Текст книги "История третья: На склоне Немяна Тамаля (СИ)"

Автор книги: Валентина Ососкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

…– Может?.. – спросил Чинга неуверенно, помня о мрачном взгляде командира.

– Что – может? – холодно спросил Кондрат, подтверждая опасения Чинги. – Попытаться вдвоём отбить малолетнего дурня у отряда егерей, которых здесь семеро и оттуда ещё сейчас пятеро придут? Да они его шлёпнут при первом же выстреле, – Кондрат сипло кашлянул и продолжил невыразительным тихим голосом: – А кто сообщит батальону, что сюда соваться нельзя?

– А Маська? – не сдавался Чинга.

Прапорщик скривился, словно от зубной боли, не отвечая. И этим молчанием яснее слов ответил.

Маська не виноват, что его «ломает». Но выбирать между ним и батальоном…

Его можно было бы отбить, будь здесь весь батальон, но времени – времени нет! Вблизи егерей шуметь в эфире – равно как и шуметь в лесу – безумство. Единственный выход – вернуться в батальон. Без Маськи… Не стрелять же в ребёнка?

Да, Кондрат обещал «пристрелить, если поставит под угрозу разведгруппу», и если он этого сейчас не сделает, егеря вытянут из ребёнка всё. Они это могут, Кондрат не сомневался, а Маська… Маська на деле о батальоне знает много. Очень много. Но это Маська…

Кондрат опустил автомат и сделал жест Чинге отходить.

… До лагеря егерей было недалеко. Сивка даже помнил, что в ручье, у которого лагерь расположился, можно частенько найти «чёртовы пальцы» – удивительные продолговатые камешки-трубки. Сюда он, будущий Сивка, часто удирал вместе с Яном, уверяя родителей и сестру, что гуляет «на реке». Это Ян придумал, что река и ручей – примерно одно и то же. А по-выринейски и звучат почти одинаково.

Воспоминания были такими смутными, что Сивка их не успевал осознавать, как они снова тонули в памяти. Но его это не волновало, потому что хотелось одного: закрыть глаза и забыться. Только вот на ходу это плохо получалось, но мальчик не оставлял попыток.

… Командир егерей был высок, хорош собой, говорил с лёгким тягучим акцентом, но очень мягко и вовсе не повышая голоса. Он сидел под навесом и вертел в длинных тонких пальцах веточку осины, внимательно разглядывая стоящего перед ним ребёнка. Рядом застыли двое солдат – на всякий случай. Если разговор пойдёт как-то не так.

– Как тебя зовут, дитя?

– Индеец, – не больно-то и вежливо буркнул пацан, сверля взглядом землю. Почему не «Сивый» – он и сам не знал. Наверное, всё-таки уже привык.

– И где же твои томагавк, трубка мира и перья в причёске?

Сивка не ответил. Большей его части было совершенно плевать на происходящее, и лишь краем сознания он понимал, что произошло. Что он в плену. У врагов, против которых не пошёл даже Кондрат – а уж его-то Сивка почитал почти всесильным.

– Дитя, отвечай на мои вопросы, – мягко проговорил егерь.

– Почему дитя? – вяло буркнул Индеец.

– Ты назвал лишь прозвище, а я хотел бы услышать имя… – осиновая веточка довольно болезненно уперлась в подбородок Сивки и заставила поднять голову. Вопреки своим опасениям, Сивка не увидел в глазах егеря гнева за свои ответы.

– Ты стараешься говорить нагло, но при этом после каждой фразы сжимаешься, будто ожидаешь удара, – веточка переместилась к скуле и остановилась на синяке, возникшем после очередного непонравившегося Кондрату ответа – давно, почти сутки назад.

– Тебя били, мальчик?.. Ну что ты мотаешь головой, я ведь и сам всё вижу. Так дело не пойдёт. Не бойся, говори, как хочешь. За тон я бить не буду, – веточка опять упёрлась в подбородок, заставляя вновь поднять голову. И встретиться взглядами с егерем было не то чтобы страшно, только… ощущение оставалось, будто мотылёк взглянул в глаза коллекционеру бабочек.

– Я не помню своего имени, – честно ответил Сивка, и попытался снова опустить голову, но веточка не дала.

– Ладно, я верю тебе, – согласился егерь. – У тебя ведь нет причин мне лгать. Ты заболец?

Сивка молча кивнул. Ну а кто он ещё, русский, что ли?

– А откуда у тебя автомат?

