Текст книги "Военные приключения. Выпуск 5"

Автор книги: Валентин Пикуль

Соавторы: Виктор Смирнов,Алексей Шишов,Сергей Демкин,Андрей Серба,Иван Черных,Геннадий Некрасов,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

Сташенков рассчитывал, что в первой атаке уничтожены если не все опорные пункты душманов, то два наверняка, и очень удивился, когда навстречу вертолетам снова потянулось около десятка трасс. И все-таки решение уже принято – надо садиться. Ми-24 прикроют, и десант завершит уничтожение банды.

– Штурман, площадку! – властно крикнул он по переговорному устройству.

– Прямо по курсу, командир, – бодро ответил Марусин. – Над первым опорным пунктом, чтоб сразу на голову бородатым.

– Не годится, – критично отверг Сташенков. – Садимся прямо на опорный пункт. Только целься лучше.

– Понял, командир, сделаем, как учили.

Ми-24 дали еще залп: ведущий по второму опорному пункту, ведомый по первому. Сташенков остаток ракет выпустил по площадке, напоминавшей террасу, с углублением в горе, откуда особенно интенсивно стреляли, и повел вертолет на посадку.

Из-за дыма и поднятой пыли очертания площадок почти не были видны, и пришлось снижаться еле-еле, чтобы не зацепить винтами за валуны. По дюралевой обшивке зашлепали то ли осколки, то ли пули – рассматривать было некогда. Сташенков видел только клочок земли впереди, куда снижался вертолет, громадные валуны. Пришлось поворачивать вправо, и вот она, наконец, опора – колеса чуть самортизировали, машина будто облегченно вздохнула. Штурман сидел за пулеметом и бил короткими очередями на всякий случай.

– Готов, командир, взлетайте, – доложил бортовой техник, и Сташенков мысленно поблагодарил десантников: молодцы хлопцы, вертолет, можно сказать, не успел опуститься на все три колеса, а они уже на земле.

Майор увеличил обороты двигателей, дал ручку управления от себя, и вертолет, зависнув на секунду на месте, рванулся вперед. Штурман, борттехник и бортмеханик ударили из пулеметов. Стрекот выстрелов слился со стрекотом двигателей, и вибрация ощутимее передавалась на ручку управления. Сташенков, уводя вертолет от площадки с крутым левым креном, увидел, как выскакивали десантники из вертолета Тарасенкова – тоже быстро, стремительно, с изготовкой к стрельбе. Недалеко от него приземлился последний Ми-8, капитана Сарафанова.

А где вертолеты огневой поддержки? Сташенков повел взглядом по небу, и тревожная мысль мелькнула как молния: вот она, первая ошибка – Ми-24 только заходили для атаки, машины Тарасенкова и Сарафанова остались без прикрытия.

Он перенес взгляд на Ми-8. Вертолет Тарасенкова уже взлетал; из утробы машины Сарафанова выпрыгнул последний десантник, створка грузового люка закрылась, и в этот момент грохнул разрыв. Пламя полыхнуло в самом центре фюзеляжа («Из гранатомета», – успел подумать Сташенков), и вертолет охватило огнем.

«Ах, сволочи!» – Сташенков еще круче положил вертолет в вираж, стремясь быстрее прийти на помощь товарищам. Он увидел, откуда бьет гранатометчик – очередную гранату душман пустил по вертолету Тарасенкова, но она не долетела, – и, взяв управление пулеметом на себя, повел машину прямо на валуны, за которыми засел гранатометчик. Нажал на гашетку. Фонтанчики разрывов вспыхнули над валунами. Душман залег, притаился, достать его за таким укрытием было непросто.

Сташенков прекратил стрельбу и, не спуская глаз с валунов, повел вертолет на высоту, чтобы ударить сверху.

Душман, похоже, разгадал замысел летчика: из-за валунов высунулось дуло гранатомета. Сташенков дал еще очередь. Дуло исчезло.

