Текст книги "История третья: На склоне Немяна Тамаля (СИ)"

Автор книги: Валентина Ососкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Сиф махнул ему рукой, забрался в машину и протянул второй стаканчик мороженого Алёне с коротким: «Хочу, чтоб ты простудилась».

– Чего? – с подозрением спросила Алёна. – Прямо хочешь?

– Не, не хочу, – тут же легко передумал Сиф. – Просто надо было как-то разговор начать!

Алёна лизнула мороженное – иначе оно скоро растаяло бы и начало бы капать на брюки – и поинтересовалась:

– Это ты сам придумал или подсказал кто?

– Подсказал. Шанхай, вон он стоит! – Сиф показал рукой на стопщика, который действительно стоял неподалёку, по очереди облизывая два стаканчика с мороженным – шоколадным и крем-брюле.

Больше всего появлением Шанхая заинтересовался Филипп. Взглянув в указанную сторону, бывший снайпер мрачно поинтересовался:

– И чего он тут забыл?

Сиф озадаченно вгрызся в вафельный стаканчик и некоторое время молчал. Потом предположил не очень уверенно:

– Дорогу, наверное… В смысле – кто ж его знает, он же стопщик!

– Так… Ваше высочество, разрешите, я пойду поговорю с ним, а? – Краюха неуловимым, автоматическим движением поправил кобуру, скрытую повязанной «по-спортивному» на пояс ветровкой.

Князь обречённо кивнул. Спорить с близнецами «при исполнении» было бесполезно, это тебе не посиделки в гостиничном номере, а дорога. Здесь они в своём праве.

Филипп выбрался из машины и устремился прямиком к Шанхаю, а тот улыбнулся и помахал ему рукой, ничуть не удивившись. Разговора сидящим в машине слышно не было, но говорили стопщик и телохранитель довольно долго. Постепенно поза Филиппа стала не такой напряжённой, потом он и вовсе засунул руки в карманы и, посмеиваясь, вместе с Шанхаем вернулся к князю. Лицо у него было самое что ни на есть мирное.

Иосиф Кириллович внимательно оглядел телохранителя, потом перевёл взгляд на Шанхая и поинтересовался:

– Вы… куда?

– Вперёд! – беспечно отозвался стопщик, останавливаясь у открытой дверцы. – А дальше… дальше видно будет. Как Дорога повернёт, так и отправлюсь куда-нибудь в Тьфутаракань.

– Тмутаракань, – поправил Сиф весело, слизывая с пальцев шоколад – всё, что осталось от мороженного.

– Это у вас в России Тмутаракань. А у меня по-другому, – не смутился Шанхай. – Ну так что… а вы куда, люди добрые?

– А мы… – князь переглянулся с Заболотиным. Тот пожал плечами: Филипп, похоже, окончательно развеял все свои сомнения относительно стопщика, так что чего уж тут… И Иосиф Кириллович решился: – Ну и мы тоже пока прямо. Залезайте, Захар Станиславович.

Шанхай хмыкнул, ничем не выказывая удивление. Подумаешь, отчество никому не называл… Похоже, с Филиппом у него состоялся весьма увлекательный разговор, после которого удивляться таким мелочам было попросту глупо.

– Ну, тогда всем снова здрасте, – весело поздоровался он, задвигая рюкзак в угол. – Не сидится мне на месте, да и вам, гляжу, тоже.

– Шило колется, куда ни сядем, – беззлобно фыркнула Алёна, стараясь не подать виду, насколько рада появлению стопщика. Разнообразие в его лице обещало веселые байки и разговоры, не дающие заскучать за рулем. А ещё – тягостная атмосфера окончательно развеялась, и дорога больше не казалась такой унылой.

– О, то-то сразу почувствовал родственные души, – охотно поддержал разговор Шанхай. Широкая улыбка скрадывала даже уродующие лицо ожоги. Понаблюдав за Шанхаем, Сиф ещё в прошлый раз понял, отчего тому удается «стоп», где внешность играет немаловажную роль – первой скрипки, первого рояля и самого большого барабана заодно, так как человека сначала видят, а потом уже, взяв в машину, знакомятся с характером. Но когда Шанхай так улыбался, ожоги вовсе не пугали. Их было как-то… не видно. Не цепляло взгляд.

