Текст книги "Закаспий"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

– Феденька, ну прости... – Печатников взмолился, встал на колени. – Ну, прости жида, жадность меня всегда губит. Как я мог красным босякам отдать столько денег?!

– Ладно, слушай, Зиновий. Сядь за стол, не унижайся, – Фунтиков сел ближе. – Завтра же собирай чрезвычайный съезд и введи в состав Совнаркома меня, Алексея Доррера и Дохова... Все ясно?

– В общем-то да...

– Ну, будь здоров, спокойной ночи.

Чуть свет Фунтиков отправился к священнику Быкову, – тот жил в богатом особняке возле кладбища. Поп только встал, еще и не умылся, бороду не причесал, и на тебе – гость.

– Умер, что ль, кто-то? – полюбопытствовал Быков, ведя Фунтикова от ворот в дом.

– Да вся Хитровка, почитай, умирать собирается. Вот-вот час ее смертный настанет.

– Это как же тебя понимать, Федор Андрианыч?

– Как хочешь, так и понимай. Выгоняют твоих прихожан из Асхабада. – Фунтиков вошел в горницу и сел к столу. – Разве не слышал – большевики управление переселить в Ташкент надумали, чтобы припугнуть нас.

– Слышал и осуждаю анафем.

– Плохо стараешься, батюшка. Надо поднимать народ против комиссаров. Сорок лет кормила и поила хитровских мужиков и их детей железная дорога. Мы ее своими руками строили и обживали поселками! А что же теперь? Явились комиссары – и надумали старожилов гнать из Асхабада! Разорится Хитровка, разорится вся железная дорога! Ну, словом, подумай, батюшка, что народу сказать. Игната призови на помощь. Главное, комиссаров костери. Пока они по чужим лабазам и погребам лазали, небось, награбили всякого добра...

Через полчаса зазвонил церковный колокол на кладбище, созывая прихожан. Потянулись к кладбищенским синим воротам и дальше, между частоколами крестов, к церкви богомольные старики и старухи, барыни-домохозяйки. Зашумела Хитровка – у каждого двора, в каждом доме суды-пересуды. Поп Быков к Игнату Макарову пожаловал.

– Помоги, Игнат, мужиков сорганизовать, а то они только кричать мастера, а как до дела дойдет, сразу в кусты. Тебя, старого скобелевского солдата, все уважают, а потому тебе и ход в городскую церковь надобно возглавить.

На другой день собрались на кладбище хитровцы, двинулись, неся кресты и хоругви по Могильной улице на Гоголевскую. В центре города начали примыкать к процессии горожане, и огромные толпы вскоре вышли к Воскресенскому собору. Митинговали, выкрикивали угрозы, потрясали кулаками. И вот вся эта несметная армия горожан-обывателей ринулась в сторону Русского базара.

– К Житникову, мать его яти! – орал Игнат.

– Обворовали всех, ограбили погреба и подвалы, а теперь и дома хотят захватить! – поддерживали его идущие рядом.

– Не отдадим железную дорогу!

– Долой узурпаторов!

Заполнив базарную площадь и улочки возле нее, поп Быков и Игнат Макаров вывели процессию к шапочной мастерской бывшего председателя Совнаркома Житникова.

– Айда за мной! – скомандовал Игнат и принялся колотить костылем в дверь.

Дверь тотчас открылась. На пороге появилась худая, со скорбным испуганным лицом женщина. Страшась негодующей толпы, припали к ее ногам ребятишки – четверо, один другого меньше.

– Где комиссар Житников? – Игнат оперся на костыль. – А ну, зови!

– Нет его дома!

– А, почуял неладное! – Игнат злорадно засмеялся. – Ничего, и без него обойдемся. Давайте, мужики, заходите в хату, ищите продукты. Комнаты, погреба, сараи – все обшарьте. Выносите все наворованное сюда, на улицу, покажем добрым людям, чем комиссары занимаются, пользуясь своей властью!