Рискуя быть простреленным просто автоматными пулями – у Ми-8 броневой защиты, к сожалению, не имелось, – Сташенков завис над самой террасой, где обосновались душманы, и выжидал, когда гранатометчик появится из-за камней или выкурят его оттуда десантники. Он понимал нелепость своего упрямства: поединок вертолета, имеющего три мощные огневые точки, с одним душманом – детство, тактическая безграмотность, но не хотел упустить живым именно этого душмана, поразившего вертолет Сарафанова. Остался ли кто-нибудь из экипажа жив? Вряд ли…

– Видел, куда я стрелял? – спросил у штурмана.

– Видел. И того душмана, – ответил Марусин.

– Ну-ка попробуй его достать.

Сташенков медленно повел вертолет к горе. Марусин полоснул очередью по валунам. И душман не выдержал, выскочил из-за валунов и бросился под прикрытие скалы, карнизом нависшей над террасой. Он не пробежал и половины пути, как трасса Марусина опрокинула его, пригвоздила к земле.

– Командир, отходи влево, не мешай десантникам, – посоветовал Марусин.

Сташенков и сам видел, что по всему карнизу мелькают фигуры наших десантников, что бой перешел, можно сказать, в рукопашную и стрелять с вертолета опасно – можно поразить своих, накренил вертолет и со скольжением стал отходить от горы.

По фюзеляжу стеганула трасса, будто вертолет зацепил за макушку деревьев; Сташенков ощутил тупой удар в правую ногу, она сделалась чужой и непослушной, но боли он не чувствовал. Вертолет продолжал разворачиваться влево, но когда настала пора выводить его и Сташенков нажал на правую педаль, ногу пронзила острая боль.

– Бери управление! – крикнул Сташенков Марусину. О том, что ранен, умолчал, чтобы не тревожить экипаж.

Летчик-штурман незамедлительно выполнил команду. Не выпуская из поля зрения панораму боя, Сташенков стал ощупывать ногу, и рука чуть выше колена наткнулась на теплое и липкое. Вот куда… Пуля – это от той хлесткой очереди, которую он слышал. Похоже, кость не задета – боль притухла. Но когда он увидел на пальцах и ладони сгустки крови и почувствовал ее специфический дурманящий запах, у него закружилась голова. В глазах поплыла рябь, приборную доску подернуло туманом. «Теряю сознание», – мелькнула мысль. Только не это… Врач как-то объяснил, что в подобных случаях надо глубже дышать – легкие требуют больше кислорода. Вдох, выдох. Еще глубже… А еще – обеспечить прилив крови в голову. Наклон вниз, вверх… Мешает ручка управления… Еще, еще… Уже лучше.

– Что с вами, командир? – обеспокоился Марусин. – На вас лица нет.

– Ничего, – попытался улыбнуться Сташенков. – Зацепило, кажись.

Марусин скользнул по нему взглядом, увидел, куда ранен командир, и крикнул бортовому технику:

– Петрухин, срочно в кабину командира с индпакетом! – И к Сташенкову: – Я на всякий случай отойду подальше.

– Не надо! – приказным тоном возразил Сташенков. – Душманы должны чувствовать наше присутствие.

За спиной появился бортовой техник с индивидуальным медицинским пакетом.

– Бинт! – протянул к нему руку Сташенков. – Потом дашь жгут.

Едва прикоснулся к предполагаемому месту ранения, как острая боль разлилась по всей ноге. Бинт сразу же прилип к пропитавшему брюки сгустку крови. Сташенков обернул ногу один раз, второй, затягивая покрепче, чтобы остановить кровь. Боль усиливалась, но он пошевелил пальцами, побольше изогнул ногу в колене; нога повиновалась – значит, ничего серьезного. Надо только приостановить кровь. Еще виток, еще. А кровь мгновенно просачивалась сквозь бинт и расплывалась большим пятном, пропитывая штанину брюк.

В глазах снова зарябило, и тошнота подкатила к горлу. Сташенков откинул назад голову, сделал глубокий вдох.

– Разрешите мне? – Петрухин взял из рук командира бинт и продолжил перевязку.

– Потуже, – попросил Сташенков. – А теперь чуть повыше, жгутом…

Перевязка не уменьшила боли, но кровь, похоже, прекратила сочиться и рябь исчезла.

– Идите к пулемету, – приказал Сташенков борттехнику, и в это время увидел впереди взметнувшуюся красную ракету. В наушниках раздался голос лейтенанта Штыркина, командира группы десантников:

– «Беркут», я «Мангуста», вызываю на связь!

