Текст книги "Военные приключения. Выпуск 5"

Автор книги: Валентин Пикуль

Соавторы: Виктор Смирнов,Алексей Шишов,Сергей Демкин,Андрей Серба,Иван Черных,Геннадий Некрасов,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Ушлым человеком был Василий Борисович Калмыков. Все рассчитал. И подивился Верещагин тому, как же иной раз везет дуракам и пьяницам.

– Значит, вы утверждаете, что этот пистолет с патронами продали Колесниченко?

– Ему самому.

– Когда?

– Да где-то весной, пожалуй. – Калмыков вдруг замолчал, пристально и даже несколько испуганно посмотрел на следователя. – А что, насколько я понимаю, именно из этого «вальтера» того парня?.. Ах, Степан, Степан…

Вполуха слушая Калмыкова, Верещагин достал справку из медвытрезвителя, как бы невзначай выложил на стол фотографии, где он был снят с Игорем Кравцовым. Верещагин тогда смог подобрать кедровник, довольно похожий на тот, откуда стрелял в Шелихова Калмыков, и впечатление было такое, что Игорь рассказывает и показывает следователю, как произошла та страшная трагедия.

На какую-то долю секунды Калмыков сжался, непроизвольно потянулся к снимкам. Однако сумел пересилить себя, тяжело выдохнул и опять принял прежнюю позу.

– Что с вами, Василий Борисович? – спросил Верещагин.

– Н-нет. Ничего, – ответил тот. И тут же: – А это кто?.. Тот? Второй?..

– Да, это Игорь Кравцов. Тот самый, который, услышав выстрелы, сумел догнать вас, и если бы вы не ранили его в голову, мы бы давно закончили это дело, – как можно спокойно сказал Верещагин и, видя, с каким страхом всматривается Калмыков в фотографию парня, спросил: – Василий Борисович, вы когда-нибудь задумывались о неотвратимости наказания?

Тот дернулся, будто его ударили, наморщил лоб, непонимающе уставился на следователя.

– О не… неотвратимости?

Верещагин пододвинул ему справку из медвытрезвителя.

– Это было в тот самый вечер, когда из вашего «вальтера» был убит Артем Шелихов и ранен Игорь Кравцов.

XIX

Около гостиницы Верещагин вылез из милицейского газика и, попрощавшись с Грибовым, поднялся в свой «люкс». Наконец-то Калмыков признался в убийстве Шелихова, они провели следственный эксперимент, и скоро можно будет возвращаться домой.

Машинально включив телевизор, который благодаря вмешательству Грибова не только показывал, но и рассказывал, что творится на белом свете, Верещагин бросил на стул куртку, без сил опустился в потертое полукресло. Сказывалась усталость последних дней. Он едва успел расслабиться, как в дверь постучали, и тут же вошел летнаб Курьянов, а за ним среднего роста, спортивно-подтянутый мужчина лет пятидесяти – Давыдов, руководитель производственных испытаний нового парашюта для лесных пожарных. Их познакомил Курьянов, и тогда же Давыдов пригласил следователя на «дружеский, абсолютно непритязательный ужин у костра». «Тридцать лет одному хорошему человеку исполняется», – сказал он.

– Петр Васильевич, – начал с порога Давыдов, – ждем. – Был он в потертой летной куртке, джинсах, на ногах кроссовки – одним словом, никак не походил на человека с солидным положением.

– А я уж собираюсь, – соврал Верещагин и сам же засмеялся вранью.

Хоть и теплая еще стояла погода, но вечерами холодало, в низинах стелились туманы, и Верещагин под куртку натянул свитер, боясь простудиться. После ранения на границе врачи посоветовали ему беречься простудных заболеваний и боже упаси подцепить воспаление легких. Когда собрался окончательно, вопросительно посмотрел на Курьянова:

– И все-таки неудобно как-то без подарка.

– Да бросьте вы, – успокоил его Давыдов. – Петро – свой парень, поймет. А сегодня ему тем более не до подарков. Можно сказать, второй раз родился.

– Это как? – не понял Верещагин.

– Не знаю даже, как объяснить, – развел руками Давыдов. – Он же парашютист-испытатель. Работа сама по себе рискованная. Профессионализм и осторожность нужны такие, что… Ну, а сегодня он сам, по своей воле, на риск пошел.

