Текст книги "История третья: На склоне Немяна Тамаля (СИ)"

Автор книги: Валентина Ососкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3(16). (Не)братья

Местные называли это место «Немян Тамаль» – «Безымянный Курган» – и перешёптывались, что тот, кто попытается узнать имена умерших, сам ляжет рядом. Дети вечерами обходили поляну по широкой дуге. И только изредка вспоминали жители поселка, что братская могила – суть памятник павшим на войне героям.

Бессменным хранителем этого места уже несколько лет был Артём Скалеш, за глаза прозванный Тамальником – чудак лет двадцати пяти, который приводил поляну в порядок. Летом косил траву, зимой разгребал снег и протаптывал до поляны тропку. Почти каждый день Тамальника можно было найти у кургана.

Артём не принимал бытующих в поселке суеверий. Он неоднократно делал попытки узнать, кто здесь похоронен – и ничего, не помер, хоть так и не узнал. На память о войне остались шрам на шее, чуть не забравший голос, запоздалое уважение к павшим солдатам и коробочка с белыми горошинами-капсулами, которую расходовал он весьма бережно.

Фамилию в милиции он назвал, выдумав, по созвучию. И заявил, что Тиль – его младший брат. Упрямо, нагло, ведь всякому было видно, что Артём и Анатоль родственники только где-то уже ближе к Ною. Наплевав на всё, Артём – тогда Кап – отспорил право на эту фамилию обоим.

Теперь он сидел у подножия кургана и слушал уже давно мысленно похороненного Сивого. О том, что Кап, сам того не зная, всё это время ухаживал за могилой ребят из своего собственного отряда.

– Ты тоже должен был быть Скалешем, – собравшись с мыслями, сообщил он младшему другу.

– Много кем я должен быть… Но я уже Бородин.

– Да уж. И давно не Шакал.

Повисло не очень дружелюбное молчание. Сиф вместо ответа встал и вернулся к Заболотину, деликатно отошедшему подальше от старых друзей. Из остальных русских – не будучи при этом таковым – не вернулся ещё в посёлок только Шанхай, который беззаботно сидел на земле и грыз травинку. Сиф помялся рядом с полковником, не получил никаких советов и сел к Шанхаю, успокаиваясь после резкой фразы Капа. С Тилем Сиф почти поверил, что так и остался Шакалом, признанным всеми… Кап же, видимо, применил однажды и к пропавшему без вести Сивому закон Стаи.

Слабаку в Стае не место. Раз уж не сумел нагнать – значит, слабак.

Стараясь не ловить на себе взгляда Капа, Сиф задрал голову, поглядел на небо и спросил:

– А когда я в твоей батарее оказался, что произошло? Помню такие обрывки, что даже не могу ничего цельно представить.

– Ну и не представляй, – невозмутимо ответил Шанхай.

– А хочется! – сдерживая раздражение, возразил Сиф бегущим к горизонту облакам. Юному фельдфебелю срочно надо было отвлечься от Капа, от его одновременно виноватого и обличающего взгляда.

Шанхай тоже поднял голову к небу, отставив руку назад. Движения совершались с размеренной ленцой – стопщик уважал время и не торопился, не шпорил жизнь. Считал, что неминуемое само произойдет, а остальное неважно.

– Если хочешь – вспомнишь. Это Забол, это твоя дорога. Никуда не денешься… если действительно хочешь вспомнить.

Кап вдруг подошёл и сел рядом, безо всяких вопросов и лишних слов. Сутулый, худой скелет, которому в этом посёлке было одиноко без ребят, ставших ближе, чем могут быть кровные братья.

Сиф покосился на Артёма и счёл разумным промолчать. Тишина была мирной, чего не скажешь о возможном разговоре.

Шанхай поднялся на ноги, похлопал Сифа по плечу – мальчик дёрнулся и зашипел сквозь зубы, кляня бесцеремонность автостопщика и рубец на спине – и ушёл, бросив Заболотину:

– Ну, меня не ждите, у меня тут свои… контакты. Так что если уже сейчас поедете, то без меня.

– Филипп будет прыгать от радости, – вздохнул полковник ему вслед. Но странное дело, желания уезжать отсюда не было. Ни малейшего.

– Ваш-скородие… а может, подождём Шанхая? – спросил Сиф, обернувшись к командиру. Тот не был Кондратом, чтобы слышать настоящий вопрос между слов, но сейчас понял и верно перевёл: «А может, останемся здесь хоть на денёк?»

