Текст книги "Горожане"

Автор книги: Валерий Гейдеко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Да, – задумчиво протянула Лена, – интересная у тебя работа. А ты не хотел мне рассказывать. И что вы делаете потом с этими ответами, посылаете куда-нибудь?

– Зачем посылать? Мы сами их обрабатываем.

– И что потом?

– А потом – суп с котом, – рассмеялся Валентин и сделал движение, чтобы обнять Лену, но она мягко уклонилась и переспросила настойчиво:

– Нет, а потом? Мне очень важно знать, какие выводы социология сделает обо мне, например.

– Ну, о тебе она сделает самые похвальные выводы. Красивая, добрая, умная, ласковая!

– Я серьезно спрашиваю, – тихо обронила Лена, немного жалея, что завела этот разговор.

– А я серьезно отвечаю, – смущенно, но твердо произнес Валентин. – Ты сама себя не знаешь. Ты умница, ты чудесная, ты замечательная.

Он обнял ее, и, хотя уже стемнело, а скамейка находилась далеко от фонаря, Лене было неловко: ей казалось, что прохожие оглядываются. И все-таки обхватила его руками за шею, нашла его губы и не отпускала до тех пор, пока не почувствовала, что нужно перевести дыхание. Но когда Валентин снова прижался к ней, мягко отстранилась и сказала:

– Все, Валя. Нам больше не нужно встречаться.

– Но почему, почему? – удивился Валентин, не заметивший, как изменилось ее состояние.

– Не нужно, и все, – устало ответила Лена. – У тебя семья, я чувствую себя виноватой перед твоей женой, хотя ее и не знаю.

– Но я ее не люблю…

– Не надо, Валя… Ты сейчас не сознаешь, что говоришь. Потом, когда остынешь, тебе станет стыдно. Ты не любишь жену, но сейчас все равно вернешься к ней. И всегда будешь возвращаться, так?

– Я разведусь, – не очень уверенно сказал Валентин.

– Нет, Валя, никуда ты от нее не уйдешь. Ты слишком мягкий. Ты боишься кого-нибудь обидеть, хочешь быть добрым ко всем – и ко мне и к своей жене. А ко всем быть добреньким нельзя. Я по себе знаю. Если рубить, то сразу.

– Но можно я буду звонить хотя бы иногда?

– Не надо, ничего не надо, Валя. Мне было с тобой хорошо, я всегда буду тебя помнить. Но больше не нужно встречаться. И сегодня не провожай меня, уходи, я очень тебя прошу. Нет, нет, мы уже простились, уходи.

Валентин нерешительно переминался с ноги на ногу. Все было для него так неожиданно и обидно. Лена не догадывалась, что сильнее, чем просьба не встречаться, на Валентина подействовали слова о мягкости его характера. Это было ново, непривычно, никак не вязалось с его представлением о себе. Это пронзило его, как открытие, и нужно было решать, как жить дальше, жить с этим открытием.

Лена отвернулась, прижалась лицом к дереву. Прохлада вечера не освежила застоявшегося летнего воздуха, было душно. Валентин хотел подойти к Лене, что-то сказать ей, но потом резко повернулся и направился к метро.

А через час набежали облака и прошел над Москвой дождь, легкий и летучий. Он осторожно пробарабанил по крышам, прошелестел в листве. Он прибил пыль на тротуарах, впитался в асфальт, разогретый жарким июльским солнцем, шинами автомобилей, подошвами прохожих. И воздух стал чистым и упругим, готовым зазвенеть под первыми солнечными лучами.

Но до утра было еще далеко. В домах гасли последние огни, засыпали те, кому мешали заснуть заботы, дела или бессонница. А те, кто засыпал рано и быстро, уже видели первые полуночные сны.

Когда Лена вернулась домой, ей сразу бросились в глаза рисунки на стене. Она почувствовала, что и смеющаяся рожица и нелепые человечки раздражают ее. «Детство все это», – подумала Лена, открепила кнопки, свернула ватман трубочкой.

Сны она видела редко, под самое утро, и какие-то будничные. Но сегодня приснились Полтава, школа, выпускной вечер. Паркет легко скользит под ногами, музыка никак не кончается, оркестр играет все быстрее. А на ней – матросское платье, оно еще не обмялось по фигуре и пахнет утюгом.

