешься.

– Нет, нет, мне надо сегодня. Я доберусь, ничего со мной не случится, – она испугалась: вдруг он не послушается и увезет ее в город.

– Ну, как знаешь.

Они вдвоем вынесли ковер, положили его на обочину. Машина фыркнула и исчезла за стеной дождя. Еще несколько мгновений был виден красный огонек, затем он пропал и все погрузилось во тьму.

Она в нерешительности простояла несколько минут, пока глаза не привыкли ко мраку, а потом заметила, что вовсе не так уж темно, как казалось из кабины. Лес начинался сразу за дорожным рвом. Она подняла ковер, прижала его к груди и смело, как в пропасть, шагнула под деревья. Долго шла между редкими соснами по усыпанной иголками земле, и каждое следующее, едва видимое во тьме, дерево казалось ей стоящим человеком. Она ужасно боялась и даже временами скулила от страха, но все шла и шла вглубь, уверенная, что идет правильно. Наконец силы ее иссякли, она почти бросила рулон и опустилась возле него на колени прямо в мокрый мох, дожидаясь, когда вернется дыхание, – и тут увидела замшелые покосившиеся кресты и сломанные могильные загородки. Дождь кончился, немного, самую малость посветлело. Она даже видела стоявшую вдалеке меж сосен одинокую березу. Достав лопату, она долго и неумело копала. Опять выбилась из сил, сняла пальто, снова копала и плакала – не от горя, а от бессилия. Земля подавалась плохо, все время приходилось перерубать мелкие корни. Наконец, отбросив лопату, она стала выбирать землю горстями.

Потом развернула ковер, села рядом с телом. Его лицо было таким бледным и так хорошо видным в темноте, что, казалось, кто-то подсвечивал его изнутри. Она не помнила, сколько просидела так, а когда очнулась, увидела, что уже заметно светает. Серые тени пролегли от деревьев, и одинокая береза будто бы приблизилась к ним. Она поцеловала его в лоб, снова завернула в ковер, перетащила в неглубокую и очень узкую яму, стала засыпать – сначала руками, потом вспомнила о лопате. Насыпав небольшой холмик, она легла на него грудью, раскинув руки, и опять впала в забытье…

К дороге она шла очень долго и все удивлялась, какое расстояние сумела пронести свою ношу. На шоссе было пустынно в этот ранний час. Она в полудреме медленно пошла по краю, не зная, правильно ли идет, в какой стороне Москва. Из оцепенения ее вывел шум мотора за спиной. Она бросилась на середину – и тут же услышала визг тормозов. Обернулась. Огромный синий самосвал стоял в трех метрах от нее, а выскочивший шофер злобно кричал:

– Тебе что, жить надоело?

Она повернулась и пошла к машине. Он продолжал еще что-то кричать, но, увидев ее лицо, вдруг замолчал, а потом вежливо спросил:

– Вам до Москвы?

Она кивнула.

– Садитесь, у меня тепло, сразу согреетесь.

В кабине действительно было тепло, негромко играло радио и пахло кожей от новой обивки сиденья. Она молчала, тупо глядя перед собой на мокрую дорогу, и чувствовала, что шофер – молодой парень – все время с интересом посматривает на нее.

– У вас какое-то несчастье? – наконец спросил он.

Она кивнула и полезла за платком.

– Странно, что и у таких красивых женщин бывают несчастья.

Она враждебно посмотрела на него. Но парень даже не улыбался.

– Да, – вздохнула она, – сейчас я особенно красива.

– Не знаю, может, сейчас и особенно, только вот щека у вас землей испачкана, вытрите. – Он повернул к ней зеркало.

Она взглянула на себя, и у нее бешено забилось сердце: это было ее лицо, и все-таки это была не она! На нее смотрела очень красивая, невероятно красивая женщина со слегка испачканной землею левой щекой.

Белая карета

Павел Филин подписал контракт на два года на планету Глоб III смотрителем маяков. Обязанности минимальные: следить за работой двух космических маяков, которые обслуживали оживленную трассу от Перельмутера до Брегеля. Единственное неудобство – маяки расположены в десяти километрах друг от друга, и два раза в неделю он должен был ходить пешком по берегу океана от одного к другому. А когда получал аванс, то удивился огромной сумме.

