Текст книги "Закаспий"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Скорее всего, так и есть... Да. но ведь есть карта!»

Лесовский сел на камень, вынул из полевой сумки геологическую карту этих мест, отыскал на ней расположение аула Теке-хана и гапланцев, и вдруг почувствовал, как у него на голове зашевелились волосы, а по спине пробежал мороз. На карте значилось, что оба кяриза питаются водой из одного водоносного пласта. По логике, чей кяриз длиннее и у какого емче водосборники, у того и дебит выше. Кяриз Теке-хана намного удлинился, углубился, и теперь отобрал примерно половину воды у своего соседнего собрата. «Да, но как сказать об этом гапланцам? – со страхом подумал Лесовский. – Ведь я один виноват в их беде. Скажешь правду – растерзают к чертовой матери. Надо было изучить как следует подземные горизонты... Вот уж поистине правду говорят: «Не зная броду – не лезь в воду...» Дурак я оголтелый, истинный дурак. И чему меня учили в академии... Но черт, с ней, с учебой! Что ж делать, как быть! Как выпутаться из такого гиблого положения?!»

Видя, что Лесовский надолго задумался, Бяшим-пальван, заглядывая ему в глаза, умоляюще попросил:

– Лесов-хан, помоги бедний людям. У них ничего нет, кроме этого вода. А теперь вода нет – умирайт все. Если умирайт не захочем, то к Теке-хану надо ходить на земля, батраками жить придеца. Теке-хан земля даст, вода даст, половина урожая себе от каждый бедний человек сибе возьмет. Народ к Теке-хану пойти не будет. Народ сабля, ружье берет – стреляйт будет Теке-хана. Тибя тоже стреляйт будет – ты помогайт зачем ему стал?

Лесовский оглянулся на столпившихся людей – они и впрямь готовы идти на текинского богатея. Но разве этим сейчас делу поможешь. Можно хана убить, но воды от этого не прибавится. Да и проку в том, что убьют они меня и хана! Пересажают всех, сошлют в Сибирь, на каторгу, а может, и в расход пустят.

– Знаешь, что, Бяшим, – дрогнувшим голосом про изнес Лесовский. – Ты скажи Мамедяру, чтобы не порол горячку. Пусть велит своим людям спрятать сабли и ружья. А я тем временем подумаю, как помочь. На до съездить к водопаду, да посмотреть местность, может, чего-нибудь и придумаем...

Бяшим, Мамедяр и еще несколько человек на лошадях подались с Лесовским вверх по долине и принялись осматривать прилегающую к кяризу местность. Инженер, опустив уздечку, держал в руках развернутый лист карты, прикидывал, высчитывал и вздыхал все время. Наконец, подозвал гапланцев.

– Выход, конечно, есть, но не простой. Дело будет связано с трудоемкими работами. Способны люди твои, Мамедяр, на разработку новой отводной ветви? Если пробить тоннель на десяток галерей, а местность здешняя позволяет, то вода ваша не только назад вернется, но и прибавится вдвое, а то и втрое.

Мамедяр призадумался. Спесь и злоба с него слетели, понял, что это единственное спасение, и чем быстрее начать работу, тем быстрее можно вернуть живительную влагу в пересохшие арыки. Призадумался и тут же опасение высказал: как посмотрит на это начальник области? Земля отдана общине, но все равна за нее гапланцы налоги платят, значит, она начальнику принадлежит, царю и министрам. Если генерал Шостак не разрешит рыть отводную галерею, тогда все дело пропало.

– Ты вот что, Мамедяр, – посоветовал инженер. – Ты поменьше рассуждай, а больше делай. Сегодня же я набросаю проект отводного кяриза, разметим колышками трассу водовода, и начинайте рыть колодцы. А чтобы генерал Шостак не страшен вам был, вы сделайте то, что делает в таких случаях Теке-хан. Знаете сколько он добра отвез Дорреру и Юнкевичу, чтобы арестованных из тюрьмы взять, а меня – из земства? Я сам видел, как граф Доррер чемоданы тащил, набитые подарками Теке-хана. Вы-то живете артелью. У русских говорят: «С мира по ниточке – голому рубаха». Вот и вы соберите с каждого двора помаленьку, да купите дорогой подарочек Шостаку. Скажем, ковер текинский огромных размеров. Я думаю, не устоит генерал-лейтенант. И никакой другой генерал не устоит...