РАССКАЗЫ

ГАРАНТИЙНЫЙ РЕМОНТ

Без двадцати два он приметил парня в серой заячьей ушанке и предупредил, чтобы за ним не становились – до перерыва больше никого обслужить не успеют. И все равно за парнем пристроился какой-то мужчина – шапка-пирожок, воротник из искусственного каракуля, чем-то этот мужик Степану сразу не понравился – унылое лицо, просто тоску навевает. Степан решил предупредить еще раз, иначе тот станет потом канючить: ну отпустите, я только один остался… все нервы истреплет. А мужик и впрямь противный попался, начал возражать: а может, я успею до перерыва, а если не успею, то уйду, значит, не повезло. «Уйдешь, как же», – опять неприязненно подумал Степан и решил ни за что не обслуживать, если тот, конечно, до перерыва не проскочит.

Понедельник всегда день тяжелый, но сегодня особенно. Все словно сговорились, идут и идут. А дефекты какие-то запутанные, сразу не догадаешься, в чем дело. Четыре, пять, шесть. Шесть человек вместе с этим парнем, больше наверняка пройти не успеют.

У Степана уже привычка сложилась: сначала смотрит на вещь, потом – на владельца, пытаясь угадать, кем может тот оказаться. Бывает, ошибается, но система все-таки есть, что ни говори. Пенсионеры или те, кому за пятьдесят, несут, в основном, трехпрограммные репродукторы «Маяк», а если транзисторы, то попроще, подешевле. Если человек в возрасте, ну, скажем, лет от тридцати до пятидесяти, то здесь, скорее всего, магнитофон стационарный или проигрыватель. А вот если «ВЭФ» или, еще чаще, портативный магнитофон, сразу все ясно: парень шатается с ним, крутит его везде и всюду – на улице, в сквере, в автобусе, оттого и летит перемотка.

– Что у вас?

Степан старается спрашивать повежливей, помягче, но странный у него голос – вопрос все равно получается отрывистый, сухой, словно Степан заранее сердит на клиента. А тот и без того подавлен – долгим стоянием в очереди, переживаниями: возьмутся ли чинить, да на какой срок, да есть ли детали. «Дурацкий вид у меня, – думает Степан. – Вот и домой придешь, Светка всегда обижается: почему, мол, такой злой? Объясняешь, никакой не злой, ну, устал, ну, пообедать опять не успел, но она стоит на своем: раньше почему-то не уставал, а теперь все волком смотришь!»

Степан вспомнил, что обещал позвонить Светланке перед обедом, но где там, отсюда не станешь разговаривать, неловко, а уйдешь в цех – разорвут на части.

– Так что у вас?

– Вот, не работает, – мужчина лет сорока протянул Степану «Селгу». Степан мельком взглянул на заказчика: небольшого роста, плотный, круглое, одутловатое лицо, шапку снял, держит в руке и вытирает вспотевший лоб. Редкие белесые волосы, а брови, тоже белесые, неожиданно густые и широкие. Этакий толстячок-коротышка, с виду типичная «шляпа». У них в мастерской все клиенты делились на «шляп» – ничего в технике не соображавших – и «технарей», кого надувать было рискованно. Вообще-то Степан старался относиться одинаково и к тем, и к другим, но мастера явно предпочитали «шляп». Володька Макаров – главный их благодетель. Посмотрит, например, проигрыватель – там ремонт пустяковый: фон убрать, рычажок какой поправить – и говорит сурово так, с осуждением: «Что же вы, папаша, проигрыватель совсем доломали? Гвозди им, что ли, заколачивали?» Ну, «шляпа», понятно, растерян, что-то лепечет в свое оправдание. А Володька еще больше в роль входит: «Здесь все в негодность пришло, проще новый проигрыватель собрать». Ну, и теперь пятерку верную для квитанции наскребет: и то, и другое, и третье.

Ладно, а что же все-таки с «Селгой»? Сейчас мы посмотрим, проверим… Степан открывает крышку, так и есть: «Крона» отсырела, покрылась зеленоватым налетом, а клеммы даже проржавели.

– Батарейку-то менять нужно, дорогой товарищ, – весело говорит Степан.