– Понимаешь, – немного помявшись, сказал командир дивизиона, – планета сложная. Двое последних смотрителей вернулись с расстроенной психикой, один до сих пор лечится.

– А что там такое?

– Точно никто не знает. Никаких аборигенов, никаких животных нет, только растительный мир. Но сама планета как будто живая, все время пытается вступить в контакт, заговаривает, всякие фантомы создает, привидения. Все это совершенно безопасно, но на психику действует.

– Не поеду!

– Больше некому. Ты у нас самый устойчивый, как показали тесты. И самый покладистый. Может быть, договоришься с ней?

– С кем?

– С планетой, черт ее дери!

По пути на планету Павел вспоминал все, что знал о привидениях и о заговорах против них. В голову лезли всякие черти, вурдалаки, вампиры, мертвецы в белых саванах, но никаких заговоров он, конечно, не вспомнил.

Уже в третий раз Павел шагал по берегу моря к дальнему маяку, шел по мокрому песку, по самому краешку у воды, и чувствовал, как и в первый, что на него все время кто-то смотрит, изучающе смотрит. Сначала было неприятно, но потом он привык, заставил себя не обращать внимания. В этот день было много работы и вышел он поздно. Снял показания приборов, посидел на ступеньках станции, покурил и решил идти обратно. Местное солнце уже висело над самой водой, скоро должно было стемнеть, но Павлу не хотелось ночевать здесь, на первом маяке у него был прекрасно оборудованный домик, а тут ничего, кроме раскладушки. Правда, в темноте он еще ни разу не ходил, это несколько тревожило, но он все же решился.

Стемнело. Полоска белого песка у воды была видна хорошо, и Павел шел довольно быстро. Примерно на половине пути он почувствовал, что кто-то за ним идет. Резко повернулся – никого. Двинулся дальше, но отчетливо услышал шаги сзади: кто-то шел тяжело, словно нес большой груз, и громко сопел. Вновь обернулся – опять никого.

“Начинается! Несколько дней присматривалась ко мне, а теперь решила порезвиться. Ну и пусть, я больше оборачиваться не буду!”

Так он и двигался в чьем-то сопровождении. Сопящий сзади шел так близко, что Павел чувствовал его дыхание на затылке. Один раз – он уже подходил в дому, даже показалось, что его толкнули в спину и кто-то скороговоркой будто бы пробормотал извинение. Он бросился вперед и захлопнул за собой дверь.

“Да нет, все это мерещится от одиночества, – думал он, вытирая пот со лба. – Я уже неделю тут совсем один”.

Проснулся Павел от жутких криков:

– Помогите! Тону! Помогите!

Он бросился к дверям, дернул за ручку, но вдруг остановился:

“Никто не может здесь орать человеческим голосом. Нет здесь никого!”.

Он снова лег, но крики продолжались. Павел накрылся с головой одеялом, полежал так минут десять, прислушиваясь. Кричали с той же равномерностью, однако под одеялом было не так страшно. Потом стали кричать что-то другое. Он сдернул одеяло и услышал:

– Филин! Филин, помоги утопающему! Помоги утопающему, лентяй! Тебе бы все спать!

Павел выскочил наружу и заорал прямо в темный невидимый океан:

– Послушайте! Перестаньте хулиганить! Дайте же поспать!

Тут вышла луна, и Павел увидел, как прямо на лунной дорожке встает из воды кто-то огромный, неуклюжий, и идет прямо к нему. У Павла забилось сердце.

Существо вышло на берег и заревело страшным голосом:

– Поднимите мне веки! Не вижу!

“Да это же Вий, черт бы его побрал! Откуда он здесь взялся?”

Вий снова заревел про веки, но никто не кинулся к нему. Павел плюнул в его сторону и хлопнул дверью. Заснуть удалось только положив на ухо подушку, но даже сквозь нее он слышал, как Вий время от времени взревывал, словно тракторный пускатель, и все повторял одно и то же.

