Текст книги "Военные приключения. Выпуск 5"

Автор книги: Валентин Пикуль

Соавторы: Виктор Смирнов,Алексей Шишов,Сергей Демкин,Андрей Серба,Иван Черных,Геннадий Некрасов,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

ВРЕМЯ РАСКРЫВАЕТ ТАЙНЫ

С. Демкин
АЛЬФРЕД МУНЕЙ – АНГЛИЧАНИН
Документальная повесть

Когда при первом знакомстве двадцать лет назад я спросил Семена Яковлевича Побережника, на скольких языках он может объясняться, то услышал в ответ поразившую меня цифру: на одиннадцати. Нет, бывший буковинский крестьянин из села Клишковцы не лингвист и не путешественник, хотя побывал в 33 странах мира. За свою долгую жизнь – в феврале ему исполнилось восемьдесят четыре года – Побережник сменил много профессий. Но главной он все же считает одну – профессию разведчика.

Лазурь Таранто

Весной 1939 года Западная Европа напоминала пороховой погреб, к которому подведен дымящийся фитиль. После аншлюса Австрии фашистской Германией дивизии вермахта оккупировали Чехословакию, а в штабе верховного главнокомандования завершалась разработка планов новых территориальных захватов. Главное стратегическое направление определено фюрером предельно четко: «Дранг нах Остен» – «Поход на Восток». Его союзник по «Антикоминтерновскому пакту» Муссолини не возражает, поскольку втайне мечтает превратить в «итальянское озеро» не только Средиземное, но и Черное море. Уже утверждена пресловутая доктрина Висконти Праска «Война на сокрушение», названная дуче «подлинно фашистской» по своему духу и содержанию. Полным ходом идет осуществление шестилетней программы наращивания военно-морской мощи Италии, которая, как надеются в Риме, позволит претендовать на существенные территориальные приобретения в ходе предстоящей перекройки карты Европы, а возможно, и мира.

У коридорного Луиджи сложилось не слишком лестное мнение о высоком сухопаром англичанине Альфреде Джозефе Мунее из 16-го номера. Гостиница «Виа Венета» считалась одной из наиболее респектабельных в Таранто. В ней охотно останавливались состоятельные туристы-иностранцы, щедрые на чаевые. Поэтому жаловаться на жизнь Луиджи не приходилось. Муней же больше лиры-двух никогда не давал. Такая скупость, если у человека водятся деньги, а у англичанина, судя по дорогим костюмам и новенькому «фиату» с римским номером, они явно водились, с точки зрения Луиджи, относилась чуть ли не к семи смертным грехам. К тому же Муней не заказывал в номер ни вина, ни кофе, не проявлял интереса к девочкам, хотя услужливый коридорный не раз прозрачно намекал, что мог бы порекомендовать «товар люкс». Словом, это был типичный пуританин, одним своим чопорным видом нагонявший тоску. Даже выверенный до минуты распорядок дня долговязого бритта в глазах Луиджи свидетельствовал лишь о том, какой он скучный человек. Ровно в семь утра Муней спускался в парикмахерскую, в семь тридцать завтракал неизменной «пастаджута», с которой примирился после безуспешных попыток получить традиционный английский «поридж», запивая макароны чашечкой кофе. После этого Альфреда Джозефа Мунея не видели в «Виа Венета» до позднего вечера. Обычно он уезжал на своем «фиате», который водил с лихостью профессионального гонщика.

Таранто, с его глубокой естественной гаванью, доками, арсеналом, судостроительными заводами, являлся одной из двух главных баз итальянского флота. Стоит ли удивляться, что местная полиция, по специальному указанию отдела «Е» морской разведки негласно проверявшая всех приезжих иностранцев, не преминула понаблюдать и за мистером Мунеем. Однако ничего подозрительного в его поведении не обнаружилось: он не проявлял повышенного интереса к военной гавани и не пытался заводить знакомства с моряками. Поэтому вскоре англичанин был отнесен к разряду «безобидных», причем за все время пребывания в Таранто его фамилия ни разу не фигурировала в сводках, каждое утро ложившихся на стол начальника управления милиции национальной безопасности Морони.