… От Шанхая веяло пылью, Дорогой и солнцем – беспечным и летним. Он мог без устали травить анекдоты и рассказывать байки и небылицы. О себе он тоже охотно говорил: оказывается, он был женат и даже имел двух детей, четырнадцати и шестнадцати лет отроду, родился и вырос в Лесене, и семья его жила там же. А когда Заболотин поинтересовался, как, мол, семья реагирует на такого «Снусмумрика», спокойно ответил:

– А чего реагировать? Положительно реагирует!

– Это как?

– А мы развелись, – всё с той же улыбкой пояснил Шанхай. – Года три назад. С тех пор и мотаюсь по стране без постоянной прописки. А что?

– Ничего… – неопределённо вздохнул Заболотин, и Сиф со своего места невежливо, но понимающе хмыкнул: у командира на личном фронте так и не сложилось ничего за шесть лет, и, как результат, Заболотин к подобным Шанхаевой историям относился весьма болезненно, хоть виду старался и не показывать.

Шанхай пожал плечами, огляделся и, зачерпнув взглядом пустое место Тиля, посмотрел на Одихмантьева. Тот ничего автостопщику не сказал, усмехнувшись в седые усы, но, видимо, Шанхай и не ждал от него слов – так, здоровался.

Словно дождавшись, пока все устроятся, мимо наконец-то прогрохотал поезд, долгий-долгий – и шлагбаум, закрывающий переезд, медленно пополз вверх. Алёна пробормотала что-то неразборчивое, по интонации похожее на «и года не прошло», но, видимо, по-цыгански, и тронула машину с места. Некоторое время в машине царило старое молчание, но Шанхай первым сообразил, что так дальше нельзя, и спросил:

– А я не очень навязываюсь, нет?

Фраза прозвучала нелепо и смешно: взяли же стопщика «на борт», так какой смысл спрашивать?

– Не, нормально навязываешься, – заверил его Филипп. – В самый раз.

– Автостопщик же, – встрял Сиф.

– И что, что автостопщик? – немедленно заинтересовался Шанхай, словно только и ждал этого заявления.

– Ну… – Сиф даже растерялся от такого вопроса и, кляня внезапно напавшее косноязычие, попытался объяснить: – Ну, автостопщик. Если бы ты не… ну, вот так не лез бы, не знакомился – как бы ты стопил? Пешком, что ли?

– О да, пеший стоп – мечта всей моей жизни. И так ноги гудят – я от Пролыни километров двадцать в сумме топал и ещё здесь уже полдня торчу всё на ногах! – Шанхай не ныл, он просто рассказывал. – Чуть не свернул с первой попавшейся фурой в Горье! Но тут ты, и я сразу смекнул, что с вами мне по пути.

Логика в последнем заявлении прослеживалась плохо – а без некоторой фантазии и вовсе не находилась, – но Шанхая это не смутило.

– Ну, значит, судьбец такой, – передразнил его Заболотин, больше всего на свете желая выслушать полный доклад Филиппа: о чём они со стопщиком говорили? Но Краюхин пока отмалчивался, и Заболотин просто принял новое появление Шанхая, как данность. – Тогда чего переживать?

– Переживать… – хмыкнул Шанхай. – Я не переживаю. Я интересуюсь!

Сиф, не останавливая внимание на отдельных словах, просто слушал голоса. Командир, Шанхай… Скоро в разговор влезли Лёха и даже князь, а Сиф под аккомпанемент шутливых споров, философский измышлений и автостопных баек думал о своём, тоже недалеко от этих самых баек ушедшем: автостопщик – он сам по себе знак, что всё хорошо. Так в своё время Чинга говорил. Интересно, к чему это тогда прозвучало? В один из бесконечных переходов, передислокаций и манёвров, как всегда – в дороге… Когда ещё Чинге рассказывать свои истории.