Павел спал чуть не до полудня, встал в прекрасном настроении и, уже завтракая, вспомнил о ночных событиях. Осторожно подошел к дверям, выглянул наружу. Пустынный океан блестел в свете солнца, песок перед домом был девственно чист, никаких следов.

– Привидения и не оставляют следов, – сказал он себе вслух.

Он вышел на берег, набрать воды для умывальника и, возвращаясь увидел прибитый к дверям большой лист бумаги, на котором корявым детским почерком было написано:

Филин! Покайся публично!

– Чертовщина! – Павел сорвал лист, скомкал и бросил. Ветер подхватил его и быстро понес вдоль берега.

В тот день Павел больше не выходил, а приводил в порядок дневник смотрителя и проверял работу передатчика.

На следующее утро он опять услышал голоса и выглянул: за столиком во дворе сидели трое, по виду пираты, у одного повязка на глазу, и играли в карты, страшно ругаясь. Увидев Павла, тот, что с повязкой, явно Долговязый Сильвер, махнул ему рукой.

– Если у вас есть деньги, сэр, или золото, присоединяйтесь к нам!

Павел присоединяться не стал, закрыл дверь на ключ, достал инструменты, отломал от нижней перекладины стола доску и начал выпиливать себе оружие. Через два часа был готов пистолет, хороший большой пистолет, типа парабеллума. Павел даже покрасил его для убедительности черным фломастером. В окно он увидел, что пираты еще играют, распахнул дверь и заорал:

– Убирайтесь отсюда, или я буду стрелять!

Сильвер поднялся и, хромая на деревянной ноге, пошел прямо на него. В руках у него был огромный нож.

– Я предупреждаю! – Павел вынул пистолет из-за спины.

– Разве такой штукой стреляют? – осклабился Сильвер, перехватывая нож за лезвие, чтобы метнуть его в Павла. Тот, не целясь, от пояса, два раза выстрелил, то есть издал губами звуки, напоминающие выстрелы. Сильвер, схватившись рукой за живот, повалился на землю. Пираты открыли ответный огонь. Павел, бросившись в траву, пополз вдоль стены. Пули врезались в стену рядом с ним, осыпая крошками пластика.

“Что это значит, черт возьми! Они же палят по-настоящему!”

Павел вскочил и побежал к маяку, стреляя на ходу. Одна пуля просвистела у него над самым ухом. Захлопнув железную дверь аппаратной, он почувствовал себя в безопасности. В верхнюю щель он видел, как пираты тащили за ноги бедного Сильвера.

– Кажется, я его ранил. – Павел с гордостью посмотрел на свой пистолет.

Но тут в дверь забарабанили.

– Открывайте, сэр, или вам будет хуже!

– Что вам нужно от меня?

– Золото.

– Нет у меня никакого золота!

– Сильвер сказал, что есть. В доме мы его не нашли, значит, оно у вас тут. Открывайте, а то хуже будет!

Павел, не отвечая, занялся поисками чего-нибудь деревянного. Надо было делать новое, более мощное оружие. Но ничего деревянного не было, пришлось отламывать толстый пластик от пульта и делать из него автомат. Пластик плохо резался, и автомат получился уродливым.

“Ничего, сойдет. Они и такого не видели”.

– Эй, сэр, если не откроете через пять минут, мы начинаем обстрел!

– Из чего же вы будете стрелять?

– Посмотрите на океан!

Павел снова залез на стул, глянул в верхнюю щель и глаза у него полезли на лоб: из-за ближнего мыса выходил фрегат, весь в белоснежных парусах и с пиратским флагом на грот-мачте. Затем рявкнула пушка, противно засвистело ядро и грохнуло в стену рядом с дверью.

– Эй, вы с ума сошли, вы мне весь маяк разломаете!

– Сдавайтесь!

– Дайте мне час времени, и я отдам вам все золото.

– Хорошо, мы ждем, но не больше часа.

Павел бросился к передатчику. Через полчаса ему удалось соединиться с дивизионом.

– А, это ты, Филин! – услышал он голос командира, – ну что у тебя?

– Плохо дело! Пираты напали! Бьют из пушки прямо по маяку.

– Вот черт! Натуральные пираты?

– Натуральней некуда!

– Постарайся с ними договориться. Отдай им золото, бриллианты.