– Это к князю… Так что пошли.

Кап остался сидеть – и не двигался ещё минуты две, но потом вскочил и бросился догонять Сифа.

– Подождите! Сивый… расскажи ещё, как там Тиль.

… Они так втроём и подошли к ожидающим их «князю и Ко». И на лице Филиппа отразилось такое бездонное и беспомощное отчаяние, когда, в ответ на предложение Сифа чуть задержаться, Иосиф Кириллович охотно кивнул, что Заболотину стало совестно.

Впрочем, ему одному.

– Где там, кстати, Захар Станиславович говорил, гостиница местная? – поинтересовался князь.

Кап, настороженно разглядывающий окружающих его людей, неопределённо пожал плечами:

– Да там цены оборзевшие…

По-русски он говорил неуверенно, отвык уже, хотя в Стае когда-то русскими словами пользовались не реже, чем забольскими.

– Ну, цен-то мы не боимся, – усмехнулся князь. – Так что, не проводите?

Шакал не ответил. Задумчиво поскрёб вокруг шрама на горле, качнулся с пятки на носок и вдруг резко и непреклонно заявил, вновь переходя на забольский:

– Сивый, идём ко мне! Тебе в том клоповнике точно делать нечего, а у меня хоть чай есть!

– Забольский? – не сдержал дурацкой улыбки Сиф. Кап не сердится… Совсем-совсем!

– А какой же ещё… И не только чай.

Стараясь не думать о том, что же это за «не только чай», Сиф умоляюще поглядел сначала на командира, потом на князя, потом снова на командира…

– Кап… А все у тебя поместятся?

От этих простых, незамысловатых забольских слов на маленького офицера накатило двоякое чувство, будто пересеклись две реальности. Прошлое – не сзади, а где-то рядом, сбоку, стоит только поднапрячься, как снова всё станет по-старому.

Будет Кап. Будет Тиль. Будет память.

– Ну, если иначе никак – то поместитесь, – вздохнул Кап. – Пошли… Идёмте, – он снова перешёл на свой грамматически правильный, но на слух смешной и корявый русский.

Он даже не спрашивал – положил ладонь на плечо Сифа и пошёл, не оборачиваясь. Впрочем, остальными это было расценено как приглашение.

… Чаепитие плавно перетекло в ужин, даже Краюхины подрасслабились, смирившись с неизбежным: никуда никто на ночь глядя не поедет… Поэтому на предложение Капа и заночевать у него – которое, разумеется, относилось исключительно к Сифу, но тот не собирался соглашаться без остальных – князь ответил утвердительно безо всяких споров.

Стоящий на отшибе домик в два оконца вполне сносно вместил семерых людей на ночь, хотя Одихмантьев, подрастерявший где-то своё сонное медитативное спокойствие, изрёк вечером мрачным тоном пророка:

– Не бывать ему целым после нас. Лопнет.

… Наутро дом ещё стоял. А то, что под бодрым утренним дождём протекала крыша, – это Артём, покосившись на Одихмантьева, объяснил тем, что давно не было дождей. Может, она уже неделю протекает, а может, и две, просто капающий в дом воздух гораздо менее заметен, чем капающая вода.

Алёна лукаво поглядела на Сифа, о чём-то подумала и заявила, что собирается мыть машину:

– Ну ведь мы же всё равно никуда не поедем! А тут дождь… удобно!

Что именно было удобно – осталось загадкой, но Иосиф Кириллович смирился с волей двух его «воспитанников» – Алёны и Сифа – и объявил, что действительно пока никто никуда не поедет.

Алёна позаимствовала у Капа всё необходимое и отправилась под дождь. Лёша по причине, не установленной даже любопытным князем, вызвался ей помогать, из-за чего, ворча и ругаясь, к мыльной эпопее присоединился и Филипп. Кап улез на чердак латать крышу. Заболотин лежал на раскладушке и читал одолженную у Капа книжку.

Сиф растеряно скользил взглядом по комнате, по окну, за которым была видна Алёна, по двери… Куда идти?

… На чердаке сумрачно. Словно чьё-то сердце, барабанят дождевые капли по дну тазика, подставленного под «прореху» в крыше. Шум дождя слился в неясный шорох, остающийся на окраинах сознания где-то рядом с мимолетно отмеченной пылью на окне.