Сиф откинулся назад, аккуратно пристраивая спину так, чтобы не потревожить бойко подживающий на мазях «старшего сержанта Элички» рубец, закрыл глаза и попытался представить себе ту – военную – дорогу на месте нынешней. И Чингу, а не Алёну, за рулём. С тонкими и длинными чёрными усиками, как рисуют у Чингисхана в мультиках, с хитро прищуренными глазами, в которых изредка вспыхивало что-то такое чисто степное, татаро-монгольское, хотя, наверное, той степной крови в Чинге была – капля, не больше. Таким Чингу запомнил Военкор, когда был однажды, ещё до появления в батальоне Сивки, у разведчиков. Запомнил, в силу профессиональной привычки, разумеется, не глазами, а фотоаппаратом, но слово сдержал, и фотографии те никому никогда не показывал – только несколько лет спустя прислал Заболотину. Сиф хорошо помнил эту карточку – но не помнил всего остального: жестов, голоса, самих рассказов…

Интересно, а Чинга помнил ли своего маленького подопечного? Наверное, всё-таки да, Сифу очень хотелось в это верить. Потому что тогда, после полусмерти Найдохи, в выздоровление которого никто, в общем-то, и не верил, Чинга стал маленькому Индейцу самым близким человеком в разведвзводе, не зря же Сиф так чётко помнит все найденные им фотографии…

Жаль, нет фотографий дороги. Машины. Гильзы от винтовочного, снайперского патрона, калибра 7,62 западного стандарта, покачивающейся под зеркальцем заднего вида, подвешенной там вроде брелка. Чинги за рулём, вглядывающегося в дорогу, и Сивки, пристроившегося рядом.

Хотя нет, лучше без Сивки. Свои военные фотографии Сиф не любил – уж больно страшён он на них получался. Крыса-крысой с котлом кипящей смолы внутри. Улыбка – случайность. А смеяться, казалось, тот обнимающий «внучок» мальчик не умел вовсе.

Напряжение убивало настоящий смех, превращая нервы в обледенелый комок, который нельзя уже было расколоть. Чинга советовал вылить весь этот лёд пополам со смолой обычной человеческой истерикой, потому как невозможно не обжечься с этаким дьявольским котлом внутри. И невозможно долго носить глыбу льда за пазухой, и не примёрзнуть к ней окончательно.

Октябрь 2006 года. Забол, где-то в верховьях Ведки

… Да только разве был Маська готов устроить буйную истерику? Уж проще ему было быть не ребенком, а злой на весь свет крысой… Чинга вздохнул и отвернулся, сосредоточившись на дороге. Очень не вовремя отправился поближе к тому свету Найдоха. Очень. Чинга понимал, что должен как-то привести пацана в чувство, но получалось плохо.

В соседнем кресле Маська повернулся на бок и принялся наблюдать из-под завешивающей глаза чёлки за водителем. С отстраненным любопытством, но взгляд… выжидающий. Будто задал вопрос и ждёт. Чинга уже понял, что никаким вопросом здесь и не пахнет, но всё равно кажется, что мальчишке нужен какой-то ответ, и от этого Чинга начинал нервничать и испытывал дикое желание что-то говорить, как-то разбивать образующуюся в кабине тишину.

… Надоело наблюдать за водителем Сивке нескоро. И не столько за водителем, сколько за колеблющимися стрелочками приборов или за винтовочной гильзой, которая раскачивалась тем сильней, чем веселее прыгала машина по ухабам. Все эти мелкие движения завораживали паренька совершенно магическим образом, Чинга лишь посмеивался, нервно немного, чувствуя себя гипнотизёром с магическим шаром.

Оторвав, наконец, взгляд от гильзы, Сивка снова сел в кресле ровно, но не выдержал, и уставился в окно. Ему жизненно необходимо было за чем-нибудь наблюдать.

– Кого высматриваешь? – полюбопытствовал Чинга, воспользовавшись этим, как поводом, чтобы затеять хоть какой-нибудь разговор.

– Никого, – не слишком вежливо буркнул Сивка в ответ. Чинга не Кондрат, не «приласкает» за такой тон. К тому же и вправду мальчишка никого и ничего не высматривал. Бездумно глядел на поля, местами горелые, изрытые следами взрывов, и чувствовал себя… совсем таким же. Как эти поля, как это стальное небо, словно в мундир затянутое облаками. Лёд, в который он заковал всего себя прошлого, старающегося с Найдохой подружиться, смёрзся до состояния, близкого к камню. А камень уже не тает… Правда, Сивка не подбирал для этого ощущения таких красивых слов, но чувствовал себя примерно как тот самый лёд-камень.