– Какое золото? Вы что там, с ума сошли?

– Возьми себя в руки, Филин, и не психуй. Это же все не настоящее.

– Не настоящее? Они меня чуть не пристрелили!

– Давай не дрейфь, попытайся договориться с ними, я с тобой завтра свяжусь.

– Дурдом какой-то! – Павел схватил автомат и бросился к дверям.

Снаружи никого не было – ни пиратов, ни фрегата под парусами. Он прошел в дом, где все оказалось перевернуто, – искали золото, – навел порядок, заварил себе чаю и сел на крыльце. Солнце опять садилось в воду, было тихо и тепло, и чувствовалось, что никого вокруг за сотни миллионов километров нет и не может быть – ни пиратов, ни кораблей. И не было никогда. Он прихлебывал из кружки и думал, хватит ли ему сил справиться со следующими сюрпризами этой странной планеты.

Ночью Павел проснулся от шума – возились в комнате, чертыхаясь, в темноте метался узкий лучик фонарика.

– Да здесь, здесь оно было, – тихо и злобно шипел кто-то. Заскрипел отодвигаемый стол.

Павел вытащил из-под подушки автомат, вскочил и щелкнул выключателем. Один из гостей отпрыгнул в тень, к дверям. А прямо перед Павлом стоял огромный зеленый мужик с шестью руками и растерянно моргал от яркого света. Проморгавшись, он двинулся на Павла.

– Стой! Застрелю! – Павел выставил вперед автомат.

Мужик посмотрел на автомат и ухмыльнулся:

– Неправильное у тебя оружие.

Павел нажал курок и громко застрочил: та-та-та-та.

Но на мужика это не произвело никакого впечатления, он надвигался на Павла, сжимая огромные, с ведро, кулаки. Тогда Павел схватил автомат за дуло и изо всех сил треснул зеленого по голове. Тот закачался, но устоял. Павел снова хотел его треснуть, но мужик перехватил одной своей ручищей автомат и строго сказал:

– Не шали!

Павел в панике бросился к раскрытой двери. Он уже почти выбрался, но тут из темноты высунулась чья-то нога – он споткнулся об нее, грохнулся и потерял сознание.

Очнувшись, Павел проковылял к воде, намочил платок, приложил его к шишке на лбу и застонал от боли. И тут услышал чей-то ласковый голос. Он поднял глаза – прямо к нему плыла большой белый лебедь.

– Что, Павлуша, закручинился? – спросил лебедь, – голова болит?

– Болит, царевна.

– Как мне тебя жалко! – лебедь стал выплывать из воды, и по мере того, как выплывал, превращался в прекрасную девушку. Потом она села на песке и позвала его.

– Иди сюда, положи свою голову мне на колени – и все пройдет.

Павел лежал, а она гладила его. Разомлев, он все плакался ей, какая тяжелая жизнь у космических разведчиков, как быстро прошла его молодость в этом чертовом космосе, как долго он не видел маму и как трудно завести семью при такой жизни. Она вздыхала, жалела его и продолжала гладить по голове. Так он и уснул.

Проснулся Павел в своей кровати, вспомнил вчерашний день и решил, что все кончилось. Но, открыв двери, отпрянул от неожиданности: перед домом стояла роскошная белая карета, запряженная четверкой лошадей, тоже белых. И на козлах сидел кучер в белом фраке.

– Это еще что?

– Карета, вашбродь. Садитесь, с ветерком домчим.

– Куда домчим? На бал?

– Почему на бал? На второй маяк, что вам зря ноги ломать.

Карета ехала по твердому песку у самой воды, слегка покачиваясь на мягких рессорах. Павел сидел, утонув в глубоких подушках и наслаждался неожиданным комфортом.

На маяке он быстро проверял датчики и все боялся, что карета исчезнет – больше не хотелось идти пешком. Но карета стояла на месте. Назад ехали так же быстро. Кучер разговорился, сказал, что его фамилия Клейнмихель, что он когда-то строил дорогу из Петербурга в Москву, и что за это его поставили кучером при такой карете. Настроение у Павла было прекрасное, и ему казалось, что если еще и будут здесь сюрпризы, то только приятные.