Мамедяр слушал, и по лицу его блуждала довольная улыбка. Время от времени старшина и Бяшим-пальван переговаривались между собой о чем-то, и вот Мамедяр хлопнул в ладоши.

– Эй, Сапар, собирай людей ко мне!

Тотчас сошлись все мужчины, нетерпеливо дожидавшиеся в стороне – чем же все-таки кончится дело. Вошли в кибитку, сели на ковер. Мамедяр велел развернуть ковер больших размеров, стоявший торчком в глубине кибитки. Когда его расстелили, дивясь красоте и расцветке гелей, старшина спросил:

– Как думаете, уважаемые, какая цена этому ковру? Ковер, безусловно, стоил дорого, но нашлись среди

дехкан и такие, что принялись льстить старшине – закричали наперебой:

– Нет твоему ковру цены, Мамедяр!

– Сколько ни запросишь – любой все свои богатства выложит!

– Это не ковер, а ложе пророка Магомеда в эдеме!

Мамедяр самодовольно кивал головой.

– Тогда так, уважаемые. Оценим его в тысячу рублей. Эту тысячу мы разделим на сто двадцать частей, ибо у нас сто двадцать взрослых людей пользуются водой. Пусть каждый принесет мне за ковер одну сто двадцатую часть тысячи, а ковер мы отвезем генералу Шостаку. Согласны?

Наступило гнетущее молчание, однако никто не посмел возразить.

X

 Через несколько дней инженер Лесовский покинул аул – уехал в ханской пролетке, с подарками и деньгами. Теке-хан покуда не знал и не подозревал, какую службу сослужил его инженер общине Мамедяра. Узнал он о ней гораздо позже, когда гапланцы провели отводную ветвь от своего кяриза, и у Теке-хана в кяризе дебит упал до шестидесяти двух литров. Не зная, как ему быть и что делать, хан подался в Асхабад к Дорреру. Тот направил его к Юнкевичу. Управляющий вызвал Лесовского. Инженер развел руками: я, мол, кроме совета, никакой иной помощи общине не оказывал. Чтобы как-то оправдать себя перед Теке-ханом, Юнкевич уволил Лесовского со службы. Однако Теке-хан не удовлетворился этой мерой – подал в суд. Дело длилось долго – вызывались в Асхабад то Теке-хан, то Мамедяр, то свидетели. Наконец, лишь в мае было назначено слушание дела в кяризном суде [В ту пору существовали так называемые кяризные суды].

Майским утром Теке-хан остановил фаэтон возле здания областного суда и в сопровождении своих людей вошел в зал заседания. Немного позже явился со своими людьми Мамедяр. Не глядя друг на друга, враждующие стороны ожидали начала заседания. Наконец из боковой двери вышли и сели за стол действительный статский советник Дуплицкий, казий Ишанов, коллежский секретарь Вагабов и переводчик Нурмурадов.

Суд начался с монотонного зачтения жалобы Теке-хана. Читал ее, словно заученную молитву, секретарь Вагабов, из чего явствовало, что род Теке-хана поселился в предгорьях Ахала задолго до прихода сюда русских. Тогда же предки Теке-хана завладели двумя кяризами и до 1881 года пользовались обоими. Но нагрянул с войсками Скобелев, осадил крепость Геок-Тепе, и Теке-хан, боясь гнева царского генерала, ушел в Мерв. Пользуясь его отсутствием, тотчас одним кяризом завладели гапланцы. Предок их, некий Ораз-Баба, в то время положил на три колодца меченые камни, дескать, эти колодцы испокон веков принадлежат людям Гаплана. Потом, когда Теке-хан вновь возвратился на свою землю в Ахал, он не раз вступал в спор за свой второй кяриз, но безуспешно. В дело вмешался сам начальник области, генерал Куропаткин и уговорил Теке-хана, чтобы тот миловал своих соседей: люди они добрые и честные, оказали немалую услугу государю-императору. К тому же сам генерал – человек либеральных взглядов, всегда стоял за то, чтобы наделять крестьян общинными землями и водой. Уважая и преданно любя генерала Куропаткина, он – Теке-хан, не смог отказать в любезности и позволил соседям пользоваться своим вторым кяризом. Но мир устроен так, что помнится только плохое, а хорошее быстро забывается, и вот гапланцы решили, что Теке-хан не имеет права распоряжаться своим главным кяризом как ему заблагорассудится. Едва он, Теке-хан, произвел удлинение кяриза, как бесчестный старшина Мамедяр начал делать то же самое. Почему? Кто ему дал право распоряжаться на земле Теке-хана?!

