Текст книги "История третья: На склоне Немяна Тамаля (СИ)"
Автор книги: Валентина Ососкова
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
– Я… Я не следил, я просто… – мальчишка вцепился в свой рюкзак до побелевших костяшек кулачков. – Ну я просто тут. Жил я тут, – и шмыгнул носом.
– А потом правительственные войска разрушили твой город? – Ян похлопал его по плечу, чувствуя, как от каждого прикосновения этот Сивка сжимается и вздрагивает, как испуганный щенок. – Бывает. Не переживай, война скоро закончится.
Мальчишка замотал головой. И впрямь щенок.
– Чего? – не понял Ян, с чем из сказанного не согласен этот Сивка. – Мы правда закончим войну ещё до зимы! Вот увидишь. И отомстим за тебя и твой дом.
Это было здорово, выговаривать все эти замечательные гордые слова. Яну очень нравилось это чувство, вот только взгляд у найдёныша был странный Испуганный, конечно, но и ещё… какой-то. Было в нём что-то неправильно, и это рождало тревогу.
– Нет, – вдруг тихо-тихо, сипло ответил забольский беспризорник. – Вы не отомстите.
– Почему? – озадачился Ян. Происходящее уже не нравилось. Мальчишка вёл себя неправильно, и надо было его, пожалуй, поправить. Научить. Хотя жалко, конечно.
– Потому что вы… сами… – с каждым словом словно преодолевая тяжесть тонн воды, старательно выговаривал пацанёнок, – сами мой дом… разрушили.
Ян не поверил своим ушам и даже отступил на шаг.
– Что?!
Бойцы стали к ним с интересом оборачиваться, до этого момента не сильно вслушиваясь в разговор.
Мальчишка затравленно огляделся, но вдруг выпрямился и упрямо повторил:
– Это вы Рату бомбили. Ваши. Я помню.
– Глупый, – обиделся Ян и ударил коротко, без отдельного замаха – просто выбросил руку в челюсть хорошо поставленным боксёрским ударом.
А этот несносный беспризорник умудрился каким-то чудом увернуться. Куда делись ужас в глазах, ссутуленные плечи и покорность побитого щенка в каждом жесте?
Щенок ощерился, показывая мелкие острые зубки, и стоящий поодаль Якав вдруг подумал, что это вовсе не щенок. В собственный лагерь Якав привёл самого настоящего шакалёнка.
Драка завязалась мгновенно, так, что не растащишь. Мальчишки умеют драться так зло и ожесточённо, как взрослым и не снилось, молотя руками и ногами, кусаясь, бодаясь и катаясь с противником по земле.
… Потом клубок распался, и противники вскочили на ноги, тяжело дыша и сверля друг друга одинаково злыми взглядами.
– Не трогайте нас, – выдохнул Ян. – Я сам!
Выринейцы, собравшиеся вокруг импровизированного ринга, послушались. В конце концов, это действительно дело мальчишек, пусть сами и разбираются. Возражал только тот «сосед», из бывшего отряда Герга Далия, но его никто не слушал.
Снова сцепившись, пацаны полетели на землю единым четырёхруким-четырёхногим организмом. Раскатились, опять бросились друг на друга, пытаясь задушить, приложить головой об землю, сделать как можно больнее…
И если бы не ожесточённое исступление на лицах, их можно было бы принять за братьев. Одинаково пыльные, светловолосые, одинаково упрямые и злые. В движениях беспризорника давно нет никакого страха, растаял бесследно в тот момент, когда мальчишка нашёл в себе силы возразить Яну.
Ян, конечно, был сильнее и тяжелее, найдёнышу-Сивке приходилось полагаться только на ловкость и скорость – и вскакивать, вскакивать с земли в тот же момент, как Ян его туда в очередной раз уронит.
А в какой-то раз заболец не вскочил – откатился к своему рюкзаку, засунул руку внутрь… и отбросил рюкзак в сторону, под ноги Якаву.
– Драпай, – с жалостью в голосе попросил мальчишка Яна. И сам первым дёрнул прочь. Ян сорвался следом, ничего не понимая, просто в азарте драки.
Следом помчались несколько солдат – для порядка.