К вечеру его вызвал командир и спросил тревожным голосом:

– Ну что у тебя? Очень тяжело?

– Нет, все в порядке. Карету дали.

– Какую карету?

– Белую. И четверку лошадей.

– Ну вот видишь. А ты волновался. Я знал, что у тебя все получится. Главное – суметь договориться.

Танцы в начале века

Корабль приближался к Земле. Позади было несколько лет тяжелого, каторжного труда, бесконечные посадки на колонизованные планеты, исследования, переговоры, ремонт, выматывающее чувство постоянной опасности. Последние сутки прошли без сна. Все собрались в рубке центрального поста и смотрели на яркую, заметно увеличивавшуюся точку впереди. Это было Солнце – свое, уютное, спокойное, домашнее Солнце. Никто не разговаривал, да и говорить больше было не о чем. Каждый думал о своем, но все одинаково тяжело и тревожно. На Земле со времени их отлета прошло сорок лет. Как-то их встретят те, кто жив, и как им переживать известия о неизбежной смерти многих близких? Смогут ли они приспособиться к новому времени, состарившимся друзьям и взрослым детям?

Уже несколько часов работала система торможения. Корабль терял скорость, стремительно падая в поле притяжения родной звезды. И тут резкий голос в динамике заставил всех вздрогнуть:

– Капитан! Станция дальнего оповещения не отвечает!

Капитан наклонился к пульту:

– Может быть, нас еще не заметили?

– Исключено, мы уже пятнадцать минут в зоне их видимости.

И опять тишина, и одна мысль у всех: что случилось со станцией? Просто невероятно, что их до сих пор не засекли. Странная беспечность!

Еще два часа томительного ожидания – и снова:

– Капитан! Луна тоже молчит!

– Этого не может быть! – Капитан вытер потное красное лицо. – Вы слышите, – крикнул он в микрофон, – этого не может быть!

Динамик молчал.

Капитан обвел рубку отсутствующим взглядом, потом скомандовал:

– Все по местам! Выходим на околоземную орбиту!

– В зону без направления входить нельзя! – крикнул штурман, – Мы обязательно в кого-нибудь врежемся.

Бросившиеся к выходу замерли, остановленные этим криком.

– Я сказал: по местам! – рявкнул капитан и неожиданно для себя грубо выругался.

Ничего страшного не случилось. Корабль спокойно лег на орбитальный курс, правда, на самую отдаленную траекторию, по настоянию штурмана. Несколько человек в рубке напряженно вглядывались в экран, по которому уже плыла поверхность планеты – любимой, долгожданной и пугающей своим неожиданным молчанием. Не отвечал ни один маяк, лишь мерный треск космических разрядов доносился из эфира.

– Капитан, – прошептал штурман, – это не Земля.

– Вы сошли с ума? Почему не Земля? Вот Австралия, а вон Новая Зеландия.

– На Новой Зеландии никогда не было лесов, вообще никакой растительности, по крайней мере, на моей памяти, – там ведь три стратегических космодрома.

– Все это похоже на сон, – старший оператор тяжело дышал в затылок, наваливаясь сзади.

– Подождите, под нами Антарктида, сейчас мы увидим заводы ракетного топлива, и все станет на свои места.

Но внизу простиралась безжизненная белая пустыня и не было видно никаких признаков человека.

– Черт возьми, почему здесь так жарко? – Капитан опять вытер лицо, – Включите же кто-нибудь вентиляцию!

– Смотрите, корабль! Какой странный… – штурман быстро крутил ручки настройки. В океане под ними шел корабль, огромный, белый, отчаянно дымящий тремя трубами.

– Какой-то древний монстр!

– Мне кажется, я его видел, – пробормотал оператор. – Одну секунду, не упускайте его из виду.

Он выскочил из рубки. Штурману удалось увеличить изображение. Были даже видны огромные фонтаны брызг, поднимаемые носом корабля, – внизу сильно штормило. Опять загремели шаги оператора, он ворвался, тяжело дыша, держа в руках толстый альбом в кожаном переплете.