Шаги по лестнице, скрип люка, грохот, с которым он упал обратно.

– Кап?

– А, ты… Привет. Точно не будешь?

– Убери, – молчание. – А то с собой сложно бороться. Хочется себя возненавидеть за это, а не выходит.

– Не, себя ненавидеть – последнее дело, дружище. Кончается обычно хреново, уж поверь.

– А так тоже хреново. Кстати, я ведь тебе говорил, где Тиль сейчас, да?

– В клинике. Говорил, – равнодушие в голосе отдает неумелым спектаклем и картонными декорациями. – Если ты пришёл мне читать морали – вали.

– Я не читать морали пришёл. Я… Я просто спросить.

– Тогда спрашивай.

– Что мне делать?!

Неестественный, захлёбывающийся смех.

– Чудный вопросик! На такой тебе, почитай, никто не ответит! Ох ты, как сказанул…

– Но я серьёзно, Кап! Ты, вот, говорил, что я должен быть Скалешем. Но если уж рассуждать о том, кем я должен был бы быть… В общем, я… родственников нашёл. Кровных. В родном городе. Вроде как, настоящая семья, – голос сорвался, – только я не знаю, я сбежал. Боялся, что предам полковника и останусь, поэтому сбежал. А теперь – вернуться тянет. Что-то поменять.

– Психоз, – снова неестественный смех. – Кровь только дополняет родство. Ты погляди на себя – самому не смешно? Мечешься, и фиг даёшь себя кому-то понять… Даже самому себе, между прочим, ты это учти!

Молчание. Ливень идёт волнами – то усилится, то затихнет. Но с такой уверенностью, что становится ясно: он устроился лить всерьёз, и, пока в тучах остаётся хоть капля, не подумает идти на убыль.

Просочившись сквозь крышу, капли одна за другой плюхаются в предусмотрительно поставленный под дырку таз. Если капля большая, объединившая в себе несколько сразу, она падает с важным «плюхом», а капли помельче, срывающиеся следом, радостно и тоненько сообщают миру: «Кып-кап!» – причём первый именно «кып». Вот и раздаётся то и дело на чердаке: «Плюх-кып-кап».

Младший собеседник завозился, засопел и снова заговорил:

– Ты не в состоянии слушать! Ржёшь через слово… – обиженно.

Назидательно:

– Мне, в отличие от тебя, хорошо.

– Заткнись! Нифига ты не понимаешь, а всё туда же, в великие мыслители! Ты ржёшь, ни к Дядьке, ни к… Крёстному с этим точно не сунусь. Алёна тоже не поймёт, испереживается от навкиного сочувствия! Краюхи… – перечисление начало принимать вид извечного «Никто меня не понимает, ах, я одинок, бедненький я такой!»

Запнувшись на Одихмантьеве, голос сделал трагичную паузу. Ливень, если судить по участившимся «плюхам», ещё бодрее принялся отжимать тучи. Добытая таким способом вода барабнила то по той, то по этой части крыши, изредка заглушая прочие звуки.

– Я вернуться хочу! Ещё раз подумать! Да кому это скажешь… Они все озабочены тем, чтобы память мне вернуть видами знакомой местности. Как будто я не помню. Ну, то есть, не помню, конечно… Но иногда всплывает. По ночам особенно. Как приехал – так почти каждую ночь. Утром уже не помнишь, память глючит, но потом… снова всплывает… И всё равно, Дядька же мне сам говорил, что настоящее важнее прошлого! А теперь наоборот выходит. Настоящее где-то позади осталось, одно прошлое кругом!

Ответа не следует, только тихий смех. Голос обиженно замолкает, но смеющийся и не думает что-то говорить или объяснять. Вновь повисает неуверенно-обиженное молчание.

Шумит ливень. «Плюхают» капли в тазик, уже наполовину полный. Или ещё наполовину пустой – смотря с какой стороны на это поглядеть.

Неуютная тишина, кажется, заполняет собой весь чердак, как запах горелого превращает кухню в «Утро после извержения Помпейского вулкана» работы неизвестного художника.

– Вслух всё оно глупо звучит, – обречённо, – так что смейся и дальше. Говорить так долго просто глупо. Или ты понял, или нет. Да разве ж кто поймёт… У всех на уме желание осчастливить меня так, как им кажется вернее.