Большую часть дня Альфред Муней проводил на виду у всех в деловых кварталах города, посещая офисы небольших фирм. Он не скрывал, что приехал в Таранто из Англии специально, чтобы вложить деньги в какое-нибудь предприятие, и теперь искал подходящих партнеров. Как-то один из новых знакомых, владелец небольшой фабрики оливкового масла Гвидо Чезарано, пригласил англичанина вместе с несколькими друзьями пообедать в ресторане «Бельведер», славившемся своей кухней. Непринужденная застольная беседа перескакивала с одной темы на другую, как вдруг Чезарано словно бы невзначай спросил:

– Кстати, мистер Муней, каким ветром вас занесло сюда? Ведь там, на Севере, многие считают, что Италия кончается во Флоренции, в крайнем случае – в Риме, а наше Медзоджорно[32]32
  «Полуденная страна» – так итальянцы называют юг Апеннинского полуострова.


[Закрыть] вообще не Европа, а скорее Африка, где распаренные солнцем южане поголовно бестолковы и не любят работать. Неужели в Англии не нашлось более подходящего места для делового человека?

По тому, как Чезарано буквально впился глазами в лицо Мунея, ожидая ответа на каверзный вопрос, нетрудно было догадаться, что он задан неспроста. Англичанин усмехнулся:

– Как раз это-то и привело меня сюда. Я имею в виду солнце. Видите ли, я вырос в Канаде, жил в Штатах, а когда вернулся в Англию, то, признаться, не смог привыкнуть к дождю и туманам. Что же касается лени, то не верю, чтобы люди, подарившие миру такие великолепные вещи, как спагетти – между прочим, я каждое утро на завтрак ем их – и лотерея, уступали другим в сообразительности.

Ответ был встречен одобрительными возгласами: похвала англичанина польстила местному патриотизму темпераментных южан. Даже если Чезарано устроил эту маленькую проверку по собственной инициативе, Семен Яковлевич Побережник, носивший теперь имя Альфреда Джозефа Мунея, с честью выдержал ее.

После того памятного обеда отношение к нему в деловых кругах Таранто стало вполне благожелательным. Впрочем, немалую роль сыграло и то, что, хотя он не привез с собой рекомендательных писем, счет на солидную сумму, да к тому же в фунтах стерлингов, открытый в «Банка д’Италиа», служил лучшей гарантией финансовой надежности англичанина. Заманчивые предложения не заставили себя ждать. Но мистер Муней не спешил принимать их, предпочитая, как объяснял он, повременить, чтобы лучше ознакомиться со здешними возможностями. Нередко его приглашали осмотреть то или иное предприятие. Мистер Муней охотно соглашался и при случае давал толковые советы по части электрооборудования, в котором, как оказалось, неплохо разбирался. Вскоре репутация англичанина как знающего специалиста утвердилась настолько прочно, что к нему начали обращаться за платными консультациями.

Вечерами Альфреда Мунея можно было встретить в том же «Бельведере», где собирались промышленники и финансисты и который явно пришелся ему по душе. Днем он иногда заглядывал в «Ополло». Это заведение не могло похвастаться большим выбором блюд, но зато имело отличную коллекцию вин, начиная от белого «орвието» и кончая «тоскани». Впрочем, мистер Муней не отличался слишком привередливым вкусом. Он мог сидеть и час, и два, довольствуясь рюмочкой-другой вина с традиционным итальянским «кассата» – ягодным мороженым в высоких вазочках. Неторопливо потягивая рубиновое «кампари», англичанин не уставал любоваться чудесной панорамой огромного залива, лазурь которого разлилась на десятки километров.

Эта размеренная и в общем-то однообразная жизнь нарушалась лишь загородными поездками по живописным окрестностям с обязательными обедами в крошечной деревенской траттории. Нередко Мунея сопровождал кто-нибудь из новых знакомых, с гордостью знакомивший приезжего с достопримечательностями Апулии, где еще за три тысячи лет до наших дней селились на рыжей земле греки и финикийцы. Короче, англичанин вел себя так обыденно и естественно, что, даже если бы итальянская контрразведка вздумала фиксировать каждый его шаг, при всем желании она не смогла бы найти, за что зацепиться.

В литературе давно сложился стереотипный образ разведчика: похищенные из сейфов документы, изысканное общество, бешеные гонки на автомобилях с обязательными перестрелками, кутежи в дорогих ресторанах, когда между двумя бокалами шампанского выведываются наисекретнейшие государственные тайны. К тому же наделенный сверхъестественной проницательностью герой легко обходит хитроумные ловушки, которые расставляет противник. Увы, при всей своей привлекательности такой литературный супермен не имеет ничего общего с действительностью.