Они вышли на улицу. Забивая звездную россыпь неба, ярко светились уличные фонари, взбрехивали поселковые собаки, и только от реки, которая темной лентой стелилась под обрывом, доносились негромкие аккорды гитары.

– Вы представляете новый вариант парашюта, что мы отрабатываем для лесных пожарных? – спросил Давыдов.

– Ну-у, в общем-то, да.

– Так вот, чтобы на этом куполе подняться в воздух, необходим хоть какой-нибудь встречный ветер. А сегодня полный штиль. Я уж думал, что опять придется на тренажере работать, как вдруг наш Петя, это тот самый парашютист-испытатель, которому сегодня тридцать лет исполнилось, отдает команду готовить машину к буксировке. Я было воспротивился, однако он настоял… В общем, случай этот пересказать практически невозможно. Как жив остался, до сих пор понять не могу.

Они уже подходили к реке, когда руководитель производственных испытаний нового парашюта «Лесник» закончил рассказ. Где-то на самой середине реки плескалась рыба, мерцали звезды, а Верещагин почти наяву видел, как поднимается над кромкой леса разноцветный купол…

Пересказать этот случай действительно было практически невозможно, настолько какие-то очень важные для испытателя детали были незаметны для постороннего глаза. Петр дольше обычного бежал с раскрытым куполом за буксирующей машиной, наконец оторвался от земли, поднялся над кромкой леса, и вдруг все увидели, как стало заваливаться полотнище парашюта. А шофер гнал машину вперед, пытаясь вытянуть испытателя на безопасную высоту.

«Ну же!» – выдохнул кто-то из парашютистов.

По идее Петя должен был войти в штопор и упасть. И упал бы с высоты десятиэтажного дома, смалодушничай хоть на мгновение. Однако он продолжал нестись параллельно взлетной полосе, все больше заваливаясь набок и почти не набирая высоты. И тут он начал «прокачивать» левую сторону. В какой-то момент полотнище выровнялось, купол наполнился воздухом и плавно пошел вверх.

Хоть и была далеко не жаркая погода, Давыдов с Курьяновым вытерли со лба пот, а кто-то из парашютистов уже бежал навстречу испытателю, чтобы помочь донести парашют.

Когда Петр подошел к стартовой полосе, он был все такой же спокойный, как и десять минут назад. Попросил только:

– Мужики, узнайте скорость ветра.

Скорость ветра, как сообщили на метеостанции, не превышала двух метров в секунду, падая порой до полного штиля…

Почти у самой воды, под обрывом, горел костер, в землю были воткнуты две увесистые рогатины, а на перекладине висело три ведра. В двух, как смог убедиться по запаху Верещагин, варилась уха из чебаков, в третьем кипятилась вода под чай. Парашютисты, оказывается, подарили перешедшему свое тридцатилетие испытателю шахматы, и он, растроганный от этого чуточку грубоватого, с подначками внимания, делился ощущением прошедшей буксировки. Верещагин перезнакомился с испытателями и с удивлением обнаружил, что это не просто день рождения у костра, оказывается, Давыдову, как, впрочем, и всем остальным, важно было прийти к общему решению: годится ли купол «Лесника-2» для подготовки курсантов.

Верещагину зачерпнули две большие поварешки наваристой ухи, подали ложку с ломтем хлеба, и он, уютно устроившись на бревне, поставил глубокую алюминиевую миску на колени, подловил ложкой аппетитный кусок разваристого чебака, с интересом прислушиваясь, о чем говорят парашютисты. Были они примерно такого же возраста, как и Верещагин, и только четверым было за сорок. «Старички», как охарактеризовал их Давыдов.

Так вот у «старичков», насколько понял из обрывочных фраз Верещагин, мнение насчет «Лесника-2» было одно: система хорошая, годится как для подготовки стажеров, так и для тренировки опытных парашютистов.

– Ясно, – сказал Давыдов ж повернулся к Старикову, который подкладывал в костер сушняк. – А что скажет молодежь?

Венька бросил в костер очередной сучок, отвернул от огня раскрасневшееся лицо.

– А чего говорить? Сами видите, система надежная. Думаю, ребята примут буксировку беспрекословно, а вот основному составу придется перебороть психологический барьер. Честное слово, когда начал отрываться от земли и трос потащил меня вверх, испугался малость. Даже за землю руками хотелось схватиться.