Все это время, пока зачитывалась исковая жалоба, Доррер-старший стоял в коридорчике, v бокового входа, и наблюдал за слушанием дела. Его никто не видел из зала, он же видел судью и адвоката, слышал каждое произнесенное слово и взвешивал его.

Граф мало верил в успех дела, хотя исковое заявление Теке-хана писал собственноручно. Но надо было хоть как-то поддержать Теке-хана, ибо все дорогие подарки, присланные этим феодалом, приличные деньги, переведенные им на банковский счет Доррера, после того как была завершена реконструкция кяриза, выходило, были отданы ни за что ни про что. Сейчас, когда гапланцы, с разрешения самого генерал-лейтенанта Шостака, ведут разработку своего кяриза и уже довели его дебит до шестидесяти семи литров – вода в кяризе Теке-хана вновь убавилась. Необходимо хотя бы запретить общинникам дальнейшую разработку подземных галерей. Граф прекрасно понимал, как трудно их теперь остановить, ведь они купили с потрохами начальника области, и все же надежды не терял. Генерал-лейтенант Шостак после того, как Доррер доложил о том, что Теке-хан подал в суд на соседей, вообще поначалу не хотел, чтобы этим делом занимался суд. И только по настоянию графа, его неоспоримых доводов дал согласие, но предупредил графа, чтобы было все в ажуре – никаких обид, никаких сплетен и, тем более, жалоб в вышестоящие инстанции. Доррер предложил компромиссное решение. «На сегодняшний день, – сообщил он генералу, – в кяризе Теке-хана и в кяризе гапланцев примерно равное количество воды. Если запретить дальнейшие работы на кяризе, то это будет «по-божески». Шостак дал милостивое согласие, но, страховки ради, назначил председателем в разбирательстве этого дела своего ближайшего помощника Дуплицкого. «Пусть сыграет комедию, но чтобы эта комедия выглядела правдоподобно!». Граф, в свою очередь, чтобы дело уладилось миром, уговорил быть адвокатом у Теке-хана своего брата Алексея и на всякий случай, если гапланцы заартачатся, не пойдут на «соломоново решение», вызвали на помощь начальника уезда хана Хазарского.

Теке-хан и Мамедяр внимательно слушали своих поверенных, в то время как Доррер-младший и полковник Цуриков, в общем-то зная, каким будет конец дела, состязались в словопрении.

– Господа присяжные, господин кази, – вещал Доррер, вскинув голову с красивым римским носом и строгими серыми, точно такими же, как у старшего брата, глазами. – Вряд ли я могу что-то прибавить к иску, писанному рукой мудрого аксакала. Ведь знают, сколь мудр и сколь красноречив хан текинский!

Доррер льстил одновременно Теке-хану, родному брату и обманывал без стыда и совести всех сидящих за судейским столом. Все они прекрасно понимали, что заявление Теке-хана – искусство ума и рук Доррера-старшего.

– Мне лишь остается заострить внимание на том обстоятельстве, – продолжал Доррер-младший, – что Теке-хан, исключительно во благо государства российского и его политики, жаловал свой кяриз бездольным, безземельным, лишенным воды дехканам. И вот вместо того, чтобы всемерно почитать и благодарить хана текинского, жители Гаплана начинают попирать права своего благодетеля. Вдумайтесь, господа, в кои времена такое бывало?! Разве что во времена крестьянских бунтов Стеньки Разина и Емельки Пугачева!..

– Куда прешь? Куда тебя заносит?! – громким шепотом, но так, что услышали судьи за столом, одернул брата Доррер-старший.