– Да нет у нас ничего. Крошки хлеба не найдете – Дети с голоду пухнут, – попыталась объяснить женщина и заплакала от обиды на людское унижение.

– Будя хныкать-то! – Игнат оттолкнул ее с детьми в сторону, пропуская в узкую дверь мастерской мужиков, и сам пошел за ними.

Постукивая костылем об пол, Игнат тотчас отыскал погреб, нагнулся, откинул крышку. Мужики зажгли лампу и спустились вниз. Долго копошились – вылезли, держа в руках обрезки от смушек.

– Нет ничего, окромя этой дряни.

– Лезьте под кровати, под постелями ищите! – распорядился Игнат, а сам полез на полати большой русской печи. Сверху полетели детские подушки и одеяльца.

– Ирод, да там же детишки спят! – закричала и полезла с кулаками на Игната хозяйка. – Креста на тебе нет, на паразите! Отколь у нас возьмется продовольствие! Ишь, с больной головы да на здоровую перекладываете вину!

Перевернув все в мастерской и комнатах, Игнатова ватага кинулась в сарай, заглянула в сортир и вышла, чертыхаясь, на улицу.

– Ни маковой росинки нет. – Игнат сплюнул. – Ни в печи, ни на печи, ни в погребе. Небось, во дворе в землю закопали.

– А ты возьми лопату-то, да покопай. Счас я тебе дам лопату-то, бесстыжая морда! – плача, приговаривала хозяйка.

– Но-но, баба! – Игнат замахнулся. – Не смей клевету наводить на старого скобелевского солдата! Я есть честь и совесть всего! Айда, братва, к комиссару Молибожко!

– Это к прапорщику, что ль? – выкрикнул кто-то.– Да у него шиш в кармане, да блоха на аркане!

– Ну, тогда к Тузину заглянуть надо! – не унимался Игнат.

– У этого тоже ни кола, ни двора!

Видя бессмысленность своей затеи, поп Быков вскинул рукава черной рясы, осенил крестом хозяйку дома:

– Ты, раба божья, на народ не ропщи и слезу не пускай. Муженек твой в каждом божьем дворе побывал, ища хлебушко. Вот народ и платит ему тем же. Око – за око... Живи, не жалуйся, почаще в церкву заглядывай. С антихристом повелась, пора бы тебе и в грехах покаяться.

Толпа между тем, видя, что ничего особенного больше не произойдет, начала расходиться. Игнат, злой, неудовлетворенный исходом дела, вынул кисет и принялся скручивать козью ножку.

– Айда, Игнат, домой! – позвали его.

– Идите, я с батюшкой. У него клюка, у меня костыль, – невесело отшутился Игнат Макаров и, подождав попа, предложил: – Пойдем, Тимофей, в тарантас сядем... Кучеру сам платить будешь. Ишь, ты меня, скобелевского солдата, заставил по всему городу в толпе шляться. И какой дурак тебя надоумил обыски делать!

– Да Фунтиков... Федор Андрианыч... Ты не брыкайся, Игнат. Хлеба не нашли, но дело полезное сотворили. Весь город на ноги подняли. Пусть теперь попробуют комиссары прогнать нас в Ташкент!

Возле караван-сарая они сели в фаэтон. Весь этот день бурлила слободка, полнясь новостями и слухами. Не успели хитровцы перемолоть языками «быковский поход», как с железнодорожного телеграфа прибежал дежурный, подскочил к сидевшим у Игнатова двора старикам:

– Колесова эмир побил, вот те крест!

– Да ну!

– Да неужто так?!

Бабы повскакивали со скамьи, заохали, завыли. Вот уже и страх появился.

– А ну, как эмир всех русских побьет, да на Асхабад кинется? Ему же все равно – что большевик, что меньшевик, были бы христиане, враз голову с плеч.