– Так я… недавно совсем покупал… к празднику.

Степан подключил клеммы к аккумуляторам, «Селга» заорала на всю мастерскую.

– С вашим транзистором все в порядке. Купите новую батарейку за сорок восемь копеек и слушайте себе на здоровье. А хотите, я оставлю на профилактический ремонт – сорок пять копеек. Посмотрим, почистим.

– Нет, нет, спасибо. – Коротышка чуть ли не вырвал транзистор из рук, обрадовался, чудак.

– Следующий! Что у вас?

Затрещал телефон. Слава богу, наконец-то убавили звук, теперь хотя бы не дребезжит, как раньше, нервы не дергает. Степан выжидал, не снимал трубку. Если звонят долго, значит, или Светланка, или кому-нибудь из наших ребят звонят. Телефон продолжал трещать.

– Да, мастерская, – отрывисто произнес Степан.

– Скажите, пожалуйста, у меня испортился магнитофон. Вы сможете починить? – спросил густой мужской голос.

– Не знаю, привозите.

– А вдруг я привезу, а вы не возьметесь чинить?

– Все может быть. По телефону я все равно не могу понять.

Положил трубку, посмотрел на очередь. Так и есть, за парнем еще один клиент пристроился – военный, подполковник.

– Больше очередь не занимайте. Как будет два часа, сразу закрываю. Следующий!

Женщина лет пятидесяти в стеганом синем ватнике, в сером платке, ладони грубые, обветренные, протягивает паспорт и какую-то справку.

– И в жэке подтвердить могут, я там уже восемь лет работаю. А если не веришь, кого угодно из соседей привести могу, они не дадут соврать.

– Какие соседи?! Что у тебя, мамаша?

– Приемник у меня, транзистир. Сегодня должен быть готов. Вот паспорт мой, и справку в жэке взяла на всякий случай, если не верите.

Снова затрещал телефон.

– Да! С девяти до восьми. С двух до трех перерыв.

Женщина упорно протягивала какие-то документы.

– Не надо мне, мамаша, никаких справок. Давай квитанцию, и дело с концом.

– Так обронила я где-то квитанцию. В магазине обронила, в очереди, или когда улицу убирала. Вот и пошла в жэк, справку взяла. С печатью, все честь по чести.

– Ну, а если твою квитанцию мне принесут и потребуют транзистор? Что я скажу человеку? Подожди, мамаша, немного, потом разберемся с тобой.

Снова затрещал телефон. Степан снял трубку и тут же бросил на рычаг. Если будешь отвечать на каждый звонок, то и к ночи всех не отпустишь.

– Я подумал, возьмите, может, там неисправно что-нибудь?!

А, это вернулся Коротышка, тот, что батарейку в «Селге» не менял ни разу. Подумал, значит. А потом подумает немного и придет назад, забирать транзистор.

– Неделя устроит вас? – спросил Степан сухо.

– А раньше никак нельзя?

– Как же раньше? Видите, сколько работы.

– Нет, тогда не нужно. Неделю я не могу ждать. Вот и отлично. Так оно лучше будет.

Женщина никому не уступала очередь, все твердила про свой жэк. Степан понял, что ее не переупрямить, пока не отпустишь, все равно никого не даст обслужить.

– Мамаша, вон на стене образец заявления, видишь? Подпиши у директора, и пламенный привет!

– Я сейчас, мигом, – заторопилась она.

Степан подумал, что напрасно сердится на женщину. Ну, потеряла квитанцию, так все теряют. Светке вообще нельзя ничего из документов доверить – обязательно или забудет где-нибудь, или обронит. У нее и перчатки всегда от разных пар, и зонтика нет, а она даже не просит купить – уже три раза теряла и теперь даже сама не верит, что не оставит его где-нибудь: в телефонной будке или кафе, да мало ли где? А спохватывается обычно дня через два-три: «Только что он был здесь! Я хорошо помню!» Так что квитанция – не самая большая потеря. Злился Степан только потому, что очень не вовремя принесло женщину, в самую запарку. Пришла бы утром, до десяти вообще ни одного человека не было, а сейчас столпотворение.

Опять телефон. Володьку просят, Макарова. Степан наклонился к микрофону, объявил:

– Макаров, на провод!