– «Беркут» на связи, – отозвался Сташенков.

– Операция закончена, прошу борт для раненых.

– Понял. «Беркут ноль полсотни первый». Иду на посадку. «Ноль семьдесят второму» и остальным осуществлять прикрытие. – Сташенков кивнул в сторону дымящегося вертолета Сарафанова и приказал Марусину: – Давай туда.

Первым делом надо было забрать раненых, а там, где разорвалась граната в момент десантирования, их больше всего. И самому нужна более квалифицированная помощь. В группе есть врач и санинструктор, но во время посадки будет не до этого. Десантников было сорок пять, на трех вертолетах, теперь придется увозить на двух. Плюс четыре члена экипажа. И среди душманов найдутся, видимо, раненые, не бросать же их. Надо задействовать и Ми-24, хотя бы человека по четыре. А сколько душманов?.. Запросить у КП еще вертолеты?.. После боя – не резон…

Нога страшно ныла, ее будто выкручивало из бедра, и Сташенков ерзал по сиденью, кусал губы. Хорошо, что не видел Марусин – он всецело занят был посадкой. Приземлить вертолет на мизерной площадке среди валунов – не простое дело. Да еще после полуторамесячного перерыва. И особым мастерством в технике пилотирования он не отличался, потому и вели его вверх по штурманской лесенке.

Вертолет завис метрах в десяти от обломков Ми-8 Сарафанова, который уже не дымился. Сташенков покрутил головой и указал на площадку левее: она была еще меньших размеров, но впереди свободная от нагромождения камней, что имело немалое значение для взлета. А поскольку предстояло взять на борт лишний груз, и летчику, и машине придется трудиться в экстремальных условиях. Если бы не нога… В своем мастерстве Сташенков не сомневался. А вот справится ли Марусин?.. Надо будет не спускать глаз…

– Прибирай «шаг-газ» и ручку – на себя, – подсказал он Марусину, лицо которого блестело от пота, а широко открытые глаза метались то влево, то вправо. – Так, хорошо. Еще чуть-чуть… Отлично!

Колеса коснулись земли. Марусин облегченно вздохнул и смахнул тыльной стороной ладони со лба пот. И хотя вертолет сильно накренился, штурман был очень доволен – посадил в таких условиях! Сташенкова же крен обеспокоил: на склон попали, в ямку, или что-то с одним колесом? При благоприятных условиях следовало бы выключить двигатели, осмотреть машину: пули могли пробить не только ему ногу, но и повредить топливную или масляную систему. Правда, давление в системах манометры показывали нормальное, и все-таки пули простучали по всему фюзеляжу…

– Осмотри внимательнее кабину и показания приборов, – попросил Сташенков Марусина. – А борттехник пусть снаружи глянет…

Пока грузили раненых, Петрухин облазил фюзеляж со всех сторон, отбежал метров на пять и проследил, как вращаются лопасти винта – что он мог там увидеть? – и, забравшись в кабину, браво доложил:

– Все в порядке, товарищ майор. Двадцать три пробоины насчитал, но потеков масла, керосина не видно. Сколько будем брать на борт?

– Сколько уже взяли?

– Девять раненых и шесть здоровых.

К ним протиснулся лейтенант Штыркин.

– Разрешите обратиться, товарищ майор?

– Слушаю вас.

– Всех будем забирать или группу оставим?

– Сколько всего пассажиров, с душманами, с ранеными?

– Пятьдесят четыре.

Многовато, прикинул Сташенков. Но надо увозить всех: мало ли что может случиться. А поводов для упреков он и без того заработал достаточно: девять раненых, уничтоженный вертолет…

– А сколько погибло?

– Шестеро. Двое – из экипажа.

Много… Нельзя было садиться вертолету Сарафанова без прикрытия. Вот оно, пренебрежение тактикой… Правда, в бою всего не предусмотришь… «На то ты и командир, чтобы заранее все рассчитать», – услышал он мысленно возражение Громадина. «Но на войне как на войне, без потерь не бывает», – ответил Сташенков. Философия бездарей и ретивых служак, которые «за ценой не постоят»…

– Так сколько будем брать? – повторил вопрос борттехник.