А за их спинами громыхнул взрыв. Забольский мальчишка, завернув в ближайший переулок, сноровисто полетел на землю. Ян, почти догнавший, упал следом. Якав и два других солдата остались где-то за их спинами. Что стало с теми, кто не побежал, думать даже подорвавшему их мальчишке не хотелось…
Но приказ он выполнил. К тому же он теперь точно знал, что остатков выринейского егерьского отряда под командованием Герга Далия больше нет. И большей части того, которым, как там ему говорили… Ратей командовал, – тоже.
Рядовой Бородин, только отгремел взрыв, вскочил и припустил со всех ног, стараясь не думать о Яне и чувствуя необычную лёгкость внутри. Нет, конечно же Яна было жалко. Но зато наконец-то ушёл парализующий тело страх, отступил безвольно и больше при свете дня никогда не вернётся.
Заглянуть ему, страху, в глаза оказалось безумно сложно, но рядовой разведроты ударного батальона особого назначения армии Российской Империи Иосиф Бородин сумел. Кулаков оказался на удивление прав.
… А Ян тряс головой, ничего не понимая. Драка, рюкзак, бег, взрыв… Взрыв – внезапно понял он. И внутри стало холодно-холодно. Потому что отец не побежал за ними, побежали только Якав, прозванный Хамелью – хмелем, и ещё кто-то из солдат «соседнего» отряда.
Когда Якав, слегка контуженный, но живой, приблизился к мальчику, тот разрыдался, как девчонка, и с криком «Ненавижу тебя, Кирей! Зачем ты его только привел!» – полез с кулаками.
Но Сифка этого уже не видел. Он докладывал, что остатков седьмого егерьского отряда больше нет – того самого отряда, из-за которого просыпался ночью с воплем на губах, и судорожно, давясь воздухом, шептал самому себе, что в батальоне ждут Кондрат и Дядька, что он, Сифка, нужен им. Его не бросят.
Сифка поежился, вспоминая сумасшедший взгляд Яна, враз оставшегося без своего отряда, и попытался не думать, что было, когда он сам потерял Шакалов. Да и что думать и терзаться понапрасну, если наконец-то пришло долгожданное распоряжение выдвигаться за город. А там… там Безликий же обещал отправить его наконец-то обратно в батальон!
– Молодчина, – коротко кивнул тот, когда Сифка и впрямь предстал перед ним и доложился «как положено». – Чисто сделал.
Мальчик чуть улыбнулся и вдруг, посерьёзнев, решился и спросил:
– Когда вы меня отпустите обратно, в УБОН?
Вопрос, казалось, застал контрразведчика врасплох. Офицер думал несколько томительных секунд, потом поднялся из-за стола и потянулся. При мальчишке он мог позволить себе сбрасывать маску железного человека. Этот Сифка никому не расскажет…
Вообще у них были странные отношения, с которыми Безликий – в обычной жизни полковник Ермилов – раньше никогда не сталкивался. Мальчишка ему доверял, но доверие это оказалось почему-то очень ценным и важным. Этот Сифка его защищал даже от своих командиров, которых, это было видно и невооружённым взглядом, боготворил. И скорее язык себе проглотит, чем расскажет кому-нибудь о том, каким видел Ермилова – и до безумия уставшим, и тихо матерящимся ночью над картами, и просто… обычным человеком. Из плоти и крови.
– Что, надоел я тебе? – потянувшись, посмотрел на мальчика контрразведчик.
Сифка неуверенно повёл плечами:
– Я по своим… соскучился. Нет, вы хороший, просто…
«Хороший» Ермилов в очередной раз только и смог, что улыбнуться в ответ на такое. Да, с Сифкой ему пришлось научиться улыбаться, потому что мальчишка как ляпнет иногда – хоть стой, хоть падай.
– Понимаю. Ну, вообще говоря, своё дело ты сегодня сделал. Возвращайся с Богом, как раз скоро машина отправится в сторону Дикея. Тебе надо будет… ладно, я тебе просто по карте покажу перед отъездом. Карта у тебя ведь с собой?
Сифка улыбнулся:
– С собой, конечно…
– Вот и ладненько. Ну что, боец… спасибо. Ты, правда, нам сильно помог. Я не знаю, кого ещё егеря подпустили бы к себе так близко да ещё и без обыска. Страшно было?