– Во-во, – согласился с ним Серега Колосков. – А при этом начинаешь «задавливать» клеванты, как бы ища упора для рук.

– И как избежать этого? – спросил Давыдов, делая пометки в блокноте.

– Как?.. Думаю, при буксировке необходима хотя бы односторонняя связь, чтобы действия парашютиста могли контролировать с земли. На себе испытал. На третьем подъеме у меня начался небольшой свал, и тут появился страх, что купол может сыпануться. Вот здесь-то и нужна шлемофонная связь.

– Верно, – добавил из затемненной части костра Мамонтов. – Я тоже немного испугался, когда вдруг почувствовал, что правая сторона начинает зависать. И если бы кто-нибудь командовал моими действиями снизу, то ошибок, пожалуй, было бы меньше.

Говорили парашютисты много. И о том, что буксироваться надо на более открытых местах, а не в столь узком коридоре, как они делали до этого. И скорость ветра чтобы была не менее четырех метров в секунду. Проанализировали, из-за чего едва не «сыпанулся» Петр. Оказывается, не было начальной скорости подъема, а когда он все-таки взошел над лесом, то попал в воздушный провал. Хорошо еще, что сумел вовремя сориентироваться.

Верещагин пил чай, слушал парашютистов, а в навалившейся на реку темноте ярко полыхал костер, разносился запах лаврового листа, и кто-то из парней, перебирая струны гитары, пел негромко. Как понял Верещагин – о лесных пожарных.

 
Мы прыгаем в лес на огонь,
Палатки нам вместо гостиниц,
И дружбу мужскую мы чтим —
Наш главный жизненный принцип…
 

Песня была самодельная, может, чуть нескладная, но слышалось в ней то, что невозможно передать обычными словами.

И. Черных
ДОЛИНА ЗНОЯ
Повесть

1

Приказ, как всегда, был лаконичен и краток: доставить в Тарбоган раненых, а оттуда, завтра же, – продовольствие и медикаменты афганским дехканам в кишлак Шопша.

Николай Громадин всего месяц пробыл в Афганистане, а казалось – вечность, и был безмерно рад снова оказаться на Родине, в маленьком уютном городишке, в котором предстоит служить после вывода полка с проклятой всеми богами и аллахами территории где нет мира и покоя не только военным, но и штатским.

В Тарбогане Николай прожил неделю перед отправкой в Афганистан, не успел рассмотреть как следует город, ознакомиться с улицами, а будто домой вернулся. Пока сдавал документы, наводил порядок в своей холостяцкой комнате в гостиничном общежитии, мылся и гладил штатский костюм, наступил вечер. Вышел на улицу и дохнул полной грудью – здесь и дышалось по-другому: воздух чище и прохладнее, деревья с пышными кронами листвы источают нежный аромат, от цветов на клумбе веет приятной свежестью. Он шел неторопливо, с интересом рассматривая наряженных девиц и парней, фланирующих по улице, – последняя неделя летних каникул. В сквере ему повстречались две таджички в легких полупрозрачных блузках и шелковых шароварах, симпатичные черноглазые смуглянки; обе засмотрелись на него, а когда он прошел, что-то сказали и громко рассмеялись.

«А не так уж я заплошал под знойным солнцем, коль девицы на меня заглядываются, – усмехнулся Николай. И затосковал по Наталье, Аленке. – Надо забирать их сюда, потерпят, пока отделают дом, где выделили квартиру».

Утром он разыскал начальника гарнизона и, объяснив ситуацию, попросил разрешения пожить семье в его гостиничной комнате.

– Не хочется дергать дочку из школы в школу, когда начнутся занятия, – пояснил он.

– Пожить-то не проблема. Но без вас им тоже покажется здесь не сладко. Там как-никак Россия, стены кажутся родными.

– Там они тоже живут на чужой квартире, потому и спешу забрать. Об Афганистане они пока не знают, и я прошу вас встретить их, помочь устроиться. Объясните, что я в командировке.

– Это само собой, товарищ майор. Можете не беспокоиться: и встретим, и устроим, – согласился Дехта.