– Еще девять посадите. Уместятся?

– Уместить-то уместим, но перегруз большой.

– Не такой уж большой, – возразил Сташенков, прикидывая дополнительный вес девяти бойцов, высоту, где приземлились. Учитывая боевое снаряжение, бронежилеты каждого – где-то около тысячи килограммов, минус израсходованный боекомплект килограммов триста; в общем, превышение предельно допустимой взлетной массы – килограммов на семьсот. Пусть даже на тысячу, но никого на поле боя он не оставит, даже если это грозит опасностью. «Лучше славная смерть, чем бесславная жизнь» – вспомнилась некстати пословица. Нет, умирать он не собирается и взлетит, чего бы это ему ни стоило, и покажет всем, какой он летчик, какой командир!..

– «Беркуты», я «ноль пятьдесят первый», слушайте приказ. «Ноль семьдесят второму» взять на борт двадцать три человека, «ноль пятьдесят пятому» и «пятьдесят шестому» – по четыре человека. Как поняли?

– «Ноль семьдесят второй» понял – двадцать три.

– «Ноль пятьдесят пятый» – взять на борт четыре.

– «Ноль пятьдесят шестой» – четыре.

– Правильно поняли. Посадку – по очереди. Я ухожу с ранеными. Ведущим назначаю «ноль семьдесят второго».

– «Ноль семьдесят второй» понял.

Пока переговаривался с экипажами, бортовой техник принял и разместил «лишних» 9 десантников. Захлопнулся люк и боковая дверь. Сташенков взялся за ручку управления, чтобы помочь штурману на взлете. Но едва пошевелил ногой, острая боль пронзила все тело, и приборная доска снова словно подернулась туманом. Нет, в таком состоянии лучше довериться Марусину. Это по теоретическим расчетам перегрузка, а практически Ми-8 поднимали и более тяжелые грузы.

– Взлетай, – приказал он штурману. – Спокойно и уверенно, эта машина и не на такое способна.

Марусин увеличил «шаг-газ». Двигатели натужно заурчали, вертолет приподнялся и закачался, словно кто-то не отпускал его от земли, удерживая с обеих сторон невидимыми путами, но вот машина оборвала путы, подпрыгнула и зависла, словно переводя дыхание.

Сташенков кивком похвалил штурмана, Марусин стал увеличивать «шаг-газ», чтобы набрать высоту, но вертолет вдруг просел, и штурман, стараясь удержать его в воздухе, хватил «шаг-газ» до упора вверх. Обороты сразу упали. Сташенков, чтобы спасти положение, толкнул рычаг «шаг-газа» обратно, на самую малость, и отдал ручку управления от себя, но было поздно: вертолет ткнулся колесами и хвостовой пятой о землю, зацепил лопастью хвостового винта о валун. Еще один подскок, еще удар – теперь уже, видимо, передним колесом – и наконец вертолет в воздухе. Набирая скорость, он стал уходить от земли. Все произошло так мгновенно и неожиданно, что Сташенков только теперь осознал случившееся: не зря он сомневался в Марусине – штурман несоразмерно и резко сработал ручкой управления и рычагом «шаг-газа», не учел, просадку во время исчезновения эффекта «воздушной подушки», а он, Сташенков, понадеялся на него, обольщенный началом взлета, и проворонил опасную ситуацию…

Двигатели тянут будто бы нормально, и перебоев не слышно, а вертолет летит как-то боком, словно подраненная в крыло птица.

«Ах, Марусин, Марусин, – сокрушался Сташенков, – что теперь будет, что будет?.. С него-то спрос невелик – штурман, а с меня… Никакие благие намерения не оправдают поломку. Хорошо еще, если долетим благополучно до точки».

– Командир, ничего страшного, – решил успокоить его бортовой техник по переговорному устройству. – Подломана передняя стойка и деформирована немного хвостовая балка.

Как в той песенке: «А в остальном, прекрасная Маркиза, все хорошо, все хорошо…»

– Как ты установил?

– Очень просто: высунулся из люка, все осмотрел.

– Не хватало еще тебе вывалиться.

– Что вы! Меня так крепко держали, – хохотнул Петрухин.