Конечно, настоящий разведчик должен обладать определенными специфическими качествами, без которых немыслима эта профессия. К ним относятся и смелость, и выдержка, и абсолютная преданность своей Родине. Что же касается наблюдательности, то это просто аксиома. Вообще работа разведчика, считает Побережник, в основном в том и состоит, чтобы уметь видеть, слушать и делать правильные выводы. Причем он должен смотреть на вещи, как говорят англичане, «открытым умом», отбросив все предубеждения, заранее сложившееся мнение. Не поддаваться желанию видеть факты и явления такими, какими хотелось бы их видеть. Словом, не принимать желаемое за действительное. Но не менее важны интуиция, глубокая внутренняя самодисциплина, оптимизм. И еще: разведчику, как и актеру, важно вжиться в предписываемый легендой образ. Но ему недостаточно только убедительно играть свою труднейшую роль так, чтобы в нее постоянно верили десятки людей, в том числе и опытные фашистские контрразведчики. Его поведение должно не просто до мелочей соответствовать этому образу, но и давать максимальные результаты в работе.

…Мы сидим в маленькой кухоньке скромной двухкомнатной квартиры Побережника в районе новостроек на окраине Черновцов. Нетерпеливо пофыркивает на плите закипающий чайник. Извинившись, Семен Яковлевич прерывает беседу, чтобы приготовить свой любимый напиток – крепко заваренный чай. Когда ароматная, обжигающая жидкость налита в стаканы, мы снова возвращаемся на полвека назад в солнечный Таранто, так не похожий на не по-весеннему промозгло-серые нахохлившиеся Черновцы.

– Допустим, разведчик пунктуально соблюдает правила конспирации, заранее рассчитывает каждый шаг. Но ведь все предусмотреть нельзя. Наверняка возникают ситуации, когда обстоятельства требуют действовать экспромтом, рискуя при этом засветиться. Как быть в таком случае? – стараюсь я выяснить специфику работы разведчика, длительное время находящегося во вражеской стране один на один с тысячью опасностей, постоянно подстерегающих его.

Семен Яковлевич ненадолго задумывается. Потом неторопливо говорит глуховатым голосом:

– Прежде всего мастерство разведчика проявляется не в том, чтобы ухитриться найти выход из безвыходного положения. Главное – уметь не попадать в него. А для этого он должен, как шахматист, мгновенно просчитывать развитие ситуации на несколько ходов вперед. Оценить возможные последствия с точки зрения интересов дела. Если последние действительно очень важны, рисковать.

В качестве примера Побережник приводит один случай, произошедший с ним в Италии.

…В тот вечер мистер Муней доказал изумленному коридорному Луиджи, что способен не неожиданные поступки: попросил подать в номер кофе и бутерброды к четырем часам утра, когда еще только-только рассветает. Впрочем, справедливости ради коридорный должен был признать, что англичанин оказался настоящим джентльменом. Щедрые чаевые с лихвой вознаградили Луиджи за то, что пришлось вставать чуть свет, а мимоходом брошенная фраза насчет намерения Мунея до полуночи попасть в Катанию вполне удовлетворили его любопытство. О том, что в Метапонто серый «фиат» повернет на север к Неаполю, знать ему было вовсе не обязательно.

В старину Неаполь считался пределом мечтании путешественников. «Увидеть Неаполь и умереть!» – гласила поговорка. Но Побережника меньше всего интересовали красоты этого города, живописно сбегающего к голубому заливу. Вечером ровно в восемь предстояла встреча со связником в маленькой траттории, спрятавшейся в переулке по соседству с фешенебельной улицей Аполло. Разведчик должен был передать отчет о проделанной работе и получить от курьера инструкции Центра.

Когда он плавал на обшарпанных «купцах», им случалось заходить в Неаполь. Но его знакомство с шумным городом, основанным греками-колонистами еще до нашей эры, ограничивалось лишь портовыми кварталами, где есть все для истосковавшегося по суше моряка. Центр же Побережник знал плохо. Потому за оставшиеся до встречи часы следовало хоть немного восполнить этот пробел, чтобы в последний момент не заплутаться в уличном лабиринте и в то же время заранее не мозолить глаза поблизости от назначенного для контакта места.