Кап, игнорируя лёгкий звон в ушах от резкого движения, поднялся и по-медвежьи сгрёб младшего товарища в охапку.

– Глупый, глупый Сивый. Брось свои заморочки. К навке чужие правила. Будь собой, плюнув на чужое мнение. И не забудь сообщить об этом, а то не догадаются, физиономия у тебя такая или что.

– И кем же это – собой? Знаешь, там, в Москве… У меня друзья. Хиппи. Ага, пацифисты воинствующие и всё такое… Мне с ними хорошо… только вот я никогда не смогу сказать, что я, вроде как, офицер.

– Прямо офицер?

– Фельдфебель… ну, сержант по-забольски. Даже старший сержант.

– Крутота… – в голосе старшего собеседника – насмешка, и это порождает новую волну обиженного сопения.

Наконец, младший продолжает:

– Так ведь я не о чинах, Кап… Вот они говорят – что я хиппи. Командир – что офицер. Вели… Крёстный – примерно о том же, если не вспоминать, что он жаждет со временем сделать из меня великого дипломата. Там, в Рате… Тоже своё мнение. Ну а ты? Та же песня – тоже хочешь меня кем-то видеть. И кем мне быть?!

– Шакалом, дурила. Скалешем, навкина твоя глупая башка. Сива… Братишка.

Усилившийся ливень грохотом капель заглушил ответ Сифа… Крышу так никто и не починил, а к обеду дождь попросту стих.

К вечеру, когда снова противно накрапывало, Сиф и Артём ушли к кургану, ясно дав понять остальным, что отчитываться никому о своих планах не будут. Заболотин, слегка ошарашенный таким поведением подопечного, даже не знал, что поделать, и с горя засел играть с Одихмантьевым в шашки. Старик, не растеряв вида медитирующего Соловья-Разбойника, выиграл через десять минут и грустно изрёк, что игра не удалась. Задетый Заболотин потребовал реванша.

Спустя полчаса – уже на четвёртой игре – к ним подсел Великий князь, раздавая советы направо и налево. Рядом немедленно пристроилась Алёна, сама, как обычно, пугаясь собственной наглости: вот, сидит рядом с Иосифом Кирилловичем, будто он не князь вовсе…

Филипп, сидящий на крыльце с сигаретой в зубах, втолковывал брату что-то насчёт интуиции и резервов головного мозга. Лёха, судя по всему, боролся с соблазном братоубийства, поэтому не сразу заметил, что на крыльце появились новые слушатели.

– Кондрат был офигенным интуитом, – заключил Сиф, когда Филипп прервался. Тут и Лёша заметил, что на крыльце появились оба друга. Подозрительно весёлые для вымокших, вернувшихся от братской могилы людей.

– Стоит завести разговор на интересную тему, сразу народ подваливает, – Филипп решил не акцентировать внимание на своем удивлении. – Знал бы – так ещё утром начал бы.

– Не, правда, Кондрат предвидел события на пару ходов вперёд, – невпопад ответил Сиф, прислушиваясь к своим ощущениям. Тело было удивительно легким. Эмоции больше не тянули вниз. Казалось, если встать на носочки и как следует оттолкнуться – пробьёшь головой навес над крыльцом. Только из жалости к навесу Сиф и не отталкивался от земли.

Вместо этого он рассмеялся чуть слышно и сбежал по ступеням крыльца. Присел на краешек дождевой бочки, окунул руку в холодную воду и крепко задумался над происходящим с ним.

Пока Сиф думал, Кап успел заглянуть в дом, убедиться, что там всем не до него, и стрельнуть у Филлипа сигарету и, невзирая на косые взгляды Краюх, уселся на ступеньках в терпеливом ожидании. Ждать пришлось недолго. Сиф снова вернулся на крыльцо, на ходу вытирая руку о штанину, и жизнерадостно объявил о своём решении забить на все.

– Так разве можно? – недоверчиво поинтересовался Лёша и бросил выразительный взгляд на Филиппа, все норовящего закурить следующую сигарету. Младший Краюха колебался между желанием убить брата, забрать всю пачку, победно закурить – и гордым: «А выживу и так, не Каин, вроде».

– Забить-то на всё что угодно можно, но потом нельзя обижаться, когда тебя самого небесным молотком приложит, – изрек Филипп задумчиво. Видать, сам с этим молотком не в ладах был.

