Текст книги "Горожане"
Автор книги: Валерий Гейдеко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
Степан открыл у «Спидолы» крышку, заметил, что в одном месте отошел контакт, видно, и впрямь, сынок этого аккуратного старичка на славу потрудился, пока не доломал транзистор окончательно.
Вышел Володька, с таинственным лицом подмигнул своему клиенту в пенсне, уволок его в цех. Все правильно, сейчас проверит проигрыватель, поставит заезженную пластинку из «Веселых ребят», потом скажет: «Фирма гарантирует высокое качество ремонта», – и сдерет трояк.
Но первой из цеха вышла Надя.
– Степа, ты идешь обедать? А то опять Светланка будет сердиться, что ты всухомятку питаешься.
– Еще же рано.
– Без пяти.
– Сейчас иду.
Степан посмотрел в зал. Парня в заячьей шапке уже обслуживал дядя Миша, за ним стоял тот, противный мужик в каракулевой шапке, подполковник и еще несколько человек. Все, можно смываться – он предупредил по-честному, чтобы больше не становились; не послушались, это их личное дело.
Он молча вытащил табличку – «Обед с 14 до 15 часов», – поставил ее на прилавок и повернулся, чтобы уходить.
– Послушайте, – окликнул его мужчина в каракулевой шапке. – Куда же вы? Еще целых десять минут.
– Откуда, интересно, десять? – возразил Степан. – У меня, например, без пяти. Даже без четырех.
– А у меня без десяти.
– Ну и на здоровье. Я предупреждал, чтобы вы не становились? Предупреждал. А теперь как хотите.
– Вы не имеете права закрывать раньше времени!
– Куда там! Раньше – не имеем, а позже – имеем? Вот уже и без трех минут, а за три минуты я вас все равно не обслужу.
– Да у меня ремонт пустяковый совсем, – сменил мужчина тон. – Здесь на одну минутку работы. Вы только посмотрите. Вот увидите, там все очень просто.
И он, не дожидаясь согласия, взгромоздил на прилавок «Комету». «Ну, я влип», – подумал Степан. Эту марку магнитофона он знал плохо, по ним в основном специализировался Федя. Впрочем, Федя хорошо разбирался в магнитофонах всех марок, отчего важничал неимоверно. Других оснований гордиться собой у Феди, в общем-то, и не было. К двадцати четырем годам он набрал метр сорок восемь сантиметров роста (результат какой-то болезни, связанной с гипофизом), и, похоже, на этом его рост прочно приостановился, повышать его можно было разве что за счет подошвы на ботинках. У Феди розовощекое мальчишеское лицо с пушистыми ресницами и жиденькими длинными бакенбардами, Федя любовно отращивал их, хотя выглядели они более чем странно. Недавно Федя познакомился с Оленькой, и вся мастерская сразу оказалась в курсе их незамысловатых отношений. Тощенькая, остроносая, с короткими, «под школьницу», косичками, она приходила к концу смены, дожидалась, пока Федя освободится, потом брала его под руку, и они отправлялись на эстрадный концерт куда-нибудь во Дворец спорта.
«Ну ладно, поставлю ремонт условно на два рубля, а там пусть Федя разбирается», – подумал Степан, но прежде решил на всякий случай отказаться.
– Ремонт сложный, не успею оформить.
Мужчина, ненадолго воспрянувший духом, опять сник и принялся упрашивать:
– Ну, пожалуйста! Я специально из загорода приехал, полтора часа добирался.
– Ну ладно, – смягчился Степан. – Так и быть. Напишем условно ремонт на два рубля, если наберется больше, потом доплатите по калькуляции. Согласны?
– Согласен, согласен, – зачастил мужчина.
Степан принялся оформлять квитанцию.
– Фамилия?
– Пономарев.
– Телефон?
– Двести девяносто четыре…
Степан отложил ручку в сторону, пристально посмотрел на мужчину.
– Что-нибудь не так? – заволновался тот.
– Это ваш домашний телефон? – спросил Степан.
– Да, а что?
– И вы говорили, что ехали из загорода? Да двести девяносто четыре – это ведь номер нашего района, здесь от мастерской на троллейбусе дальше десяти минут никуда не уедешь. – Степан отложил пачку с квитанциями, поставил магнитофон на место и сказал: – Все свободны. Представление отменяется.