Слава богу, теперь минут десять телефон помолчит. Кажется, невеста его звонит, опять новая. Если так, то сейчас Надя из цеха выйдет, возмущенная. Она слышать не может, когда Володька говорит те же самые слова, что когда-то говорил ей. Ну и народ эти женщины!

Сколько времени прошло, как Володька ее бросил, Надя уже и с другим парнем познакомилась, и замуж за него выскочила, и даже ребеночек ожидается у них, на четвертом, кажется, месяце сейчас, начала носить всякие широкие блузы и краснеет, если ребята слишком внимательно на живот ее посматривают, а все равно слушать не любит, когда Володька треплется по телефону.

Степану Надя не особенно нравилась. Но, глядя на простоватое крупное лицо, гладко зачесанные назад волосы (у висков Надя накручивала модные колечки, которые ей совершенно не шли), на ее спокойные глаза, он почему-то думал о том, какой верной женой, хорошей хозяйкой и любящей матерью может она быть.

И Степан, и дядя Миша сколько раз говорили Володьке: «Не разрешай своим бабам сюда звонить!» А с того как с гуся вода, ухмыляется себе, да и только: «Они меня не слушают».

Ну, ладно.

– Следующий!

Все зашумели:

– Не пускайте! Без очереди не пускайте!

Степан посмотрел. Сбоку подошла супружеская пара, лет по сорок пять, оба хорошо одеты. Мужчина молчит, а жена, перекрывая шум, сказала хорошо поставленным голосом:

– Вы что, разве не видите? Он имеет право обслуживаться без очереди.

Сказала так, что слова никто поперек не вставил. Степан заинтересовался: какие же у мужчины права? Инвалид войны? Непохоже, слишком молод. Герой? Депутат? Кто его знает! Кажется, и в очереди не очень разобрались, в чем дело, но каждый боится в этом признаться, молчит. Но, наверное, что-то есть у них, какие-то особые права. Ладно, если очередь разрешает, я не стану встревать.

– Что у вас?

– Вы только подумайте, какое безобразие! Совершенно новый магнитофон – и не работает! Только вчера купили, а сегодня уже испортился!

Мужчина молчал со значительным видом, как бы удостоверяя, что жена его говорит чистую правду.

– Паспорт магнитофона, пожалуйста, гарантийный талон, – бесстрастно произнес Степан.

– Вадим, где паспорт? Вот паспорт, вот талон. Нет, вы подумайте, везде только и слышишь: качество, качество, а что на самом деле получается?

– Одну минутку! – Степан предостерегающе поднял руку. – Сейчас разберусь.

Он открыл крышку магнитофона, сверил номер с номером паспорта. Так, № 918 073, а здесь? А здесь № 918 138. Номера не совпадают. Все, дальше можно не смотреть.

– Вам неправильно дали паспорт в магазине. Я не могу принять магнитофон, – сказал он как можно вежливей.

– Что?! Что значит – не можете?! Да вы обязаны его принять, понимаете, обязаны. У вас гарантийный ремонт, вы забыли об этом?

– Вам неправильно дали паспорт в магазине, – стараясь оставаться спокойным, повторил Степан.

– Какая наглость! Нет, Вадим, ты слышишь, в чем нас обвиняют? В том, что мы подделали паспорт, как тебе это нравится?

Степан понял, что еще немного – и он не выдержит, взорвется. Нет, лучше просто молчать. Он отодвинул магнитофон в сторону, положил сверху, на крышку, паспорт и талон и сказал невозмутимым голосом:

– Следующий!

Опять зазвонил телефон. Теперь Степан обрадовался звонку: хоть какая-то возможность переключиться, успокоиться.

– Я пенсионер, инвалид первой группы, – раздался размеренный и тихий стариковский голос. – Иногда я сутками не выхожу из дома. Транзистор – единственная моя возможность поддерживать контакт с внешним миром.

Степан терпеливо слушал. В другой раз он попросил бы старика говорить покороче, но сейчас этот речитатив действовал на него умиротворяюще.

– Меня интересуют не только новости внутренней и внешней жизни, но и литературные передачи, радиоспектакли, международные обозрения «За круглым столом», – неторопливо перечислял старик.

