Текст книги "Вечное невозвращение"

Автор книги: Валерий Губин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– Он не зануда. Я недавно понял, что он очень значительный человек.

– Когда понял?

– В пятницу. Он прошел мимо, когда мы пили пиво.

– И что, тебе понравилась его походка?

– Да. И выражение лица. Что-то как будто коснулось меня. И значительное, и жуткое. Я вряд ли смогу это объяснить. Но мне кажется, что его жизнь скоро очень серьезно пересечется с моей.

– Ты меня пугаешь. – Лена поднялась на цыпочки и поцеловала Круглова в нос. – У тебя нос холодный. Давай сначала пересечемся сами. А Проф уже потом.

– Согласен. Где будем пересекаться?

– На даче. Ты забыл, что сегодня едем ко мне на дачу?

От станции нужно было идти через лес. Если на опушке деревья стояли уже золотые да еще подкрашенные заходящим солнцем, то в глубине леса осень еще и не начиналась, все было зеленым, свежим и сильно пахло грибами.

– Завтра пойдем за опятами, бабушка на днях принесла два ведра.

– А волки здесь водятся?

– Да. Очень большие и страшные.

Круглов жадно впитывал сырой лесной воздух и чувствовал, как оживает в нем радостное ощущение того, что он живет, что он еще молод, полон сил и может многое совершить в этой своей жизни, которая отсюда, из глубины леса, казалась ему бесконечно долгой.

Лена шла впереди, громко пела и время от времени оборачивалась на него, широко улыбаясь.

– Ты о чем задумался?

– О женщинах.

– О каких еще женщинах? – Она круто остановилась.

– Я думал о том, сколько у меня еще в жизни будет женщин.

– Вот подлец! Запомни раз и навсегда: никаких у тебя больше женщин не будет. Все время буду только я.

– Ну хотя бы одну, когда-нибудь в будущем, можно?

– Нет. Не то что одну, а даже половины нельзя. И не вздыхай, вот увидишь, тебе будет вполне достаточно меня.

Разморенный свежим воздухом, Круглов мгновенно провалился в сон, как только коснулся подушки. Проснулся он от шепота в ухо:

– Подвинься сейчас же.

Открыв глаза, он увидел в темноте только смутное очертание Лены, склонившейся над ним.

– А бабушка?

– Тебе что, бабушку привести?

– Она же у тебя все слышит.

– Спит давно. Слышишь, как громко спит.

Она ушла в третьем часу, и Круглов еще час лежал, пытаясь уснуть, потом встал, отодвинул занавеску и ахнул: за окном шел снег, сплошная стена беззвучно падающего снега. За этой стеной видны были только черные деревья, растопырившие в разные стороны голые ветви и походившие на пришельцев, которых застали врасплох.

– Вот и сходили за грибами, – проворчал он, укладываясь в постель.

Утром в окно постучали.

– Соня, вставай, грибы проспишь!

– Какие теперь грибы? Дай поспать!

Но Лена продолжала стучать.

Круглов вскочил, отдернул занавеску: все кусты были зелеными и мокрыми от росы, а «пришельцы» окончательно превратились в деревья с редкими яблоками на ветках.

«Куда же делся снег? Неужели все это приснилось? Да нет, я точно еще не спал».

Круглов вспомнил, что когда заснул, то во сне увидел профессора, который его о чем-то предостерегал. Кажется, говорил, что, если Круглов не примет меры, его жизнь круто переменится к худшему.

«Видимо, он недоволен, что я часто пропускаю занятия. Хотя какое ему до этого дело? На его-то лекции я хожу».

Константин уже час сидел в машине и вспоминал вчерашний разговор с шефом, придумывая, как отвертеться от напасти. Шеф велел вытеснить Анзора с рынка.

– Да у него ларьки за рынком! Он нам не мешает!

– Мне мешает, понял? Делай, что говорят. Тебе рынок для чего дали? Чтобы ты там свое брюхо ублажал?

– Но ведь стрельба начнется!

– Это твои проблемы, как договоришься. А чтобы этого черножопого там не было. Смотри, Костя, на твое место оглоедов много.

Тут зазвонил мобильник. От неожиданности Константин вздрогнул и выругался.

– Ну кто там еще?

– Костя, это я, Антонина.

– Какая еще Антонина?

– Мышь белая.