Сифка уткнулся взглядом в пол и тихо-тихо отозвался:
– Ага.
– Но ты смог. Такой же безумец, как и все убоновцы, – Ермилов примерно представлял, что может служить для мальчика «комплиментом» – и не прогадал. Сифка, улыбаясь, поднял на него взгляд и уточнил:
– Правда?
– Абсолютная правда, – подтвердил Ермилов. – Все вы, убоновцы, такие… Ладно, боец, всё, собирай манатки, переодевайся. Поедим – и отправляйся.
… Шофёра Ермилов инструктировал лично, потом, дополнительно, и Сифку, расписав ему подробный маршрут. Когда убедился, что все всё поняли, вздохнул, отгоняя малодушное желание найти повод задержать Сифку хоть на денёк, и вручил мальчишке его новенький армейский ранец – уж чего-чего, а снарядить юного рядового «по полному» контрразведчик сумел, вплоть до хороших ботинок подходящего размера.
– Ну, всё. Никому ничего не рассказывай… ну, ладно, своим командирам – можешь. Но только в общих чертах, разумеется, – он подмигнул мальчику. – Ещё раз спасибо. Вряд ли мы когда-нибудь ещё увидимся, но я про тебя не забуду, не волнуйся. Так что… удачи!
Сифка поставил ранец на землю, и Ермилов, плюнув на то, что все его видят и надо быть железным контрразведчиком, крепко обнял мальчишку.
– Спасибо, – в который раз повторил он. И совсем не егеря имелись в виду. Теперь Ермилов знал, почему Сифкой так в УБОНе дорожили – мальчишка дарил удивительное ощущение настоящей жизни даже здесь, на войне. Кто бы мог подумать, что учиться улыбаться так тяжело?
– Да ладно вам, – отозвался смущённый Сифка неожиданно по-взрослому. – Мне это тоже нужно было.
– Тогда просто удачи тебе, убоновец.
Сифка отстранился, поправил автомат на плече, кепку, вытянулся по струнке и козырнул полковнику:
– Р-разрешите идти?
Ермилов кивнул, и мальчишка запрыгнул в машину. Шофёр, стараясь не ржать при офицере, завёл мотор.
… Далеко позади остался Ермилов со всей лесной базой. И Рата, город, в котором не должно было быть войны, но всё же она там была. Впрочем, Сифка больше не вспоминал о Рате – он спал и видел сны, как здоровается с Кондратом и Дядькой… Вернее, отдаёт честь, как его научил Ермилов. Сифка уже начал привыкать к короткому «Так точно» и вскидыванию руки к козырьку – и, удивительное дело, это даже начало ему нравиться.
Обновление от 1 ноября
Арбатские сказки
(И снова вместо эпилога, 2013 год)
Разливается звон над рекою,
Пыль опала на птичьи следы.
Сирин в небе холодной рукою
Чертит путь от звезды до звезды…
Из песен Костяника
Остановиться на пороге школы, радостно, тоненько завопить: «Свобода-а! Эй, мир, свобода!» – и, спохватившись, виновато посмотреть на лучшего друга. Ну, на одного из двоих, но всем понятно, на кого, ведь Каша – он всегда под боком и понимает с полуслова, к тому же имеет прав радоваться не меньше, чем ты.
А вот Спецу ещё пол-июня сюда ходить, нагонять программу. Вон, нахмурил выгоревшие брови, усмехнулся жёстко и пробормотал себе под нос что-то похожее на «Будут и на нашей улице танки».
– Что?
Спец осторожно повёл плечом – новая его привычка – и улыбнулся:
– Ничего, говорю. Я ещё громче орать буду. У магазина услышат!
Вы с Кашей, не сговариваясь, взглядом измерили расстояние от школьного крыльца до магазина…
– На спор? – быстро спросил Каша. – На желание!
– Давай! – охотно отозвался Спец. Ты разбиваешь их рукопожатие, пока оба друга задумываются, что будут желать.
… На самом деле Спец думал совсем о другом. К завтрашнему вечеру нужно было составить для командира списки, а они сейчас были на стадии «файл создан – полдела сделано!» – в то время как на сегодня планы юного офицера пролегали далеко от Лейб-гвардии и даже домашнего компьютера.