– Подождите! Я сейчас вам объясню!
Степан остановился, готовый из любопытства послушать, как станет выкручиваться мужчина из этой ситуации.
– Да, я действительно живу рядом с мастерской. Но, понимаете, мне очень понадобились деньги, ну, на одно дело, очень важное, и мне нужно что-то срочно сдать в комиссионку. И вот я решил сдать этот магнитофон, хотя я недавно его купил…
– Я все понимаю, – перебил Степан. – Но при чем здесь загород?
– Вот я и придумал, чтобы уговорить вас. А иначе как же?
– Ладно, давайте два рубля, берите свою квитанцию.
Вот и дядя Миша закончил работу, надел свой черный овчинный тулуп чуть ли не до пят, над которым все посмеивались, и пошел обедать. А у Степана оставался еще один клиент – военный, подполковник.
– Все, закрываю на обед!
Степан посмотрел на черные петлицы (танкист), на погоны с двумя просветами и почувствовал, что голос его теряет какую-либо решительность.
– Уже пора обедать, – сказал он довольно неуверенно.
Подполковник засуетился.
– Молодой человек, ну что вы? Ну, меня одного отпустите, что вам стоит!
– Я ведь предупреждал: ровно в два закрою. А сейчас уже пять минут третьего.
– Ну, я вас очень прошу. Если бы я знал заранее, что у вас обед… А я знаете, откуда приехал, издалека. Вот, посмотрите, если не верите, в окно, там машина стоит.
Степан машинально взглянул на улицу. Действительно, есть там зеленый газик, и номер с двумя буквами, как у военных машин, все правильно.
И все-таки (откуда только взялась решимость?) повторил:
– Подождите до трех! У вас еще, наверное, какие-нибудь дела, машина на ходу, вот и поезжайте. А после обеда я вас первым приму.
Степан уже понял, что отпустит подполковника, конечно, отпустит, но, чем дольше тот спорил, тем больше укреплялось у Степана это странное желание власти над ним. Первые минуты Степан ожидал, что подполковник скомандует: «Младший сержант запаса Еремин, выполняйте приказание!» – и он как миленький бросится искать транзистор или магнитофон. Но команды, естественно, никакой не последовало, больше того, говорил подполковник чуть ли не заискивающим голосом, и Степан думал о том, как все это странно: года два назад, когда он отбывал действительную, любое слово подполковника, да что там подполковника – даже капитана или лейтенанта, старшины – имело силу закона: попробовал бы он поперек что-нибудь сказать; а здесь он уже минут пять препирается, и ничего. Как меняемся мы, когда нас разделяет прилавок!
Подполковник, видно, не догадывался ни о чем, потому что продолжал упрашивать:
– Ну, молодой человек, дело-то двух минут не стоит…
– Какие две минуты? – из упрямства возразил Степан. – Иногда искать дольше, чем ремонтировать.
– Да что там искать! У меня «Аккорд», стерео. Вон он стоит, мой проигрыватель. Давайте так: если он, я беру его и ухожу, не проверяя, а если нет, тогда и искать не надо, приду после перерыва. Идет?
– Идет! – согласился Степан, заранее пожалев подполковника. Он, чудак, не знает, что этот «Аккорд» Степан принял полтора часа назад, его еще не успели отнести в цех; а отремонтированные «Аккорды» стоят за стеной, там их с десяток, не меньше.
– Говорите, какой номер квитанции.
– Ноль восемь пятьдесят шесть…
– Да нет, только последние три цифры…
– Восемьсот двенадцать.
– А здесь восемьсот девяносто три. И он совершенно не работает. Ну как, берете?
Подполковник козырнул, повернулся к двери.
– Вопросов больше не имею. Приятного аппетита!
Такой поворот удивил и восхитил Степана. «Вот что значит военный человек. Ну, молодец!»
– Товарищ подполковник! – окликнул он. – Давайте вашу квитанцию.
Хлопнула дверь. В мастерскую вошла вся компания: Федя, Володька, Надя, дядя Миша.