– О, привет! – обрадовался Константин. – Я и не знал, что ты – Тонька. Как мой номер узнала?

– Ты сам дал той ночью.

– Надо же! Не помню. Как у тебя с Петюней?

– Никак. Я его тогда же утром выгнала и велела больше не появляться. Я с тобой хочу.

– Что хочешь?

– Ну… дружить.

– Дружить! – он захохотал. – Что же, давай дружить. Ты где сейчас?

– Я сзади тебя уже час стою, в будке телефонной.

Константин рванул задним ходом прямо к будке. Она подошла к машине и встала в нерешительности.

– Садись, Антонина, чего ждешь. – Он распахнул дверцу и, когда она села, обнял за плечи, притянул к себе. – Шустрая ты девочка. Петюню, значит, побоку.

– Он еще совсем мальчишка. – Она попыталась освободиться от его руки.

– А со мной тебе не страшно?

– Страшно, – вздохнула она.

– Ну да, я же бандит. Как это ты решилась?

– Может быть, ты…. как Робин Гуд.

– Правильно! – радостно закричал Константин и тронул машину. – Поехали в ресторан, отметим начало нашей дружбы.

– Не надо в ресторан, поедем в парк.

– В парк?

– Ну да. Ты давно был в ресторане?

– По-моему, позавчера.

– А в парке?

– Даже не помню. В школе, наверное, еще учился.

– Вот и поедем.

Они шли все глубже и глубже в парк, который постепенно становился лесом. Тоня непрерывно рассказывала о своем училище, о подругах, об отце, который недавно вернулся из командировки в Чечню.

Костю умиляла эта болтовня – будто птица чирикает. Он особенно и не слушал, что она там говорит, но его многолетняя жесткость и собранность вдруг начали таять, как мартовский снег под солнцем.

– А у тебя кто отец? – спросила Тоня.

– Не знаю. Я всегда жил с отчимом. Очень веселый был мужик. Каждый день приходил пьяный и пел все время одно и то же: «Друзья, люблю я Ленинские горы…». Дались ему эти горы. Все мое детство перекорежил. Мать бил. Она тоже пьяницей стала. Я думал, вырасту, встречу гада – задушу своими руками. Недавно встретил – старый, трясущийся оборванец. Посмотрел и прошел мимо. Скоро сам сдохнет.

– Какой ты жестокий!

– А с чего мне быть другим?

– Может, ты и прав. Но неужели никогда никого не любил?

– Это сколько угодно. У меня любовь каждую неделю, иногда две.

Она замолчала и долго шла замкнувшись.

– Ну ты что, обиделась? У нас ведь с тобой не любовь, а дружба.

Тоня остановилась, повернулась к нему.

– Знаешь, если тебе понадобится моя помощь, ты рассчитывай на меня. Только позови.

– Спасибо тебе, божья душа. – Он почувствовал, что уже вовсю начинает оттаивать, и разозлился. – Только это все слова, Тонька. А в моем мире слова ничего не значат.

– Кроме твоего мира еще и мой существует. Пусть он маленький и жалкий, как я сама. Я ведь догадываюсь, что ты обо мне думаешь? Мышь белая! Но, может быть, эта мышь выведет тебя из твоего лабиринта.

– Какого еще лабиринта?

– В котором ты заблудился и бродишь там – злой, одинокий, отчаянный.

– Нет у меня никакого лабиринта, Тонька. У меня одна прямая дорога. И ведет она или в тюрьму, или на кладбище.

Поворачивая на шоссе, Эльвира увидела голосующего мужчину, – симпатичного, седого, с потрепанным портфелем. Она почему-то решила остановиться.

– Вам куда, дяденька?

– Мне, тетенька, до университета. Подбросите?

Он сел и уставился на нее с любопытством.

– Первый раз вижу, что молодая, красивая женщина соглашается подвезти.

– А я таким образом женихов ищу. Вдруг подберу что-нибудь подходящее!

– Ну, вряд ли я вас устрою – такой старый.

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят два.

– А мне тридцать восемь. В самый раз. К тому же я и не молодая, и не очень красивая.

– Напрасно вы так думаете.

Эльвира резко затормозила, чуть не врезавшись в грузовик, выворачивавший из боковой улицы. Седой не на шутку испугался.

– Ладно, ладно, я, так и быть, женюсь на вас, только вы смотрите на дорогу, а то ничего не получится.