– Нет, вы только подумайте, – обращаясь к очереди, сказала дама. – Мало того, что он держит себя вызывающе, он еще и болтает в рабочее время по телефону.

Очередь даму не поддержала.

– Может, он по делу говорит, – угрюмо предположил кто-то.

– Если у вас паспорт неправильный, лучше время не теряйте.

– Обойдусь как-нибудь без ваших советов, – огрызнулась дама. – Молодой человек, хватит заниматься личными делами, вешайте трубку!

Степан подумал: «Вот попадется кому-то такая мегера, не позавидуешь! Интересно, какой она была в молодости, когда этот Вадим женился на ней, неужели такая же глупая и настырная?» Он, слава богу, уже разобрался со старичком: Валерка, напарник, перепутал, вместо срочного ремонта поставил обыкновенный и, когда старичок прислал вчера внука за транзистором, тому пришлось вернуться с пустыми руками. Сейчас все было улажено, но Степан специально не опускал трубку на рычаг, чтобы дама не возомнила, будто ей командовать, сколько и с кем говорить по телефону. И Степан с удовольствием послушал, как старик по второму разу перечислил все рубрики передач.

– Так вы берете магнитофон или нет? – угрожающим тоном спросила дама.

– Я уже говорил вам, – терпеливо, словно учитель непонятливому ученику, объяснил Степан, – что не имею права принять у вас магнитофон. Если я приму, завод все равно отправит обратно. Идите в магазин, выясняйте, почему у вас не совпадают номера.

– Ни в какой магазин мы не пойдем! Мы пойдем прямо к директору! Где он у вас прячется?

Степан махнул рукой на загородку. Опять Громоотвод станет выговаривать: «Умейте сами улаживать дела с клиентами. Мне надоело быть громоотводом, у меня другие обязанности». Но что сделаешь с этой мымрой, хотел бы я посмотреть, как будет он с ней сейчас разговаривать!

Из цеха вышел Володька, улыбающийся, счастливый. Умеет улыбаться, черт! Степан завидовал ему. Самоуверенные, даже нахальные глаза, круто очерченный подбородок, но, главное, все жесты, манеры отработаны у него до совершенства. Ни дать ни взять – диктор телевидения. Наверное, именно такие парни и нравятся девушкам – они не просят, а добиваются. Особый подход девушки любят, это точно, а такие, как я, топчутся на месте и бормочут себе под нос что-то невнятное.

Володька постоял, улыбаясь своей обворожительной неопределенной улыбкой, потом спросил небрежно:

– «Молодежный» есть у кого-нибудь! Готов обслужить незамедлительно и аккордно.

Из очереди радостно вышел какой-то мужчина лет сорока, узколицый, в позолоченном пенсне.

– У меня «Молодежный», – сказал он срывающимся от волнения голосом, словно опасаясь, что у него найдутся конкуренты. – У меня «Молодежный», – повторил он и добавил заискивающе: – Я вам хорошо заплачу…

Степан сделал вид, что ничего не слышал. Володька, ясное дело, трояк сейчас себе заработает, а то и пятерку. Почему-то больше всего он предпочитает шабашить на «Молодежном» – то ли модель эту лучше других знает, то ли просто привычка такая.

В очереди облегченно вздохнули: на одного меньше, еще кто-то успеет проскочить до перерыва.

– Следующий! – окликнул Степан.

Ага, «Концертный». И кто это такую махину приволок, комод, да и только! Ничего, сейчас я отведу душу, отвлекусь немного. Так, не смазывали его лет пять, не меньше, да и не чистили, наверное, ни разу. Так, что еще?

Хотелось мне, чтобы Светка хотя бы один день посмотрела, какой здесь цирк происходит. Ей хорошо в своем коллекторе – имеет дело с карточками и книгами, никто не кричит, не угрожает, не ходит кляузничать к директору. Чепуху какую-то сочинила: «У тебя живая работа, имеешь дело с людьми, а не с бумажками». Да я готов тысячу карточек с места на место переставить, только бы не видеть таких дамочек, как эта.

– Я подумал и решил все-таки оставить транзистор. Может, вы все-таки сделаете немного раньше?

Степан поднял голову и увидел Коротышку.

