Текст книги "Закаспий"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Господа, прошу освободить стол, – распорядился Житников. – Это касается в первую очередь вас, господин комиссар Караваев. Есть распоряжение о вашем смещении.

– Позвольте, как вы смеете?! – возмутился Караваев. – Чем я провинился у почтенной публики!

– Провинился или не провинился – не в этом дело. Дело в том, что должность временных комиссаров упраздняется во всей России и во всем Туркестане. Прошу освободить сцену и не мешать работе!

Невероятный шум и свист поднялся в первых рядах.

– Долой самочинщиков!

– Прочь узурпаторов! Они сместили Генерального комиссара в Ташкенте, теперь добираются и до нашего, областного!

Житников вышел на трибуну, поднял руку:

– Ну, чего шуметь-то! И свистеть не надо – культурная же публика. О том, что власть в России и Туркестане перешла в руки большевиков и всего трудового народа, всему миру известно, а вы сопротивляетесь. Третьим краевым съездом Советов принята резолюция об установлении Советской власти на местах! Позвольте зачитать...

– Долой самоуправство! – выкрикнул кто-то из господ, и опять заревели и засвистели первые ряды.

Житников с видимым превосходством и усмешкой смотрел на взбешенных господ, и едва они умолкли, вновь обратился к присутствующим:

– Немедленно будет созван областной съезд и избран Совет народных комиссаров! Будут приняты также все меры к организации Совета мусульманских рабочих и дехканских депутатов!

– Господа! – прокричал, встав из-за стола президиума, председатель городской Думы Дуплицкий. – Призываю вас покинуть зал и объявить бойкот большевикам. Никакая новая власть без нашего участия не может быть законной и народной! Пусть холопы митингуют и переизбираются, а мы как сидели в городской Думе и областном исполкоме, так и будем заседать в этих органах! – Дуплицкий демонстративно покинул сцену, за ним ушли все, в том числе и те, кто сидел в первых рядах.

– Туркмены, что же вы сидите?! – раздался властный голос полковника Ораз Сердара. – Что вы нашли общего с русскими босяками! Ханлар-бек, Овезбай, Саламан, покинем это логово большевиков!

– Дорогие земляки! – встал с места Овезберды Кулиев. – Пусть баи и полковники уходят. Им здесь делать нечего. Но пусть останутся те, кому дорога бедная туркменская земля, политая кровью и потом народа! Арчин Каюм-сердар, сядь на свое место, не спеши уходить. Твой младший сын уехал в Петроград с большевиками еще в девятьсот шестом году! Твой средний сын и сейчас в песках – он все лето воевал с карателями генерала Мадритова. Неужели ты, арчин Каюм-сердар, пойдешь против своих сыновей?!

– Хай, братишка, не береди душу! – смущенно отозвался старый арчин. – Ладно, митингуйте, я посижу немного.

– Дорогие земляки, оставайтесь и вы! – Оразберды обратился к группе аульчан, в нерешительности стоявших в среднем ряду.

Жители асхабадского аула, глядя на своего арчина, тоже остались. Овезберды спустился со сцены в зал и подошел к ним, здороваясь с каждым.

– Говорят, ты побывал на тыловых работах? – спросил один.

– Да, я был все лето на белорусской земле, там сдружился с большевиками. Мы все должны быть заодно с ними.

– Почему мы должны быть заодно, если они христиане? – возразил другой.

– Потому, дорогой земляк, что не русский бог Христос и не мусульманский аллах заправляют в этом мире, а бедные и богатые. Если ты поддерживаешь Ораз Сердара и Овезбая, то тебе надо было выйти отсюда вместе с ними.

– Я против Ораз Сердара, но и босяки мне в друзья не годятся.

– Значит, ты середняк. Тогда посиди, послушай, и сам решишь – с кем тебе по пути, с бедняками-дехкаканами или с баями и полковниками.

Пока Овезберды беседовал с аульчанами, на сцене Житников, Лесовский, Никонович, Тузин, Батминов совещались, споря друг с другом о чем-то. В зале же по-прежнему стоял протяжный несмолкаемый гул от множества голосов. Рабочие депо и солдаты Сибирских полков, проводив с криками и свистом чиновников областной канцелярии и городской Думы, вернулись в зал и продолжали злословить по поводу их демонстративного ухода.

– А хрен с ними, и без них обойдемся!

– Да катись они к ядрене Фене!

– Баба с возу – кобыле легче! – прорывались с озорным смехом, сквозь шум, выкрики солдат.

Наконец на сцене зазвонил колокольчик. Василий Батминов, здоровяк в солдатской шинели, с грубоватым, обветренным лицом, предоставил слово Житникову.