Дуплицкий, покосившись на дверь, улыбнулся и звякнул колокольчиком, чтобы не мешали делу. Все остальные тоже посмотрели на боковую дверь.

– Господа, – выждав, пока судьи успокоятся, заявил Доррер-младший, – я требую немедленного прекращения дальнейшей разработки соседнего с Теке-ханом кяриза, то бишь кяриза гапланцев.

Слово предоставили полковнику Цурикову. Он вышел на трибуну, небрежно повернувшись, дунул на собственный погон, полагая, что на нем пыль, пошелестел страницами.

– Я думаю, что граф Алексей Иосифович Доррер не случайно обмолвился насчет бунтов. Бунтарский дух, поселившийся в крестьянах, голод, холод и болезни вынудили пятьдесят лет назад государя Александра Второго отменить крепостное право. С тех пор Россия, пребывая в благоденствии, делает все, чтобы жилось мужику вольготно и сытно. Тут помянули добрым словом Алексей Николаевича Куропаткина, так много давшего туркменским дехканам. Действительно, это так, ибо – человек либеральных позиций – в свое время он не только землей и водой наделил неимущих бедняков, чем прикончил в дикой туркменской стороне рабство, но и случную конюшню создал, отдав туда своих двух аргамаков. И школа садоводства, огородничества и шелководства, состоящая ныне в ведении Главного управления земледелия и землеустройства, в свое время была образована Куропаткиным. К слову сказать, господа, все последующие за ним управители Закаспийской области – генералы Ванновский, Субботич, Уссаковский, Косаговский, ныне здравствующий и примерно управляющий краем генерал-лейтенант Шостак продолжают политику, начатую Куропаткиным. Я, как юрист и как подданный его императорского величества, хорошо понимаю, какими гуманными соображениями на благо народа руководствовался генерал Шостак, раз решая общинникам-гапланцам, в частности их старшине Мамедяру, разработку своего кяриза...

Последние слова вызвали у сидящих за столом смущенные улыбки: все знали, какими богатыми подарками задарил генерала гапланский старшина. Не только большой текинский ковер был привезен в генеральский дом, но и несколько арб с фруктами и овощами, ящики с украшениями мастеров-чеканщиков были доставлены во двор Шостака. Председатель суда действительный статский советник, будучи в гостях у начальника области, получил от него в подарок красивейшую гупбу [гупба – девичье нагрудное украшение] отделанную гранатовыми зернами. Не менее Дуплицкого были осведомлены о дарах гапланцев и другие господа.

– Но как человек чести, как должностное лицо, – продолжал подполковник Цуриков, – я хорошо пони маю Теке-хана. Дальнейшая разработка кяриза вовсе разорит хана текинского, ибо он в самом скором вре мени может вообще лишиться воды.

– Эй, господин ак-паша, зачим так скажешь? – не выдержав, обиженно выкрикнул по-русски Мамедяр и прибавил длинную тираду на туркменском языке.

Вагабов тотчас перевел:

– Старшина Мамедяр заявляет, что пока его кяриз не будет давать восемьдесят литров, работы на кяризе не прекратятся. Таков был дебит его кяриза раньше.

– Стоит ли ломать рога из-за каких-то десяти литров? – недоумевая, оскорбился председатель суда.

Мамедяру перевели фразу Дуплицкого. Старшина твердо возразил:

– Десять литр на одна секунд – это есть миного!

– Этими литрами ты даже не напоишь одну лошадь, – с досадой заметил Теке-хан.

– Господа! – строже и громче заговорил Дуплицкий. – Я думаю, надо решить дело полюбовно, а именно на шестидесяти семи литрах остановиться. Не ждать же нам, когда старшина Мамедяр еще накопает земли на тринадцать литров!

– Хов, Мамедяр, соглашайся, не занимай время!

– Дело тебе говорит господин действительный!

– Благодари аллаха, что времена такие. Раньше бы вообще без воды ты остался!

Заговорили все сразу, со всех сторон. Мамедяр растерялся, но не надолго.

– Нет, – сказал он, подумав, – Мой кяриз – чего хочу, то и делаю.

– В таком случае, суд уходит на совещание, – объявил Дуплицкий и встал из-за стола.