– Найдоха… помер, я его автомат взял.

– Кто такой Найдоха?

– Мой друг.

– Откуда ты взялся в лесу?

– Неподалёку дом мой был, – Сивка вполне натурально шмыгнул носом. Он не видел особого смысла лгать, но что-то внутри останавливало и требовало не говорить про батальон. – Я раньше с Шакалами ходил, но мне в ногу попало, догнать не смог.

– Шакалы… – егерь прищурился, – это банда такая, слышал, один из наших о ней говорил…

И тут веточка в его пальцах переломилась пополам. Егерь вскочил на ноги и залепил Сивке пощечину, истерично, как девушка.

– Автомат – русский! И с тобой в лесу были двое русских разведчиков! Может, ты и был когда-то Шакалом, но меня интересует не прошлое, а настоящее!

Сивка отшатнулся, но не успел ответить, как за спиной оказался солдат и крепко взял за руку чуть выше локтя, а егерь-командир сел обратно, покрутил в руках то, что осталось от веточки, и отбросил прочь.

– Я не сдержался, очень не люблю, когда мне врут в лицо, – голос снова был тихим и тягучим. Только щека у Сивки горела, будто к ней головёшку из костра приложили. Даже если захочешь – не забудешь, что спокойствие обманчиво.

– … Да, а тебе больше нравится пехота или артиллерия? – неожиданно спросил егерь. Невзначай, искоса глянув и вновь переведя взгляд на свои пальцы.

– Артиллерия, – Сивка не увидел смысла в вопросе, поэтому ответил совершенно искренне. Коснулся синяка на скуле – именно это заявление, про артиллерию, послужило причиной полёта Кондратова кулака. Но «боги войны» всё равно покоряли Индейца своей царственной мощью. Вот уж кто действительно влияет на течение войны! Не то что родной батальон, который в маршах проводит в десятки раз больше времени, чем в боях, а все боестолкновения идут примерно одинаково: быстро, жёстко, разделившись на небольшие группы и разделяя, рассредотачивая и путая противника…

Нет, конечно, Шакалы поступали и ещё хитрее, ещё чаще уклоняясь от прямого боя, но ведь как это здорово, когда всё можно решить одним-единственным залпом! Словно гроза, словно небесная кара…

Егерь удивился ответу и даже этого не скрыл. Но пояснять ничего не захотел и жестом велел солдату отпустить мальчика. Вместо длинных размышлений выринейский офицер поднялся на ноги и, снова сменяя предмет разговора, предположил:

– Ты, наверное, голоден?

Сивке по большей части сейчас было плевать на голод, поэтому пацан просто качнул головой в ответ. Мало ли… выринейская еда, к тому же. А всё, исходящее от вырей, таило в понимании Индейца зло. Или было попросту противным.

Егерь и не стал настаивать. Замолчал, словно давая маленькому «языку» собраться с мыслями. Но Сивка такой возможностью с трудом смог воспользоваться – сознание постепенно концентрировалось на мысли о «песке». Сжималось в комок, равнодушно оставляя внешний мир.

– Дитя, тебе плохо? – донеслось до Сивки отдаленное, а посему совершенно неважное. Мелькнула мысль, что у вырей могут быть желанные белые капсулы, а следом за ней другая, яркая, как пощёчина, словно в голове прозвучал голос Дядьки: «Неужто не сможешь вытерпеть? Ты же твердил, что ты сильный!»

Мир вернулся – выцветший, так уже бывало с Сивкой. Это просто означало, что «ломает» сильнее, чем обычно. Краски поблёкли, будто мир пролежал картинкой на свету несколько лет, но если не думать об этом – что гораздо проще, чем думать, – то вовсе не обратишь внимание. Небо серое, листва сизо-зелёная, нереальная, в синеву, камуфляж солдат – почти в тон небу.

При особом усилии Сивка сумел расслышать и, что было во сто крат сложнее, понять речь егеря и даже ответил, голосом, таким же тусклым, как мир вокруг.

– Отвалите, мне хреново.

Он почувствовал удар, но на этот раз даже не попытался замахнуться в ответ. Каждое совершаемое движение потеряло всякий смысл. Ударил егерь или не ударил – какое значение? Он требует назвать дивизион – какой? – и планы передвижения… Что он вообще имеет ввиду?..