Услышав гвалт, вышел со двора Игнат. Узнав, в чем дело, довольно заулыбался:

– Ну дык, этого надо было ожидать! Теперь и нам станет легче. Красногвардейцев побьют – комиссары без войска останутся. А без войска они для нас не страшны. Ты, телеграфист, разузнай все подробности да расскажи нам. – Чиновник ушел, и Игнат облегченно вздохнул: – Ей-богу, свинью заколю и пир устрою... Вот только Пашку бы не ухайдокали, с Тузиным, гаденыш, уехал...

IX

О поражении Колесова под Бухарой обыватели придумывали самые невероятные истории. Самого де зачинщика эмир повесил, а отряд его изрубил на куски– теперь эмирские сарбазы двинулись на Ташкент, чтобы соединиться с кокандскими мусульманами и с атаманом Дутовым. Сидеть, мол, ожидаючи, нечего – надо асхабадцам тоже вооружаться да приступать к погрому Советов по всей железной дороге.

Суть же колесовского похода и поражения выглядела иначе. Собрав в Кагане красногвардейские роты в отряд, Колесов двинул их эшелоном под Бухару. На подходе к городу гвардия высадилась и открыла пальбу из орудий по столице эмира. Ураганный огонь кушкинской артиллерии заставил эмира выкинуть белый флаг. Вскоре в штаб-вагон к Колесову и Полторацкому приехал, в сопровождении сарбазов, эмирский кушбеги. «Его высочество согласен выслушать условия перемирия и приглашает вас на переговоры во дворец», – известил он. Колесов отправил парламентеров. Те вручили эмиру ультиматум с требованием передачи власти партии джадидов – его высочество разгневался и велел обезглавить делегацию красных. Тотчас всех парламентеров зарезали. В то же время, выиграв во время переговоров несколько часов, эмир успел подтянуть к городу войска, стоявшие в военных лагерях, и объявил наступление. Тысячи сарбазов, ринувших из-за стен на равнину, стали теснить колесовские боевые порядки. Началось отступление. Отходя, Колесов успел эвакуировать каганский банк и самих джадидов – зачинщиков войны, против эмира. Вскоре эмирская конница настигла колесовский эшелон и преследовала его, осыпая градом пуль, чуть ли не до Самарканда. На всем пути были свалены телеграфные столбы и порваны провода, коверкалась железная дорога, которую тут же ремонтировали красногвардейцы. Эмир потребовал, чтобы ему выдали золото каганского банка и всех джадидов которых он собирался повесить на стенах и воротах священной Бухары, но ташкентские большевики, изнывая от жажды, деля между собой и джадидами последние капли воды, не дрогнули. Возникла было в эшелоне смута – выдать джадидов, но сам Колесов и раненный в бою под Бухарой Полторацкий усмирили зачинщиков.

Комиссар Борис Тузин опоздал со своим отрядом к месту событий. Когда красногвардейцы Закаспия прибыли в Чарджуй, то вся территория от чарджуйского моста до самого Кагана была в руках эмирских сарбазов. Отряд переправился на другую сторону Амударьи, в Фараб, и начал было продвижение к Бухаре, но встречен был несметными полчищами эмирских вояк. К тому же дорога от Чарджуя до Кагана была разбита – о наступлении не могло быть и речи. Тузин не знал, что делать, а от сознания, что опоздал и не оказал действенной помощи Колесову по вине комиссара Печатникова, приходил в ярость. «Ну, сволочь, погоди, вернусь в Асхабад!»

В теплый апрельский день объединенные красногвардейские роты возвратились в Закаспий, высаживаясь поочередно в Мерве, Асхабаде, Кизыл-Арвате, Красноводске.

Обыватели закаспийской столицы настороженно взирали со стороны, как выгружались красногвардейцы из теплушек, вытаскивали всевозможный скарб, боеприпасы, выводили коней. Злыми, усталыми глазами смотрел на все вокруг Борис Ильич Тузин. Никогда он еще не впадал в столь отчаянное состояние. На перроне его встречали друзья и соратники – Житников, Молибожко, Батминов, Лесовский. Начали было задавать ему вопросы, как да что, а Тузин только рукой махнул.