– Что, без обеда решил сегодня? – поинтересовался Володька. – Давай, давай, работа дураков любит.
Степан только сейчас сообразил, что вернулись ребята слишком скоро.
– Быстро вы сегодня! – удивился он.
– Быстрее некуда, – ответила за всех Надя. – Опять машина сломалась.
– Гони полтинник! – потребовал Володька. – Мы отоварились, сейчас сабантуй устроим.
Степан отдал Володьке деньги и отправился искать «Аккорд». Подполковник, когда Степан отдал ему проигрыватель, опять козырнул, потоптался на месте, видно, хотел что-то сказать, но не придумал ничего и направился к двери. Степан выглянул в окно, увидел, как из машины вышел шофер, бросился к подполковнику, помог ему поставить проигрыватель в «газик».
Когда Степан пришел в цех, Володька крупными ломтями резал хлеб, Надя пыталась сделать нечто вроде бутербродов, Федя с упоением рассказывал о вчерашнем концерте. С тех пор как Федя познакомился с Оленькой, он был в курсе всех профессиональных тайн эстрады, в том числе и таких, на ком женился популярный певец и сколько лет его ребенку от первого брака.
– А после концерта, – сказал Федя со значительным видом, – мы пошли поддавать…
Но, к великому его огорчению, эти слова все оставили без внимания. Надя не могла больше наблюдать за неумелыми действиями Володьки, возмутилась:
– Кто же так режет хлеб?!
– А что?! Нормально! Мы ведь не в ресторане!
Надя молча отобрала у него нож, принялась резать сама.
– А потом мы пошли поддавать, – повторил Федя и опять почувствовал, что фраза явно не вызвала того эффекта, на который он рассчитывал.
– Лимонад небось пили? – ухмыльнулся Володька. – От водки ты сразу скопытишься.
Надя смерила Володьку осуждающим взглядом и сказала Феде тоном старшей сестры:
– Не учись этим глупым словам. Ничего хорошего в них нет.
– А что, – хорохорился Федя, – поддача была законная. Утром просыпаюсь, голова раскалывается.
– Все пьют, – философски заметил дядя Миша. – Не пьют только телеграфные столбы.
– Неправда, – перебила его Надя. – Во-первых, пьют не все…
– Дед и говорит, что не все, – захохотал Володька. – Телеграфные столбы не пьют.
Степан не стал вмешиваться в разговор, вспомнил, что собирался позвонить Светлане.
Пока ее нашли и позвали к телефону, он успел съесть два бутерброда и понял, что еще больше проголодался. Вечно этот «пикап», который возит обеды из трестовской столовой, ломается, приходится перебиваться всухомятку, а так и до язвы недалеко.
– Привет. Ну, что у тебя? – услышал он Светкин голос.
– Ничего. Все нормально. Народу очень много. А у тебя?
– Тоже ничего. Ты обедал?
– Не привозили сегодня, машина сломалась. Купили кое-что, бутерброды сделали.
– Я же говорила: возьми термос!
– Ну ладно! Ты что хотела сказать?
– Ничего. Просто узнать, что у тебя.
– Ну, и у меня ничего.
– Когда домой?
– Как всегда.
– Ну, пока.
– Пока.
Степан повесил трубку. Зачем он звонил? Какая-то бессмыслица. Но не позвонишь – целая история. А так – словно обряд священный выполнил и все в порядке.
– Что, отчитался перед женой? – усмехнулся Володька. – Ловко она тебя подцепила – все время на крючке держит. Говорил тебе: не женись!
– Не слушай его, Степа, – вступилась Надя. Прямых споров с Володькой она избегает, но вот так, как сейчас, любит ему возразить. – Он тебе просто завидует.
– Я? Ему? Да в чем завидовать – в том, что хомут на шею надели? Я человек вольный!
– Жениться тебе надо, Володька! – вмешался в разговор дядя Миша. – Хватит девкам мозги крутить.
– Да кто сейчас женится? Только дураки. У Степки одна жена и та проходу ему не дает. А у меня их десять штук. Ну, не десять, а меньше двух сразу никогда не бывает. Станут ревновать, я тут же привожу третью, и они мигом затихают.