Потом егерь снова взял себя в руки и присел обратно. Сивка мысленно пожаловался самому себе, что от подзатыльника гудит голова, и вяло вслушался в слова егеря. Тот что-то говорил о безусловной и скорой победе Выринеи, о том, что надо уметь выбирать правильную сторону, если Сивка хочет мира в родной стране… И вдруг последовало совершенно абсурдное предложение:

– Разве ты не хочешь иметь дом и семью?

Дом? Семью? Когда-то Сивка этого хотел. А сейчас хочет только вернуть миру цвет, а слышимым словам всю полноту смысла… Впрочем, дом – это всегда хорошо, что и сообщил мальчик егерю.

А вообще, он в происходящем запутался. Ну чего выри от него хотят? Отвалили бы… А то этот егерь то кричит, то говорит тихо и ласково, то руками машет, то сидит тихонько, то про дивизион, то про победу Выринеи – врёт, не победят они! – то про дом…

– Ты хороший мальчик, – егерь снова встал и приблизился к Сивке. – Ты очень похож на мою жену… будешь похож, когда перестанешь хмуриться. Всё, что тебе нужно сейчас сделать – это ответить на один мой вопрос, про одиннадцатый артдивизион. И у тебя будет семья. Я с радостью назову тебя сыном и дам своё имя. Никто никогда не узнает.

Предложение было абсурдным, бессмысленным, невозможным – но ударило в самую точку, безжалостно, так, что перехватило дыхание.

– Я уважаю тебя за стремление молчать врагу. Но я не враг Заболу, дитя. Я хочу мира свободной стране, без ярма Империи. Не больше двух месяцев, и это желание сбудется. Ты ведь поможешь?.. А зимой ты уже будешь дома, среди тех, кто тебя любит. Анна тебя примет, как родного сына, и Новый Год будет встречать не замерзший оборванец-беженец, а счастливый Далий-младший… – голос егеря был тёплым-тёплым, словно спальник, когда утром из него не хочется вылезать. Хотелось поверить без оглядки тому прекрасному будущему, что он рисовал. Абсурдному и невозможному, но оттого ещё более прекрасному…

И снова мысль-пощёчина: «Я покажу тебе столицу Империи, когда война закончится».

Невозможность выбора. Оба варианта манят сладостью мечты. И один из них ложен – но какой?

С трудом удавалось ворочать в голове тяжёлые, неповоротливые мысли. Нельзя, конечно нельзя соглашаться с врагом. Но если он не враг? Как егерь сумел найти эту точку, даже самый слабый удар в которую превращался в смертельный?

… Мир бесцветен, оттого что хреново. Хреново без «песка». А её нет, оттого что Дядька отобрал запас и предложил попытаться завязать. Сказал, что если Сивка сильный, то удастся. Знал бы, что творится порою без ПС!..

Стоп.

Дядька. Его командир, пусть и далёкий. И Кондрат командир, но это потому что Дядька так решил.

Командир. Значит, Сивка солдат. А солдат не предаёт своей армии, даже если не принёс ещё официальной присяги!

Выбора вновь не существует, но на этот раз это не мучает Сивку, потому что он уже знает, что делать. Молчать. Что бы ни говорил этот светловолосый егерь с тонкими пальцами.

А молчать было сложно. И становилось всё сложнее, когда егерь начал задавать совсем странные вопросы. Неожиданные. Или очевидные – такие, что ответ сам на язык просился. Или вновь манил грёзами о доме и семье. Исполнением мечты за смешную цену: всего несколько слов.

– Ты не хочешь отвечать, – неожиданно сделал егерь вывод. – Полагаю, у тебя есть причины. День долог, времени хватит на то, чтобы разобраться с ними… но пока прервёмся. Не знаю, как ты, а я голоден… И мне нужно доделать кое-какие дела.

Индеец к еде остался равнодушен, хотя бы внешне, так что обедал один егерь. Пацана со странным взглядом вникуда будто оставили в покое, никто даже не глядел в его сторону. По крайней мере, открыто. Но для того, чтобы бежать, надо было решиться и испытать уверенность. А мальчишка посчитал, что дураков вокруг нет, и сбежать никто не даст. Перехватят тут же. Уж лучше безучастно застыть, погрузившись куда-то в себя, – всё одно любопытства Сивка не испытывал никакого, чтобы глазеть по сторонам.

Почему не может прямо сейчас появиться Кондрат? Спасти, избавить от глупой словесной борьбы. Пусть уж лучше он тысячу раз тумаков надает, чем оставит тут, у этого егеря! Неужели батальон уйдет?! Неужели Индеец останется в лесу один… в плену?!