Он остановился в небольшой старой гостинице о громким названием «Везувий» на набережной Караччоло, заплатив вперед за двое суток, хотя ночевать там не собирался. После утомительной дороги позволил себе три часа отдохнуть, а потом, разложив на коленях план Неаполя, отправился колесить по городу.

Найти нужный переулок оказалось нетрудно. Он медленно проехал по нему, прикидывая, где удобнее поставить машину поближе к траттории. Затем серый «фиат» побывал у оперного театра Сан-Карло, притормозил возле собора Санто Дженнаро, постоял у королевского дворца, пока водитель любовался скульптурой юноши, укрощающего двух вздыбленных коней. Если бы кто-нибудь следил за приезжим англичанином, то не нашел бы в этом ничего особенного: кто из туристов не захочет познакомиться с этими шедеврами? Но, как убедился Побережник, поглядывая в зеркало заднего обзора, «хвоста» за ним не было.

В восемь минута в минуту он вошел в тратторию. Окинув рассеянным взглядом полупустой низенький зальчик, присел за ближайший к двери столик, небрежно бросив слева от себя свежий номер «Газетта дель медзоджорно» с вложенными в него тоненькими листочками донесения. Официант тут же поставил чашечку густого черного кофе по-неаполитански с трамеццино – крошечным треугольным бутербродом и, неуловимым движением смахнув с мраморной столешницы монетки, исчез.

Поскольку курьер должен был сам опознать разведчика по описанию, Побережник, полуприкрыв веки, начал смаковать ароматный кофе. Не успел он сделать несколько глотков, как напротив опустился мужчина средних лет с усталым лицом конторского служащего. Подождав, пока отойдет официант, принесший большую рюмку «чиндзано», незнакомец молча выложил на стол такую же газету. По случайному совпадению оба номера оказались лежащими вверх ногами, так что читать их при всем желании было невозможно. Допив кофе, Побережник встал и направился к выходу, «по ошибке» прихватив газету незнакомца.

– Даже если во время контакта все прошло по плану, нужно, не задерживаясь, покинуть место встречи, – рассказывает Семен Яковлевич. – Но когда, сев за руль, я повернул ключ зажигания и нажал на стартер, мотор не завелся. Повторил раз, другой, третий. Безрезультатно. Видно, дала себя знать проделанная утром дальняя дорога. По правилам следовало бы оставить машину, добраться на такси до гостиницы и оттуда позвонить в автомастерскую. Но, честно говоря, побоялся бросить «фиат»: вдруг украдут. Придется покупать новую машину, ведь в Таранто без нее я как без рук. – Позднее я узнал, зачем Побережнику так нужен был собственный автомобиль. – Хотя при выполнении задания разведчика в расходах не ограничивают, конечно в разумных пределах, бросаться деньгами совесть не позволяет. Сам испытал, как тяжело их зарабатывать.

Сижу, размышляю, что предпринять. Позади, метрах в тридцати, на противоположной стороне переулка злополучная траттория, и я нет-нет да и посмотрю на нее в зеркальце. Просто по привычке. И вдруг вижу такое, что у меня мурашки побежали. Выходит связник и только было направился в мою сторону, как тут же вперед двинулся мужчина, подошедший поглазеть, как я с мотором воюю. Могло быть случайным совпадением, если бы он перед этим не переглянулся с каким-то типом. Тот выскочил из подъезда и спрятался за моим «фиатом», чтобы курьер его не заметил. Только связник меня миновал, этот тип следом за ним потопал, хотя и постарался сделать вид, будто просто гуляет. Переулок узкий, прохожих мало, так что все ясно: наружка. Ведут профессионально, «коробочкой».

Уж не знаю, как получилось, наверное от злости, но я так даванул на стартер, что чуть пол не проломил. И надо же, мотор вдруг заработал. Первая мысль – нужно срочно исчезать. Затем прикинул: если связник «под колпаком» и наш контакт зафиксирован, то и я засвечен. Значит, ничего не изменится, если попробую выручить его. Рисковать так рисковать.

Потихоньку догоняю бедолагу. Перегнулся, открыл дверцу и рявкнул по-итальянски: «Садись!» А сам думаю: «Вдруг он этого языка не знает?» Ведь курьер-маршрутник вовсе не обязан быть полиглотом.