– Живы же все! И Колесов, и Полторацкий, хотя, конечно, потрепал нас всех этот поход! – повысил голос, взбадривая комиссара, Житников.

– У нас тут куда хуже обстановка, – заметил Батминов.

– У вас, у нас, – осерчал Тузин. – Можно подумать, вы тут тоже стреляли да на саблях дрались. Поехали в Совнарком, там поговорим.

Тузину и красногвардейской роте, которая расположилась в старой казарме, рядом со зданием Совнаркома, дали отдохнуть малость. Едва Тузин пришел в себя, рассказали ему во всех подробностях, какие дела творились в Асхабаде в его отсутствие.

– И ты молча терпел, когда тебя срамили перед всем городом?! Вот не ожидал от тебя такой покорности, Яков Ефимыч! – пристыдил Житникова Тузин.

– А что я мог сделать? Ну, в лучшем случае, кинулся бы с кулаками на попа Быкова, да и то не дали бы его избить обыватели.

– Действовать надо, и немедленно, товарищи! – Тузин заметался по кабинету. – Ух, сволочь, и отплачу же я им за все их издевательства! Яков Ефимыч, ты, Лесовский, немедленно собирайте весь состав Совнар кома. Звоните, ищите, людей посылайте, но чтобы через два часа все были у меня, в этом кабинете.

– Куда ты, Борис Ильич?! – окликнул Житников, но Тузин отмахнулся и бегом по лестнице спустился на первый этаж, а оттуда во двор и в расположение красногвардейцев.

– В ружье! – скомандовал он во всю силу легких.– Поживей, поживей, товарищи бойцы... По коням! Быстро, быстро...

Через минуту красногвардейский отряд, словно на крыльях, летел к вокзалу. Здесь, переехав через железнодорожные пути, кавалеристы выскочили на первую улицу слободки и понеслись с гиканьем, распугивая со скамеек обывателей. Прежде чем Тузин выяснил, останавливая то одного, то другого хитровца, где живет поп Быков, вся слободка поднялась на ноги. Одни, выбежав со дворов, жались у ворот, с опаской посматривая на красногвардейцев, другие глядели с крыш и дувалов. Выскочив на Могильную улицу, к самому кладбищу, конники остановились возле поповского особняка. Тузин спрыгнул с коня, бросился к калитке и забарабанил кулаком по жестяному почтовому ящику. Видя, что никто не спешит открывать, приказал:

– Первое отделение, марш! Найти и арестовать попа Быкова!

Красногвардейцы занялись воротами, пытаясь открыть их, но тут подскочил Пашка Макаров.

– Да изнутри же запор! Что, аль никогда с воротами дела не имели! – Он залез на высокий кирпичный забор, спрыгнул во двор и, откинув запор с калитки, пригласил: – Айда, товарищ комиссар!

Красногвардейцы ринулись к веранде, полезли в свинарник. Загремели ведра, затрещали ящики и корыта. Заголосила попадья:

– Боже ты мой, что же вы, ироды, делаете! Да за что же такая немилость! Антихристы поганые, не гневите бога, батюшка самим Иисусом Христом бережен!

Быкова отыскали в свинарнике – спрятался за деревянную колоду, лег в свиные нечистоты пластом. Выволокли его на улицу – от него дерьмом разит, хоть нос затыкай. Растерянный и посрамленный, он вырывался, взмахивая широкими рукавами, и бормотал, та раша глаза:

– За что, граждане? За что попа-то! Я ж ничего такого...

– За контрреволюционное выступление! – объяснил Тузин. – За то, что народ хитровский, а затем и всех горожан взбаламутил да на комиссара Житникова повел! А ну, веди к тому мужику, какой возглавлял с тобой твой крестовый ход!