Трёх друзей неумолимо звал Арбат. Эта тяга ощущалась всей душой – и какой же смысл на неё не откликаться?
– … Надеюсь, сегодня много народу будет! – Расточка поправила ремень своей цветастой сумки и подхватила обоих друзей под руки.
– Надеюсь, там не будет Крезы, – в тон ей отозвался Сиф.
Раста расхохоталась, вспоминая апрельскую драку.
– А, может, ты в нее влюбишься? – лукаво поинтересовалась она. Бессердечная, родная девчонка, необходимая, как витамины. Как же здорово, что она снова рядом! Пусть она с громадным удивлением приняла вазочку из малокалиберного снаряда в подарок, пусть растерянно пожала плечами: «Ну… деду должно понравится, да», – а всё равно ведь она Расточка. И так не хочется её огорчать или пугать, открывая правду о себе… Нет. Не стоит ставить с ног на голову её уютный мирок, в котором так приятно отдохнуть от службы.
– Смотри, – в шутку пригрозил Сиф, подлаживаясь под её шаги. Троица друзей шагала от метро, ловко лавируя между стадами туристов. – Вот влюблюсь в тебя – и Кашу на дуэль вызову.
Все рассмеялись, только Сиф мазанул взглядом по часам – старая привычка, когда на душе не совсем то же, что в голосе… Но Арбат, милый, шумный Арбат, не дал зациклиться на тягостных мыслях. Зашумел, обнял, принял в себя. Арбат – город в городе. Он – не просто одна длинная улица, не только она и не столько она. Арбат – кружева переулков вокруг, миниатюрные кафе-забегаловки, зелень дворов и глухие кирпичные тупики. Неповторимое место, где можно найти любого человека: священника, профессора, хиппи, панка, художника, музыканта или маму с детьми. Арбат не предаст, всегда останется собой. По нему нельзя просто так гулять, на нём надо жить.
Раста шагала, ухватив друзей за руки, и просто счастливо улыбалась, словно всё вокруг было одним большим подарком. Каша вертел головой в поисках знакомых лиц – и успешно находил их. Музыканты всех видов и мастей, от строго «консерваторного» мальчика в костюме и со строго по правилам поющей флейтой, до седого взлохмаченного старика со смычком и пилой, извлекающего из своего инструмента поистине космические звуки, на Арбате были не первый день, давно поделив места и время суток. Художники, вооружённые самыми разными кистями, красками, углём, пастелью, баллончиками, маркерами и всем, чем только можно оставлять следы на бумаге, тоже все были знакомы с ребятами давным-давно.
– А знаете, – вдруг сказал Спец, о чём-то задумавшись, – в Заболе я встретил одного парня. Художника. Ещё из моего детства… Вот он рисует потрясающе. Помнишь открытку, Раст?
– Помню, конечно!
– Это его… Забавно, с тех пор мне все чужие рисунки кажутся странными и… не такими яркими, законченными? Он – гений.
– Просто привычка, – ревниво отозвался Каша. Он всегда патриотично ревновал, когда речь заходила о том, что где-то что-то лучше. Пусть даже всего лишь одни художник.
– Наверное, – Сиф широко улыбнулся. – А ещё он натурально псих. И…
Он говорил, рассказывал, травил байки и был неописуемо, горячо благодарен Арбату за возможность говорить правду. Ну и пусть, что всего лишь частичную.
На углу, у киоска «Печать», Расточка вдруг ткнула пальцем в фотографию на обложке одного журнала, посвящённого всяким политическим новостям:
– Спец, ты только глянь, как этот офицерик на тебя похож!
Сиф чуть не протаранил киоск – тело перестало слушаться и всё так же шагало вперёд… Споткнулось, и сознание вновь вернулось.
С фотографии царственно взирал Великий князь – с трапа самолёта. Ну а рядом с ним – вся его компания: секретарь, советник Одихмантьев, полковник Заболотин-Забольский, два телохранителя-близнеца и молоденький белобрысый фельдфебель. Совсем ребёнок… хотя, конечно, далеко не у каждого повернётся язык так о нём сказать, потому что подросток, пытаясь скрыться за спиной одного из телохранителей, смотрит на мир со взрослой серьёзной усталостью.