Но все обошлось. Связник оказался на высоте, мгновенно среагировал: нырнул в машину и замер, скорчившись, рядом на сиденье. У меня внутри оборвалось: неужели сердце прихватило? Всякое может с человеком случиться. От инфаркта никто не застрахован, а на такой работе подавно. Потом сообразил, что это точный расчет. Шел человек. Мимо проехала машина. В ней как был, так и остался один водитель. А прохожий исчез неизвестно куда. Ведь все произошло настолько быстро, что со стороны едва ли кто мог заметить «похищение».

Я дал газ, выехал на Аполло, движение там большое, затеряться легко. На всякий случай свернул в боковую улицу и стал петлять по переулкам. Как на качелях, вверх – вниз, вверх – вниз. Наконец на какой-то площади остановился. Хлопнул по плечу моего спутника: «Садись, – говорю. – Опасность миновала. Тебе куда?»

Он поднялся, осмотрелся и, как ни в чем не бывало, вежливо отвечает: «Если вас не затруднит, подбросьте к вокзалу». Выговор у него был похож на неаполитанский – звонкий, немного тягучий, но с акцентом, чувствуется, что язык все же не родной.

Изрядно поплутав, добрался до привокзальной площади. Спасибо, связник кое-где дорогу подсказывал, видно, город неплохо знал. Друг друга мы ни о чем не расспрашивали. Я только предупредил, что за ним «хвост» увязался. Пусть, мол, проанализирует, где его мог подцепить. Несмотря на поздний час, народу на площади было много, особенно у стоянок пригородных автобусов: приезжающие, уезжающие, встречающие, провожающие. В такой сутолоке искать человека все равно что иголку в стоге сена. Я притормозил около памятника Джузеппе Гарибальди, пожали мы руки и расстались. Он в сторону пиццерий зашагал, по краям площади многие еще были открыты, а я взял курс прямо к выезду на автостраду, чтобы побыстрее из Неаполя улетучиться.

– Но ведь после того, как вы увезли «объект» из-под носа «топтунов», они наверняка подняли на ноги всю полицию. Может быть, все же лучше было бросить «фиат», чем рисковать, что вас задержат по номеру, если наружники его запомнили?

Семен Яковлевич сдержанно улыбается:

– Положим, риск был не так уж велик. Это сейчас ГАИ и милиция могут в считанные минуты перекрыть город. Да и то, чтобы найти в нем машину по номеру, потребуется не один час, а то и день. Тогда же на это могли уйти недели. И потом, в нашей профессии есть свои маленькие хитрости. Например, если вы предполагаете, что в ходе какого-то мероприятия возможны осложнения, для подстраховки невредно иметь в запасе второй комплект документов, а номер машины временно подправить соответствующим образом проще простого. В общем, – подытоживает он неапольскую историю, – к себе в Таранто я добрался без приключений, и никто потом меня там не тревожил. Работал спокойно.

При следующей встрече я спросил Семена Яковлевича, как ему удавалось активно добывать разведывательную информацию, если он не имел права ни перед кем расконспирироваться, а значит, и привлекать к работе помощников. Ведь, как гласит пословица, под лежачий камень вода не течет.

– Не согласен. Разведчик – вовсе не лежачий камень. Хотя нервы ему нужны действительно «каменные» или, как принято говорить, «железные». Впрочем, почему «железные»? Иной камень, гранит или алмаз, например, куда тверже железа, особенно если оно ковких сортов. – В глазах Семена Яковлевича мелькает лукавая искорка. – Ну а информацию, за которой охотится разведчик, пожалуй, действительно можно сравнить с водой. Враг ее прячет-прячет, запирает-запирает, а она возьмет да и просочится. То тут, то там. Умей только найти такие ручейки, и они сами принесут все, что требуется. – И, уже посерьезнев, заканчивает свою мысль: – По сути дела, работа разведчика на восемьдесят процентов заключается в умении слушать, смотреть и запоминать, не обнаруживая при этом интереса к тому, что его интересует.