Сиф, не сильно настаивая на своем решении, согласился с существованием молотка, но отнёсся к угрозе спокойно.

Внутри в кои-то веки было легко, пусто и свободно. Быть самим собой, без обязательств и обещаний – Сиф уже успел забыть, какого это.

Он не торопился в дом. Там, внутри, было сложно находиться в таком расслабленном состоянии, как сейчас. Волей-неволей начинаешь подстраиваться под кого-то, что противоречит вновьобретённой свободе. Командиру, князю, Алёне, Одихмантьеву – всем чего-то от него надо. Разве что Краюхи ещё не втянулись в эту лихорадку, остальные же… Строить чужую судьбу завсегда интереснее собственной. Только Сиф так был не согласен.

Только чем дольше он сидел на крыльце, тем сильнее ощущалось зарождение внутри странного чувства фальши. Что-то здесь было не то… И не в Капе дело, и не в Филиппе с его «небесным молотком».

На Лёшу, вертящего в руках карамельку, смотреть было почему-то стыдно. Словно преследует укоризненный, упирающийся в загривок взгляд, и хочется ойкнуть, съёжиться, извиниться и пообещать никогда больше так не делать. Только вот как – так?

– А возвращаясь к теме интуиции и Кондрата… – начал было Филипп, но Сиф вдруг перебил:

– А ты не знаешь… что случилось с Кондратом после войны?

– Не-а, – пожал плечами Краюхин и усмехнулся: – А что, соскучился?

Давление взгляда усилилось, хотя теперь Сиф понимал, что никто на самом деле не глядит.

Это просто память.

– Ага, по подзатыльникам скучаю безумно. Они, это… мотивируют.

– Огреть? – тут же участливо предложил Лёша и занёс уже руку, но Сиф увернулся, покачнулся на краешке ступеньки и полетел бы вниз, но Кап вовремя подхватил и проворчал:

– Вот все военные такие тупые, да? Два слова – и рукоприкладство…

– А ты что, не военным был? – усмехнулся Филипп.

– Мы вольные партизаны, – объяснил Артём гордо. – Положившие свои жизни за мир в родной стране…

Тут все невольно поглядели в сторону уходящей к кургану тропке, и Кап заткнулся, сникнув.

– Может, хватит? – попросил Сиф жалобно. – Нафиг ссориться на ночь глядя…

– Это верно, – тут же подхватил Кап. Филипп нехотя кивнул и уронил окурок в и без того заполненную остатками «перекуров» Капа банку из-под кофе. Как только окурок погас, Лёша отчётливо и счастливо вздохнул.

– Пойдём, – позвал Кап Сифа. – Мне тут в голову одна штука пришла…

В голову Сифа сейчас никаких «штук» не приходило – там было пусто, чисто и гулко. И самую капельку паршиво из-за чувства фальши этой самой гулкости.

– Кап, слушай, – ухватился за рукав друга он, не давая войти в дом, – а не случится… как с Тилем?

– Что случится как с Тилем? – не понял тот.

– Ну… я уеду. А не шибанёт?

– А ты не уезжай, – победно улыбнулся Кап. – Ты не думай, я раздобуду, когда запас закончится.

– Ты… ты чего, Кап! – Сиф испуганно отшатнулся, не обращая внимания на удивлённые взгляды Краюх. Но рукав не выпустил, да и ладонь Капа ловко перехватила его запястье:

– Я ничего. Я просто предлагаю самое простое решение проблемы.

Они некоторое время сверлили друг друга взглядами, а потом Сиф опустил голову и тихо ответил:

– Нет.

– Что «нет»?

– Ты же не всерьёз это предлагаешь…

– Ты так думаешь?

На улице снова зашелестел дождь, и, потеснив обоих Шакалов, вернулись в дом Краюхины. А те остались торчать на пороге, перетягивая друг друга, как тяни-толкай.

– Кап… Но разве я могу так?

– А что мешает?

– Получается… я слабее Тиля? Он справится, пересилит, а я…

– Думаешь, справится? – рассмеялся Кап с горечью. – Я тоже пытался бросить. Но, как видишь, ровным счётом ничего из этого не вышло. Это уже навсегда, Сива. И с Тилем будет то же самое, если ему хоть раз в руки снова попадёт…

Дрожь прошила Сифа от пяток до затылка:

– Леон! Он… он же может за ним вернуться. Разве придёт в голову безопасникам его в Пролыни искать?