– Да этот козел сам виноват! Кто так ездит!

Они проскочили самую узкую часть улицы. Грузовики исчезли, дорога стала шире и спокойнее.

– Ну, давайте отрабатывайте. Вы что думаете – я вас даром везу?

– Каким образом?

– Расскажите что-нибудь интересное.

– Меня зовут Сергей.

– Уже интересно. А меня Эльвира, или просто Эля.

– Так вот, Эля, – Сергей откашлялсяю – История такая. Жил один человек, сильный, здоровый, в меру богатый и в меру счастливый. Потом заболел, попал в больницу, полежал там немного и умер.

Сергей замолчал.

– Все, что ли?

– Что же еще – умер ведь.

– Сильная история. Но хотелось бы немного поподробнее.

– Ладно, я вам другую расскажу: пустились они вдвоем в путь и въехали в огромный лес.

– Кто?

– Сэр Гоуэн и сэр Уэн.

– Понятно, я так и подумала.

– И приехали они в монашескую обитель, и приняли их там радушно. И наутро, прослушав обедню, они снова пустились в путь и въехали в огромный лес; и вдруг в долине, возле башни, сэр Гоуэн увидел двенадцать прекрасных дев, а с ними двух рыцарей на огромных конях; девы гуляли возле какого-то дерева. И сэр Гоуэн увидел, что на дереве висит белый щит и девы, проходя мимо этого щита, плюют в него и швыряют в него грязью. И вот, сэр Гоуэн и сэр Уэн приблизились к ним, поздоровались с ними и спросили их: Почему это вы проскакиваете на красный свет?

– Так прямо и спросили?

– Это я вас спрашиваю.

– По-моему, еще желтый был, – пробормотала виновато Эльвира.

– Желтый был еще до перекрестка, а вы пронеслись на красный.

– Извините, больше не буду. Так что, в самом деле, они спросили?

– За что они так презирают этот щит. «Сэры, – сказали девы, – мы вам ответим. Этот белый щит принадлежит одному рыцарю, живущему в нашей стране; он отважный рыцарь, однако он ненавидит всех дам и знатных женщин, живущих в нашей стране, и потому мы позорим его щит». – «Не подобает, – сказал сэр Гуэн, – ненавидеть дам и знатных женщин, но, может, у него есть к тому причины, быть может, он любит дам и знатных женщин какой-нибудь другой страны, и если он так доблестен, как вы утверждаете, – сказал сэр Гоуэн, – назовите мне его имя». – «Сэр, – сказали они, – его зовут Мархауз, он сын короля Ирландии». – «Этот рыцарь мне хорошо знаком, – сказал сэр Уэн, – он не хуже любого из ныне живущих. Я видел, как он на турнире сражался со многими рыцарями, и не один не мог победить его». – «Ах, девы, – сказал сэр Гоуэн, – я думаю, вы поступаете неосторожно, ибо тот, кто повесил здесь свой щит, скоро вернется…»

– Ладно, сэр Мерлин, мы уже приехали. Спасибо за историю.

– Вы знаете эти тексты?

– Я писала диссертацию по английским средневековым балладам. По первоисточникам, а не по Марку Твену.

– Фантастика. А сейчас вы что делаете?

– Продаю утюги.

– Какие утюги?

– «Тефаль». Тот, который всегда думает о нас.

– Хорошая работа?

– Нет, конечно. Но платят неплохо. Машину вот недавно купила.

Сергей долго возился с ремнем и никак не мог его отстегнуть.

– Что-то заело.

– Ничего у вас не заело. Вы просто никак не решитесь задать вопрос: не могли бы мы снова увидеться?

– Да, действительно, не могли бы мы…

– Вы когда выходите из университета?

– В четыре.

– Я буду ждать вас на этом месте.

– Так сразу?

– Хорошо. Позвоните мне через месяц.

– Нет, нет, я выйду ровно в четыре.

Она умчалась, а Сергей стоял и смотрел вслед ее машине.