– А вот раньше, когда ещё не было… всего этого, легко можно было встретить шагающих по обочине дороги людей, – с усилием вновь нарушил тишину Чинга. – У них не было своих машин, они шли и «голосовали» – просили подвезти. Не за деньги, а так, за беседу. И ведь подвозили…

Чинга скосил глаза и увидел, что Маська снова повернулся на бок и глядит исподлобья. Недоверчиво. Настороженно. И жадно слушает, стараясь уловить каждое слово, даже не сказанное вслух.

– В долгой дороге собеседник и развлечет разговором, и за рулём заснуть не даст… Они доверяли людям, а те платили им взаимностью. Их звали «автостопщиками», этих ребят, которые без гроша в кармане могли объехать всю страну. И редко у какого… гада поднималась рука обидеть их, ярко одетых, веселых… свободных.

Взгляд Маськи помягчел, перестал сверлить Чингу. Зверёк с глазами крысы заснул, а самый обычный мальчик жадно слушал сказку. Сказку про стопщиков. Он не думал, что через несколько лет забудет этот разговор, как не помнит сейчас родителей, но навсегда внутри останется твёрдое знание: стопщик – знак мира.

… Медленно тянется дорога, даже если коротать её за разговорами. А уж если сосед твой к разговорам не расположен, так вскоре устаёшь рассказывать дорожные байки толком не понимая, слушают тебя или нет. Чинга до войны был шофёром-дальнобойщиком, привык ездить далеко, долго и с самыми необычными попутчиками, но даже ему было непросто вести машину под странным взглядом Маськи: то настороженно зыркнет исподлобья, то разойдутся от переносицы брови, и, вроде, расслабился пацан – но всё в том же странном, нехорошем, неправильном молчании. Эх, Данила-Найдоха, даже если ты назло всем прогнозам выживешь – шрамы не пройдут ни у тебя на теле, ни у Маськи на душе. И это скверно, хотя он, Андрей Чигизин – как же смешно и непривычно порой вспоминать собственное имя! – и прилагает все свои, свободные от дела, силы для «реанимации» Маськиной души.

Молчание нагнетается, и это чувствуют оба. Маська ёжится и с преувеличенным вниманием разглядывает карту, вспомнив вдруг, что официально считается помощником Чинги – типа, штурманом. Чинга откашливается, хочет что-то сказать, но пока открывает рот, уже передумывает, недовольно крякает и снова пялится в лобовое стекло в дурацком молчании.

Дорога всё тянется и тянется, и ты уже давно махнул рукой на шалящие нервы, на чувство опасности – сколько уже их было, таких дорог… Надо благополучно добраться до города, а там уже отдохнёшь – ну, если, конечно, не отправишься в разведку.

Уже на подъезде колонна встретилась с другой, ненадолго притормозила, и Сивка видел, как один из чужих офицеров направился к Дядьке, о чём-то с ним переговорил, показал какие-то бумажки, ещё поговорил, а потом… уселся с ним в машину.

– Что, тоже на новенького смотришь? – миролюбиво и как бы невзначай поинтересовался Чинга.

– Ничего не смотрю! – тут же окрысился Маська, ни капельки не переживая, что слова действительности очень явно и нагло противоречат. Когда не высматриваешь, шею не вытягиваешь и носом к стеклу не прилипаешь.

Чинга не обратил на это противоречие внимания и вздохнул:

– Псих… фак. Или психдом.

– А что такое психфак?

– А это вот как раз происходящее – появление молоденького командира разведроты на пороге операции.

Маська ошарашено заморгал белёсыми ресницами:

– А… а Кондрат? – позывной прапора прозвучал с неуловимым благоговением.

– А что Кондрат… прапорщик, временно взявший командование на себя.

Снова непонимающее трепыхание белёсых ресниц, Маська потряс головой и нахмурился:

– Врёшь!

– Зачем? – удивился Чинга. – Правду говорю… Кондрат же только прапор, а этот, небось, поручик, а то и капитан…

– Но он же ничего не знает!

– Что-то да знает, учился, небось.

– Врёшь, – снова упрямо повторил Маська, отказываясь соглашаться с тем, что мир перевернулся и рушится на глазах. Кондрат был единовластным правителем разведчиков. И только он один им мог быть! Какой-такой поручик должен будет его заменить?!