– Откуда я знаю, я-то не безопасник… – пожал плечами Кап и похлопал Сифа по плечу: – Да не переживай ты, никакому Хамелеону наш художник не достанется. Он будет твой и мой. И только. Мы его заберём! Я же его брат, забыл? И ты тоже… Иосиф – раз уж тебе так нравится это имя – Скалеш.

Сиф замотал головой: он Бородин, а не Скалеш. По всем документам, по жизни и воспитанию.

– Мы что, не братья? – с болью в голосе спросил Кап. – Разве… разве ты не хочешь? Сива…

– Кап, все от меня чего-то хотят! Все за меня всё решают, может, хоть ты не ринешься в эту степь, а?! – вывернул запястье из его руки Сиф.

– Не хочу прерывать ваш разговор, но, Сиф, не пора ли спать? Завтра выезжать… – появился рядом один из таких «решальщиков». Заболотин-Забольский собственной персоной.

Сиф недоверчиво переспросил, отказываясь верить своим ушам. Завтра?! Нет, нет, ещё хотя бы один день… На то, чтобы всё решить. Конечно, юный фельдфебель не верил, что за день сумеет решить то, что мучает его с момента визита в Рату, но хоть такая, всего на день, отсрочка…

Полковник перевёл взгляд на калитку, чтобы не смотреть в способные и камень разжалобить глаза воспитанника, но серебристая завеса дождя скрывала улицу. Сквозь тучи с трудом пробивались угасающие закатные отблески, и на душе было паршиво.

В конце концов, один день ничего не решает. А Сиф стал здесь… странным и непривычно уверенным, решающим за себя всё без вопросов к командиру. Может, взрослеет? Если, конечно, перемены – не всего лишь дурное влияние этого Артёма.

– Ладно, я поговорю с… твоим крёстным. Может, вечером поедем, а не утром. Иди спать, Сиф. На тебе лица нет. Зачем вы вообще на ночь глядя куда-то гулять ушли? Хорошо хоть до дождя вернулись…

Привычное ворчание командира в этот раз почему-то больно царапнуло Сифа. Но… предать его? Ни за что!

Накатился тот же дикий страх, какой заставил мальчика сбежать в Рате от… семьи. Той, кровной. Но в этот раз Сиф заставил себя ему не поддаваться и молча ушёл спать.

… Ночью он ворочался без сна, вслушиваясь в звуки затихшего дома. Над головой тикали настенные на часы, под ухом вторили им тихонько те, что на руке, как никогда прежде тяжело давящие на запястье.

Выринейские, офицерские, 2005 года выпуска.

Беспокойство о Тиле смешивалось с чувством вины, с желанием снова забыться до гулкой пустоты в голове, оказаться в Рате или Пролыни, а лучше и там, и там разом, а ещё лично поймать Хамелеона и гулять по Арбату с Расточкой и Кашей.

– Ты чего ворочаешься? – спросила шёпотом из другого конца комнаты Алёна.

Раньше Сиф бы покраснел и долго мялся, соображая, что ответить. В конце концов, ночь, Алёна, тишина… Они почти один на один.

Но сейчас было совсем не до неё.

– Спокойной ночи, – буркнул он, отворачиваясь к стене. Алёна вздохнула и замолчала.

Выждав минут десять, Сиф аккуратно сел, дотянулся до штанов и влез в них, стараясь не скрипеть кроватью. Подхватил футболку и на цыпочках вышел.

… Кап его нагнал уже у калитки. Одетый и ни капельки не сонный.

– Ты куда?

Сиф пожал плечами: он и сам толком не знал, куда его несёт посреди ночи, но тело требовало срочно что-то делать и куда-то идти, спать было невозможно…

– Как ты думаешь, – спросил Сиф, что называется, «от балды», – в три часа ночи электрички бывают?

– До Пролыни? – Кап улыбнулся, и в темноте белым сверкнули мелкие зубы. – Нет, но если повезёт, можно попутку найти. Что, прогуляемся?

Сиф кивнул и бодро повернул в сторону моста, насколько позволяли определить направление смутные, белеющие в темноте силуэты строений. В воздухе висела противная морось, а ещё ныл загривок, поселяя неприятную тяжесть в руке, которую бесцеремонно ухватил за запястье Кап:

– Да не ломись, как паровоз по рельсам. У магазина налево, там дорога через лес уходит. От дождей её размыло и никто по ней не ездит, но пешком легко срежем. Быстрее и легче.