– Нахал ты, Володька! – не выдержала Надя. – Хочу на тебя посмотреть лет через двадцать, когда все десять жен тебя бросят и ты никому не будешь нужен. Тогда по-другому запоешь!
– Ну, до этого еще дожить нужно!
Степан решил не реагировать на разговор, хотя речь шла именно о нем. Что там говорить: он немного завидовал Володьке, завидовал той легкости, с которой тот сходился и расходился с женщинами. Но таким, как Володька, нужно родиться, и если он не был на Володьку похож, то и говорить тут не о чем. Степан вспомнил о том, как, вернувшись из армии, он первые недели страдал и мучился оттого, что не мог ни с кем познакомиться. Не везло, как говорится. Правда, кто-то из приятелей пытался ему помочь, но все-таки это явно не то, когда не сам знакомишься, а тебя знакомят, словно кота в мешке покупаешь…
Степан почему-то снова вернулся к мыслям о квартире: когда они получат ее, сразу и отношения со Светкой наладятся, а то она раздражается из-за каждой мелочи, все-таки в чужом доме живут, с чужим человеком.
Степан съел еще один бутерброд с сыром, сыр был твердым и невкусным.
– Вы что, сыр в ломбарде покупали? Ему уже сто лет, не меньше.
– Я ведь говорил, – оживился дядя Миша, – я говорил, что вместо сыра надо было купить сала. И вкуснее, и полезнее.
– Иди ты, дед, со своим салом знаешь куда? – проворчал Володька. – Заладил одно и то же: сало да сало.
– А что, – сконфузился дядя Миша, – зимой холодненькое сальдо…
– Не все его любят, – попыталась внести миролюбивую нотку Надя. – Степа, – предложила она, – позвал бы ты Громоотвода. Сидит небось голодный.
– Он голодный! – возмутился Володька. – Да у него всегда полный портфель еды. Жена ему собирает. Там и термос, и котлетки, и печенье.
– Ты что, проверял? – проворчал дядя Миша.
– Очень нужно! Просто заглянул как-то к нему в обед, а он смутился, давай все газеткой на столе прикрывать. С тех пор запирается на перерыв, ему, видишь, неловко, что он питается, как и все люди.
– Хватит скалить зубы, – оборвал дядя Миша Володьку. – Ты опять сегодня шабашил?
– Что, завидуешь? – огрызнулся Володька. – Левачь и ты, на здоровье. Кто смел, тот и съел!
– Никогда холуйским деньгам не завидовал. А насчет того, кто смелый, это мы скоро увидим.
– Да я пошутил, дядя Миша! – пошел Володька на попятный. – За кого ты меня принимаешь? Да чтобы я из-за рубля…
– Ладно, Володька, хватит дурочку разыгрывать, – спокойно сказал дядя Миша. – Я тебя понял, и ты меня тоже. А там твое дело.
Володька встал, натянул полушубок и со злостью отфутболил ногой отвертку, лежавшую на полу. Но, прежде чем выйти из мастерской, сказал натянуто-небрежным тоном, объясняя свой уход:
– Пойду воздухом подышу, что ли…
Когда Володька закрыл за собой дверь, Надя неожиданно для всех пожалела его:
– Может, зря ты его так, дядя Миша?
– Ничего, ничего, пусть проветрится, это ему полезно.
Степан подумал о том, что все они осуждали Володькино левачество, но сказать об этом каждому из них что-то мешало. Впрочем, нет, не так: ничьи слова для Володьки не были серьезны и авторитетны. Даже внушения директора. Володька прекрасно знал, что Громоотвод за всем не уследит, а если узнает случайно, что он опять слевачил, то покричит минут пять, но тем дело и кончится. Надя… У нее с Володькой свои счеты, но если она и скажет что-нибудь, то больше жалея, чем осуждая: смотри, мол, попадешься, на такие дела сейчас смотрят строго. Федю Володька вообще всерьез не принимает, «шпендрик» – вот и весь разговор.
А что же он сам, Степан? И вот здесь он не мог понять, что мешало ему хоть однажды высказать, ну, даже в шутку, что он на этот счет думал. Нет, в шутку об этом не скажешь. Степана всегда унижал этот копеечный подкуп, где бы он ни происходил – в кинотеатре, когда какие-нибудь хмыри за лишний полтинник перепродавали билеты, если в кассе их уже не было; в такси, когда, сколько бы копеек ни настучал счетчик, шестьдесят или восемьдесят, сдачу с рубля ожидать считалось как-то неловко и даже унизительно.