На стоянке уже шла загрузка мешков с мукой, коробок с макаронами, медикаментами, тюков с одеждой. Руководил старший лейтенант Мезенцев, а прапорщик Савочка стоял рядом с лукавой улыбкой на лице и донимал своего непосредственного начальника каверзными вопросами. Николай услышал его насмешливый голос:

– А чем отличается Надир-шах от Дауда, а Тараки от Амина?

Мезенцев подумал.

Они частенько спорили на политические темы, и техник, догадавшись, что прапорщик приготовил ему ловушку, обдумывал, как в нее загнать самого ловца.

– Не философский вопрос, – наконец сказала Мезенцев. – Если я начну перечислять их отличие, времени до вылета не хватит. Ты вот лучше ответь на такой вопрос: зачем и почему мы везем туда хлебушек, одежду и какой навар будем иметь?

– А ты не знаешь? – сделал удивленное лицо Савочка. – Темный ты в политическом отношении человек, Семен Митрофанович. И злостный собственник: продукты, барахло трудовому народу пожалел.

– Так мы же сами зерно и хлопок за границей покупаем.

– Ну и что? Идешь в гости, неси в горсти.

– Н-да, – покачал головой Мезенцев, – прямо как в том анекдоте, когда Мойша Даян предлагал напасть на Советский Союз. У него спрашивают: «А если русские победят?» «Вот и хорошо, – отвечает Мойша. – Пусть думают, как нас прокормить».

«Не очень-то оптимистично настроен техник, – подумал Николай. – Надо как-то поговорить с ним… Хотя пули душманов весомее всяких слов».

Николай подошел к авиаспециалистам, поздоровался. Поинтересовался, как дома.

– А что ночью увидишь? – отозвался Савочка. – Семен Митрофанович жену свою спросонья за душмана принял, чуть не задушил.

– Вот трепач, – беззлобно отозвался Мезенцев. – Ему б в замполиты, а не в авиаспециалисты.

– А что, могем, – сделал серьезную мину Савочка. – Только звание повыше б да оклад побольше.

– Карьерист ты, Савочка. Тридцати нету, а уже прапорщик, по две звезды на погонах, на третью напрашиваешься.

– А разве не заслужил?.. Скромность мне мешает, а то давно бы обскакал тебя…

– Штурман не приходил? – прервал их перепалку Николай.

– В штаб за картами пошел, – ответил Мезенцев.

– А майор Сташенков?

– Сташенкова не видели. Он тоже полетит?

– Посмотрим. – Николай забрался в кабину, сел в кресло и, положив на колени планшет, стал писать письмо Наталье. Пусть приезжают, перебьются несколько дней в его комнате. Предупредил, что встретить, возможно, не сумеет (не станет же он отпрашиваться из-за такого пустяка в Тарбоган). Для Натальи это не в новинку – в Кызыл-Буруне он тоже частенько бывал в командировках… А если с ним что случится? Правда, последнее время активность мятежников заметно спала, но чем это объяснить, уборочной страдой или предстоящим выводом первых советских полков, трудно сказать. Бабрак Кармаль пытается примирить оппозицию, созывает джирги, призывает моджахедов сменить автомат на мотыгу, но соседи с пакистанской и иранской стороны делают все, чтобы посильнее разжечь огонь междоусобной войны – греют руки на продаже оружия, решают свои политические и экономические интересы за счет чужого народа…

Николай написал письмо, запечатал конверт. Вылезая из кабины, увидел шагающих к вертолету офицеров экипажа Сташенкова. Чуть позади шел и сам командир.

Сташенков доложил:

– Товарищ майор, экипаж вернулся из отпуска без замечаний. Разрешите приступить к выполнению своих обязанностей?

– Разве у вас кончился отпуск?

– Два дня осталось, потом догуляем. Капитан Дехта просил нашим друзьям-соседям продуктишек подбросить.

Глаза у Сташенкова были красноватыми – не выспался. Но держался он браво.

– Как себя чувствуете? – Николай испытующе смотрел ему в лицо. Сташенков выдержал взгляд.

– Превосходно, чувствую. У врача был. Какие еще будут вопросы?

Он начинал заводиться. Обострять отношения было не место и не время, и Николай ответил как можно спокойнее:

– Вопросов нет. Готовьтесь. Через полчаса слетаю с вами.

– А может, обойдемся без проверки? – В голосе зама звучала обида.