Сиф снова кивнул, а потом, помедлив, спросил:

– Слушай, а ты… серьёзно? Мы… поедем в Пролынь?

– Конечно, – удивлённо отозвался полумрак улицы голосом командира Скальже Стаи. – Ты же сам этого хочешь, верно?

– Да, наверное… – с большим сомнением отозвался Сиф, но Артём фыркнул и с удвоенной силой потянул за собой. Он в посёлке ориентировался прекрасо, несмотря на темноту и туманную завесу мороси.

… На шоссе они вышли через сорок минут, и как по заказу на повороте перед ними притормозила легковушка, гремящая на всю округу старым добрым блюзом.

– Так, мы не бандиты, чего и вам желаем, – оповестил Кап первым делом.

– Да мне-то что, – отмахнулся бодрый для своих семидесяти с лишним водитель. – Зато заснуть не дадите, а мне пилить и пилить, если дома к утру быть хочу.

– А куда вы?

– За Пролынь… А вы, молодые люди?

– А нам непосредственно в неё, – пояснил Сиф, усаживаясь.

– И чего вас с братом среди ночи туда понесло?

Друзья переглянулись – Кап довольно, а Сиф не очень. Всё ещё не знал, как реагировать на то, что Кап считает его своим братом.

Да, тогда, у кургана, он готов был всё отдать, только бы Кап его простил и принял… А теперь не очень-то радовался тому, как всё обернулось.

– Друг в больницу угодил, – неопределённо, но ни словом не погрешив против истины, ответил Сиф наконец, – вот и сорвались… от беспокойства.

– О да, – согласился водитель, бодро гоня машину вперёд по пустой трассе, – бывает. Таким же был лет… полвека назад. Эх, молодость… Я прям Черепаха Тортилла, получается.

И пустился в рассуждения, как раньше было хорошо, и люди были хорошие, и всё было хорошее.

Сиф дремал и видел во сне своё прошлое. Кап слушал водителя, курил в окно, кивал и изредка поддакивал, задумчиво шкрябая шрам. Машина неслась вперёд и вперёд, и рассвет только-только занимался на горизонте, когда друзья уже стояли неподалёку от белостенного здания за фигурной оградой.

– Дай угадаю… Приём по предварительной записи и только во второй половине дня? – вгляделся Сиф, стараясь прочитать расписание у входа. Как волна в невиданном никогда Сифом океане, накатывалось гнетущее чувство, что он большой-большой идиот.

– Значит, подождём, куда денемся, – пожал плечами Кап. – Ты куда-то торопишься?

– Ага, мы вечером уезжаем, забыл?

Кап закатил глаза, всем своим видом показывая, что ему и в голову не приходило запоминать чьи-то слова о чужих и несущественных планах.

Сиф присел на корточки, прислоняясь затылком к ограде, и вздохнул, созерцая нежно-розовое небо между домами:

– А меня искать будут… Командир, как проснётся и увидит, что меня нет – позвонит на мобильник…

– Так не отвечай на звонок.

– Так если он забеспокоится, то легко может местоположение вычислить, телефон же на него оформлен… А лейб-гвардейские заморочки быстро становятся привычкой.

– Тогда выключи.

– Он переживать будет.

– А ты, если уедешь, переживать не будешь? Ни обо мне, ни о Тиле?

Сиф не ответил. Переживать он будет в любом случае, и не только о них двоих… Но о них, конечно, больше всего. Особенно пока Леона не поймают.

– Сива, – Артём вздохнул и опустился на корточки рядом, – ну что ты как маленький… – он положил руку младшему другу на плечо, но сразу же отдёрнул её, заметив, как скривилось у Сифа лицо: – Эй, ты чего?

– Ничего… – недовольно буркнул маленький офицер. – Просто памятка от Леона.

– Чего?!

– Это называется «почти зажило»…

Кап покачал головой, но никак это не прокомментировал.

… Солнце показалось над домами рыжим краем, и воздух в его лучах ощутимо потеплел. Артём поднялся на ноги и потянулся, запрокидывая лицо.

– А у тебя с шеей что? – поинтересовался Сиф, вставая следом.

Кап улыбнулся, искоса глядя на офицерика:

– А это называется «уже совсем зажило».