– Когда решите окончательно, тогда и приходите, – устало ответил он.

– Я уже решил! – поспешно сказал Коротышка, но здесь очередь зашумела:

– Сам не знает, чего нужно! Голову морочит человеку! – и Коротышка стушевался, ушел.

Зазвонил телефон. Степан поднял трубку и опустил ее на рычаг.

«Конечно, – продолжал он рассуждать, – Светку тоже понять можно. Удовольствие небольшое – книги регистрировать, карточки по ящикам расставлять. Но что делать – пока университет не кончила, все равно где-то нужно трудиться, не здесь, так в другом месте. Будет диплом, может, и работу найдет поинтереснее. Хотя кто его знает, что такое интересная работа. Бывает, и с дипломами люди маются еще почище, чем с семью классами. Ничего сейчас не поймешь».

Телефон продолжал звонить. Степан решил не обращать на него внимания – позвонит и перестанет. А если это Светланка, сам позвоню ей в обеденный перерыв.

– Что за шум, а драки нет?!

Степан обрадовался, услышав знакомый громкий голос дяди Миши. Тот был туговат на ухо и говорил громче, чем требовалось, почти кричал.

Михаил Николаевич, дядя Миша, был старше всех по возрасту, любил поучать, но не назойливо, не занудно, а как бы полностью отдавая свои советы на усмотрение других: хотите – слушайте, хотите – нет. Над ним подтрунивали: над его рассудительностью, над его забывчивостью, он мог два или три раза на день рассказывать одну и ту же историю, над его пристрастием к украинской кухне – он был родом с Полтавщины, и, хотя давно жил в Москве и вкус его смирился с обезличкой московских гастрономов, дядя Миша иногда в обеденный перерыв предавался мечтательным воспоминаниям о борще на сале или о варениках с вишнями. Но, как это ни странно, дядю Мишу слушались, и если в мастерской царило относительное спокойствие, то больше всего в этом была его заслуга, потому что он умел тушить пожар без шума и мыльной пены.

Вот и сейчас Степан понадеялся, что дядя Миша придет на помощь, отпустит одного-двух. Тогда они вдвоем к перерыву все-таки управятся.

– Опять людей собрал на весь квартал! – проворчал дядя Миша. – Я ведь учил тебя: предупреждай заранее, сколько сможешь обслужить.

– Да я предупреждал, – начал оправдываться Степан. – Все равно становятся.

– А ты не отпускай. Запомнил, кого предупреждал?

– Запомнил, – буркнул Степан. Он опять заметил мужика в каракулевой шапке и твердо решил не обслуживать его.

Сразу началось волнение – очередь раздвоилась, и каждый теперь старался доказать, что именно он имеет право быть первым.

– А ну кончай базар! – крикнул дядя Миша. – А то никого не стану отпускать.

– Скажите, триода МП-25 у вас нет? – доверительным тоном, вполголоса спросил какой-то парень, перегнувшись через прилавок. – Я хорошо заплачу.

Степан с завистью посмотрел на коричневую кожаную куртку парня («Где только люди достают такие вещи?») и буркнул:

– Нет!

Парень сделал вид, что не заметил неприязни, и продолжал:

– Их нигде нет, но, говорят, у вас в мастерской бывают. Подбрасывают вам иногда. Как бы узнать поточнее, когда они могут быть?

– Звоните! – Степан показал на телефон и только потом подумал, что получилось очень глупо: предлагает звонить, а сам внимания на телефон даже не обращает. Покраснел, снял трубку, откликнулся:

– Мастерская!

Конечно, спрашивали, когда они работают и когда перерыв. Зря только отвлекся. Парень не уходил.

– Может, вы сами мне позвоните, если появится товар? Вот телефон, – парень написал номер и имя. – А я в долгу не останусь.

– Ладно, – нехотя согласился Степан, лишь бы парень отстал.

А может, и правильно Светка ругает меня за то, что я не умею входить с людьми в контакт, никаких полезных знакомств не завожу. «Все что-то достают, помогают друг другу, одни только мы очереди выстаиваем, да и то без толку – все перед самым носом кончается!» Сколько из-за этого с ней спорить приходится… А в общем, если рассудить, Светке действительно обидно: девчонки в коллекторе, соплюшки, вчерашние школьницы, одеваются лучше ее. Не дороже, но лучше, то есть моднее. Что-то вечно меняют, перепродают друг другу, но Светку к своим коммерческим операциям не допускают – у нее нет оборотного капитала. Ей обидно, но я-то здесь при чем?