VI

Полгода прожил Бяшим-пальван в горном ауле, в тридцати верстах от железной дороги, у Фируза и Али Дженга. Аул лепился на склоне горы. Каменные домишки, под ними загоны для коз – такого жилья Бяшим раньше сроду не видал. Поселился он в сарае, где лежали старые бараньи шкуры и дрова для топлива. В первый же день, как привели его персы к себе, Али Дженг спросил:

– Ну что, туркмен, с нами на «охоту» или займешься хозяйскими делами? Будешь воду из ручья носить, мясо рубить, пищу варить...

– Дорогой Али Дженг, ты парень умный, поймешь меня, – сказал Бяшим. – Нехорошо, когда туркмен туркмена станет грабить. У меня рука не поднимется на своих.

– Дурак ты, – сердито возразил Али Дженг. – Твой хан тебя всю жизнь грабит и не боится ни аллаха, ни людского осуждения, а ты на своего Теке-хана косо посмотреть боишься.

– Дженг, я лучше буду еду вам варить, а вы ходите на «охоту».

– Ну, ладно... Каждому свое, – усмехнулся Али Дженг. – Вору – добыча, батраку – кирка и лопата.

Хозяйством до этого занималась мать Фируза, теперь все тяготы взял на себя Бяшим.

«Охотники» возвращались, как правило, дня через три, поздно ночью или на рассвете. Двор оглашался блеяньем овец и коротким радостным ржаньем лошадей, изголодавшихся в пути. Бяшим, встречая своих друзей, торопливо ставил на мангал большой эмалированный чайник. Пока грелась вода – загонял в хлев овец, расседлывал коней, задавал им корм, поил, затем заваривал в трех фарфоровых чайниках чай, садился с «охотниками» и начинал расспрашивать обо всем, но больше всего интересовался своим аулом. Несколько раз в эти полгода, ночью, персы навещали мать Бяшима, узнавали у нее все аульные новости. И вот она как-то сказала им: «Почему Бяшим домой не идет? Царя давно нет, Доррера тоже нет. Все, кто уезжал на тыловые работы, давно приехали – дома живут. Почему мой Бяшим прячется? Вернувшись в горы, персы передали Бяшиму слова матери, но, не желая расставаться с ним (где еще найдешь такого батрака-помощника?!), успокоили его: «Ай, не торопись... Хорошего в твоем ауле ничего пока нет. Все там по-старому. Придешь, чего доброго, опять попадешь в лапы Теке-хана!» И вот, когда уже прошли осенние дожди и выпал снег, Али Дженг, вернувшись с охоты, сказал Бяшиму:

– Хов, туркмен, ты знаешь, кого я видел в Бахаре? Я видел Лесов-хана, который гонял нас на кяриз. Он тебя вспомнил, спросил, где ты. Я объяснил ему, что ты переехал жить в другое место. Лесов-хан приехал с одним асхабадским туркменом. Этот туркмен зовет джигитов в Асхабад, в свой красный отряд.

– Али Дженг, когда ты видел Лесов-хана? – У Бяшима глаза загорелись от этой новости.

– Вчера видел. Если хочешь, давай завтра поедем к нему.

Чуть свет они пустились в путь. Часа через три были в Бахаре. Направились в бывшее приставство – теперь там располагался Совет дехкан.

У крыльца обшарпанного дома толпились дехкане и персы – рабочие хлопкоочистительного завода, каждый пришел сюда со своими заботами. Среди собравшихся выделялся молодой туркмен, в черном косматом тельпеке, шинели и яловых сапогах. Но не только одежда, но и лицо его – сухощавое, с тонким изогнутым, словно у сокола, носом, и черные усики привлекали к нему внимание. Увидев его на крыльце, в центре собравшихся, Али Дженг подтолкнул в спину Бяшима:

– Вот он тот туркмен, о котором я тебе говорил Лесов-хан тоже должен быть где-то здесь.

Однако Бяшима заинтересовал другой туркмен, стоявший рядом. Он был в чекмене и тельпеке, к тому же с типичной бородкой полумесяцем, и Бяшим без труда узнал его:

– Мамедяр! Хов, Мамедяр! – Пальван взбежал на крыльцо и облапил бывшего гапланского старшину. – Значит, выпустили тебя из тюрьмы, ай, молодец!

– Меня давно освободили, дорогой Бяшим! – обрадовался встрече Мамедяр. – Ты-то сам где был? Люди говорят, будто бы летом видели тебя в ауле, а потом куда-то продал.