– Счас, счас, – торопливо соглашался Быков. – Ты только убери револьвер свой, а то стрельнет.

– Давай, давай, веди, не стрельнет, коли курок не спущу! – Тузин, подталкивая в спину попа, вывел коня на дорогу, вскочил в седло. – Иди вперед и не оглядывайся.

Батюшка Тимофей, в грязной сутане, с взлохмаченной бородой, зашагал впереди конников, озираясь по сторонам. Хитровцы шли по узким тротуарчикам сбоку. Одни ругались на комиссаров, другие смеялись над попом. Кто-то крикнул из толпы:

– К стенке его, комиссар! Живет – только людей объедает. Нам жрать нечего, а он свиней кормит!

На крикуна зашикали, принялись браниться идущие с воплем и подвываньем старухи. И вот понеслись выкрики:

– Чей-то там, а?! Кого пымали?

– Попа схватили – расстреливать ведут!

– За что же стрелять-то? Как же без попа-то?!

– Люди, выручать надо батюшку! Зовите всех! Чего, как бараны, плететесь за комиссаром?!

Тузин мало обращал внимания на толпу и ее выкрики. Глядя на хитровцев, думал: «Сейчас еще этого мужика, с костылем, арестую – брошу обоих в тюрьму, а там пусть кричат! Будут знать, как народ против Советской власти настраивать!»

– Здеся он живет. – Быков махнул рукой, указывая на окна дома Игната Макарова.

– А ну, ведите сюда хозяина! – распорядился Тузин, бросив взгляд на красногвардейцев.

– Товарищ комиссар, – со стыдом и робостью выговорил Пашка Макаров. – Да это же наш, макаровский дом. Я, конечно, не знаю, что там такое произошло, но отец же он мне. Солдат он бывший, только кричит всегда, а так он – ничего вроде.

– Вроде, вроде, – передразнил Тузин, понимая, в какую сложную ситуацию поставил его красногвардеец. – Ты-то как у нас в отряде оказался?

– По призыву Совнаркома. Добровольцем пришел. Инженер Лесовский у нас на квартире стоял, он посоветовал: иди, мол, коли болит твое сердце за рабочий класс.

– Ладно, сейчас разберемся! – торопливо сказал Тузин и, повернувшись к толпе, прокричал: – А ну, тише, мать вашу так, говорить невозможно!

– Ослободи батюшку!

– Не виновен он!

– Ослободи, а то самого тебя порешим за самоуправство! – завывали старухи, хватая Тузина за сапоги. – У тебя своя власть, а у нас своя! Наш комиссар – поп церковный, батюшка Тимофей...

Со двора, опираясь на костыль, вышел Игнат. Обвел взглядом красногвардейцев, наседающую на комиссара толпу женщин, вмиг оценил обстановку, сказал с пренебрежением и насмешкой:

– Пашка, ты, что ль, комиссара приволок?

– А кто ж еще! -мгновенно отозвалась какая-то баба. – Он и за попом во двор самым первым полез– своими глазами видала!

– Значит, Павел Игнатович, на родного отца руку поднимаете? – Игнат сплюнул под ноги, побелел от гнева.

– Ты погодь, старик, горячку не пори. – Тузин оттолкнул вцепившуюся в сапог старуху. Та, отпрянув, заголосила:

– Убил, люди! Ей-богу, он меня ухайдокал своим сапожищем-то!

– Горячку не пори, папаша! – повторил Тузин, видя, как вырывают бабы из рук красногвардейцев батюшку Тимофея. – Эй, отделенный! – крикнул комиссар младшему командиру. – Возьми с Быкова расписку, что больше никогда не поднимет руку на Советскую власть, и отпусти. Пусть идет к чертовой матери!