Степан злился на себя за чрезмерную щепетильность и все равно никак не мог примириться с тем, что за двадцать копеек или за три рубля один человек становился чем-то обязан другому; никак не мог он привыкнуть к этому, в любом случае – и когда сам должен был давать гардеробщику «на чай», а тот с подобострастно-озабоченным видом натягивал на тебя пальто, и в других ситуациях, когда в мастерской, например, меди и серебра не хватало, приходилось спрашивать мелочь, чтобы как-то разойтись с клиентами, а некоторые великодушно отказывались от сдачи, от двенадцати или семи копеек. Степан в таких случаях всегда мучился, переживал. А ведь подумать, что здесь особенного… В эту же самую минуту выходил из цеха улыбающийся Володька и за полчаса обирал кого-то на трояк или пятерку. Давно хотел Степан обо всем этом высказаться, но получилось почему-то, что он опять промолчал, а говорить взялся дядя Миша.
Надя убирала со стола остатки еды, смахнула на газету крошки (покормить птиц), дядя Миша резался с Федей в шахматы. Степан решил подзубрить английский – осенью в институт сдавать экзамены, но взглянул на часы – было без пяти три – и закрыл учебник. Наверное, уже и очередь собралась. Степан приоткрыл дверь: так и есть, человек восемь, не меньше. Впереди всех у перегородки с решительным видом стоял Коротышка, в руках он неловко держал «Селгу».
НА ДЕЖУРСТВЕ
Сергей Иванович еще раз перечитал листочек вызова, спрятал его в наружный карман черной форменной шинели и открыл дверь «рафика». Следом за ним вышла Зоя, поеживаясь от стылого февральского воздуха, от пронзительного ветра.
В подъезде дома тепло и на удивление чисто. Ярко светят плафоны, слева от входа – ровные ряды ящиков для почты, они выкрашены в приятный светло-зеленый цвет, справа – доска для объявлений. Сергей Иванович машинально прочитал: «…общее собрание членов ЖСК «Восход»…» И лифт в этом доме сплошное удовольствие, идет плавно, двери закрываются бесшумно, не только на седьмой – на семьдесят седьмой этаж можно подниматься.
Воронин нажал кнопку, в ответ мелодично отозвался музыкальный звонок. Дверь открыл парень; растерянный и перепуганный, он сразу потащил Сергея Ивановича в комнату: скорее, доктор, скорее! На Зою парень даже не обратил внимания, и она, повесив шинель, задержалась у большого, на всю стену, зеркала в коридоре, нашла какие-то неполадки с прической. Сергей Иванович молча снял шинель, отдал ее парню, сел рядом с диваном.
– Ну, что случилось?
– Я ее предупреждал! – возбужденно начал парень. – Все это сплошное шарлатанство, и неизвестно еще чем оно кончится…
– Да ведь статья в медицинском журнале напечатана, в медицинском, поймешь ты наконец, тупица! – зло возразила ему жена.
– Стоп, так не пойдет! – Сергей Иванович оборвал спорящих. – Говорить будет больная. А вы, – обратился он к парню, – принесите мне чайную ложку. И прокипятите ее.
Ложка была не нужна, но лучшего повода отправить парня он не нашел. В комнату вошла Зоя, огляделась и, как всегда, села на квадратный ящик с инструментами. Воронин привык к тому, что минуты две, не меньше, Зоя осматривалась, делала, как он говорил, рекогносцировку местности. Сначала такая привычка его раздражала, но постепенно он смирился с нею.
– Ну, что случилось? – повторил Сергей Иванович, придвигая кресло к дивану. – Только давайте все по порядку.
– У меня… я думала, что неправильно подсчитала дни, – девушка смутилась, умоляюще посмотрела на врача, надеясь, что он сам догадается о том, о чем так трудно было ей сказать словами. – Сначала я принимала гомеопатические таблетки, и все равно – ничего. Тогда мне подруга посоветовала принять аскорбиновой кислоты. Она где-то читала, в каком-то специальном журнале, что это безошибочное средство.