Весь день я пребываю в непривычном и приятном возбуждении: и когда читаю лекцию, и когда сижу на заседании кафедры. Я все время думаю о том, что в четыре часа меня будет ждать интересная, я бы даже сказал красивая, и очень умная женщина. Особенно волнует то, что она сама предложила встретиться. Я уже отвык от такого внимания со стороны женщин. Скорее, мне стало привычным их равнодушие. Я давно не жду ничего другого, поскольку небогат, немолод, не очень здоров и не вижу никаких причин, почему женщины должны мною интересоваться. Да и шесть лет одинокой жизни, во время которой были три или четыре случайные и очень недолгие связи, лежат тяжелым и, как казалось до сегодняшнего дня, совершенно неподъемным грузом.

Единственное, что выбивает меня из этого ровного состояния, – сны. Мне снятся порою, несколько раз в году, удивительные сны, в которых я влюбляюсь в красивую девушку, а главное – она в меня, мы занимаемся любовью, и я часто плачу от восторга, оттого, что снова люблю и любим. Иногда сон снится неявно, глухо, а иногда потрясает своей невероятной яростью и страстью, и, просыпаясь, я чувствую слезы на щеках. Я часто думаю о том, что, наверное смогу этот сон видеть его до самой смерти, только все реже и реже, и он будет становиться все более расплывчатым и неопределенным, но я все равно его узнаю.

В четыре часа ее, конечно, не было, и я даже обрадовался. Внезапная готовность, а теперь и ее появление нарушило бы мою уверенность в своей судьбе, где ничего хорошего не выпадало просто так. Всего нужно было добиваться с большим напряжением и с неизбежными потерями: начиная от трамвая, который всегда уходил из-под носа, и кончая профессорским званием, получения которого я ждал несколько лет, потому что в министерстве потеряли мои документы.

– Извините, сэр, – ее голос звучит за спиной, как пение ангела, – я немного задержалась.

– За утюгами была очередь?

– Нет, я в вашем сквере увидела чей-то щит, повешенный на дерево, и долго плевала в него, никак не могла оторваться.

– Вы, вероятно, решили, что это мой щит?

– Как вам не стыдно! Ваш я украсила бы голубой лентой. Куда мы поедем?

– Приказывайте, знатная дама.

– Приказываю поехать ко мне!

– Прямо так сразу?

– Опять вы за свое!

– Но вы же меня совсем не знаете. Может быть, я маньяк или аферист.

– В душе вы наверняка аферист. А на деле – профессор МГУ.

– Почему вы так решили?

– А что же вы еще там делаете с таким лицом?

– Гардеробщиком работаю.

– Всю жизнь мечтала познакомиться с почетным гардеробщиком! – она хватает меня под руку и тащит к машине.

– Не почетный, а обычный. Правда, ко Дню города грамоту дали, – слабо сопротивляюсь я.

– Грамота с собой? – Она буквально заталкивает меня в машину.

Мы опять несемся сломя голову. Иногда я даже зажмуриваю глаза, когда впритирку проскакиваем мимо какой-нибудь громадной машины, но все обходится благополучно.

– Мои хоромы! – она показывает на сталинскую кирпичную пятиэтажку в глубине двора. – А вон и мои окна на третьем этаже.

– Вы что, ключи забыли? Я не полезу, высоты боюсь.

– А еще рыцарь.

– Даже сэр Гоуэн не полез бы к вам в окно.

…Уже смеркается. Эльвира курит, лежа на спине. Я смотрю на ее профиль на светлом фоне окна и мне кажется, даже вижу, как из сигаретного дыма складываются в воздухе причудливые средневековые замки.

– Знаешь, – она поворачивается ко мне, – когда ты первый раз сел в машину, меня вдруг пронзило острое чувство неотвратимости будущего, связанного с тобой. Это было так необычно, что я даже растерялась.

– Ты думаешь – у нас будет будущее?

– Я знаю.

– Вряд ли оно тебя обрадует. У меня нет способности быть счастливым.

– У меня тоже. – Она прижалась к моей щеке и горячо зашептала в ухо: – Мы будем такими несчастненькими, жалкими, что Бог смилуется над нами и возьмет к себе. И уж там мы за все получим сполна. За все горести и несчастья, за одинокие вечера и потерянных друзей.

– За лень, злобу, равнодушие, за огромное количество бессмысленно прожитых дней тоже получим сполна. Я во всяком случае.

Звонит телефон. Эльвира долго слушает, потом отвечает грубо и резко:

– Мы ведь обо все договорились. Я обещала… Да… Да… Ни в коем случае….. клянусь сломанным мечом сэра Мархауза! – И бросает трубку.

– Это что, рыцарь звонил?