Каша глянул на журнал и скептично скривился:
– Да ну, для тебя, Раст, все белобрысые на одно лицо…
– А вот и нет! – обиделась Расточка. – Они со Спецом и правда похожи.
Каша с громадным сомнением на лице перевёл взгляд с прилизанного офицерика в парадной форме – на лохматого Спеца в зелёно-рыжей рубашке «в мелкий пацифик» и обратно.
– Раст… Это всё, конечно, круто, но «Принца и нищего» мы на инглише читать уже закончили. Неделю назад.
Расточка смутилась. Теперь она и сама видела, что даже на «Принца и нищего» совпадение не тянет.
– Спец, а у тебя ведь опекун… ну, всем этим в Заболе занимался?
Это, пожалуй, был самый безопасный вопрос. Она этого не знала, но Сиф улыбнулся облегчённо:
– Занимался. Там знаешь, сколько народу «этим» занималось?
– Дофига, – беспечно улыбнулась Раста. – Верно?
– Именно.
– Ну вот видишь, как я умная… А кто этот парень?
Сиф задумчиво посмотрел на фельдфебеля с фотографии.
– Это, Раст, крестник Великого князя. Самый юный офицер Лейб-гвардии.
Но последнее Расточку уже совсем не интересовало.
… Где-то на повороте в Сивцев Вражек к ним пристал нетрезвый парень в мятом камуфляже. Размахивал руками и с напором говорил про «защитников Родины». Недавний дембель, он с пафосом твердил о своей доблести и о том, какая честь – служить Отчизне. Минут через пять речь стала приобретать всё более агрессивный характер. Сворачивая в один из тихих зелёных двориков, Каша не выдержал и обернулся:
– Слушай, я не понял, ты чего за нами тащишься?
– А вы того… заблудшие, – с пьяной жалостью объяснил дембель. – Вон, какой причесон у тебя бабий. Но ничего, вас можно, это… на путь истинный, во! Наставить. Р-родину защищать надо!
Интонациями он больше напоминал протестантского миссионера, чем защитника Родины.
– Защищать – от таких вот «защитников»! – вспылил Каша. – От тех, кто весь мир готов в войну ввергнуть!
– Не надо так говорить, – тихо обронил Спец, придерживая Кашу за плечо.
Каша не услышал или просто не захотел останавливаться. Продолжал напирать на дембеля, перечисляя, что причиняют Родине её «защитники». Дембель не стал дожидаться окончания речи и полез исправлять свой миссионерский провал силой.
Раста стояла, изумлённая и напуганная происходящим. Спец никак не вмешивался, невовремя уйдя в свои невесёлые думы. Каша и безымянный дембель сцепились так, что невозможно было растащить их, не покалечив и не покалечившись.
Потом в какой-то момент «круг драки» распался. Каша неуклюже отшатнулся, прижимая руку к носу. Сквозь пальцы текла кровь. Дембель хотел было завершить начатое ударом ноги, но к нему неожиданно шагнул Спец – таинственным образом вытянувшийся, с чужим строгим лицом.
– Рядовой, что за навкин балаган происходит?! – рявкнул он хриплым злым голосом, совсем не похожим на свой.
Дембель мгновенно вытянулся по стойке смирно. У него в части был один поручик-ветеран, который так же навку поминал, и то был сущий зверь, которого опасались даже другие офицеры.
Потом дембель очнулся и разглядел, перед кем это вытянулся, но менять что-либо было уже поздно. Хмель выветрился, противник успел отойти. Только стоял русоголовый мальчишка с лицом зверя-офицера.
– Ты… кто? – удивлённо уставился на него дембель.
– Смерть твоя, – резкой гримасой ухмыльнулся мальчишка. – Как стоишь перед старшим по званию? Ровнясь-смир-рна!
Пока дембель пытался уяснить, как мальчишка в цветастой рубашке может быть старшим по званию, Спец отвернулся к друзьям.
– Как иначе его в чувство привести? – развёл он руками и, осознав, насколько удивлённый у Расты взгляд, криво улыбнулся: – Что, очень похоже вышло?