– Ой, спасибочки, ой, спасибо тебе, комиссар! – запричитала та же баба, которую Тузин только что оттолкнул: – Батюшка – он нам и царь, и бог, и наш комиссар, без него мы как без рук! Нынче ночью у Дьяконова свояченица, раба Марфа, богу душу отдала – отпевать надо, а ты, охальник, батюшку стрелять надумал!

– Ладно, иди, мешаешь разговору! – прикрикнул Тузин и опять перевел суровый, горящий гневом взгляд на Игната. – Не пори горячку-то, папаша. Сын твой тут ни при чем. Сын твой' – распрекрасный парень, по духу большевик, а по характеру – герой.

– Да ведь и я не лыком шит, – парировал Игнат.– Я тоже – старый скобелевский солдат, крест Георгиевский за храбрость и за взятие Геоктепинской крепости имею.

– Вот это да! – воскликнул удивленно Тузин. – Да как же ты, скобелевский солдат, решился с попом бучу на комиссаров поднимать?!

– Да он ничего. Он только петушится, – снова начал защищать отца Павел. – Вообще-то, конечно, он больше к эсерам жмется. Брат мой, Васька-Макака, служащий..

– Замолкни, стерва! – закричал Игнат. – Придешь домой, я тебя вот этим всего извалтузю! – Игнат потряс костылем.

– Стыдно должно быть тебе, папаша, имея такого сына, к буржуазной контре липнуть, – немного мягче заговорил Тузин. – Арестовал бы я тебя за твое выступление, но только ради твоего сына, славного бойца Красной гвардии, прощаю. Подумай, гражданин Макаров, пока не поздно, с кем тебе доживать – с контрой или революцией... Ладно, прощевай пока. – Тузин пришпорил коня и выехал на дорогу. Отряд красногвардейцев последовал за ним, провожаемый криками и свистом жителей слободки...

После полудня заседал Совнарком. Тузин сидел слева от Печатникова, заметно нервничая. На худом лице комиссара выступали бисеринки пота, глаза щурились. Печатников недовольно сказал:

– Почему в моем кабинете присутствуют посторонние? Я жду, когда удалятся Житников, Батминов, Молибожко, Лесовский и прочие большевики, не входящие в состав Совнаркома.

– А мы ждем, когда удалятся незаконно введенные в состав Совнаркома Доррер, Фунтиков и Дохов, – столь же недовольно заявил Тузин.

– Этого вы не дождетесь. Названные вами граждане избраны в Совнарком чрезвычайным съездом, когда вы терпели поражение под Бухарой, не в силах оказать помощь комиссару Колесову.

– Это вы, Печатников, виноваты в нашем поражении. – Тузин встал из-за стола. – Вы и ваши приспешники сделали все, чтобы задержать отправку красногвардейцев на Бухарский фронт! Вы, пользуясь моим отсутствием, протащили в Совет представителей буржуазии. Ныне присутствующая на нашем заседании фракция большевиков выносит решение распустить контрреволюционный состав Совнаркома.

– Мы решительно не согласны! – Печатников огляделся, ища поддержки.

– Это произвол, граждане большевики, – поддержал бывшего председателя Совнаркома Алексей Доррер. – Как юрист, я заявляю вполне авторитетно, что ни в одном уложении...

– Погоди, Алексей, брось ты со своими уложениями! – вмешался в спор Фунтиков. – Надо судить по существу. – Встав, он поправил галстук, черные казацкие усы с загнутыми кончиками. – Давайте разберемся по существу. В Асхабаде всего два процента рабочих, остальное население относится к мелкой буржуазии. Позволительно спросить вас, граждане Житников и Тузин, на каком основании должны иметь большинство мест в Совнаркоме большевики? – Фунтиков пренебрежительно усмехнулся и, садясь, попросил: – Объясните нам.

– Власть принадлежит диктатуре пролетариата! – недовольно отозвался Тузин. – Чего тут еще выяснять!