– Нет, директор нашего департамента. Вздорная и противная баба.

Круглов понял, что заблудился, и в некоторой растерянности присел на пень. Сначала они ходили вместе – Лена, бабушка и он, потом разошлись. Круглов почти не вставал с колен, переползая от одной кучи опят к другой, однако все время кричал, Лена отвечала ему. Потом он перестал ее звать, охваченны1 грибным азартом, а вот теперь на его крики никто не отвечает. Он прошел почти километр в одну сторону, потом в другую – и никого не обнаружил.

Сидел он долго, полчаса или час. Ему уже начало нравиться его положение – полная неопределенность: то ли сидеть, то ли идти. А куда идти – тоже непонятно. Он даже забыл, как называется деревня, в которой сегодня ночевал. Название станции помнит, а деревни – нет. Да и у кого спросить, где эта станция? Все равно здорово – быть одному в огромном лесу, сидеть и ощущать, будто растворяешься среди этих деревьев и кустов, уже больше не собран, как комок нервов и мускулов, а словно распускаешься, растекаешься по зеленому бархатному мху, по пням и поваленным деревьям с их огромными вырванными из земли корневищами. Круглов почти заснул и в полудреме ему казалось, что пень качается под ним, словно кто-то большой и сильный укачивает его, успокаивает, и он еще больше растекается по этой полянке, его уже нет как самостоятельного существа, а есть только лес и он – маленькая частица этого сложного и мудрого организма.

С трудом вырвавшись из этого блаженного состояния, он решил идти, идти прямо от сосны, под которой он сидел, и никуда не сворачивать.

Он прошел с километр и вышел на опушку. Вдали, в конце широкого поля виднелись несколько домов, отсюда казавшихся игрушечными.

«Придется пилить через все поле», – подумал Круглов и тут же увидел всадников: во весь опор, с пиками наперевес, с развивающимися перьями на шлемах, в сверкающих на солнце латах, они выскочили из леса, недалеко от того места, где он стоял. Земля дрожала под копытами тяжелых лошадей, рыцари что-то кричали. На миг они исчезли в поднявшейся пыли, а когда пыль рассеялась, рыцари уже были на другом конце поля, и тут же скрылись в лесу. Не просто влетели в лес, а будто растворились в светло-коричневых соснах прямо на опушке.

«Здорово! Наверное, кино снимают».

Перед тем как двинутся дальше, он сел на корягу и решил начать путь, когда упадет десятый лист с клена. Но ветра больше не было, и листья не падали. Наконец один оторвался и плавно спланировал прямо к его ногам. Потом, минуты через три, еще один. На пятом листе он услышал голос Лены, которая кричала где-то вдалеке.

В электричке Круглов почему-то стал сомневаться: действительно ли видел скачущих рыцарей или это было наваждением? Какое кино, и какие рыцари могут быть в такой глуши? Наконец он решил, что все-таки заснул, загипнотизированный удивительным кленом, никуда не ходил, и только крик Лены разбудил его.

Антонина, войдя в палату, сразу увидела Костю. Он лежал у окна, весь в бинтах, из которых было видно только лицо – желтое, с огромными синяками под глазами. Она села к нему на кровать и заплакала.

– Ну ты что, совсем дура? Ничего страшного – слегка по голове чиркнуло. И руку вот зацепило. Нечего выть, – быстро, стесняясь соседей, говорил Костя, – словно ты моя мать или сестра. Как меня нашла?

– Нашла. Плохо тебе?

– Плохо. И ребят жалко. Двоих грохнули.

– Петюню?

– Петюню твоего бог бережет. Но мне надо бежать отсюда – боюсь найдут и добьют.

– Поедем ко мне. Родители на неделю на дачу уехали. Я тебя сама выхожу.

Костя надолго задумался, будто потерял сознание. Она, испугавшись, дернула его за рукав.

– Может, и правда получится, попробуем. Тут вот в тумбочке документы и ключи от машины. Она стоит недалеко, на Поварской, возле книжного. Знаешь?

Тоня кивнула.

– Подгонишь к обратной стороне, там черная лестница, и приходи, будем выбираться.

– Я не умею водить.

– Попроси кого-нибудь. Лучше молодого мужика. Наври ему что-нибудь. Нет, скажи правду – брат из больницы хочет бежать. Потом закрой машину и сюда. Справишься?