А Сташенкову было не до смеха. Даже рана не причиняла такой боли, как сознание своей вины в гибели шести человек, потере вертолета и аварии. А ведь все могло быть не так…

8

С вечера подул «афганец» – сухой, колючий ветер, и заходящее солнце сразу затянуло грязной, часто рвущейся пеленой; пыль, песок, листья поднялись метров на двести, и все вокруг почернело, приобрело зловещие очертания: дома, деревья, бурьян и кустарники стали похожи на притаившиеся и изготовившиеся к атаке танки и бронетранспортеры шурави, на пушки и залегших солдат. А гремевшие за дувалами порывы ветра казались отдаленными выстрелами и рокотом моторов.

– Вот теперь пора, – сказал Масуд, глядя на север, в темноту, за которой еще утром виднелась широкая долина, привлекающая безлюдием и тишиной, извилистой речушкой и еще чем-то таинственным, пленительно-завораживающим. Там золото! Его, Абдулахаба, а не Масуда, и пусть он не пялит на тот берег глаза, ведь не пойдет же, побоится за свою драгоценную жизнь, а пошлет казначея – его жизнь не так дорога и давно бы пора ему сгинуть, чтобы не терзать сердце страхом о мести, – и потому не получит он ни крупинки, не имеет на него права – сам аллах подсказал эту мысль Абдулахабу.

Они стоят на склоне горы вчетвером: Масуд, Азиз, Гулям – еще одна «правая рука» Масуда, исполняющий волю сардара непосредственно в бою и при карательных набегах на кишлаки, где ислам променяли на лозунги шурави о мире, равенстве и братстве, – и он, Абдулахаб. Масуд долго и отрешенно смотрит в темную круговерть и думает свою думу. «Вот теперь пора» – приоткрывает завесу его намерений: в первую очередь забрать золото. Не зря он поручил Гуляму днем и ночью следить за постом наблюдения советских десантников. 10 солдат – для отряда Масуда не сила, правда, и отряд после ловушки у кишлака Шопша насчитывает 33 моджахеда, но для того чтобы уничтожить этот пост, вполне достаточно. «Афганец»-ветер поможет: вертолеты в такую погоду не полетят, а по долине к посту сутки надо добираться… Куда потом намеревается податься Масуд? В Пакистан, как он говорит, за новым отрядом? Возможно. Но что-то после последнего боя с авиацией шурави погрустнел он и стал более задумчив и озабочен. Похоже, и ему надоело лазать по горам, подставлять своих солдат и себя под пули… Но на примирение он не пойдет: клятву давал самому Сайеду Ахмаду Гейлани, лидеру «национального исламского фронта Афганистана». Скорее всего, надумал, как и Абдулахаб, махнуть куда-нибудь с золотишком в невоюющую, нейтральную страну. Пусть мечтает, надеется…

– Значит, все проследил, все продумал? – повернулся Масуд к Гуляму.

– Так, мой господин, – прижал подобострастно руку к груди Гулям.

– Сколько тебе потребуется воинов, чтобы разделаться с этой кучкой кафиров?

– Надо бы весь отряд, мой господин, – покорно склонил голову Гулям. – У шурави – две собаки. Если учуют…

– Ты глупее собак? – недовольно сверкнул глазами Масуд. – И в такой ветер.

– Он дует с нашей стороны, – возразил несмело Гулям.

– Обойдите подальше. В общем, можешь забрать и весь отряд. – Масуд испытующе посмотрел на Абдулахаба. – А тебе сколько нужно?

«Я и один справлюсь», – чуть не выпалил Абдулахаб, но знал – Масуд никогда одного его к золоту не отпустит, и потому ответил как можно равнодушнее:

– Мне одного вполне достаточно. Вот с Азизом сходим.

– Азиз останется со мной, – не согласился Масуд. – Возьмешь Тахира.

Такое решение сардара несколько путало карты Абдулахаба: когда два этих шакала будут вместе, с ними труднее расправиться. И Тахира ему не хотелось убирать. Но… пути аллаха неисповедимы.

– Хорошо, мой господин.

– Время рассчитайте сами. В пять ноль-ноль мы должны покинуть это место…

Нападение на пост назначили на 23.00. Раньше не получалось – пока преодолеют речку, обойдут гору с востока, чтобы ветер не донес их запах собакам, поднимутся на вторую террасу, на которой обосновались десантники, уйдет не менее четырех часов. А шел уже седьмой час. Оставалось время только на сборы и уточнение действий между каждым моджахедом.

