Текст книги "Закаспий"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

III

В полдень громко и беспорядочно зазвонили колокола военного собора на Скобелевской площади. Одновременно понеслись гудки с депо и паровозов. По Анненковской в сторону вокзала и по Куропаткинской проскакали конные солдаты. Впереди каждой кавалькады глашатай с рупором:

– Граждане, все на митинг!

– Граждане, на Скобелевскую площадь!

Народ хлынул изо всех дворов, словно поток из прохудившихся шлюзов, затопил тротуары. Спешили рабочие из депо, служащие из Управления Среднеазиатской железной дороги, обыватели Хитровки, служащие банка, постояльцы гостиниц «Гранд-отель», «Петербург», «Лондон», «Центральной», расположенных неподалеку от площади: чиновники транспортных контор обществ «Кавказ и Меркурий», «Российского» и «Восточного». Шли лавочники и бакалейщики, грузчики хлопкоочистительного завода Тер-Микиртичева и мукомолы паровой мельницы Баточкина. Первыми высыпали на площадь чиновники канцелярии областного комиссара, уже знавшие, по какому случаю объявлен митинг. Но большинство из собравшихся – солдаты запасных полков, артдивизиона, нестроевых команд. Многотысячные толпы с трех сторон окружили собор Михаила Архистратига, оставив лишь проход к воротам военного двора, откуда должны были появиться «зачинщики переполоха», как их уже называла стоявшая особняком кучка духовенства. В ней выделялся поп Быков – служитель кладбищенской церкви.

– Вог уж кому не живется! Вот уж кто на рожон смертушки лезет! – вещал он, ища поддержки у своих, прикрытых черными клобуками и рясами коллег. – Нынче кричат, а завтра, глядишь, потащили в божий храм на отпевание. Лежит бедняга на смертном одре и знать не знает, что еще денька два-три назад был социал-революционером али демократом каким. Эх, люди, не живется вам!

– Да что ты нас-то вразумляешь? – обиделся звонарь, только что слезший с колокольни и прибежавший к своим братьям. – Вот начнется митинг – возьми да и выступи!

Звонарь не договорил – толпа вдруг пришла в движение, вытянулись шеи, – из военного двора вышла группа солдат и штатских. На трибуну, поставленную на паперть, поднялся скуластый, усатый солдат с рупором и бумажными листками, – председатель Совета солдатских депутатов Яков Житников. Обвел оценивающим взглядом многотысячную толпу, словно деля ее на друзей и недругов, в чем собственно не сомневался:

– Граждане асхабадцы! Как вы знаете, еще месяц тому назад рабочие и солдаты Ташкента сбросили временное правительство Черкеса, но на помощь меньшевикам и эсерам господин Керенский послал из Петрограда карательные войска с генералом Коровиченко. Этот прыткий вояка объявил себя генеральным комиссаром Туркестанского края, а своим помощником нашего графа Доррера... Как вы знаете, граждане, Доррер сбежал от нас в Ташкент и там вместе с генералом-карателем начал душить нашу революцию. Но недолго пришлось им разбойничать и проливать бедняцкую кровь! Рабочие и солдаты Ташкента, а также приехавшие на помощь солдаты из Кушки разгромили карателей! Генерал Коровиченко и граф Доррер арестованы – власть в Ташкенте перешла в руки рабочих и солдат!

Возгласы одобрения и протеста, смешавшись в гулкий живой рокот, нависли над Скобелевской площадью, приглушая громкую речь оратора. Житникову пришлось немного подождать, прежде чем толпа немного успокоилась. Вновь он поднял рупор и произнес:

– Совет рабочих и солдатских депутатов Закаспия избрал временный революционный комитет! Как председатель Ревкома, объявляю: с сегодняшнего дня город Асхабад переходит на военное положение, из числа самых сознательных рабочих и солдат гарнизона создаются боевые дружины! Учредить дежурство на телеграфе, с непременной передачей всей правительственной корреспонденции в штаб Ревкома. Приказываю именем революции раздать наиболее сознательным и преданным солдатам оружие и патроны! Объявляю действия временно исполняющего должность областного комиссара Караваева ограниченными! Для выяснения и уяснения обстановки в крае и самом Ташкенте туда делегируется один из членов вновь созданного Асхабадского Ревкома. А теперь, граждане асхабадцы, расходитесь и приступайте к своим делам во благо революции и ее порядка!