– Конечно. Я все сделаю.

Через полчаса Антонина заглянула в дверь. Костя в синем больничном халате уже сидел на кровати. Соседи на остальных двух койках спали. Когда Костя встал и навалился на нее, у Тони даже ноги подкосились, но она решительно двинулась вместе с ним к дверям. Каким-то чудом они не нарвались ни на кого ни в коридоре, ни на лестнице и уже подходили к дверям во двор, когда перед ними вырос огромный охранник.

– Куда? Не положено! Вернитесь в палату!

– Дядечка, – запричитала Антонина, – нам очень нужно. Не надолго, воздухом подышим и назад.

– Пропусти, отец, не видишь – плохо мне.

– Тем более надо в палату вернуться! – Охранник стоял, как неприступная стена.

– Ладно, Костя, нельзя так нельзя. Ты иди, дядечка тебе поможет добраться, а я побежала, мне уже некогда. – Она высвободилась из-под его руки, обогнула охранника и пошла к двери.

– Ты что?.. – в гневе захлебнулся Константин и тут увидел, что она заходит охраннику за спину и становится на четвереньки. Собрав все силы, он толкнул охранника в грудь и сам закричал от боли. Тот перелетел через Тоню, грохнулся головой об стену и затих.

Через минуту они уже выезжали с больничного двора.

– Молодец! Это не охранник был. Они уже здесь меня пасли. Ты где научилась таким штукам?

– У наших мальчишек в школе видела.

– Просто молоток. Что бы я без тебя делал? – Костя застонал, выворачивая руль.

– Не дергайся, езжай тихонько. Все будет хорошо. Только бы старухи не сидели у подъезда.

Ночью он закричал что-то неразборчивое, не просыпаясь. Тоня подошла к нему и, приподняв голову, напоила.

– Прямо настоящая медсестра, – открыв глаза, прошептал Костя, – так умело перевязала.

– Я и есть медсестра. Мне через полгода диплом дадут.

– Еще об одном тебя попрошу. Утром сходи ко мне домой. Нужно кое-что забрать оттуда.

– Хорошо, схожу. А сейчас спи, сон лучше всего лечит.

Утром Костя долго инструктировал ее.

– Увидишь у подъезда или неподалеку машину с мужиками – проходи мимо. Увидишь кого-нибудь на лестнице – сразу уходи, сделай вид, что ошиблась подъездом. В дверь сначала несколько раз позвони, потом открывай. Если кто-то тебе откроет, спроси Борьку Новикова, он в соседнем подъезде живет. Будет правдоподобно.

Она вошла в квартиру, почему-то на цыпочках прошла в большую комнату, направилась к буфету и только хотела открыть нижний ящик, как услышала за спиной смешок. В дверях стоял парень-кавказец, а за ним еще двое здоровенных мужиков.

«Дура, – пронеслось у нее в голове, – дверь не закрыла!»

– Ты кто, девушка?

– Я Антонина.

– Тебя Константин послал?

– Никто меня не посылал.

– На воровку ты не похожа. Поехали!

– Куда это?

– К Косте. Покажешь дорогу.

– Никуда я не поеду.

Сильный удар сбил ее с ног. Потом еще два раза больно пнули ногой. Она громко закричала.

– Теперь поедешь?

– Никуда я не поеду. Хоть убейте.

– Была нужда тебя убивать! Не хочешь – сиди здесь. Он сам к нам приедет. Юра, пристегни ее к батарее, а то очухается – будет на тебя бросаться, я таких знаю.

Она лежала у батареи и смотрела, как они выворачивают ящики буфета и стола, сбрасывают на пол постель, гремят чем-то на кухне.

– Ничего стоящего нет, Анзор. Что она тут хотела взять?

– Это мы скоро узнаем. Вы двое остаетесь. Через каждые пять минут ее бить. Или сама расколется, или приятель ее прибежит.

Прошло полчаса. Тоня уже не чувствовала ни в кровь разбитого, опухшего лица, ни резких болей в животе. Все поглотил панический страх перед следующим избиением. Она смотрела на жуткого рыжего парня, который сидел на стуле, читая журнальчик, и дрожала.

– Ну что, подруга боевая, продолжим или будешь говорить? – Рыжий бросил журнал и поднялся со стула.

– Иди сначала сюда, – крикнул его приятель из кухни, – хороший коньяк нашел. Примем и продолжим.