– Зачем мне врать? – снова спросил Чинга, когда колонна возобновила своё движение. – Нас давно предупреждали, что нового командира к нам отправили, и вот он, наконец, нас нагнал.

Маська спрятал руки в рукавах штормовки, поправив автомат, лежащий на коленях, и вся его мальчишечья фигурка выражала обиду на взрослый мир, в котором ему просто что-то не объясняют, а без объяснений происходящее выглядит глупым. Но разве может быть что-то глупое в таком слаженном, сильном батальоне?

– Да ты не дрейфь, Мась, – Чинга заставил себя максимально поверить в то, что говорит, чтобы и мальчик поверил. – Кондрат найдёт с этим… новеньким общий язык, я уверен. Они поладят, и опыт Кондрата никуда не денется. Правда. Ты и разницы-то почти не заметишь…

– Точно?

– Ну, я думаю, так и будет. Разве что этот новый командир удивится слегка, что ты здесь делаешь.

– Это всё Дядька…

– А что, сам ты ещё куда-то хочешь? – даже немного оскорбился за разведку Чинга.

Маська думал довольно долго, потом покрепче обнял автомат Найдохи и твёрдо ответил:

– Разве что в артиллерию…

– Правда, уйдёшь, если будет возможность? – ревниво уточнил разведчик, но Маська замотал головой:

– Нет.

Цена за его пребывание здесь, с Чингой, среди разведчиков, была слишком высока – но уже оплачена. Найдохи рядом больше нет, зато его автомат остался, а кто-то ведь должен из него стрелять? Отомстить вырям.

– Ну вот, значит, этому новому командиру так и скажем, – Чинга похлопал мальчика по плечу. – Так и так, мол, но рядовой… а, тьфу ты, ты же пока не официально… Но неважно, всё равно рядовой Бородин никуда из разведки не денется по непреодолимым внешним и внутренним обстоятельствам, включая приказ командира батальона капитана Заболотина Гэ Эн. Этот новенький должен понять… если, конечно, он хоть вообще что-то понимает.

– А может не понимать?

– Ну, Кондрат ему в любом случае мысль донесёт. Кондрат умеет, – хмыкнул Чинга, повеселев несмотря на ситуацию: Маська оживлённо разговаривает, а если и хмурится, то строго из-за произошедшего. Беспокоится насчёт этого нового командира.

– Психфак, – сделал тем временем свой вывод из слов Чинги мальчишка. Новое ругательство ему понравилось своим совершенно непонятным звучанием.

– Типа того, – согласился Чинга, печалясь, стоило всерьёз задуматься о происходящем. Всё-таки, не вовремя их этот новый офицер догнал, ой, не вовремя.

… Они остановились в пригороде, за заводами. Странное это было место: с одной стороны почти настоящий лес, изрезанный оврагами, с другой – окраина разрушенной промзоны со всей вытекающей отсюда неприглядностью постапокалипсического пейзажа. Притихший Маська вертел головой, морщил лоб и словно что-то вспомнить пытался – пока неудачно; батальон обустраивался согласно планам, предписаниям и приказам; разведчики сноровисто подыскивали место поудобнее, пока его не заняли «простые смертные», а найдя, с лёгким удивлением глядели на Кондрата, который, судя по всему, лично собирался в разведку, несмотря на то, что уже ушли двойки Крота и Рэма.

Новый командир до разведчиков ещё не дошёл. Кондрат, хмурясь, оглядел пока ещё своих людей и скомандовал:

– Чинга, со мной в дозор! Казбек, за старшего, вернётся Крот… отряди кого-нибудь с докладом. А ты, Маська, с нами.

И, не оборачиваясь, двинулся в сторону леса.

Чинга улыбнулся растерявшемуся мальчишке и сделал знак следовать за командиром, а сам замкнул «процессию», гадая на ходу, отчего Кондрат вдруг решил взять Маську с собой. Сам же ругался, что от пацана пользы почти никакой.

А Маська радостно бежал перед ним с автоматом за плечом, в зелёной штормовке похожий на уменьшенного вдвое партизана. Когда-то бывшие неплохими туристическими ботинками, его кроссовки чавкали по непросыхающей грязи с обреченностью уже давно промокших, но настроения такие мелочи испортить ну никак не могли.