Он и сам знал ответ. Но ничего не мог с собой поделать. Этот, новый Иосиф Бородин всегда оставался военным – даже в цветастой рубашке «в мелкий пацифик».
К этому моменту дембель уже пришел в себя в достаточной степени, чтобы полностью осознавать происходящее, оглядел присутствующих и, кажется, испытал запоздалое раскаяние. Горячка драки прошла. Мрачный Каша стоял, задрав голову, и делал вид, что с ним всё в порядке.
Раста достала носовой платок и попыталась сунуть его другу, но тот сердито отмахнулся:
– Пройдёт. Не барышня.
– Как хочешь, – обиженно отозвалась девочка, комкая платок в руках. – Нос-то цел?
О стоящем рядом дембеле она уже не вспоминала. Молчит – и ладно.
Каша пощупал нос и подтвердил, что цел. Снова наступило молчание. Спец и дембель сверлили друг друга взглядами, словно проверяя на прочность. Без лишних слов и телодвижений, зачем, когда всё можно сказать глазами. И даже когда твои врут, уверяя, что перед тобой всего лишь мальчишка в цветастой рубашке, – глаза противника по-честному больше подходят лютому служебному псу, чем человеку. Шевельнёшься – порвёт на мелкие тряпочки, удивлённо чихнёт и отойдёт к той девчонке, хозяйке, усядется у ног, довольно вывалив язык, и ещё будет недоумевать, чего это люди вокруг охают и ахают.
Так бы и продолжалось Бог знает сколько времени, если бы рядом не послышались смех, возгласы и вечная «All you need is love».
– Раста! – окликнули девочку арбатские друзья.
Напряжение спало, и Раста, забыв обо всех проблемах, радостно махнула рукой. Шумная компания приблизилась, обстоятельно со всеми поздоровалась и утянула за собой.
Жаркое майское солнце слепило и не давало думать о грустном. Вечер обещал стать Вечером Сказок и Историй. Дорога петляла по московским дворам всё дальше и дальше от Арбата, но компания прихватила Арбат с собой – в сердцах, открытых друг другу как никогда.
… Когда костёр запылал, кто-то тронул струны гитары, тихо и тоскливо. Вечерний сумрак тёмной дымкой подёрнул следы пребывания человека – мангал, навес и мусорный контейнер. Сквозь городской лесопарк проступал настоящий, сказочный лес.
Гитара будто вздохнула, и по кругу сидящих у огня пробежал ответный вздох.
Костяник, высокий парень лет двадцати, склонил голову к самому гриф и негромко запел, перебирая струны:
– Распусти войска, генерал,
Отпусти солдат по домам,
Мы и так ведь сложим оружие, в этом нету вины.
Вы придумали эту войну,
Чтобы скучно не было вам,
Но мы не можем глядеть, как гибнут свои пацаны…
Сиф оторвал взгляд от огня, невольно вслушиваясь в песню. Его пробрал озноб – слова будто пришли из прошлого. Но чем дольше он слушал, тем яснее осознавал, что что-то не то. Внутри поднимался глухой протест.
А Костяник пел, вдохновенно прикрыв глаза:
– Мы уходим домой – в поисках мира,
Мы уходим домой из этого тира… – молчание, только гудят струны и растёт в воздухе напряжение.
Костяник распахнул невидящие глаза и окончил ожесточённо, жёстко ударяя по струнам:
– Где приз победителю – кровь на твоих руках! – ритм бился в такт сердцу, колючий и мешающий дышать.
Не стреляй, солдат, пожалей патрон!
На чужой земле, на чужой войне
Мы устали видеть проклятый сон,
Как наш дом сгорает в нашем же огне.
Не стреляй, солдат, я тебе не враг,
Я хочу уйти, я хочу забыть!
Ты не видишь, что ли, на мне новый знак:
Круг да четыре луча… Дан приказ: «Не простить».
– Не простить, – эхом повторил Сиф, понимая, что неотвратимо, как смена дня и ночи, встаёт на сторону отнюдь не героя песни. Он знал, что такое приказ, и помнил, что «не хочу» – это не аргумент. Никогда не аргумент.