– Не обойдемся, – отрезал Николай.

Перерыв в летной работе на Сташенкове не сказался: он пилотировал так, словно и не был в отпуске. Николай расписался в летной книжке о допуске и пошел к своему вертолету.

Еще через полчаса взлетели и взяли курс на юг. День, как и предыдущие, был безоблачным, душным.

Вот и чужая земля. Даже горы кажутся другими – суровыми, неприветливыми, а из черных бездонных расщелин веет могильным тленом. На душе у Николая заныло, и стало так тягостно и тоскливо, словно он улетал из родного края навсегда.

– Домой что-то захотелось, – дурашливо заблажил Савочка. – Может, повернем, командир?

Значит, не одного его тянет домой, не он один подвержен магической силе – притяжению родимой сторонки.

– Твой непосредственный начальник Семен Митрофанович не соглашается, – пошутил Николай. – Говорит, в Шопше его ждет не дождется черноглазая пуштунка.

– Он у нас такой, – поддержал шутку Савочка. – Дюже до женского пола охочий. Дома троих настругал, теперь на сторону смотрит.

– А тебе завидно? – отозвался Мезенцев. – Бракодел несчастный. Одного смастерил, и то девчонку.

– Прекращаем о любви. Внимательнее следите за землей, – напомнил Николай. – О нас тут очень соскучились и тоже, наверное, приготовили подарки.

Вертолеты прошли над перевалом и со снижением направились к узенькой безымянной речушке, ведущей прямо в Шопшу. Левее речушки, километрах в двух, пролегала шоссейная дорога, соединяющая Файзабад с основной магистралью. Там курсировали наши самолеты и вертолеты, охраняя движущиеся по ней колонны автомашин. Николай решил держаться от трассы подальше, чтобы не мешать крылатым патрульным и избежать излюбленных мест засад душманов.

И решение оказалось верным: до самой Шопши по ним не сделали ни одного выстрела.

В кишлаке их уже ждали: на ровной площадке за дувалом собралось человек сто – женщины, старики, дети. У дувалов стояли две машины с десантниками и бронетранспортер. Пятеро царандоев ходили около толпы и прогоняли с площадки вездесущих мальчишек.

Николай и Сташенков приземлили вертолеты. Не успели остановиться лопасти, как толпа окружила машины. Солдаты еле сдерживали людей. Наконец их удалось оттеснить, чтобы заняться выгрузкой. К Николаю подошел немолодой худощавый мужчина в заношенном халате и полосатой чалме, что-то стая говорить. От толпы отделился царандой и перевел:

– Староста кишлака Зафар благодарит вас от имени дехкан за помощь и желает благополучных полетов.

– Спасибо, – сказал Николай и пожал старосте руку.

Тот заговорил снова.

– Староста предлагает помощь в разгрузке, – перевел царандой.

– Хорошо, – согласился Николай. – Наши солдаты будут выносить из вертолетов, а дехкане укладывать мешки и коробки вон на той площадке.

– Биссер хуп[1]1
  Биссер хуп – хорошо.


[Закрыть], – сложил староста на груди руки.

Мезенцев и Савочка расставили десантников цепочкой у вертолетов. К ним присоединились дехкане. Мальчишки лет 10—12 тоже лезли в помощники, но их отгоняли.

Николай с жалостью смотрел на оборванных и голодных до изнеможения людей: женщины с морщинистыми лицами и безрадостными глазами, согбенные старики в лохмотьях – кожа да кости, грязные мальчишки и девчонки, снующие между взрослыми в надежде чем-то поживиться. Те, кто не был занят разгрузкой, молча наблюдали за мешками и коробками, ожидая, когда начнется дележка, когда можно будет сварить суп или макароны, испечь лепешки, утолить мучительный голод.

Мальчишки-непоседы бегали вокруг вертолетов и норовили заглянуть в их утробы, а то и забраться туда. На них прикрикивали, они отбегали, но спустя немного лезли снова.

Пацан лет десяти, на теле которого был лишь замызганный хлопчатобумажный поясок, заменяющий трусы, исцарапанный и немытый целую вечность, приблизился к Николаю и протянул руку.

– Капитана, да афгани.

– Зачем тебе афгани? – поинтересовался Николай.

– Клеба, – пояснил малыш.