– А-а… – с умным видом кивнул Сиф. – Слушай, может, обратно поедем, а? Мы же не дождёмся. И кой чёрт нас сюда дёрнул…

Артём рассмеялся:

– Пойдём, дадим совести, столь явно тебя грызущей, булку, а сами кофе выпьем. Наверняка какие-нибудь забегаловки двадцать четыре часа в сутки работают… Глядишь, время-то и пройдёт, а там что-нибудь придумаем. Как тебе такой план?

– Не нравится.

– Зря… Так, Сива, всё, хватит дуться. Потопали! – с этими словами Кап, не размениваясь на долгие уговоры, потянул младшего друга за руку вверх по улице.

Сифу ничего не оставалось делать, как шагать вслед за длинноногим Капом, и мучиться от гнетущего чувства необоснованной вины.

Или, если по-честному, обычными угрызениями совести.

Они нашли искомую закусочную в соседнем переулке, где Кап усадил Сифа у стены, а сам отправился покупать «кофе и булку для твоей совести». На вялое возражение Сифа, что, мол, кошелёк в рюкзаке остался, парень только отмахнулся:

– Ты мне брат или кто? Деньги есть, не боись.

Потом они сидели в полупустом зале, искоса поглядывали на компанию загулявшихся студентов из другого угла, которые старательно пытались вдохнуть в себя жизнь с кружками крепкого кофе, и молчали.

Кап задумчиво крошил сигарету в пепельнице, изредка кусал хот-дог и гипнотизировал взглядом небольшой стаканчик эспрессо. Сиф пил чай, не отвлекаясь на гипноз, но удовольствия любимый напиток не приносил – то ли подделка (в Заболе – забольского чая?), то ли просто не было настроения. Рука плохо слушалась, и это злило. Совесть вгрызалась в основание черепа, и осколки того падали куда-то в грудь, колкие и тяжёлые.

Артём, наконец, сделал первый глоток и тяжело вздохнул:

– Вот за что не люблю кофе, так это за его отвратительную несовместимость.

– С чем? – на автомате спросил Сиф, не особенно вслушиваясь. Будь его воля – он давно бы ехал обратно, но Кап и слушать ни о чём подобном не хотел… А Сиф не хотел ему перечить. Ведь это же Кап. Командир Стаи. Человек, который зовёт Сифа братом, ни о чём не спрашивает и всё принимает, как есть.

– А что, не пробовал сочетать с «песочком»?.. Вот и не пробуй. Эйфория на минуту – а потом валишься и дальше просто мечтаешь сдохнуть. Примерно так пару часиков…

– Кап… – Сиф допил чай, отставил бумажный стакан в сторону и долго глядел на свою ладонь, на часы, показывающие четверть седьмого, на нервно барабанящие по столу пальцы – не его привычка, а Дядьки. Нахватался…

– Что, Сива? – Кап накрыл его ладонь своей.

– Может, всё-таки вернёмся?

– Сивый, глупая твоя башка, ну чего ты опять заладил? Позвонит твой полкан – будем решать, как и что. А пока мы здесь вдвоём. И подождём ещё чуток – вернёмся к клинике. Мало ли, вдруг повезёт. Ну а нет – опять же, на месте решим… Расслабься, – потом пошарил по карманам, перевернув ладонь Сифа, аккуратно положил на неё маленькую белую гранулу: – На вот… И ни о чём не думай. Чтобы думать, здесь есть я, и я никому тебя в обиду не дам. Слово командира Стаи.

Сиф обмяк и, подчиняясь движению Капа, зажал гранулу в кулаке.

Пусть решает. Сиф устал решать, устал пытаться быть кем-то, кем его хотят видеть те или иные его знакомые, устал выбирать, чьим представлениям соответствовать… А Кап не требует соответствовать. Кап требует быть собой и чуть больше доверять ему.

– Ну вот и ладненько, – улыбнулся Артём. – А я буду тебе завидовать, потому что уже пью кофе. Но тут уж либо-либо – или проснуться, или насладиться… Чай на меня не действует.

Ладонь его всё так же мягко сжимала кулак Сифа. Мальчик хотел отвести её, но правая, ноющая рука плохо слушалась и бессильно лежала на колене, поэтому некоторое время друзья сидели вот так и… снова молчали.

Ждали. Наблюдали, как течёт мимо них время, задевая только стрелки на Сифовых часах.