Жёсткий гитарный бой сменился перебором. Костяник пел, тоскливо, надрывно, остальные, замершие, словно бандерлоги перед Каа, слушали и молчали.
– … Это твой приказ, генерал,
Не простить, не пустить по домам,
Ты и сам прекрасно знаешь, что ты не прав.
Не стреляй по детям, солдат!
… Но когда ты верил врагам?
Автомат с плеча, ну и пусть перед тобой детвора.
Мы уходим домой!.. Из этого мира.
Мы уходим домой, оставив в пыли мундиры…
– и закончил всё тише и тише, еле слышно касаясь струн прерывистым, мерным, как сердечный стук боем: -
Мундиры детей, повзрослевших на сотню лет.
Мундиры детей, которых теперь уже нет.
Мундиры детей…
Наступила тишина. Кто-то из девчонок шмыгнул носом. Сиф поднялся и отошёл от костра, беззвучно ступая по темноте. Детей из песни было жалко, но перед глазами вставали совсем другие лица. Детские. Злые. Размалёванные.
Шакальи, одним словом. Уж они бы не ушли! Уж они бы бились до самого конца, наплевав на любые «хочу-не хочу».
Вот кто-кто, а они не были трусами! Даже глядя в глаза смерти. Не осознавали что-то – может быть. Но никогда бы не ушли… да и куда уходить с родной земли?
Раньше бы это не всплыло так внезапно. Раньше Сиф с удовольствием слушал бы все костровые песни без разбора… а теперь давился гневом, возмущением, умом понимая, что Костяник здесь не при чём. Соблазнительным было поддаться жаркой гневной волне, опустить внутренние запоры и в беспамятстве сделать что-то или сказать…
Удержаться было сложно и, главное, непонятно, зачем.
… Через некоторое время следом поднялась Раста, подошла к другу, коснулась локтя:
– Что такое? – шёпотом спросила она.
– Просто глаза устали на огонь глядеть, – солгал Сиф.
Карман на рубашке оттягивала белая книжечка – офицерское удостоверение.
– Точно всё в порядке? – не сдавалась девочка, чувствуя, что всё не так, как пытается показать Спец. Дело не в костре и, разумеется, не в уставших внезапно глазах.
Второй раз подряд солгать Сиф не смог.
– Нет.
– Что-то случилось?
Сиф вслушивался в звучание её голоса, словно путник, бегущий на свет человеческого жилья. Волна гнева откатывала, оставляя бессильное понимание перемен. Что-то в нём непоправимо изменилось – там, в Заболе.
Может, и прав в чём-то был маленький Сифка, который сумел всё забыть… Он бы по крайней мере понял, что Костяник не виноват и песня его совсем не том, как показалось в тот момент Сифу.
– Спец…
Сиф виновато улыбнулся и вздохнул.
– Извини, – коротко сказал он. – Пойдём обратно…
Расточка опустила глаза, догадавшись, за что извиняется друг.
Не за то ведь, что отошёл от костра.
… А там, в кругу огненных отблесков, долгое молчание после песни сменилось легким напевом свирели и звонкими ударами по деке гитары вместо барабана. Костяник весело отбивал ритм, словно забыв про свою песню.
Вечер Сказок и Историй продолжался. Те девчонки, что шмыгали носом после песни Костяника, поднялись и закружились вокруг костра, посылающего вверх снопы искр, в древнем, исконно-женском танце. Пела свирель. Положив голову на колени Кимы, смотрел на огонь Кашин знакомец, дембель, а на голове его красовался пышный венок из цветов и травы – Кима любила такие плести. В неверном свете костра запёкшаяся на губе дембеля кровь казалась всего лишь тенью.
Многое могло показаться в неверном свете костра. Например, что Спец не хочет больше здесь сидеть. Или что Каша поглядывает на него и Расту немного обиженно. А с другой стороны, всё в том же изменчивом огненном свете Креза с Гавом казались всего лишь двумя мирными голубками, а сёстры-близняшки Арька и Вирка чем-то неуловимо отличались друг от друга. Так что не стоило верить свету костра вот так, на слово. Он не всеведущ, хоть и умеет заглядывать в души людей.
21.09.2010-29.10.2013
Москва – дер. Прислон – Москва,