– Не горячитесь, Борис Ильич, я объясню эсеру Фунтикову, почему большевиков должно быть больше в областном Совнаркоме, – сказал Житников – Потому, гражданин Фунтиков, что областной Совнарком-это не только Асхабад. Это рабочий класс Красноводска, Казанджика, Кизыл-Арвата, Мерва, Байрам-Али, Чарджуя... Это все сельское бедняцкое население Закаспия. Если мы начнем сейчас высчитывать в процентах, то ваша буржуазия потерпит сокрушительный крах...

– Ладно, Яков Ефимыч, поговорим в другом месте.

Фунтиков хлопнул ладонью по столу и первым вышел из кабинета. За ним удалились Печатников и Доррер.

– Немедленно надо укрепляться, – сказал Житников. – С двумя ротами, и обе неукомплектованы, мы не сможем защититься от этой сволочной контры... А она поднимает голову. Борис Ильич, представьте на утверждение ведомость о выделении средств для вновь создающейся Красной Армии. Не забудьте о Красноводске и Форт-Александровске. Вот, полюбуйтесь, – Яков Ефимыч пододвинул к Тузину раскрытую папку с письмами и заявлениями. – Этот Печатников не только тебя волынил, не давал денег на выезд, – он тут заморозил больше десятка заявлений от командиров рот.

– Яков Ефимыч, ты не забудь и о нашей совнаркомовской роте, – подсказал Батминов. – Ее надо довести хотя бы до полтораста штыков и организовать постоянную охрану Совнаркома.

– Этим тоже займется Тузин, – сказал Житников. – Но, вообще, военными делами до очередного съезда и после него предлагаю заняться Молибожко.

– Но надо же поехать, посмотреть, что мы имеем на сегодняшний день и час! – Молибожко по-юношески удивленно округлил глаза и пожал плечами. – Мы возлагали надежду на туркменский красногвардейский отряд Овезберды Кулиева, но что сейчас делается у него, одному аллаху известно!

– Съездим в Кеши, Яша? – предложил Тузин. – И не только туда, в других армейских дворах тоже надо побывать.

Житников согласно кивнул.

– Возьмите автомобиль, человек десять красногвардейцев для охраны и поезжайте. Мы с Батминовым останемся здесь, займемся продкомитетами. Надо возобновить их деятельность. Лесовский, поговоришь с Овезберды Кулиевым, да и сам прикинь, сколько он может выделить бойцов в продотряд. Придется нам с тобой этим летом поездить по аулам.

– Давно пора, Яков Ефимыч. – Лесовский, пропустив вперед Молибожко и Тузина, задержался на пороге кабинета. – Вот-вот начнется покос хлебов в аулах. Хотел бы вам напомнить, что большинство дехкан, из-за голода, осенью продали свои делянки баям. С дехкан и зернышка не возьмешь, самих снабжать зерном придется.

– Я уже думал об этом, Николай Иваныч. Но хорошо, что напомнил. Не сегодня – завтра выйдет распоряжение о снятии всех земельных налогов с дехкан.

– Непременно, Яков Ефимыч.

Лесовский спустился по лестнице вниз и поспешил во двор к рокочущему «Руссо-Балту», в котором уже сидели Тузин и Молибожко.

– Садись, землеуправитель! – лихо пригласил Тузин. – Небось, ни разу не ездил на автомобиле?

– Нет, не приходилось. – Николай Иваныч сел рядом с Молибожко, ощупывая кожаное сидение. – И кто только не катался на этой колымаге! – сказал, смеясь. – Три командующих – Шостак, Леш и Калмаков... Два временных комиссара – Доррер и Караваев... А сколько председателей Совдепа сменилось за год!

– Ничего, на этот раз постараемся удержать свою власть, – уверенно заявил Тузин. – Только бы успеть создать Красную Армию, а уж тогда мы попросим эсеровщину убраться к чертовой матери. Пусть перебираются со своим железнодорожным управлением в Ташкент. А то научились щелкать счетами, процент вывели – буржуазии в Асхабаде столько-то, а рабочего класса вовсе нет.