– Самое безошибочное средство – хирургическое, – заметил Сергей Иванович.
А про себя подумал о том, как живучи заблуждения. Действительно, лет пять назад была такая публикация, и хотя она печаталась в специальном издании, мизерным тиражом, а когда показания не подтвердились, то полемика с этим материалом печаталась и в разных «Вестниках» и в популярных изданиях, вплоть до «Здоровья», но до сих пор еще встречаются энтузиасты, готовые на себе испытать это средство.
– Ну, я и выпила двадцать таблеток, все, что было во флаконе. А потом меня начало тошнить, поднялась температура, голова стала кружиться.
– Какая температура?
– Тридцать семь и восемь.
– Это еще ваше счастье. Могло быть и похуже, если слушать всяких подружек. Она что у вас – врач?
– Да нет, вместе со мной работает. Просто она всегда так делает и говорит – помогает.
– Не знаю, не знаю, – с сомнением покачал головой Сергей Иванович. – Пока в таких случаях помогает только хирургия. Но еще лучше, – добавил он слегка нравоучительным тоном, – и к ее помощи не прибегать. Аборт – тоже счастье небольшое.
Девушка была очень миленькая и ему понравилась. Впрочем, не совсем так – понравилась она ему независимо от того, что была миленькой, ну, а распущенные по плечам волосы, живое умное личико, блестящие карие глаза – это уже довершало впечатление.
– Давайте я послушаю вас, – предложил Сергей Иванович. – Зоя, пожалуйста, стетоскоп. Зоя!
А Зоя отошла в другой угол комнаты, что-то рассматривала там. Свет в комнате был притушен, горела только настенная лампочка. Сергей Иванович перевел взгляд в дальний угол и увидел там… дерево. Настоящее дерево, с ветками, от пола и до потолка. Зоя в этот момент была занята тем, что щелкала пальцами по стволу, и, услышав звонкий звук, разочарованно протянула:
– Оно из картона…
– Из папье-маше, – улыбнувшись, уточнила хозяйка дома. – Но выглядит совсем как настоящее, правда?
– Ага, – охотно откликнулась Зоя. – Я даже сначала глаза зажмурила от удивления, думала, что мне мерещится…
Сергей Иванович оглядел комнату. Одна стена оклеена этикетками от бутылок, на другой, на небольших полочках, стояли коробки от сигарет. На полу – проигрыватель, и здесь же веером разбросаны пластинки. В комнате не было ни шкафа, ни стола, ни стульев. Странное возникало ощущение – словно перед тобой была театральная декорация и, казалось, когда спектакль кончится, рабочие сцены уберут всю эту бутафорию. Правда, в квартире была и еще одна комната, и у Сергея Ивановича даже появилось желание посмотреть, что в ней, но потом он устыдился своих мыслей и, почему-то разозлившись на Зою, которая настроила его на столь несерьезный лад, прикрикнул на нее:
– Что, будем рассматривать деревья или заниматься делом?
Зоя обиженно передернула плечами и подчеркнуто вежливым жестом протянула ему стетоскоп.
Девушка между тем безуспешно пыталась вынуть плечо через узкий вырез ночной рубашки, убедилась, что оно не пролезает, и, покраснев, приподняла рубашку до груди, а до пояса тщательно укрылась одеялом. «Чудачка, – усмехнулся про себя Сергей Иванович. – Помоталась бы по вызовам недельки две и поняла бы, что врача «скорой» стесняться совсем ни к чему».
В комнату вошел парень, принес большую столовую ложку. Сергей Иванович не сразу сообразил, в чем дело, потом вспомнил и сказал строго:
– Я ведь просил чайную!
– Кто их разберет! – буркнул он. – Чайная, кофейная, один черт! Вы лучше скажите ей, чтобы она всякую дрянь не глотала. Я объяснял, так не слушала, а теперь, видите ли…
– Не лезь не в свои дела, – напряженным голосом отчеканила девушка.
Сергею Ивановичу не понравилась эта перепалка, но еще больше ему мешало присутствие парня, и он сказал твердо:
– Оставьте нас. Дайте мне осмотреть больную.