– Мы этого так не оставим! – раздался зычный и уже хорошо знакомый Степану голос дамы. – Вадим, ты должен немедленно позвонить в исполком. Кто занимается у них службой быта?

Вслед за дамой и ее мужем, который так и не произнес пока ни слова, из кабинета вышел Громоотвод, вытирая платком вспотевший лоб, предпринял еще одну отчаянную попытку погасить конфликт:

– Но вы поймите…

– Нет, нет! Мы поговорим с вами в другом месте. Вадим, пошли!

Директор выразительно посмотрел на Степана, тот широко развел руками: что, мол, я мог сделать, сами видите!

Ну вот, кажется, с проигрывателем все в порядке. Дел всего рубля на полтора, но будет работать как миленький. Он хотя и неудобный, громоздкий, но надежный, тут ничего не скажешь.

– Неделя вас устроит?

– А пораньше никак нельзя? У меня в субботу свадьба. Я недавно из армии. Чтоб музыка была все-таки…

Конечно, можно. У меня тоже была свадьба, и я тоже служил. Можно и к среде, но на всякий пожарный случай, чтобы парень напрасно не ездил, – к четвергу.

– В четверг устроит?

– Спасибо, друг!

«Женись, пожалуйста, на здоровье, – подумал Степан. Парень чем-то напомнил Степану его кореша Витьку Колесова. Такое же лицо – широкоскулое, с толстыми губами, и глаза такие же открытые, простодушные. Есть люди, в которых почему-то уверен как в самом себе, и точно, Виктор ни разу его не подвел, хотя всякое в их роте случалось. До призыва Витька работал на радиозаводе и подсказал Степану немало премудростей, до которых своим умом дойти было очень непросто. Надо, кстати, написать ему, а то сначала переписывались регулярно, а потом, особенно после женитьбы, только открыточки к празднику ему посылаю. Так что женись, кореш, на здоровье, сейчас мы только квитанцию тебе оформим».

– Фамилия?

– Конфеткин.

Очередь оживилась, зашумела.

– Конфеткин… Наверное, родители делали конфеты. Буржуи, наверное, были.

– Почему обязательно буржуи?

– А что, рабочие, что ли?

А парень на реплики никак не реагирует, моргает своими маленькими глазками, доволен, что к свадьбе проигрыватель успеет починить. Да и то верно, дело разве в фамилии, Конфеткин так Конфеткин.

Степан рассчитался с парнем. Почувствовал, как от двери потянуло холодом. Опять кто-то дверь не закрыл, а на улице сегодня двадцать один. Вообще-то морозов не было уже лет десять, и москвичи понемногу привыкли к теплой и гнилой зиме – ноль, плюс два, ноль, минус два, сыро, под ногами чавкает противная жижа из песка и соли, которыми, не скупясь, дворники посыпали тротуары. А нынче морозы держатся уже третью неделю, причем настоящие, за двадцать. Когда Степан шел сегодня на работу, то у метро остановился и замер восхищенный. Прямо напротив него в широком переулке вставало солнце, оно находилось непривычно низко для позднего утреннего часа, и очертания его были тоже непривычными: вместо круглого четкого диска солнце как бы расплавилось, растворилось в желтой магме, окрасило горизонт в яркий лимонный цвет. Глазам уже становилось больно, начали мелькать черные мушки, но Степан не мог отвести взгляда от мощных снопов света, бивших откуда-то снизу и сбоку из-за домов.

– Следующий! – поторопил он клиента.

Да, а здесь дело посложнее – «Спидола». Транзистор не новенький да еще повидал виды, не иначе как с собой его куда-то таскали – на дачу, в лес или на море, – краска облупилась, и уголок отбит. Значит, в серьезные переделки попадал.