– Ай, Мамедяр, свет не без добрых людей, а земля большая – даст место укрыться. Вот узнал я про Лесов-хана и приехал, хочу поговорить с ним.

– Лесов-хан вчера с одним комиссаром здесь был, а сегодня дальше поехал – в Джебел, Красноводск, так что ты опоздал немного.

– Хай, как же так! – огорчился Бяшим. – Мне Лесов-хан нужен.

– Может, я заменю его? – Мамедяр важно напыжился. – Лесов-хан приезжал, чтобы меня главным в Совете дехкан сделать. Теперь я председатель, а этот паршивый приставский дом – моя контора.

– Если твой, почему в него не заходишь, на крыльце стоишь?

– Ай, ключи не принесли. Сейчас принесут.

Все это время, пока Бяшим разговаривал с Мамедяром, туркмен в шинели с интересом наблюдал за ними.

– Слушай, братишка, я возьму тебя в Красную гвардию, пойдешь? – спросил он вдруг. – Коня дадут, винтовку, саблю дадут – революцию вместе будем защищать. В Асхабад со мной поедешь, там в казарме будем жить.

– А здесь как же? У меня мать здесь... меллек есть небольшой. – Бяшим засомневался, и Мамедяр пришел ему на помощь.

– Дорогой Овезберды, не трогай его. Бяшима мы сделаем председателем Совета в ауле Теке-хана. Лучше его мы человека не найдем. |

– Хай, Мамедяр, разве я смогу?! – испугался Бяшим.

– Ты что, считаешь себя глупее нукера Поллада?! – со злостью выговорил Мамедяр. – Поллад целый год держал в руках временный аульский комитет. Теперь временным комитетам даем по шапке, а на их место ставим свои постоянные.

– Мамедяр, но согласится ли Теке-хан?! – засомневался Бяшим.

– Мы не будем спрашивать его согласия. Мы сами знаем, кто где должен работать. Но если хочешь знать всю правду, то скажу так: Теке-хан ни ночью, ни днем не спит – мечтает стать председателем областного мусульманского комитета. Я специально сюда приехал. В первую очередь набрать джигитов в Красную гвардию, а во вторую – от имени Совнаркома поговорить с Теке-ханом.

– Дорогой Овезберды, – обратился к Кулиеву молчавший доселе Али Дженг. – А нельзя ли хотя бы одному персу записаться в Красную гвардию?

– А ты кто?

– Вот Бяшим-пальван знает меня. Я раньше в тюрьме сидел, на кяризе у Теке-хана ишачил, потом сбежал. Воровством занимался, но, клянусь тебе, за свою жизнь ни одного бедняка не обидел. Если возьмешь в свою гвардию, я тебе покажу, на что способны настоящие персы. Мы тоже признаем Советскую власть...

Стоявшие на крыльце бедняки расступились, по ступенькам поднялся бывший прапорщик Мансур, до вчерашнего дня он заседал в этом доме.

– Вот, возьмите, – сказал он и подал Мамедяру связку ключей. – Берите мою власть на здоровье. Но только все равно ко мне придете, просить будете, чтобы вернулся. Никто из вас писать по-русски не умеет.

– Ничего, научимся. – Мамедяр снял с двери замок и повел всех за собой в помещение.

Овезберды Кулиев сел за стол и стал составлять список желающих вступить в Красную гвардию. Али Дженг устроился рядом с ним, и сразу же нашел общий язык со своим новым знакомым. Мамедяр степенно беседовал с людьми в соседней комнате. Не умея ни писать, ни читать, он с первой же минуты своего председательства понял – без помощника ему не обойтись. Подумав, крикнул не успевшему еще уйти Мансуру:

– Послушай, временный, помоги написать справку этому человеку. Он хочет, чтобы заводчик Пейрос выдал три пуда жмыха.

– Ладно, встань, я сяду. Не писать же мне стоя! Мамедяр отошел к окну, огорченно сказал, посмотрев на Бяшима:

– Этого Мансура я возьму к себе, будет учить меня грамоте.

По подтаявшему снежку Овезберды Кулиев, Мамедяр, Бяшим-пальван, Али Дженг и еще человек шесть всадников, записавшихся в красногвардейский отряд, отправились к Теке-хану на переговоры.

Бяшим-пальван, слишком долго не видевший мать, сразу же как только въехали в аул, направил коня к своей кибитке. Остальные остановились у ворот обширного, огороженного дувалом, ханского двора. Теке-хан оказался дома – сам встретил гостей. Насупился, увидев своего врага Мамедяра, но, вероятно, помня, что власть теперь на стороне этих бедняков, вежливо поздоровался и пригласил во двор. Гости слезли с коней, привязали их к пустым арбам и деревьям, разулись у порога и вошли в большую гостиную. Слуги, среди которых был и нукер Поллад, тотчас расстелили посреди комнаты на ковре сачак и вскоре принесли большие фарфоровые чайники.