Вдруг вспомнился тот офицер, «новенький», о которым они говорили с Чингой. Новый командир разведроты… И Сивке стало совсем худо, потому что он вдруг с ужасом понял, что Кондрат больше не всесильный Самый Крутой Разведчик, который принимает все решения о своих бойцах.

А зависеть от воли незнакомого человека было страшно, точнее, «со всех сторон» зависеть от воли незнакомых людей. От этого егеря, Далия, от того нового командира разведчиков…

Неужели и правда батальон оставит Сивку?! Что же тогда ему делать?

Выглядеть равнодушно-спокойным становилось всё сложнее по мере того, как мир насыщался цветом – с каждым вдохом, с каждым испуганным вопросом в голове. А вместе с этим терял терпение и егерь, дожидающийся ответов.

– Дитя, – голос всё такой же мягкий, но мягкость лишь скрадывает резкую интонацию. – Послушай меня ещё раз. Я не враг Заболу. И лично тебе – тем паче. Моя разведка должна было застрелить тебя, когда только увидела, а тебе дали уйти. То, что ты налетел на них вновь – только твоя вина или неудачливость, называй, как хочешь… Не молчи, – тонкие пальцы рвут листок с куста на мелкие клочки. Из-под рукава выглядывают часы – большие, офицерские. Лучше думать о мелких деталях, чем поддаваться обаянию голоса. – Ответь. Всего несколько слов: что за дивизион – хотя я уверен, что этот то самый одиннадцатый, и где движется.

Со злостью отчаявшегося человека, которая накатилась так, что всё происходящее вновь отстранилось от Сивки, мальчишка приготовился солгать, но внезапно – вот оно, вожделенное «внезапно», меняющее полотно Судьбы до неузнаваемости, – лагерь наполнился шумом. Тем самым шумом перестрелки, который выдёргивал Сивку из сна столь часто последнее время…

В чём было дело, откуда кто взялся, Сивке узнать уже было не суждено. Да это его и не волновало, важны были только факты. Перестрелка становилась всё громче, всё ожесточённее, всё ближе. Маленькое такое военное чудо, из тех, которые объяснить не могут даже участвовавшие в них.

Торопливый бег, выстрелы, самый берег ручья, скрытый от поляны кустами, – удобное место для командования обороной, если достаточно докладов подчиненных, а свой взгляд излишен.

… Дядька так не умел, Сивка это знал точно. Капитану жизненно важно было находиться в гуще событий, всё лично контролировать.

Тычок в плечо. Просто сигнал обратить внимание на егеря, пока вокруг всё громыхает.

– Это твои?!

– Не знаю, – честный ответ. Даже не хочется бить в ответ. Всё равно перестрелка приближается, не до сдачи тут.

– Почему ты ничего не говоришь?! Это же твой шанс обрести семью! Другого не будет, как будто нужен ты русским будешь после войны!

И всё это – одновременно с чёткими приказами, мгновенной реакцией на любое событие. Егерь командовал так же легко, как просто говорил. Вот это боевой опыт.

– Дядьке, – с трудом подбирая слова, решился ответить Индеец, – буду нужен. Он жизнью был готов заплатить за это.

Пояснять что-то бессмысленно. Егерь вряд ли поймет, что Сивке такую цену за дружбу ещё не платили ни разу.

Тут сквозь кусты, прерывая разговор и размышления, с треском рухнуло тело в егерьской форме. Тело ещё было живо, но смерть глядела в его сторону с полным правом. Упавший лежал почти неподвижно, а оттого совсем не страшно, и Сивка подался вперёд, чтобы увидеть лицо.

… Через много лет Сивка будет каменеть при виде репортёров, вспоминая тот злосчастный день, когда Кром и Дядька орали друг на друга под дождем. А нынешняя картина уйдёт в глубины милостивой памяти. Не будет Индеец вспоминать обескровленное лицо, бессмысленный взгляд и грязь, которая было не в силах скрыть то, что лицо это мальчик уже видел.

Головой в ручье лежал репортёр, как его там… Заграбин.

А родной «внучёк», который тело ещё сжимало в руке, Индеец мог узнать из сотни таких же автоматов. Или даже из тысячи, хотя тысячу автоматов Индеец себе представить мог с трудом.

Он наклонился, не слыша запрещающего крика егерьского командира, и коснулся рукояти.