– А ты неплохо знаешь нужные слова, – улыбнулся Николай и позвал Савочку. – Поднимись в кабину и принеси наши бортпайки.

Прапорщик с проворностью спортсмена юркнул в кабину и вернулся с пакетом. Николай развернул бумагу, протянул бутерброды мальчишке. Тот схватил их, крикнул: «Пасибо!» – и скрылся в толпе.

– Теперь понял, почему у афганцев много детей? – спросил Савочка у Мезенцева и, не ожидая ответа, пояснил: – Пока такого отмоешь, быстрее нового сделаешь…

К Николаю приблизилось еще трое пацанов.

– У нас ничего не осталось? – спросил Николай у Савочки.

– Только яблоки, товарищ майор.

– Тащи яблоки.

Не успел Савочка выйти из вертолета, как их окружили десятка два мальчишек и девчонок. Неожиданно среди них появилась симпатичная молодая женщина с большими черными глазами, сердито прикрикнула на детей, и они разбежались.

– Зря вы, – укорил Николай женщину. – Они голодные.

Женщина прищурила свои большущие глаза, гордо вскинула голову и, круто повернувшись, ушла, не удостоив его ответом.

«А она совсем не похожа на соотечественниц, – отметил Николай. – И одета чисто, опрятно, можно даже сказать, модно – в легкой кремовой блузке, узкой серой юбке с большим разрезом сбоку; непокрытая – густые черные волосы спадают на плечи, в ушах – золотые серьги полумесяцем. И вид не как у других, не отягченный заботами, а независимый, гордый. Не иначе жена богатого бая или главаря шайки».

Женщина вошла в толпу и обернулась. Николай обратил внимание, что и присутствующие афганцы следили за ней с любопытством, будто видели впервые. Кто она и почему вмешалась, в общем-то, в несвойственное женщинам дело: в присутствии мужчин здесь не принято командовать даже детишками.

Симпатичная незнакомка заметила, что за ней наблюдают, и углубилась в толпу.

Разгрузка подходила к концу, лица дехкан светлели, в толпе нарастало оживление. Пацанов уже трудно было удержать, и они носились вокруг людей, ныряя под вертолет, трогали руками стойки колес, створки люков, подкосы. Николай поискал взглядом женщину в кремовой блузке и с серьгами полумесяцем – что-то в ней показалось ему знакомым, уж не встречались ли они в Ташкенте три года назад, когда он был там в командировке – зрительная память у него отменная, – но тут же отогнал эту мысль: что делать афганской девушке в Ташкенте? Внимание его снова привлек мальчуган, которого он угостил бутербродами: теперь на нем висел, как на пугале, халат не по росту. Кто это успел его «приодеть»? Халат стеснял мальчугана, сползал с плеч, и он придерживал лацкан рукой. Хотя нет, это он что-то держал за пазухой, видимо бутерброды, оставив их братьям и сестрам. Но почему у него такой встревоженный, испуганный вид – все время озирается по сторонам, словно боится, что у него отнимут гостинцы?

Пацан покрутился у вертолета Николая и перешел к группе Сташенкова. Там народу было поменьше, а пацанов побольше, и они свободнее, словно жуки, лазали под фюзеляжем и хвостовой балкой. Присоединился к ним и «крестник». Он прополз под хвостом, приблизился к подвесному баку и, достав что-то из-за пазухи, прилепил снизу. И бегом в толпу.

Николай бросился к вертолету Сташенкова. Нагнулся и оторвал от бака магнитную прицепку – металлическую коробку с часовым механизмом.

К Николаю подошел царандой[2]2
  Царандои – милиция.


[Закрыть], выполняющий роль переводчика. Поцокал языком, выругался по-своему. Сказал:

– Душманы, покарай их аллах.

– Очень уж юные душманы, – грустно усмехнулся Николай.

– Мы его поймаем и накажем.

Подошел староста с капитаном ХАД[3]3
  ХАД – органы контрразведки Афганистана.


[Закрыть]. Капитан сказал что-то царандою, и тот устремился в толпу.

Пацанов от вертолета словно ветром сдуло.

Николай отдал мину капитану.

– А ты спрашивал, какой навар мы будем иметь, – услышал Николай ироничный голос Савочки. – Мы им пироги и пышки, а они нам мины да шишки.