– Еще пять минут отдохни, – разрешил рыжий.

Из коридора донесся странный звук. Рыжий повернулся и бросился туда, пытаясь что-то выхватить из-под ремня на спине. За его плечом она увидела Петюню, стоящего в дверях. Снова раздался тот же тихий свистящий звук, и рыжий рухнул лицом вниз.

Несколько секунд Антонина смотрела на Петюню, пытаясь улыбнуться, потом потеряла сознание.

Эльвира сидела у окна, в полосе солнечного света, и блаженно жмурилась, радуясь последнему теплу. Уже два дня у нее было отличное настроение: с директрисой помирилась, отчет сдала, долг вернули. И самое главное – Сергей. При воспоминании о нем тепло начинало разливаться в груди. Он, правда, пропал, уже два дня не звонил, но Эльвиру это не очень беспокоило – она понимала, что он приходит в себя после такого свалившего на него события.

«Пусть привыкает к мысли о моей неизбежности. Свыкнется – позвонит».

И тут же раздался звонок.

– Алло, Эля, это почетный бухгалтер говорит.

– Не знаю никакого бухгалтера. Мой друг – почетный гардеробщик.

– Да, да, я перепутал. Именно гардеробщик.

– Ну и что вам угодно? У нас вакансий нет.

– В гардеробе или около тебя?

– В гардеробе. Возле меня еще есть одна – такая большая, большая и очень приятная вакансия, которую ты должен обязательно занять и причем сегодня.

– Именно сегодня?

– Да, мы идем на свадьбу моей подруги.

– Разве еще женятся?

– Представь себе!

– Но, послушай, это, наверное, утомительно и шумно. «Чайка» с куклой на капоте, шампанское на брюках, пьяный дядя, который станет бить посуду.

– Нет, будет очень скромно, молодожены: она – совсем девочка, он – уже в годах и весьма противный мужик; мы с тобой и еще одна пара из нашего отдела.

– Если он противный, зачем она за него выходит?

– А он ей валенки не отдает. Такие хорошие валенки, теплые, прошитые. А он не отдает, пока замуж не выйдет.

– Это серьезная причина. Я тоже хотел украсть твои сапоги, что стояли в коридоре.

– Напрасно ты этого не сделал.

– Знаешь, мне снился сон, что мы с тобой попали в Средневековье.

– И как там?

– Очень холодно и какие-то жуткие рожи, с которыми я разговаривал на ломаном английском языке. То ли рыцари, то ли бандиты.

– Ты плохо говоришь по-английски?

– Нет, это они плохо говорили. И все-таки, давай не пойдем к твоей подруге, которую я никогда в жизни не видел. Впереди три дня этих дурацких праздников. Поедем ко мне на дачу.

– У тебя есть дача?

– Ну, это громко сказано. Просто домик в деревне. От бабушки остался.

– Боже, как мне повезло! Я сейчас позвоню подруге, скажу, чтобы замуж не ходила, а валенки мы ей купим ближе к зиме. И поедем в домик.

– По-моему, у меня на чердаке были вполне приличные валенки.

– Тогда сам бог велел нам поехать. Кстати, скажи, как твоя фамилия?

– С чего ты вдруг заинтересовалась моей фамилией?

– Я же за тебя замуж собираюсь.

– Моя фамилия Буксгевден.

– Врешь!

– А что? Ты не могла бы полюбить человека с фамилией Буксгевден?

– Ни за что! И не уговаривай!

– Не знаю, не знаю. У меня есть еще одна фамилия, так, на всякий случай, но боюсь, она тебе тоже не понравится.

– Говори скорей!

– Она сложная, пишется через черточку.

– Интересно!

– Иван-Сусанин.

– Весьма предостерегающая фамилия для пожилых девушек.

Круглов с Леной сидели в гостях у Лениного деда. Тот заболел, и они пришли его навещать, принесли лимоны, лекарства и свежие газеты. Дед был своего рода знаменитостью в кинематографическом мире. Он уже лет сорок снимался в массовке, но массовке аристократической: вельможа на балу у Ростовых, полковник германского генерального штаба, боярин у Грозного, купец из России, проматывающий состояние в Монте-Карло. Дед был дородный, вальяжный мужчина высокого роста с благородными чертами лица, и это благородство становилось с годами все явственней – то ли в его роду когда-то действительно были аристократы, то ли он так с годами вошел в роль, что это отпечаталось на его лице и в характере. Деда знали все киношные знаменитости, он мог куда угодно достать билеты, и его часто приглашали на всевозможные юбилеи в качестве свадебного генерала. Круглов очень любил бывать здесь. Дед всегда поражал его своими неординарными мыслями и парадоксальным воображением. Они часто играли с ним в какие-то странные словесные игры, по правилам, известным только им.