Поллад, прислуживая, чернел от негодования. Узнал он в гостях всех своих старых врагов – и Мамедяра, и Бяшима, и Али Дженга. Будь его воля, Поллад сейчас бы вцепился любому из них в горло, но что поделаешь – времена изменились. Али Дженг тоже хорошо помнил этого ханского палача и следил за ним ненавистным взглядом.

– Эй, нукер! – окликнул Али Дженг. – Говорят, ты по ошибке вместо меня поймал другого Дженга и отправил в тюрьму. Так это, или врут люди?

Поллад злорадно ухмыльнулся:

– Ничего, придет время – исправим ошибку!

– Заткни пасть, скотина! – Теке-хан толкнул ногой в спину Поллада. – И убирайся отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели. Извините за несдержанность друзья, – тут же вымолвил Теке-хан. – Конечно, жизнь пошла в другую сторону, но я, как и раньше, не разрешаю разговаривать моим слугам при мне. – Он засопел, сунул подушку под локоть и сам начал наливать чай в пиалы.

– Хорошо ли чувствует себя Совнарком? – спросил он, глядя на Овезберды Кулиева, зная, что из всех присутствующих – он самый главный и ему доверено вести переговоры.

– Слава аллаху, яшули, в Совнаркоме все здоровы.

– Овезберды подул на горячую пиалу. – Хан-ага, вам известно, что Колесов прислал приказ об отмене всех старых чинов и званий? Теперь нет ни ефрейторов, ни генералов. Ордена тоже не имеют цену.

– Да, дорогой гость, об этом мы слышали краем уха, – небрежно отозвался Теке-хан. – Я давно уже снял свои полковничьи погоны и ордена, которые дал мне царь, спрятал их в сундук. Жизнь долга, а времена переменчивы – может, еще пригодятся.

– Хан-ага, не обижайтесь, но больше я не могу называть вас полковником. Пока вы для меня просто хан, но и этого звания вы скоро лишитесь. Раз генералов нет, значит, и ханов не будет.

– Да, это так, сынок, – согласился Теке-хан и, подумав, добавил: – Но разве тебе не известно, что у меня был разговор с Никоновичем и Житниковым?

– Известно, яшули, – Овезберды отхлебнул глоток горячего чаю и поставил пиалу на край сачака. – Но нам известно и другое. В день, когда власть перешла в руки большевиков и бедняки бросились на кяриз, чтобы перекрыть воду, которая шла из их кяриза на ваши поля, вы прислали своих нукеров и напали на беззащитных дехкан. Вы приказали стрелять в них из ружей; была пролита кровь. Вы не признали Советскую власть, не отдали беднякам воду, а сейчас хотите быть главным среди туркмен. Я приехал говорить с вами от имени Совнаркома, и предъявляю такие требования. Во-первых, вы не должны более трогать кяриз гапланцев – всеми делами в ауле Гаплан и во всем Бахаре будет распоряжаться Мамедяр. В нашем ауле мы тоже назначим человека, который будет защищать интересы бедняков. Этим человеком мы называем вашего батрака Бяшима-пальвана. Он сегодня вернулся в аул.

Теке-хан задумался, ухмыльнулся, помотал головой – то ли согласился со всеми требованиями, то ли нет, и спросил с иронией:

– Кем же должен управлять я, если эти босяки Мамедяр и Бяшим будут управлять мной?

– Вы должны быть с ними заодно, яшули. Они будут проводить земельные законы Совнаркома, и вы – тоже.

Глаза Теке-хана заблестели. Именно этих слов он ждал от представителя Совнаркома. «Значит, Никонович и Житников отвергли требования Ораз Сердара и Овезбаева?! Это хорошо!» – удовлетворенно подумал Теке-хан и. пренебрежительно улыбнулся.

– Сынок, я удивляюсь, как ваш Совнарком мог поверить Ораз Сердару и Овезбаеву? Разве большевики раньше не знали, что эти люди – самые паршивые негодяи? Белый царь был очень сильным человеком, но большевики прогнали его. Значит, они еще сильнее царя! А эти негодяи вместо того, чтобы слушаться большевиков, потребовали для себя в Совнаркоме из семи мест – четыре. Воистину, у них нет ни совести, ни стыда..

– Дело не в местах, яшули, – пояснил Овезберды.