– Как волка ни корми, он все равно в лес смотрит, – констатировал Мезенцев.

«И верно, – подумал Николай. – Сколько мы сюда уже привезли, сколько за них жизней положили, а они все равно нас оккупантами считают. И попробуй переубедить их».

Минут через пять царандой притащил за руку упирающегося, в слезах, «диверсанта». Халат распахнут и сполз с плеч, обнажив острые лопатки и выпирающие, казалось, просвечивающие сквозь кожу ребра.

– Вот он, – и встряхнул перед Николаем. – Что прикажете с ним сделать?

– Задавить, как клопа вонючего, – высказался Сташенков. – Его, гаденыша, от голода спасают, а он – мины…

Сквозь толпу к ним протиснулась женщина в кремовой блузке. Остановилась, сверкая глазищами, как разъяренная волчица, готовая броситься на тех, кто взял ее волчонка.

– Ваш? – спросил Николай.

Женщина вздрогнула, мотнула головой и что-то сказала по-своему.

– Говорит, нет, – перевел царандой. – Но требует отпустить, он, мол, ничего еще не понимает.

– В десять лет не понимает, что такое мина? – И наклонился к мальчику: – Кто дал тебе эту «игрушку»? За что ты хотел меня убить? Разве я чем-то тебя обидел?

Царандой заговорил с пацаном, и тот снова захныкал. Потом сквозь слезы рассказал: его заставил моджахед. Обещал много афгани. А если не сделает, то убьет его мать, братьев и сестер.

– А где у него отец?

– Погиб в восемьдесят втором.

«Вот и ответ, почему они нам «мины да шишки», – мысленно возразил Николай Савочке. – И тут ничего не поделаешь».

– Отпустите его, – сказал Николай царандою. Тот непонимающе уставился на советского начальника.

– Его надо расстрелять.

– Отпустите, – повторил Николай и помог освободить ручонку мальчика.

Женщина в кремовой блузке все это время наблюдала за ним. Но вот сзади к ней подошел симпатичный молодой мужчина с черной бородкой, положил на плечо руку; она обернулась, и на лице ее Николай прочитал удивление и радость. Она схватила мужчину за руку и увлекла в толпу.

А вот его, красавца с короткой черной бородкой, Николай узнал.

…Он совершал свой первый боевой вылет. За инструктора с ним летел майор Сташенков, провоевавший здесь уже более полугода. Состояние было необычное: страха Николай не испытывал, а все тело было напряжено до предела: в глазах пощипывало, в ушах звенело. И вертолет гудел приглушенно, шел над долиной осторожно, крадучись, делая змейки влево и вправо. Куда ни глянешь, ни души. Люди прячутся, подстерегают друг друга из засад, потому приходится вести вертолет над самой землей вдоль быстрой и бурливой речушки, зажатой с обеих сторон каменистыми берегами. Слева и справа возвышались громады гор, отполированные ветрами и ливнями. Лишь у подножия виднелись хиленькие кустики с причудливо закрученными ветвями. Летчики звали эту долину Долиной привидений, но майор Сташенков сказал, что здесь самое тихое место в Афганистане: недалеко наша граница, места труднопроходимые, и душманы предпочитают южные и восточные караванные тропы. Но случается, появляются и здесь. Вот и несет вертолетная эскадрилья досмотровую службу вдоль долины, помогая Народной армии Афганистана перехватывать пришельцев с оружием из Пакистана и других недружественных стран.

Они возвращались уже домой, когда Сташенков вдруг наклонился вперед и стал пристально смотреть на землю.

– Что там? – Николай тоже окинул долину беглым взглядом, но ничего, кроме серых валунов вдоль речки, не увидел.

– Вы не обратили внимания вон на те валуны, что лежат на взгорке? Когда туда летели?

Николай пожал плечами:

– Их тут столько…

– По-моему, они не там лежали, вон у тех деревцев.

– Не помню, – откровенно признался Николай.

– А ну-ка давайте сделаем кружок, и чесаните из пулемета, над головами. Для острастки.

Николай прибавил «шаг-газ» и, описав с набором высоты дугу, направил нос машины прямо на валуны. Метров со ста нажал на гашетку. Снаряды кучно ударили у валунов, подняв фонтанчики пыли.

И один валун вдруг ожил, обратился в человечье обличье и метнулся к деревьям.