К автомобилю подъехали красногвардейцы. Тузин, увидев их, дал команду шоферу:

– Поехали, Егор. Жми на Куропаткинскую, по ней в сторону аула Кеши, к старым казачьим казармам.

Автомобиль промчался по Гоголевской, развернулся перед красочным порталом бехаистской мечети. Снежно-белая, с зеленым куполом, увенчанным полумесяцем, она возвышалась над загороженным садом, занимавшим целый квартал. В саду, за сетчатой оградой, сидели на айване священники-бехаисты, пили чай, а по аллеям прогуливался целый павлиний выводок.

– Вот еще присоски, – пренебрежительно выговорил Тузин. – Живут и горя не знают. Тут голод – ни хлеба, ни картошки, а этим мусульманским попам везут из Персии все, чего душа пожелает. Вот бы кто мог кормить бедноту, да хрен у них чего возьмешь – кусочка хлеба не выпросишь.

За цирком Добржанской, на перекрестке Куропаткинской и Боголюбовской, повстречалась армянская дружина. Увидев совнаркомовский автомобиль, они, чтобы привлечь к себе внимание, замахали шапками в знак приветствия.

– Тоже называют себя Красной гвардией, – усмехнулся Тузин. – А служат мелкой буржуазии, и содержатся за ее счет. Гнчакистами себя именуют. В девятьсот пятом эта партия здорово помогала социал-демократам, а сейчас что-то занялась мелкими национальными интересами.

– Лавочники да сапожники, ну, цирюльники еще – что с армян возьмешь, – заметил Молибожко.

Автомобиль, выехав за город, промчался по пустырю, заросшему верблюжьей колючкой, и приблизился к Кешинскому ботаническому питомнику, рядом с которым располагалась Школа садоводства и огородничества, а сбоку, обнесенные дувалом, казармы бывшего текинского полка. У зеленых ворот, над которыми красовалась большая красная звезда, стоял часовой с винтовкой. На нем. был бордовый в полоску халат – дон, тельпек на голове, на ногах сыромятные чарыки.

– Вот она забота бывшего предсовнаркома Печатникова, – со злостью сказал Тузин. – Даже обмундирование туркменской роте не выдал... Здравствуй, красный аскер. Где командир Овезберды Кулиев?

– Ай, за трава пошли.

– За какие «трава»? – не понял Тузин. – За дровами, что ли? Зачем ему сейчас дрова, когда лето наступает?!

– Ай, не знайт моя. Бисе аскер за трава пошли.

– Кто за Кулиева остался?

– Ай, одна перс есть... Али Дженг звать.

– Джавад Али Дженг? – Лесовский улыбнулся. – Я его хорошо знаю. Ну-ка, позови его!

– Чего звать-то! – возразил Молибожко. – Или мы не имеем права войти на территорию роты? Пошли, товарищи.

Старый армейский двор был пуст. По плацу и кавалерийскому манежу разгуливал ветерок, поднимая пыль. Несколько человек, тоже в туркменской одежде, сидели в курилке. Среди них выделялся один. Был он в узкой по талии рубашке со множеством пуговиц, в широких шальварах и матерчатых туфлях, на голове шапка-боярка.

– Ну, здравствуй, Али Дженг, вот и свиделись опять.

– Бай-бо, Лесов-хан! – воскликнул обрадованно Дженг. – Где ты работаешь?

– В Совнаркоме, Дженг... Вот приехали посмотреть, как живет-может ваша красногвардейская рота. Где Овезберды Кулиев?

– Он два дня назад уехал с аскерами в горы – косить траву для лошадей. Кормить коней нечем, да и сами голодные сидим. Если хлеба не будет – все разбегутся...

– Это мой старый знакомый Али Дженг, – представил его Лесовский Тузину и Молибожко. – Толковый парень. Побольше бы таких, как он, в красные роты...