Абдулахаб, чтобы развязать себе руки и не быть зависимым от Гулями, предупредил:

– Мы пойдем с запада, так что нам не по пути.

– Может, еще возьмешь пару моджахедов? – предложил Масуд.

– Нет. Вдвоем пройдем тише и спокойнее.

– Хорошо.

Отряд Гуляма отправился к реке, едва стемнело. Абдулахаб не торопился: проверил и почистил автомат и пистолет, то же заставил сделать Тахира.

В пещере, где обосновался Масуд, кроме него и Азиза осталось пять моджахедов: один часовой на входе и четверо – у самого входа, внутри; Масуд и Азиз – в углублении за крутым изгибом, чтобы не слышать голосов подчиненных и спокойно отдыхать. Здесь же находились Абдулахаб и Тахир. Сардар не обращал на них внимания, сидел у стены, где висел электрический фонарь, и просматривал захваченные сегодня днем в уездном комитете партии кишлака Андава бумаги. Это были газеты и листовки, какие-то брошюры, отдельные листы с напечатанным и скорописным текстом.

Абдулахаба удерживало в пещере не любопытство к этим бумагам и не забота об оружии, он изучал обстановку и обдумывал план, как лучше отомстить своим обидчикам. Вернуться сюда, когда они лягут отдыхать перед дальней дорогой? Попасть в эту пещеру будет не просто: со стороны часового войти ему, казначею, можно, но поднимут вначале Азиза, а это означает – не выйти. Остается потайной лаз, закрытый в углу горной глыбой… Но Масуд, как правило, укладывается спать на него. Так что рисковать не стоят. Остается один выход…

Абдулахаб подошел к Азизу.

– Идем, покажу тебе, где спрятана казна.

– Зачем? Сам к рассвету вернешься.

– Мало ли… Не на свидание идем.

Азиз неохотно поднялся. Раньше Абдулахаб оставлял казну на Тахира, и главный телохранитель был недоволен новым поручением. Но сардар не вступился, значит, с ним согласовано.

Часовой, спрятавшись от ветра за скалу у входа, почти не был виден. Не спросил и не сказал ничего – Азиза и Абдулахаба знал по походке.

Абдулахаб повел Азиза в подветренную сторону. Пистолет лежал за пазухой с патроном в патроннике, на всякий случай; рука сжимала ребристую рукоятку острого кинжала.

– Что-то ты далеко казну свою запрятал, – сказал насмешливо Азиз, сбавляя шаг.

– Дальше положишь, ближе возьмешь, – ответил ему в тон Абдулахаб. Завернули за скалу. – Вот и пришли. – Встал к нему лицом к лицу и, несмотря на темноту, увидел, как обеспокоенно и затравленно заметались глаза. – Что, страшно? Это тебе не у связанного Зафара яйца выкручивать. Знаешь, зачем я тебя сюда привел?

– Я давно подозревал, что ты продался кафирам…

– Врешь. Ты давно догадывался, что я тебе не прощу Земфиру. Как ты смел, грязный гиббон?..

Азиз беззвучно пошевелил губами, со страхом глядя на тонкое лезвие, приставленное к сердцу. Он отпрянул назад, стараясь поймать в падении руку с кинжалом, но Абдулахаб был наготове, увернулся и нанес удар снизу. Азиз захрипел, задергался на руке в предсмертных конвульсиях.

Абдулахаб выдернул кинжал и вытер о полу халата бывшего телохранителя…

Масуд продолжал читать добытые документы. Тахир был уже наготове с рюкзаком за плечами.

– А где Азиз? – спросил он.

– Считает афгани, – ответил Абдулахаб.

– Во жмот, он и себе, наверное, не верит, – усмехнулся Тахир.

– Иди, я догоню, – указал ему взглядом на выход Абдулахаб. – Мне кое-что надо сардару сказать.

Тахир понимающе кивнул: не один Абдулахаб, уходя на задание, оставляет на всякий случай наказ господину.