– Не вовремя я заболел. Мне короля Артура предложили сыграть, – тут же начал дед, как только они вошли.

– Где это?

– В Станиславского балет ставят. Уже примерка была. Накидку с серебряными пряжками сделали. И меч подобрали.

– Эскалибур?

– Ну конечно. Огромный, мне по грудь. Я уже уронил его помрежу на ногу, тот сильно ругался.

– Ты у меня, дед, настоящий король. Скоро выздоровеешь, и мы пойдем на тебя смотреть.

– На репетицию нельзя. А премьера только в январе.

– Ничего, подождем.

– Помреж, которого я чуть не покалечил, очень странный парень. Это он меня нашел. Увидел в каком-то фильме, потом разыскал и заявил, что я вылитый Артур. Как будто он мог его где-нибудь видеть.

– Возможно, – предположил Круглов, – он является ему во сне, требует бросить театр и перейти в управдомы.

– Нет, судя по всему, он парень талантливый. Но странный, может быть, даже сумасшедший. Недавно подошел в буфете, отозвал в сторону и сказал, что если ко мне во втором действии прибудет рыцарь Галахед, или Галахер, не помню точно, и будет жаловаться на сестру, что она, мол, хочет отнять у него родовой замок в Карлионе, который принадлежит ей по праву старшинства, то я должен вот таким жестом руки, – дед плавно повел рукой в сторону, – послать его прочь. Я ему говорю, что в либретто нет никакого Галахера, или Галахеда, и потом, как я пойму, что он мне скажет, ведь в балете никто не разговаривает? И я там ничего не играю и не говорю, а только сижу в углу на троне с важным видом. А он мне отвечает: «Может так случиться, что Галахер (или Галахед), появится и даже заговорит. И тогда ваша задача – вот таким жестом, – он снова повел рукой, – послать его прочь».

– Он точно сумасшедший, этот ваш помреж, – Лена быстро собирала на стол.

– И еще он говорит, что в театре творятся странные дела. Из-за этой постановки мы оказались втянутыми в чудовищные распри далеких прошлых веков. На дверях директора кто-то регулярно расписывается кровью, а недавно огромный страшный мужик с мечом долго гонялся за машинистом сцены и, не догнав, со злости изрубил в щепу три старинных венских стула.

– Что ему сделал машинист?

– Кажется, не так поклонился. И еще как-то ночью вахтер слышал жуткие хриплые голоса, которые вроде пели не по-русски, – старик хитро подмигнул Круглову, но Лена увидела и рассмеялась.

– Ну, дедуля, ты даешь. С такой фантазией ты бы уже давно в писатели выбился.

– Я и так писатель, писатель своей жизни.

– Я все-таки думаю, – сказал Круглов, когда они напились чаю и дед снова вернулся на диван, – что сэру Галахеру вам надо в любом случае решительно отказать, если он появится.

– Вы полагаете?

– Да, я уверен.

– Возможно, вы правы. Наверное, этот Галахер мутит воду, а после того, как я ему откажу, они вообще исчезнут из театра.

– Ну хватит вам глупости нести – что старый, что малый. – Нам пора собираться!

– Знаете, я все время думаю, откуда в мире зло, – продолжал старик, не обращая внимания на восклицания внучки. – И мне кажется, в связи с последними событиями в этом театре, что все зло из прошлого. Что-то там не состоялось, не свершилось, не улеглось на дно истории, не стало прошлым, и оно рвется и рвется туда, где еще идет реальное время, чтобы здесь завершиться. Но здесь оно может появиться как зло или безумие.

– Так, наверное, всегда и бывает в истории. Там никогда ничего толком не завершается, как и в наше время. Вообще ничего никогда не получается. И в каждую эпоху снова появляется Тристан и ищет свою Изольду. А Макбет свои жертвы. – Круглов вдруг вспомнил рыцарей в деревне и поежился.