Степан взглянул на заказчика – старичок очень аккуратный, лицо розовое, гладкое, кажется, будто он только что из парикмахерской. И когда улыбается – приятно так, предупредительно, – видны ровные, один к одному, белоснежные зубы. Чистенький такой старичок, ухоженный, а «Спидола» – хоть возьми да выброси. Странно как-то. Спросить его, что ли, об этом?

– Транзистор, извиняюсь, ваш собственный?

– Мой, мой, – с готовностью подтвердил старичок и сладко улыбнулся, словно получил большое удовольствие от этого вопроса.

– Запущенный он у вас какой-то, – буркнул Степан. Делать замечания клиентам он вообще-то не имел права, но и сдерживаться не всегда умел, если видел, как варварски обращаются люди с техникой.

– Так ведь сын у меня, – пояснил старичок с некоторым даже удивлением: странные, мол, люди, не знают даже, что у него сын. – Он и слушает. Но теперь, как сломалось это радио, попросил отнести его.

«А у самого ноги бы отсохли сходить в мастерскую, – неприязненно подумал Степан. – Конечно, ломать – не строить, известное дело».

Если же разобраться, злился он не только потому, что транзистор грязный, запущенный. Он не любил иждивенчества, а сынок этого старика наверняка был каким-нибудь охламоном, привыкшим сидеть на родительской шее.

Степан вспомнил, как стыдно было ему, когда после свадьбы чуть ли не год принимал он от родителей помощь. Вообще-то хорошо говорить – принимал, а попробуй не прими, для стариков кровная обида. У них со Светкой ничего не было своего, разве что свадебные подарки. Когда живешь дома, не замечаешь, сколько разных мелочей, всяких ложек-поварешек нужно хотя бы для того, чтобы приготовить обед. Светка тогда на дневном отделении училась, стипендии ей только на чулки да на транспорт хватало, он недавно из армии пришел, оказалось, что старые вещи уже не годятся, из моды вышли, пришлось покупать почти все новое. Но и это было бы еще ничего, если бы не снимать им комнату, не платить по тридцать рублей в месяц. Ну, сначала Степан соглашался, брал у родителей деньга, правда, отказывался для порядка, но потом договорились: в долг, дескать, а когда будет полегче, так и вернем. И как-то незаметно вошло в привычку, что родители им  п о м о г а ю т. Даже понравилось это обоим – и Степану, и Светке. И даже когда Светка пошла работать, перевелась на заочное, он все равно не отказывался от родительского «займа». А на что уходили деньги? То кофточка какая-нибудь Светке понравилась, то бусы, их у нее целая коллекция уже образовалась; а к бусам опять кофточка какая-нибудь нужна особая, чтобы непременно по цвету подходила. Может, все эти вещи и не были лишними, но и обязательными они тоже не были, во всяком случае, не-ради них каждый месяц родители на чем-то экономили. И однажды, когда Светка разогналась покупать новые туфли в твердой надежде, что недостающие деньги возьмут из «займа», Степан решил раз и навсегда поломать это дело, Светка несколько дней дулась, потом, делать нечего, свыклась с мыслью, что двое здоровых молодых людей должны сами себе на жизнь зарабатывать.

Конечно, многие их ссоры и стычки шли из-за того, что не было у них собственного угла и, когда они приходили к Полине Павловне, у которой снимали комнату, ни на минуту не забывали о том, что они  к в а р т и р а н т ы. Необъяснимое это было чувство: их вроде бы и ни в чем не ущемляли, Полина Павловна была женщиной спокойной, доброй и покладистой, и, глядя на нее, никак не верилось, что муж ее – директор мебельного магазина и что за какие-то финансовые махинации он был судим и отбывал сейчас три года. Она, Полина Павловна, не запрещала даже приводить – правда, не очень часто – приятелей и с оплатой их никогда не торопила. Но вот что-то все равно заставляло и Светку, и Степана ходить по коридору, по кухне на цыпочках. А как они мечтали о собственной квартире! Степану несколько раз даже снилось, что он просыпается и видит на паркете широкие полосы утреннего света (окна у них обязательно будут на восток, на солнечную сторону!) и он, не одеваясь, идет в ванную, принимает душ, и, пока Светка еще спит, он готовит на кухне завтрак. Странный для женатого мужчины сон, но здесь, как говорится, не прикажешь, что видишь, то и смотришь.