– Дело в том, что они специально настраивают туркмен против русских. Они – за Кокандскую автономию стоят, за генерала Дутова, за полковника Зайцева. Их не места интересуют – им нужна целиком вся власть в Закаспии. Понял?

– Наука тут не хитрая, понять можно. Я не такой, как они. У меня совесть есть. Людей я в обиду не дам. Мамедяр, ты можешь быть спокоен за свой кяриз. Делай так, как велит Совнарком. Это я тебе говорю.

– Хорошо, яшули, мы будем делать так, как прикажете! – Мамедяр довольно улыбнулся.

– Теперь, яшули, как приеду в Асхабад, сразу доложу о вашем полном согласии сотрудничать с Советской властью, – сказал Овезберды. – Только еще помогите мне набрать джигитов в Красную гвардию. Из вашего аула тоже надо парней взять на службу.

– Ладно, я подумаю, кого вам дать. Можете взять моего Поллада. Скажите ему кого надо убить – он убьет сразу.

– Убийцы нам не нужны – нам нужны самые честные и справедливые джигиты из бедных семей, – пояснил Овезберды.

– Таких много, – ухмыльнулся Теке-хан. – В лю бую сторону пальцем ткни – в бедняка попадешь.

– Хан-ага, – попросил Мамедяр. – Жизнь, можно сказать, только началась для нас, не будем терять время. Надо собрать народ и выбрать бедняцкий комитет.

Теке-хан помедлил, – не выполнять же просьбу батрака с поспешностью слуги, затем распорядился, чтобы позвали Поллада.

– Иди, нукер, собирай всех к моему двору. Проведем маслахат.

Примерно через полчаса, переминаясь с ноги на ногу, дрожа от холода, у двора Теке-хана стояла толпа – мужчины, старики, женщины, дети. Овезберды, как представитель Совнаркома, разъяснял:

– При царе в Бахаре главным был пристав Султанов. Теперь – ваш сельчанин Мамедяр. Бывший хозяин ваш, полковник Теке-хан, выбросил свои погоны. Всеми делами в вашем ауле займется бедняцкий комитет под председательством Бяшима-пальвана. Вы все его хорошо знаете – вот он рядом со мной стоит. До сегодняшнего дня он прятался от ханских нукеров в горах. В состав бедняцкого комитета надо избрать еще троих дехкан. Назовите имена тех, кто пользуется особым уважением.

Не сразу, но были названы трое аксакалов. Их попросили выйти вперед, и они, встав рядом с Мамедяром и Бяшимом, начали подшучивать:

– Хов, товарищ комитет! – сказал один. – Говорят, по новым законам всю землю отдают беднякам, но разве Теке-хан отдаст нам свою землю?

– У меня заранее чешется спина, – поддержал другой. – Как только вы уедете – сразу на мою спину обрушится плеть нукера Поллада.

– Скажи, Мамедяр, чем мы должны заняться? – спросил Бяшим. – А то сделаешь что-то не так, потом и от народа, и от хана достанется.

Мамедяр поднял над головой руку.

– В первую очередь мы перекроем воду, которая идет на поля Теке-хана из кяриза гапланцев.

Едва он произнес эти слова, как вся толпа невольно зароптала. Ведь только что, всего два месяца назад, были стычки из-за этой воды, и – опять.

– Не шути, Мамедяр! – крикнул из толпы седобородый яшули. – По новому закону, ты отдашь бедняцкую воду беднякам – это правильно. Но эту воду ты отбираешь у нас, а мы тоже бедняки. Где же правда?

– Правда здесь, у вас. – Мамедяр посмотрел на Теке-хана. – Ваш бывший хозяин должен отдать вам свою воду. Он будет иметь ее не больше, чем любой из вас!

Вновь по толпе прокатился ропот, но теперь уже не возмущение слышалось в голосах дехкан, а удивление и неверие в сказанное.

– Дорогие бедняки! – поспешил на помощь дехканам Овезберды. – Вы должны знать, что по декрету Советского государства вся земля передается беднякам. Крестьяне в России не ждут, пока сами помещики отдадут им землю. Они силой отбирают землю, а помещиков гонят в шею. Во многих аулах баи и ханы уже распрощались со своей землей, сравнялись со всеми. Вам тоже надо действовать. Теке-хан, ваш хозяин – добрый человек. Он собственноручно распределит между вами свою воду и потом доложит об этом в Асхабад Совнаркому.

– Яшули, я, думаю, сказал все правильно? – спросил Овезберды, посмотрев на Теке-хана.

– Аллах милостив, как-нибудь разберемся сами в своих делах, – неопределенно пообещал Теке-хан. – Ты не мешай нам, джигит.