Когда вся колонна осталась позади, Кондрат легко остановился и подождал Чингу и запыхавшегося Маську.

– Крот от нас в полукилометре, – сообщил прапор, поправляя автомат. Недовольный взгляд остановился на мальчугане: о нормальном снаряжении говорить не приходилось, да и под весом полной выкладки ребёнок, скорее всего, согнётся пополам, сядет и больше никуда не пойдёт… Поэтому Кондрат ограничился резким:

– И не думай геройствовать. Разведчикам героев только посмертно дают.

Маська кивнул, но не особо смутился. Уже привык к сиплому голосу, только непроизвольно ёжился – от приказов до рукоприкладства у Кондрата всегда было недалеко. Ближе, чем до устных выговоров.

– Пошли тогда. Чинга – замыкающий, – велел Кондрат, убедившись, что возражений в целом, частном, а так же в сумме и разности, нет.

Маленький отряд шагал по лесу быстро, но тихо. Это умение приходит небыстро, но поди выживи без него там, где стреляют на хруст ветки.

Чем дальше от батальона и города, тем природа была спокойнее, а следы пребывания людей, оставшейся за спиной промозоны, встречались всё реже. Только тропы, петляющие между деревьями и разбегающиеся из-под ног во все стороны, напоминали, что города здесь, город дышит в затылок.

Кружили птицы, по прогалине скакали крикливые вороны. Сивка готов был поклясться, что заметил нескольких белок, рыжими стрелами взлетающих на сосны при приближении разведчиков. Лес казался мирным, не знающим войны вовсе. И таким… родным…

Придерживая одной рукой автомат, Индеец одновременно с этим не верил в реальность происходящего. В то, что он на разведке, что Кондрат – его командир, а Чинга… выходит, напарник.

Этот лес… Словно Сивка видел его во снах – десятки раз, так часто, что узнавал места. Не глазами, а чем-то внутри. Сам удивляясь своему знанию, Индеец чувствовал, что через десяток шагов будет глубокий обрыв с ручьем на дне… Стоящие по краям обрыва сосны шумели на ветру и отчаянно цеплялись за глину скрюченными, вылезшими из земли корнями. Всё было так, как Сивка представил минуту назад. А это значит…

Это значит, что ручей, превращающийся дальше на болоте в речку – один из притоков Ведки. Индеец с детства здесь гулял, с самого далёкого детства, ещё в коляске, наверное, он увидел эти места впервые. Вот, откуда он всё помнит…

Захотелось плакать, да так сильно, что сдавило горло, ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Что-то заметил? – Кондрат осторожно приблизился к краю обрыва, передвигаясь пригнувшись так же легко, как в полный рост, замер, аккуратно опустился на колено, неотрывно глядя на тот берег оврага. А оттуда, он знал, так же неотрывно глядели на этот.

Сивка помотал головой, хотя вряд ли Кондрат, находясь к нему спиной, мог это увидеть, и с трудом выдавил из себя, сражаясь со сдавившими горло тисками за каждый звук:

– Здесь… я… то есть, неподалёку, там, дальше, за лесом… – сбивчиво говорил он, путаясь в словах, – там дачный посёлок, но дорога как раз сюда ведёт… Я там всё… всё лето проводил.

Кондрат ничем не показал, что услышал, но помолчав несколько минут, негромко спросил:

– Этот овраг куда ведёт?

– Вправо – на болото… А налево он идёт почти до железной дороги, это самый большой овраг здесь! – в голосе мальчишки промелькнули нотки гордости. Он сам этого, наверное, не заметил, давно забыв, как это – гордиться родными местами. Он и места-то эти помнил, как сквозь туман, обрывками снов.

Чинга глядел прочь от оврага, контролируя противоположный «фронт». Сивка опёрся коленом о сыро чавкнувший недавним дождём мох, потом, выбрав пяточёк, хотя бы выглядящий посуше, распластался на земле, как Чинга. Промокшая ткань немедленно захолодила кожу, но хоть чуть-чуть шевельнуться Сивка боялся…

Долгое время люди не двигались. Шумел ветер в далеких сосновых кронах, где-то слева каркали кружащие над лесом воро?ны – или, может, во?роны. Прямо на Индейца, не рискующего даже вдохнуть поглубже, спланировал листик растущей рядом осины. Скрипели стволы уходящих ввысь деревьев, и эта наполненная звуками тишина казалась янтарной. В ней, словно доисторические мушки, увязли разведчики и их невидимые противники. Невыносимо остро хотелось крикнуть погромче – верилось, что от этого тишина расколется и выпустит их из своих оцепеневших объятий… Но время шло, а никто не шевелился.