Ремень на плечо выринейца-«репортёра» надет не был, и пальцы легко разжались, выпуская автомат из ладони, а душу – из тела.

А что будет дальше, Сивка не запомнит. Его память милостива.

19 мая 2013 года. Забол, посёлок с неважным названием, но важным местоположением

– Проснись, сдарик. Спать некогда, жить пора!

Сиф отвернулся, стараясь нырнуть обратно в тёплые объятья сна. Всё это уже где-то было. Этот голос. Эти слова… Этот артиллерист, Шанхай.

Надо только разобраться, что сон, а что явь… И где всё это было…

Но во сне об этом думать не получается.

– Его будить бесполезно, – голос Дядьки прозвучал прямо над ухом. Короткий тёплый смешок и ощутимый толчок под ребра:

– Подъём, фельдфебель!

Сиф задвинулся поглубже в кресло, с которого успел сползти… и окончательно вынырнул из сна, ловя в голове обрывки странных мыслей. Про артиллерию, про выринейских егерей…

Наяву поля за окном машины сменились на буйный подлесок, разбавленный несколькими стариками-елями. Глинистая, подмокшая за дождливые дни дорога вела мимо столба с надписью про то, что посёлок такой-то приветствует въезжающих, к старым двустворчатым воротам. Из-под облупившейся серой краски проглядывали рыжие разводы ржавчины.

На воротах катался пацанёнок в заляпанном джинсовом комбинезоне, жевал травинку и нахально взирал на приезжих, прекрасно понимая, что не даёт проехать. Именно из-за этого малолетнего нахала Сифа и разбудили. Точнее, воспользовавшись вынужденной остановкой.

Филиппа, вышедшего разбираться, мальчуган обвёл глубокомысленным взглядом и не счёл нужным снизойти до ответа. Оттолкнулся ногой от дороги и с протяжным скрипом продолжил кататься.

Из-за стоящего неподалёку дома выбежал пацан постарше, лет двенадцати, деловито шлёпнул первого по заду, напоминая, что на воротах «дед Басиль» кататься строго-настрого запретил, бросил мимолётный взгляд на приезжих, ничего им не сказал и за руку потащил младшего брата полдничать. Тот бежал нехотя, оборачиваясь через плечо и готовясь зареветь на всякий случай. Уже издалека донёсся голос старшего, отчитывающего его за то, что опять травинку грязную в рот сунул.

– Нам сюда? – зачем-то уточнила Алёна. Князь подтвердил, что сюда, и бросил искоса взгляд на Заболотина. Полковник разглядывал старый дорожный атлас и мыслями был ещё дальше, чем пребывающий в вечной медитации Одихмантьев.

Алёна без лишних разговоров направила машину за ворота и, следуя по главной улице, вся компаниям скоро достигла смыслового центра поселка – большого «сельского универмага», совмещенного с заведением, гордо называющимся рестораном. Окна этого здания выходили на текущую через посёлок речушку с горбатым мостом.

– Нам на ту сторону, – ориентируясь по атласу, сообщил Заболотин. – И дальше, думаю, проще пешком.

– Там можно проехать, – вдруг произнёс Шанхай. – Но лучше не надо.

– Вы там были? – поинтересовался князь.

– Конечно. Я везде бывал. Я же стопщик, – улыбнулся парень, но потом посерьёзнел: – Правда, лучше бросить машину здесь. И если ночевать соберётесь – так во-он в том доме есть комнаты. Типа, гостиница.

– Мы через два часа отсюда уже уедем, – мрачно пробормотал Филипп, тоном, каким ребёнок, готовясь заплакать, напоминает родителям: «Вы ведь обеща-али!..» – Так что гостиница не понадобится.

– Моё дело предложить, – пожал плечами Шанхай. – Но в том конце посёлка развернуться сложно.

– Значит, пешком, – вывел Иосиф Кириллович. – А вы с нами?

– Смотря куда именно вы… Но я – в любом случае в ту сторону. Так идёмте?

Князь кивнул.

Пешком, так пешком. Никто не возражал, кроме ленивой Алёны, которой расставаться с машиной и шевелить собственными ногами пока не хотелось. Но для переубеждения девушки хватило одного взгляда Великого князя.

На улицах было не людно. Точнее, не было видно никого вообще.