Вот о последнем часто забывают, когда пишут о разведчиках, – с откровенной досадой говорит Семен Яковлевич. – Между тем, это очень важно. И не только потому, что повышенное внимание к чему-то может вызвать подозрение у окружающих, а там, смотришь, и контрразведка насторожится. Тут есть и другая опасность. Сам того не предполагая, активным интересом разведчик рискует спровоцировать свои контакты на невинную дезинформацию. Допустим, человек искренне хочет удовлетворить твое любопытство, а сказать ему нечего. Он начинает придумывать небылицы. Может даже сам поверить в них. Конечно, нужно стараться перепроверять поступающую информацию. Но в последнем случае представляете, сколько времени и сил будет потрачено впустую…

Из скромности Семен Яковлевич несколько упрощал работу закордонного разведчика-нелегала. Нет, не текли в Таранто ручейки, приносящие Побережнику те ценные сведения, которые он посылал в Центр в своих шифрованных донесениях, выглядевших как совершенно невинная деловая корреспонденция. По каплям собирал он разведывательную информацию, отсеивал, сопоставлял, анализировал факты, чтобы затем уточнить, дополнить их.

…Ресторан «Ополло» полюбился разведчику вовсе не из-за отличного винного погреба: с его террасы хорошо просматривались и доки, и военный порт, и внешний рейд. На яркой бирюзе моря отчетливо были видны серые громады линкоров и крейсеров, приплюснутые силуэты юрких миноносцев, едва выступавшие из воды черные капли подводных лодок. Впрочем, нашивки, ленты, значки итальянских военных моряков, которые, получив увольнение, шумными толпами слонялись по Таранто, также немало говорили Побережнику, в прошлом не один год бороздившему моря и океаны под многими флагами мира.

Итог наблюдений – несколько коротких строчек в очередном шифрованном донесении в Центр:

«В Таранто базируется 2-я эскадра из двух дивизионов в составе 63 единиц. Из них – 3 линкора, 17 крейсеров, 34 миноносца. Здесь же дислоцируется 3-я флотилия подводных лодок – 25 единиц».

Как-то в самом начале пребывания мистера Мунея в этом портовом городе Гвидо Чезарано попросил рассчитать, какую предельную нагрузку способны выдержать электромоторы на его фабрике оливкового масла.

– Вы полагаете, что спрос на него резко увеличится в ближайшие месяцы? – искренне удивился Муней.

– О нет, синьор Альфредо, – Гвидо предпочитал называть его на итальянский манер. – На днях я заключил выгодный контракт с нашим интендантством. Беда только в том, что они не хотят брать масло регулярно, ну хоть раз в неделю, а будут извещать за два-три дня. Поэтому придется выжимать из оборудования все что можно.

– Лучше все-таки из оливков.

Но Чезарано не принял шутку:

– За прессы я спокоен, а вот моторы… Боюсь, как бы их не сожгли. Вы же знаете, что специально держать электромонтера мне не по карману, – извиняющимся тоном добавил итальянец.

Мистер Муней выполнил просьбу фабриканта оливкового масла, конечно, за соответствующее вознаграждение. Больше того, он не только рассчитал максимально допустимую нагрузку, но и великодушно согласился заезжать и приглядывать за злополучными моторами в периоды «оливковой горячки», разумеется, за отдельную плату.

Хотя с чисто финансовой стороны сделка, в общем-то, мало что давала достаточно обеспеченному англичанину, он был доволен. «Справочное бюро» синьора Гвидо Чезарано оказалось выше всяких похвал: разведчик всегда был заранее информирован о намечавшихся выходах эскадры в море и сроках ее возвращения.

Ночью в своем слишком большом и от этого неуютном номере на втором этаже «Виа Венета» Побережник иногда часами анализировал увиденное и услышанное за день, стараясь понять истинное значение фактов, дать им правильное истолкование: «Завод Миллефьорини получил от арсенала заказ на катки для орудийных башен. Видимо, будут перевооружать линкоры или крейсера, скорее всего на больший калибр. Нужно постараться срочно выяснить спецификации».

Так в «записной книжке» мистера, Мунея, а у разведчиков ее заменяет память, появляется еще одна «пометка», требующая уточнения. Проходит неделя, вторая, и Побережник доносит в Центр, что на линкорах класса «Литторио» предполагается установить пятнадцатидюймовые орудия. О ходе работ будет сообщено дополнительно.