– Они ушли, – внезапно проговорил Кондрат, чуть меняя позу. – По крайней мере, частью.

Сивка, разочарованно понявший, что как бы он ни пялился на тот берег, раз ничего не увидел, то больше и не увидит, попытался приподняться, но хватило одного взгляда командира, чтобы мальчишка немедленно передумал и опять распластался.

– До ж/д говоришь… – задумчиво пробормотал Кондрат, отползая назад, прочь от обрыва. За командиром переместился и Чинга.

Сивка задержался, стараясь разглядеть хоть кого-нибудь на том берегу оврага. Вдруг кто-то остался, как они – тихо-тихо?

– Нам всё одно надо на ту сторону. Хотя бы для того, чтобы понять, кто там, – тем временем вполголоса рассказывал Кондрат. – Егеря или обычная пехота. Где егеря – там и спецотряды, и батальону это не сулит ничего доброго.

– А кто такие егеря? – спросил Индеец, подползая.

– Те, с кем лучше никогда таким, как ты, не сталкиваться, – довольно неясно объяснил Кондрат, откидывая ото лба несуществующие волосы. – Почти разведка, только хуже.

Индейца, для которого круче разведки была только артиллерия, объяснение только больше его запутало.

– А чтобы узнать, кто там – нельзя ли их как-то спроциво… цировать?

– Устами младенцев, – фыркнул Кондрат. – Хочешь под пули подставиться? Только скажи – сам пристрелю. А капитану скажу, что так и было.

Чинга про себя отметил, что пацан при этих словах заметно напрягся. И, как обычно, замкнулся в себе, глядя на мир из-под белобрысых бровей, как через амбразуру.

– Но… а какие другие варианты? – спросил он резко и слегка обижено.

– Найти дальше переправу… понезаметнее и поглядеть на вырей поближе. Нам всё равно до ж/д идти надо, так что по пути – совместим полезное… с полезным.

Мальчуган недоверчиво качнул головой, не особенно-то веря в существовании такой переправы. Вместо того, чтобы спорить, он просто вернулся к обрыву. Кондрат зло прошипел вслед, что в безумстве не участвует, хотя и пополз следом – нехотя, словно из одолжения. Чинга с ужасом понял, что Кондрат не собирается останавливать мальчишку, а на прямой вопрос прапорщик лишь недовольно бросил: «Мы не сапёры, можно и на своих ошибках учиться».

А Сивка тем временем подполз к самому краю, поправил свёрнутую жгутом бандану на лбу и, затаив дыхание, сел на корточки, спиной вжавшись в сухой ствол сосны, которая царапала воздух корнями, опасно клонясь над обрывом. Видать, недавно берег вновь осыпался.

Мальчишке стало страшно так, как бывало совсем редко. Только когда ощущалась собственная смерть, глядящая на тебя в прицел.

Кондрат с чувством сказал: «Слепой дурак!», Чинга охнул и выругался. А ствол невозмутимо начал заваливаться вперед, увлекая враз потерявшего равновесие мальчишку за собой.

– По-моему, не только сапёрам нельзя давать учиться на ошибках! – Чинга дернулся было вперед, но тяжёлая рука Кондрата сжала его руку около локтя, не давая доползти до обрыва.

– Ну, в какой-то степени Маськин план сработал…

– И что? Его убьют, если мы не… – под мрачным взглядом Кондрата Чинга замолк. Командир подвигал челюстями, словно разгрызал орех, и нехотя кивнул:

– Вот и увидим.

Отборная и вместе с тем по-детски жалобная забольская ругань оповестила всех, что Шакалёнок благополучно достиг дна оврага и даже ничего себе не переломал. Кондрат лежал на краю обрыва и глядел вниз, скрытый ветками куста от лишних взглядов. На том берегу… да, сомнений нет, там тоже кто-то глядел вниз. Но не стрелял. Медлил. Отчего же? Разглядели, что ребёнок?