Сидящие в зале суда, в основном, приезжие дехкане тоже направились во двор, закладывая на ходу под язык нас и сморкаясь под ноги.

Доррер подошел к хану Хазарскому:

– Ну что ж, господин полковник, дело за вами. Это ничтожество, кажись, возомнило себя чуть ли не богом! Посмотрите, как он дерзит суду. Ну, времена наступили, скажу я вам. Скоро эти бывшие батраки запрягать нас начнут вместо ослов в свои арбы.

– Не беспокойтесь, граф, я прижму его болтливый язык, – пообещал с усмешкой Хазар-хан и направился к Мамедяру, окруженному своими людьми.

– Хов, Мамед, ты чего это разболтался? – Хазарский с явным превосходством похлопал его, словно лошадь, по спине. – Ты что, решил все дело загубить?

– Господин полковник, о чем говорите? – Мамедяр отослал парней, чтобы не мешали разговору.

– Тебе разве неизвестно, что генерал-лейтенант через месяц уедет в Петербург, а на его место пришлют другого генерала? Тот вряд ли станет за тебя заступаться. Того тебе не удастся купить, если ты даже соберешь все богатства твоего аула! Не будь глупцом, Мамед! – еще грознее заговорил Хазарский, видя, что старшина растерянно призадумался. – Ты что, не знаешь силу и возможности Теке-хана? Разозлишь его – он в Ташкент к Туркестанскому генерал-губернатору поедет, а тот быстро заставит тебя прикусить твой длинный язык. Иди к Дуплицкому, пока не поздно. Жалеть не станешь. Благодарить потом меня будешь за добрый совет.

Мамедяру потребовалось на размышление всего минут пять. Старшина проводил потускневшим взглядом Хазар-хана, посмотрел на своих аульчан – те пожали плечами и опустили глаза: «Решай, мол, сам, как быть». И Мамедяр дрогнул, быстро пошел в комнату, где заседали судьи...

Ровно через пятнадцать минут зал снова заполнили посетители, и Дуплицкий объявил, что дело закончилось миром. Заключение суда было скреплено подписями. Поллад, сопровождавший хана, объявил, что Теке-хан устраивает в чайхане на Текинском базаре той и приглашает всех.

Когда выходили из здания суда, зазвенели колокола под куполами военного собора, призывая к обедне. Где-то дальше, в стороне Текинского базара, отозвалась колокольным боем Воскресенская церковь. Тротуары на улицах Левашова и Гоголя тотчас заполнились публикой, спешащей на обеденный перерыв. Мамедяр и Бяшим-пальван остановились у подъезда Управления земледелия и землеустройства, оглядывая служащих и отыскивая инженера Лесовского, Подождали, пока не вышел последний конторский чиновник, спросили у него:

– Хов, господин, гиде есть Лесов-хан? Лесовска,– поправил самого себя Бяшим.

– Лесовский, что ли? – переспросил чиновник. – Где ж ему быть, как не дома. В «Северных номерах» он живет.

Бяшим-пальван однажды уже бывал в гостинице инженера. Подумав и посоветовавшись, туркмены направились к «Северным номерам». У входа в гостиницу, сидя на скамейке, грелся на солнышке швейцар, усатый старик в ливрее и соломенной шляпе.

– Мадам Шиколь, где ты там! – крикнул он в глубину коридора. – Скажи девкам, чтобы попудрились, – ухажеры к ним пожаловали!

– Лесов-хана надо, – пояснил Бяшим. – Инженера одна. Лесовска зовут.

– А... Ну, с этого бы и начинали, а то топчутся. Там, наверху инженер, – указал он рукой на лестницу.

Лесовский только-только вернулся из магазина. Сидя на кровати, он просматривал газеты и тут услышал у двери мужской разговор. Приоткрыв дверь, удивился:

– Ба, вот так гости! Какими судьбами? Ко мне что ли пожаловали? Вот не ждал! Что, или опять нелады с вашим кяризом?

Гости ввалились в комнату, сели на кровать, оглядывая скудное жилище инженера. Бяшим принялся рассказывать о только что состоявшемся разбирательстве в областном суде. Спасибо Лесовскому за помощь – он очень хороший человек, а хороших людей туркмены не забывают. Вот и сейчас пришли они, прямо из суда, чтобы поблагодарить Лесов-хана.