«Крейсер «Монте Блемо» вышел из дока на внешний рейд. Значит, не сегодня завтра пойдет на мерную милю. Да, в «Бельведере» офицеры с «Монте Блемо» что-то говорили о главных машинах. Обязательно проверить, не увеличилась ли у него скорость хода после ремонта». В последующие дни разведчик обязательно проводит час-другой на своем наблюдательном пункте – террасе «Ополло». Заметить, что «Монте Блемо» готовится к выходу в море, для наметанного глаза не составляет труда. И синьор Альфредо заранее отправляется на загородную прогулку, чтобы отрешиться от деловых забот. Никому из знакомых и в голову не может прийти, что эти маленькие события как-то связаны между собой. Между тем англичанину давно известно, где находится мерная миля, а швейцарские часы фирмы «Лонжин», не уступающие по точности морскому хронометру, позволяют ему судить о результатах ходовых испытаний не хуже самого командира крейсера.

– Семен Яковлевич, но ведь такое постоянное напряжение выше человеческих сил: все время взвешивать, кто что сказал, замечать и помнить каждую мелочь, и думать, думать, думать…

– Нет, – лицо моего собеседника становится каким-то отрешенно-суровым, – это еще не самое тяжелое. Хуже, когда лежишь ночью в номере и перед главами встает то, чему пришлось быть случайным свидетелем. Всякий сон пропадает. И такая порой ярость охватывает, что кулаки сами собой сжимаются. Представьте…

Маленькая пыльная деревня. Жара, улицы словно вымерли. Резкий поворот, и… возле дома дюжий карабинер избивает худенького подростка, почти мальчонку. А когда тот падает, карабинер рывком ставит его на ноги, чтобы тут же вновь сбить наземь. И все это делается спокойно, размеренно, с каким-то тупым упоением беззащитностью жертвы.

Или другой случай.

Поздний вечер. Фары выхватывают из темноты группу людей. Пожилой мужчина, судя по одежде – рабочий, одной рукой прижимает к груди какой-то сверток, а другой отбивается от молодчиков в черных гимнастерках. У него белое, как мука, лицо. Чернорубашечники хватают мужчину за руки и за ноги и поднимают высоко над мостовой. Белыми голубями разлетаются какие-то листочки из свертка. В следующее мгновение его тело с глухим стуком ударяется о камни.

Даже сейчас, по прошествии стольких лет, в голосе Побережника, когда он рассказывает об этих эпизодах, чувствуется скрытое волнение. И я догадываюсь, как же трудно было ему тогда сдерживать свои чувства, находясь среди тех, против кого еще совсем недавно он воевал на опаленной солнцем и снарядами испанской земле. Приходилось вежливо улыбаться и пожимать руки, а хотелось почувствовать под пальцем гашетку пулемета. Впрочем, в Италии он тоже воевал, причем для него этот новый бой ни днем, ни ночью не затихал ни на минуту. Пока ему везло. Но на войне без потерь не бывает. В любой момент могло случиться так, что вражеская пуля найдет и его, пусть даже не раздастся выстрел. Побережник знал законы своей профессии и не питал никаких иллюзий на сей счет. В таком случае пройдет какое-то время, и в Центре его фамилию включат в список безвозвратных потерь, а личное дело из сейфа куратора в отделе передадут в архив с пометкой: «Хранить вечно». Но он старался не думать о возможном провале, чтобы не мешать работе. Примерно так же, как летчик-испытатель, собираясь в очередной полет, прекрасно отдает себе отчет, чем он рискует. Оба – и разведчик, и летчик-испытатель – знают, что этот риск необходим во имя победы, и сознательно идут на него.

Поступивший из Центра приказ свернуть дела в Таранто и выехать в другую страну был совершенно неожиданным. Чем он вызван, Побережник не знал. Как не знал о многом, известном Центру. Например, о том, что 3 апреля 1939 года начальник штаба верховного главнокомандования вермахта Кейтель подписал директиву на проведение операции «Вейс» – захват Польши, а в мае состоялось секретное совещание фюрера с генералитетом. После него Гитлер писал Муссолини, имея в виду свою главную цель – нападение на СССР:

«Разгромив Польшу, Германия… освободит все свои силы на Востоке, и я не побоюсь кардинально решить вопрос там».

О том, что подразумевалось под «кардинальным решением», поведал министру иностранных дел Италии Чиано его нацистский коллега Риббентроп, принимавший графа в своем замке «Фушль» под Зальцбургом:

«Пока мы ждали ужина, – запишет Чиано в своем дневнике, – Риббентроп сообщил мне, что они решили бросить горящий фитиль в пороховую бочку. Все это он сказал так, будто мы говорили о самом обычном административном вопросе или режиме питания. Позже, когда мы прогуливались по саду, он еще раз повторил: «Мы хотим войны».