Пульс был немного учащенный, но наполнение хорошее, язык обложной, давление нормальное. Поставил на всякий случай градусник – не подскочила ли еще температура.
– Так, слушайте меня внимательно, – сказал он девушке. – Во-первых, никогда больше не советуйтесь с подружками, иначе вы приобретете токсическую почку и тогда никакой врач не поможет. Во-вторых, завтра сходите в женскую консультацию, объясните все, не скрывая, пусть вас хорошенько посмотрят. Что сейчас? Как можно больше пейте. Тепленький морс, чай. Лучше всего – с лимоном, чтобы пить было приятно.
Девушка послушно кивала головой, потом неожиданно спросила:
– А как… ну, в общем, осталось у меня что-нибудь?
Воронин широко развел руками:
– Здесь, голубушка, меня увольте. Я не гинеколог. Дай бог, чтобы не наломали дров, чтобы не было общего отравления организма. Покажите градусник!
Температура была тридцать семь и четыре; что ж, это уже к лучшему. Воронин попросил Зою оформить запись в книге вызовов и уже собрался уйти, как девушка обратилась к нему.
– Понимаете, мне это очень важно знать. Алевтина Григорьевна… в общем, его мать, меня не любит. Мы с ней даже не разговариваем. Она считает, что Дима мог найти себе другую жену, гораздо лучше, и считает даже, будто это я его опутала. Нет, не думайте, она нам хорошо помогает, вот, квартиру купили эту, а свекор меня на работу устроил, в институт технической эстетики, просто так, с улицы, туда не попадешь. Но она все время Диму против меня настраивает, хочет нас поссорить. И с ребенком ему условие поставила: пока не защитится, чтобы и речи об этом не было. А он даже и в аспирантуру еще не поступил, пытался, да ничего не получилось. И вот я боюсь, если она узнает, что я забеременела, то перестанет нам помогать. А мы решили в этом году в Карелию съездить, хотели купить байдарку… Как вы думаете, помогла мне аскорбинка?
Сергей Иванович не сразу ответил. Исповедь эта его смутила; так всегда бывает, когда незнакомый человек раскрывает перед тобой душу, а ты не знаешь, чем ответить на его доверие. «Мне, наверное, надо было бы родиться в девятнадцатом веке, – думал он, – содержать приход, отпускать грехи. А что? Оказывается, не так это и просто – выслушать человека, понять его, да еще и утешить. Церкви, правда, легче – у нее свои каноны, целый набор, только выбирай из них один, применительно к случаю. А вот нам, медикам… Хотя, – неожиданно возмутился Воронин, – что за чепуху я несу! Словно у нас и забот нет других, как разбираться в душевных переливах больного. Если у тебя такой дурацкий характер да способность попадать в переплеты, не приписывай всего этого другим. Наше дело – лечить, принимать на свет новорожденных, удалять кисту и миндалины, снимать боль. Хотя, – опять принялся он противоречить себе, – мы научились лечить все, кроме рака и вирусного гриппа, а лечить недуги духовные разве легче?»
– Сходите завтра в консультацию, – постарался он ответить как можно мягче, он думал в этот момент совсем о другом. Отчего и в самом деле не родить бы ей, пока молода, здорова? А ведь дотянет до тридцати, а там выкидыши, или поддержание беременности, или, не дай бог, кесарево сечение. И хорошо, если ребенка доносит до девяти месяцев, а то могут быть и преждевременные роды. Сказать ей, что ли, об этом?.. Все есть – здоровье, деньги, квартира, – ну, отчего бы ей не родить? Не то что мы с Ниной начинали – комната четырнадцать метров; на кухне и в ванной пеленки можно было вешать только по ночам, а рано утром – снимали, чтобы не ворчали соседи; если приходилось срочно постирать – сушили прямо в комнате, ходили, пригнув головы. И только недавно, когда Васька уже во второй класс пошел, получили квартиру. А здесь – на всем готовеньком, живи не хочу, и все боятся чего-то. Нет, человеку никак не угодишь: не хватает денег – плохо; много денег – тоже свои проблемы. А в общем-то девчонку жалко, не понимает еще, что всем угодить нельзя. А пока разберется, что к чему, – может, и поздно будет.