Когда он вышел, Абдулахаб совершил намаз и встал напротив повелителя. Тот отложил бумаги, чуть наклонил голову, приготовившись выслушать если не завещание, то исповедь.

– Посмотри мне в глаза, Масуд, – сказал Абдулахаб жестко, так, что не узнал своего голоса.

Сардар удивленно вскинул на него глаза. И все понял. Рука из-под бумаг поползла под халат.

– Не надо, – предупредил Абдулахаб. – Не успеешь. – И приставил к его горлу кинжал. – Ты был плохим сардаром и мусульманином: трусливым и бездарным, похотливым и неверным. Ты не водил в бой своих моджахедов и погубил отряд, ты нарушил заветы корана, насиловал невинных детей и чужих жен…

– Ты забыл о своих грехах, – вставил Масуд.

– Нет, не забыл. Но мои грехи по сравнению с твоими – милость аллаха…

– Твоя жизнь тоже была в моих руках, и я пощадил тебя.

– Верно, Масуд. Меня не за что было наказывать. Но что бы ты сделал, если бы я надругался над твоей женой?

– Я бы сказал тебе спасибо, – постарался выразить улыбку Масуд, но губы его дернулись уголками кверху и тут же опустились. – Женщина без мужчины что арык без воды – засохнет, зачахнет.

– Это вы-то с Азизом мужчины? Да вам только обезьян осеменять, и то насильственно.

Масуд рванулся под халат к пистолету, но не успел: лезвие легко проткнуло халат и тело чуть ниже соска слева; другой рукой Абдулахаб зажал сардару рот…

Моджахеды спокойно пили чай, сидя у самого выхода.

– Господин просил не беспокоить его, он лег отдыхать, – сказал, выходя, Абдулахаб.

– Исповедался? – спросил с чуть заметной насмешкой Тахир.

– Самую малость, – ответил Абдулахаб.

– Ты считаешь, очень серьезно? – насмешки в голосе Тахира как не бывало.

– Идти на встречу с шурави всегда серьезно.

– Но ведь захоронка далеко от поста?

– А ты уверен, что ее не нашли шурави и не сделали на том месте засаду?

– Я не подумал.

– И напрасно. В нашем деле мозги, должны шевелиться, как электронная машина. Все вычислить, все предусмотреть. Потому мы торопиться не будем, пусть вначале Гулям разделается с десантниками.

Ветер мешал говорить, в рот залетали пыль, песок, и Абдулахаб замолчал. Шли не менее получаса.

– Куда ты меня ведешь? – обеспокоенно спросил Тахир.

– Мы зайдем вначале в Шаршариф.

– Зачем?

– Я заберу Земфиру.

– Куда? – Тахир остановился от неожиданности.

– С собой.

– И тебе не жалко ее? – сочувственно спросил Тахир.

– Жалко. Потому и забираю.

– Напрасно.

– Думаешь, снова к Масуду, Азизу попадет?

– Ты… ты знаешь? – совсем остановился Тахир.

– Идем. Нам еще предстоит многое узнать.

– И ты простил? – никак не мог уняться Тахир.

– Скажи, ты зачем пошел в моджахеды? – на вопрос вопросом ответил Абдулахаб.

– Чтобы мстить неверным.

– Вот и я за тем же. А почему, думаешь, Масуд сам не повел отряд?

– Масуд – господин, – без тени сомнения ответил Тахир.

– А чем господин отличается от нас с тобой?

Тахир замялся.

– Тем, что он богат, – подсказал Абдулахаб. – А ты хочешь быть богатым?

– Я получаю две тысячи семьсот афганей, у меня шестеро сестер и братьев, больная мать…

– А знаешь, сколько получает Масуд?

– Масуд – господин, – подчеркнуто твердо повторил Тахир.

– Это я слышал. А ты хочешь стать господином?

Тахир помолчал.

– Нет. Аллах создал меня дехканином.

«Вот и поговори с ним, – мысленно усмехнулся Абдулахаб. – А Тараки революцию провозгласил. Не случайно дехкане не берут байскую землю – батрак родился батраком и умрет им, так в коране записано. И Тахир, если нам удастся завладеть золотом, ни крупинки не возьмет… Придется как-то отделаться от него. Но это там, на той стороне. Помощник он верный и может пригодиться».