– Ух ты! – поразился Николай, выводя вертолет из снижения.

– «Ноль семьдесят второй», прикрой, захожу на посадку, – скомандовал ведомому Сташенков и взял управление на себя.

– Осторожно, командир, с той стороны может быть засада, – предупредил ведомый.

– Может быть. Потому и прошу – прикрой, – властно потребовал Сташенков.

Они не ошиблись: едва вертолет стал заходить на посадку, с южного берега из-за каменных глыб сверкнули огненные трассы. Били, по крайней мере, с трех точек.

– Садиться нельзя! – крикнул Николай и взглядом указал на противоположный берег: – Стреляют.

– Следите вон за теми, – недовольно оборвал Сташенков и передал в отсек: – Группе захвата приготовиться к высадке. Хватать – и сразу в кабину!

– Давайте сделаем кружок, пугнем стреляющих.

– Я инструктор, и я – командир! Уберите руки с управления.

Сташенков был прав: хотя по должности он находился в подчинении Николая, в полете являлся инструктором и за все нес ответственность. Но решение его Николай считал неверным: вертолет прикрытия один ничего не сделает – при маневре, как только он прекратит стрельбу, душманы могут ударить по приземлившемуся из гранатомета, да и крупнокалиберный пулемет достанет.

– Тогда заходите так, чтобы в случае чего я мог стрелять из пулемета и НУРСами[4]4
  НУРС – неуправляемые ракетные снаряды.


[Закрыть].

Сташенков скривился, как от зубной боли – только советов ему не хватало, он никогда не придавал должного значения тактике, верил только в силу мастерства и смекалки; но на этот раз все-таки послушал Николая, развернул вертолет носом к южному берегу и пошел на посадку.

Ведомый в это время поливал душманов огнем из носового пулемета, а когда стал разворачиваться, открыли стрельбу борттехник и бортмеханик. Трассы из-за камней погасли – душманы залегли, и достать их за глыбами было не так-то просто.

Николай снял пулемет со стопора и нацелил на самый большой валун, откуда сверкнула первая трасса. Боковым зрением увидел троих мужчин в белых чалмах и серых халатах – как раз под цвет камней, – бежавших к реке. Пришлось перенацелиться и стрелять перед ними. Душманы залегли.

Послышался толчок колес о землю, и шестеро наших десантников вихрем метнулись к залегшим.

Из-за валунов снова блеснули огоньки. Николай дал по ним длинную очередь.

Вертолет ведомого снова вышел на боевой курс и ударил неуправляемыми ракетными снарядами. Дым и пыль скрыли на время убежища душманов и огневые точки. А когда смрад стал редеть, из отсека крикнули:

– Пошел, командир, все в порядке!

Вертолет взревел и, оторвавшись от земли, круто взял вправо, подальше от душманов. Ведомый догнал его и пристроился в правый пеленг.

Минуты через две к кабине летчиков протиснулся командир группы захвата старший сержант и доложил:

– Товарищ майор, захвачены трое неизвестных. Один мертвый, убит при перестрелке. У всех в сумках, кроме фисташковых орехов, ничего не обнаружено.

У Николая по коже пробежал холодок: «А если мирные жители?.. Почему тогда стреляли с южной стороны?.. И кто убил одного?.. Я стрелял не по ним, а перед ними, чтобы заставить залечь. Из группы захвата вообще никто не стрелял… Значит, провокация? Но с какой целью?..»

Вопросов много, и дадут ли ответ задержанные? Ранее, слышал Николай, бывали случаи, когда афганские дехкане переправлялись с той, мятежной, стороны за орехами, но чтобы их прикрывали огнем крупнокалиберных пулеметов, такого не случалось. А если фотокорреспонденты, кинорепортеры все засняли и поднимут шум, как советские вертолетчики расправляются с мирными жителями, собирающими фисташковые орехи? И попробуй оправдаться. Дехкане, разумеется, могли и не знать, что за ними охотятся с фотокамерой, и убили одного свои же… Но как, в таком случае, следовало поступить экипажу и десантникам? Появившиеся в долине люди конечно же не дехкане – зачем им было прятаться, маскироваться? Зачем убегать? И как было не стрелять, когда из-за укрытий по вертолетам бил крупнокалиберный пулемет?..