– Ну, не вешайте носа, – приободрил он девушку. – Лучше детишек ничего нет на свете. А в Карелию вы еще съездите, ну, на пять лет позже. Зато поедете с дочкой или сыном, представляете, как будет здорово.
Девушка грустно ему улыбнулась, глаза ее сохраняли прежнее выражение: хорошо, мол, вам меня учить, но оказались бы вы на моем месте…
Сергей Иванович махнул напоследок рукой, вышел в коридор и чуть было не столкнулся с парнем, который, судя по всему, стоял у двери.
– Ну, – нетерпеливо спросил тот, – ну, что с ней?
– Ничего страшного. Заставляйте побольше пить, я ей все объяснил, следите за температурой.
– А что будет… – парень сделал многозначительную паузу.
– Я не гинеколог, – резко ответил Сергей Иванович. – Пусть сходит в женскую консультацию.
Парень ему явно не понравился. После разговора с девушкой Воронин уже не мог ничего хорошего думать о мужчине, который не способен отстоять жену перед родителями.
– Я ведь ее отговаривал… – обиженно начал парень. – Есть хороший врач, который делает это очень четко.
– Вам, мужикам, все просто, – вмешалась Зоя.
Воронин хотел было осадить ее, но взглянул на свою помощницу и по возбужденному лицу понял, что в довольно расхожую фразу она вложила какое-то свое, очень личное отношение и готова стоять насмерть, обличая мужчин, поэтому спорить с ней – только подбрасывать в костер поленья. Он решил не углубляться в эту тему и спросил, есть ли в квартире телефон – позвонить в диспетчерскую.
Парень провел его на кухню. Вдоль стены стоял красный гарнитур, явно импортный, но уюта на кухне не чувствовалось. Грязная посуда, какие-то банки – на столе, на подоконнике, в раковине. Сергей Иванович невольно огляделся вокруг, ему почему-то казалось, что в кухне обязательно должна быть целая батарея пустых бутылок.
Услышав бесстрастный, металлический голос диспетчера Риммы, Воронин вспомнил, как долго пришлось к нему привыкать. Он никак не соответствовал облику Риммы: та была худенькой, конопатой и, несмотря на свои тридцать лет, смахивала на Гавроша – мальчишеская фигура, короткая стрижка, резкие движения. И когда Римма разговаривала, в ее интонациях не было холода и автоматизма, с которым диктовала она вызов по телефону. Профессиональное качество, что ли – предположил Воронин.
Он записал вызов, попрощался с парнем. Зоя надулась, не разговаривала, сохраняла дистанцию в несколько шагов. «Ничего, – подумал Сергей Иванович, – ей это полезно, а то приходит в квартиру, как в музей».
Когда Воронин и Зоя подошли к машине, водитель Егорыч читал.
Сначала Зоя подтрунивала над его вкусом – старику нравились второстепенные классики девятнадцатого века: Григорович, Писемский, Мельников-Печерский – и пыталась приобщить его к «Иностранной литературе», которую она прочитывала от корки до корки. Но после двух-трех легких пикировок с Егорычем Зоя махнула на него рукой и каждый остался, как говорится, при своем.
Зоя пришла в бригаду месяца четыре назад. Ее предшественницей была Наташа, флегматичная толстушка; в разговоры Егорыча и Воронина она предпочитала никак не вмешиваться, и, глядя на ее безучастное, равнодушное ко всему лицо, Сергей Иванович подозревал иной раз: не спит ли она с открытыми глазами?
Другое дело – Зоя! Сразу затеяла с Егорычем какой-то спор; поссорилась и тут же помирилась, быстро перешла с ним на «ты»: уверяла, что ей очень приятно называть его так, потому что он как две капли воды похож на ее дедушку. Воронина она попросила показать ей фотографии сына. Шумно восторгалась («славный пацан»), Воронин растаял от удовольствия и не сразу понял, что его подробные рассказы о Ваське, о конфликтах с женой Зоя слушает с преувеличенным интересом. Она садилась в «рафике» напротив Воронина, не отрываясь, пристально смотрела на него, а он не мог долго выдерживать ее взгляд, отводил глаза.