– Это атлас старинных кораблей, мое хобби! – он судорожно листал страницы. – Вот, так я и знал. Это “Принцесса Элизабет”. Первый рейс совершила в тысяча девятьсот шестом году, а в четырнадцатом торпедирована немцами.

“Принцесса” исчезла за краем экрана, и в ту же секунду океан закрыли плотные, темные облака.

– Что же все это значит? – спросил кто-то.

– Это значит, что там внизу сейчас начало двадцатого века. Где-то между шестым и четырнадцатым годом.

– Абсолютная чепуха, – возразил капитан.

– Однако же мы все видели своими глазами. И Новую Зеландию в лесах, и пустынную Антарктиду, и этот лайнер, наконец…

– Мало ли что видели! Но при чем здесь начало двадцатого века, как мы могли в нем оказаться?

– Возможно, мы попали в космосе в какую-то петлю времени, – оператор захлопнул альбом, – иного объяснения быть не может. Если только что-то не случилось с нашими мозгами.

– Более ста лет до нашего старта, – застонал штурман и опустился в кресло.

Ошеломляющая новость мигом облетела корабль. Опять собрались в рубке и опять, на этот раз все, смотрели на проплывавшие внизу континенты, на белые шапки полюсов; молодежь шутила, что старики на радостях хлебнули и им мерещится бог знает что. Но когда корабль перешел на максимально низкую орбиту, когда все увидели незнакомые города, обильные леса, почти пустые океаны, то шутки и смех стихли. Разум отказывался признавать то, что видели глаза, и все еще теплилась надежда на розыгрыш, на неисправность приборов, всем еще смертельно хотелось домой, а не в этот мир – очень знакомый, но все-таки совершенно чужой.

– Будем садиться, – решил капитан.

– Куда?

– Не все ли равно! Хотя бы сюда, – ткнул он пальцем в появившееся изображение – здесь все-таки наша родина.

Они сели на огромной лесной поляне, в тридцати километрах от не известного им городка. Солнце стояло высоко в зените, было жарко. Они лежали в густой высокой траве, подавленные тишиной, спокойной неброской красотой этого мира и волшебными, дурманящими, давно забытыми запахами.

– Какой, однако, воздух! Голова кружится. – Штурман привстал на секунду и снова рухнул на землю.

Когда прошло первое оцепенение, они разбрелись по лесу, перекликаясь, пересвистываясь. Некоторые, стоя на коленях, набивали рот ягодами, другие в ошалелом нетерпении уходили все дальше и дальше, жадно вглядываясь в каждое дерево, каждый куст, словно ожидая подвоха и радуясь тому, что ничего плохого не происходит. Начали возвращаться только к вечеру, и у каждого вернувшегося было необычное, просветленное выражение лица, как у нашалившего и неожиданно прощенного ребенка.

Только потом, когда при свете костра стали рассматривать сделанные за день снимки городов и деревень, железных дорог и примитивных аэродромов, людей и допотопных автомобилей, – только тогда они наконец поверили в свое фантастическое приключение и понемногу стали свыкаться с мыслью о неизбежном.

– Вот, посмотрите, местные солдаты. У них почти такая же форма, какую мы носили на Эклезиасте, в этих проклятых тропиках. Если мы снова так вырядимся, то сойдем за воинскую часть.

– Ну не очень-то и похоже.

– Да какая разница? Кто здесь будет выяснять! Завтра же и попробуем.

·Вездеход домчал их до конца леса, почти до первых домов. Его загнали в овраг и забросали ветками. Солнце уже садилось, когда они, поднимая пыль тяжелыми ботинками, пошли вдоль улочки забавных деревянных строений к центру.

·– Тихо! – вдруг сказал кто-то. – Слышите, музыка!

·Они свернули на звук к парку и вскоре увидели освещенную газовыми фонарями эстраду над прудом, ярко блестевшие трубы оркестра, пестро одетую толпу вокруг.

·– Боже мой, танцы! Пойдемте танцевать!