Сивка старался не шевелиться, но тогда видел исключительно облака в небе и, если скосить глаза, ствол рухнувшего с ним дерева. Ещё слышал журчание ручья и понимал, что ещё чуть-чуть и промокнет окончательно. Поэтому мальчуган принял судьбоносное решение – поди его отличи от прочих! – и сел на корточки, испуганно мечась взглядом по обоим берегам оврага. Он увидел лицо Кондрата, даже каким-то чудом разобрал его выражение. Напряжённое ожидание. Чего он ждёт?

А Кондрат потянул с плеча автомат:

– Сейчас покажутся, – и добавил, нехотя и тихо: – А я ведь обещал пристрелить, если поставишь под угрозу разведгруппу…

Казалось, мальчишка услышал. Перестал вертеть головой, испуганно замер. Потом поднялся и неловко захромал по дну оврага, пытаясь найти место для подъёма. Только ушибленная нога подсказывала, что происходящее реально.

Абсурдная ситуация. Противники по разные берега оврага. На дне – хромающий пацан, еле живой от страха. И тишина. Никто не рискует сделать первый выстрел.

Сивка шёл, кусал губы и чувствовал, что волна страха скоро смоет все остатки самообладания, и он сядет на дно, выбросит происходящее из головы и разрыдается. До икоты, до колотящей тело дрожи.

Эта мысль – простая и внятная – вдруг успокоила его, заволокла звенящим туманом все чувства. Сивка шёл и отрешенно глядел на почти вертикальный склон, а голова была пустой-пустой. И эта сосущая пустота в кое-то веки не вызывала желание завыть, таким волшебным был контраст между зарождающейся было истерикой и равнодушным спокойствием. Мальчишка не думал о врагах, не думал даже о Кондрате, просто шёл. Под ногами глухо чавкала глина и налипала свинцовыми комьями на ботинки…

От следующего шага Индейца удержало звериное чутье, ещё прежде, чем он увидел людей. А они – его. Зелено-коричневый камуфляж – не та расцветка! – автоматы незнакомого вида, смутно-знакомый говор.

Выри. Только отрешенность не дала захлестнуть голову ненависти. Выри – враги.

На Сивку напало странное оцепенение. Наверное, он успел бы сдёрнуть с плеча автомат, хотя против четверых взрослых мужчин это вряд ли помогло. Но мальчишка даже не потянулся к оружию, так и застыл, глядя на врагов.

Раньше Сивка не представлял, что взятие в плен – событие совершенно… обыденное, не ощущающееся чем-то драматичным. Без страха, криков и ожесточенной борьбы за свободу… А теперь узнал, что даже перестрелка – чего-чего, а такого он видел предостаточно! – его потрясла бы больше, чем строгий окрик одного из солдат – офицера, по-видимому.

Со странной отрешённостью Индеец обнаружил, что за его спиной оказались двое выринейцев. Офицер, убедившись, что по-выринейски паренек не понимает – или не хочет понимать, перешёл на забольский и велел бросить оружие – совершенно спокойным, хоть и требовательным голосом. Сивка и опомниться не успел, как на его автомат легла ладонь одного из солдат…

Находясь всё в том же оцепенении, Сивка почти не сопротивлялся, да и никто его всерьёз не рассматривал. Не велели заложить руки за голову, не обыскивали, не нацеливали автомат в спину. Просто один из солдат взял его за плечо. Наверное, руку даже можно было попытаться сбросить, но Сивка не сумел пересилить своей отрешённости.

– Пойдем, мальчик, – будто даже ласково проговорил офицер. – С тобой поговорит командир. Не бойся, он не сделает ничего плохого.

Сивка и не боялся. Он глядел на нашивку в виде застывшего в прыжке пса и складывал буквы под ней в слова. Буквы эти частью были похожи на те, что он учил немножко когда-то, но встречались и незнакомые… Разобрав одно слово, Сивка вскинул голову и заметил наверху, у края обрыва, Кондрата. Прапор, который, оказывается, проследовал за ним, наблюдал за происходящим – и не двигался. Словно и не собирался спасать. Или… Не словно. Кондрат вмешался бы, если бы существовал шанс на успех. А с егерями – именно это слово разобрал на нашивке Сивка, – с егерями такого, по-видимому, не существовало.