– Подумайте, какая к дьяволу благодарность! – возмутился Лесовский. – Да меня же из-за вашего кяриза господин Юнкевич и его сиятельство граф Доррер со свету сживают. Я уже целый месяц сижу дома – со службы прогнали. «Какое, говорят, ты имел право вмешиваться не в свои дела? Кто позволил тебе оказывать помощь гапланцам?!» Пытался я убедить своего управляющего, что есть еще человеческая совесть, но только пуще разъярил его.

– Вот бери сибе, – Мамедяр положил на стол пачку ассигнаций. – Мамедяру не жалко.

– Спасибо, дорогой, да только совестью своей я не торгую, – отказался Лесовский. – Вся моя помощь заключалась лишь в том. что я подсказал, откуда взять дополнительную воду. Убери со стола деньги!

– Хов, Лесов-хан, ты разве умный?! – удивился Бяшим. – Деньги возьми, костюма, шапка, палта покупайт будешь.

– Не надо мне ничего, – вновь отказался инженер. – Спасибо, что зашли и поблагодарили. А деньги возьмите назад – они еще вам пригодятся. – Лесовский взял со стола пачку и сунул в руки Мамедяру.

Старшина обиженно покачал головой, посмотрел на Бяшима, и оба по-своему заговорили, чтобы инженер не понял.

– Лесов-хан, давай пойдем одна места! – повели тельно сказал наконец Бяшим. – Ты обижайт нас. Да вай одна места пойдем.

Лесовский подумал: «В ресторан, что ли, решили за тянуть? Но ведь сами-то они не пьют!» Хотел было опять отказаться, но любопытство взяло вверх.

Выйдя из «Северных номеров», они направились к Русскому базару, прошли мимо караван-сарая и, оказавшись на Базарной улице, остановились возле шапочной мастерской. Бяшим вошел один, затем вернулся и пригласил своих спутников.

В тесной мастерской пахло овчиной, стрекотали ножные машинки и лязгали ножницы. Хозяин мастерской Абрам Рабинович провел гостей в другую комнату, где у закройного стола стоял сухощавый, среднего роста, с черными усиками парень лет двадцати восьми.

– Яков, сними мерку с господина на каракулевую папаху. Из сура сошьешь, так попросили наши поставщики-туркмены. – Хозяин сел за стол и стал заполнять квитанцию, а Яков, глядя то на Лесовского, то на Бяшима, которого он хорошо знал, довольно заговорил:

– Ну-ну, раз надо сшить, то сошьем. Только не понятно мне, Бяшим, почему не сам заказчик о себе беспокоится, а ты?

– Подарка делаю, – коротко пояснил Бяшим. Господин Лесов-хан нам одна хороши дела делал, мы тоже ему хороши дела... Правильно?

– Правильно, правильно, – неохотно согласился Лесовский. Видя, как недоуменно смотрит на него закройщик, пояснил: – Помог им на кяризе, вот они и затянули меня к вам. Хотели деньгами – я отказался, так они папаху на память решили подарить.

– Ну что ж, как говорится, услуга за услугу, – понятливо согласился Яков. – Когда-нибудь придут времена, деньги вовсе потеряют вес. Будем строить свой труд исключительно на совести друг к другу.

– Где-то я уже читал подобное, – заметил Лесовский, подставляя голову под замызганную ленточку закройщика.

– Читали? – удивился Яков. – Я вычитал в статейке Полуяна. – Вам не знакома такая личность?

– Да слышу о нем в который уже раз, но самого встречать не доводилось. Фельдшер один, знакомый мой, уж очень восторгался им. Все Полуян да Полуян – светлая голова. Маркса, мол, хорошо знает.

– А вы как смотрите на марксистов? – Яков смело взглянул на клиента.

– Обыкновенно, как и все. Серьезно над их учением не задумывался, так что извините. – Лесовский насупился и отвернулся. – Ну что, друзья мои, пойдемте теперь пообедаем.

Яков улыбнулся, поняв, что напугал заказчика своим прямым вопросом. Сказал как можно мягче:

– Денька через два загляните на первую примерку. – И проводил инженера внимательным и изучающим взглядом.