Они пошли, почти побежали туда, и только капитан, слегка отстав и запыхавшись, кричал им вслед, чтобы они были настороже, чтобы не забывали, что они солдаты в увольнении, и не ввязывались ни в какие конфликты. Все получилось удивительно хорошо, потому что никто не обратил на них особого внимания, потому что было много девушек, потому что оркестр играл так славно и такие удивительные мелодии, что все: тревоги, недоумения, боль от рухнувших вчера надежд – вдруг отлетело прочь. Они непрерывно танцевали, меняясь девушками, пили в перерывах ледяной лимонад и, давясь от смеха, ели огромные куски разноцветной воздушной ваты.

“Совсем как в детстве, – думалось многим, – хотя это детство наших бабушек”.

А капитан, так и не рискнувший потанцевать, цедил в буфете непривычное на вкус пиво, беседовал с дородным распорядителем и рассказывал ему, как они там, в лесу, строят летний лагерь для воинской части.

Потом он спал в вездеходе, добродушно ворчал, когда очередной возвращающийся прерывал его безмятежный – впервые за столько лет безмятежный – сон. Последний “солдат” пришел уже под утро, сильно навеселе, и они наконец двинулись к кораблю.

На следующий день они снова поехали в городок, снова танцевали, снова пили, устроили для жителей ослепительный фейерверк из остатков сигнальных ракет, а штурман, уговорив оркестр, даже спел несколько очень милых песенок, за что получил в награду бутылку шампанского. Видимо, уже весь городок знал их, и они знали каждого в лицо, а многих даже по имени. На этот раз несколько человек вообще не пришли к вездеходу, и утром пришлось снова гонять его к городу, рискуя быть замеченными.

В третий день почти все, кроме нескольких человек, погрузились в машину и умчались, крича на ходу, чтобы их не ждали, что они сами завтра-послезавтра вернутся.

– Еще неделя, – сказал биолог капитану, – и наша команда развалится. Космические разведчики превратятся в мирных провинциальных обывателей.

– Этого нельзя допустить, – нахмурился врач. – Завтра же нужно собрать людей и объяснить им ситуацию, капитан.

– Их можно понять, – вздохнул тот, – судьба отняла все: близких, родину, даже свое время, – а тут такое место, почти рай. Ведь у нас подобных уголков уже не осталось. Пусть еще немного порезвятся…

– И все-таки надо собрать…

– Да-да, конечно, только вряд ли завтра – завтра половина не приедет.

Они все собрались лишь через четыре дня и опять сидели в рубке центрального поста, загоревшие, со спокойными, разгладившимися лицами. У кибернетика, самого молодого, из кармана торчал букет васильков.

– Дорогие друзья, – встал капитан, – мы должны сейчас решить, что делать дальше…

– А что тут решать, – радостно улыбаясь, прервал его кибернетик. – Переезжаем в городок, в этот или соседний, с нашими знаниями работа всегда найдется.

– Какие знания, какая работа! – возразил оператор. – Я, например, сторожем устраиваюсь при местной церкви, у них свой недавно умер.

– Кем бы вы ни устроились, – продолжал капитан, – оставшись здесь, вы неизбежно воздействуете на будущее. Ваши знания, ваша осведомленность о будущем непременно проявятся. Что вызовет неконтролируемые изменения и может привести к непредсказуемым последствиям. Мы не имеем права рисковать, как бы хорошо нам здесь ни было. Это ведь наше прошлое.

– И дело не только в этом, – поддержал его врач. – Возможно, что те изменения, которые мы внесем своим появлением, окажутся незначительными и со временем сгладятся. Вам нравится здешняя жизнь, но ведь вы все знаете, что она скоро кончится. Через пять лет вспыхнет мировая война, она пройдет и по этим местам. Миллионы убитых, потом голод, нищета, фашизм, опять война, уже десятки миллионов жертв, потом рост городов, перенаселенность, гибель природы, ну а дальше вы сами знаете…

– Тем более мы не должны улетать, давайте разыграем роль пришельцев из другого мира, обратимся к правительствам всех стран!

– Что ж, на месяц или два мы станем мировой сенсацией, но ничего не изменим. Что значит жалкая горстка людей в сравнении с теми глобальными силами, которые уже стоят друг против друга… Историю по желанию изменить нельзя. Хуже того, нас могут, помимо нашей воли, использовать во зло. Так оно, скорее всего, и случится.