Первым встретившимся человеком, если не считать двух детей у ворот, стал парень возраста где-то от двадцати до двадцати пяти лет, вышедший из «универмага» и целеустремлённо двинувшийся по мосту на ту сторону. Выцветшие камуфляжные брюки, грязно-зеленая футболка, за плечом вещмешок… Даже Одихмантьев открыл глаза, почувствовав, как четверо из семи находящихся в машине человек напряглись. Уж больно вид парня был им знаком – так не может выглядеть скаут, турист или «играющий в армию» из военно-патриотического клуба.

Заметив незнакомую машину, парень приостановился и повернулся в её сторону. Как раз в тот момент, когда из минивена вылез Сиф, сонный и взъерошенный.

Некоторые время они сверлили друг друга взглядами, после чего парень развернулся и пошёл размеренной упругой походкой своей дорогой. В ту же сторону, соотнеся атлас и местность, направился Заболотин, а за ним и остальные.

Шагая по хорошо утоптанной тропе сквозь по-майски беззаботный подлесок, полковник ни разу не обернулся к своим спутникам, полностью уйдя в себя. Им владело двоякое ощущение: разум твердил, что узнать ничего нельзя, а память пополам с фантазией старательно создавали ощущение узнавания. Словно идёшь во сне по месту, знакомому наяву – вроде и всё не так, а что-то узнаётся, ты понимаешь, где находишься.

Сзади, почти не отставая, шёл Сиф и на ходу уменьшал популяцию ранних майских комариков, раз за разом хлопая по голым локтям. Комары, захмелевшие от тепла, выбирали своим обеденным столом исключительно офицерика, на каких языках он их только ни клял. И на русском, и на забольском, и на английском со смешным, демонстративно русским акцентом, и даже пару раз помянул что-то по-выринейски. Полиглот, одним словом.

Невольно вслушавшись в эти языковые изыскания, хлопки и противное комариное зудение, Заболотин постепенно утратил чувство, что узнаёт место, даже удивился своей фантазии. Слишком уж декорации поменялись с тех пор… Поэтому, когда вся русская «компания» – Шанхай не отстал, а порою и вовсе обгонял остальных – оказалась на прогалине, сдавленно вскрикнул один Сиф. Уж он-то безо всякой двоякости узнал место, виденное всего раз вживую и сотни – на фотографии. Так часто виденное, что при всей своей неразговорчивости юный фельдфебель со снайперской точностью мог подобрать слова, описывая эту поляну. Место, напоминающее ему о той самой цене победы или поражения. О той самой цене войны. Цене жизни. «Это – война, а не ваши обезьяньи прыжки на деревьях», – удивительно разборчивая память почему-то сохранила сказанную тогда в гневе фразу.

… Когда-то будучи маленькой кривой сосенкой, дерево теперь раскинуло свои пушистые ветви шатром высоко над головой. Потерявший всю кору крест, стараниями дождей, солнца и ветров ставший серебристым, оказался намертво вживлён в ствол сосны. Курган зарос травой, ещё недавно достававшей человеку до пояса. Но ритмичные взмахи косой не оставляли сомнений, что скоро трава станет много короче.

При виде всё тех же незнакомцев, парень упёр рукоять косы, сложив на ней руки, в грудь и обвёл пришедших ревнивым взглядом. Словно они посмели вторгнуться в священную рощу древних язычников.

Шрам на шее, тёмно-русые растрёпанные волосы – уже не той длины, чтобы сохранять вид порядка, но ещё коротки, чтобы собирать в нормальный хвост – прилипают к мокрому лбу, дополняя образ «древнего язычника». Без футболки парень выглядит худым, как скелет, а коса в руках только усиливает буйство подобных фантазий.

… Взгляд блёкло-карих глаз обежал русских и остановился на Сифе. Вроде бы случайно замер, но Сиф сделал шаг вперёд. И ещё один, перехватывая взгляд парня. Не было никаких обниманий, возгласов, как то произошло при встрече с Тилем, просто двое молча шли, словно отсчитывая свои шаги, навстречу друг другу. Остановились на расстоянии вытянутой руки, пытливо вглядываясь друг в друга.

– Будешь? – неожиданно нарушил молчание вопросом парень, запуская руку в карман брюк.

Сиф не шевельнулся, будучи не в силах отказаться и боясь согласиться. Всё имеет цену. И вожделенный сейчас пир эмоций, и свобода от молочно-белых капсул, и дружба, и война… И платишь, почему-то, именно ты. И только раз – тебе, но не окупилась ли та готовность умереть за шесть, а может, уже и семь долгих лет?..