Житников сошел с трибуны и сопровождаемый военными и штатскими скрылся за зелеными воротами 5-го запасного Сибирского полка. Толпы на площади еще долго не расходились, продолжая обсуждать события в Ташкенте. Наконец потекли живыми потоками по Гоголевской, Невтоновской, Штабной, Офицерской и Базарной улицам, радиально уходящим от площади во все концы города.

Житников пригласил ревкомовцев – прапорщика Молибожко, деповцев Кадыгроба и Ермолая Макарова, печатников Зотова и Кукаева, от областной канцелярии – Лесовского, от дехкан асхабадского аула – недавнего тыловика Овезберды Кулиева, командиров рабочих и солдатских дружин в кабинет командира полка.

– Ну что ж, товарищи, приступим к распределению конкретных обязанностей, но сначала... – Яков Ефимович взглянул на стенные часы. – Сначала нам надо отправить в Ташкент нашего делегата Лесовского... Значит так, Молибожко... Выдай товарищу пистолет с патронами и переодень его в военную форму, а то на нем форма земская – эсеровская. Выдай сапоги, галифе, гимнастерку офицерскую и шинель тоже. Фуражку не надо – у него папаха каракульская, в ней он на генерала будет похож... Иди, а я ему пока мандат заготовлю...

Вечером Лесовский выехал почтовым поездом. В плацкартном вагоне занял нижнюю полку. С ним еще трое в купе. Не успели отъехать, сразу заговорили о новой революции. Лесовский не стал распространяться ни о делах Ревкома, ни о том, кто он сам и куда едет; послушал других и лег, накрывшись шинелью.

Ночь прошла спокойно. Утром и днем на перронах Мерва и Чарджуя тихо. Но в Кагане столпотворение. Едва остановился поезд, как ко всем вагонам кинулись толпы людей с мешками и чемоданами, толкая и браня друг друга.

Лесовский слез с полки, надел шинель и папаху, взял котелок, чтобы раздобыть в кубовой на перроне кипятку, но едва вышел из купе, как в вагон ринулась толпа солдат.

– Но-но, служивые, полегче! – Лесовский отпрянул к двери купе, терпеливо наблюдая, пока пройдут солдаты.

– Нельзя ли к вам, господин офицер? – обратил ся один из них.

– Какой я тебе, к дьяволу, офицер! Просто шинель надел – в ней в дороге удобнее. Заходи, но только сидеть будешь – тут не приляжешь.

– Да разве до спанья, когда кругом революция!– воскликнул солдат, садясь на край скамьи и оглядывая пассажиров.

– Куда спешите-то, чуть ли не целая рота вас? – спросил Лесовский.

– Ну дык, третьего дня еще генерала-карателя побили и арестовали! А теперь вся власть в руках Советов – охранять завоеванный мир надо, вот и торопимся!

В Самарканде на перроне тоже народу уйма, и едва поезд остановился, как сразу затрещали подножки вагонов от наседающей толпы. Кондуктор двери вовсе не открыл, но все равно откуда-то появились в шинелях, без погон, с красными повязками на рукавах патрульные.

– Документы, граждане! Быстренько предъявите документы и вещи! У кого в мешках мука, пшеница, рис, пшено – признавайтесь сразу, а то потом хуже будет! Необходима помощь голодающим ташкентцам!

– Ваши документы, господин...

– Не господии, а представитель Закаспийского Ревкома. Вот, пожалуйста. – Лесовский подал удостоверение и мандат о направлении в краевой Совет депутатов.

– Ясно, дорогой товарищ. – Старший патруля вернул документы и улыбнулся. – Закаспию хвала и честь. Ваши кушкинские артиллеристы и солдаты, можно сказать, поставили решающую точку в разгроме карателей...

В Ташкенте не только перрон, но и вся привокзальная площадь, была забита застрявшими в пути пассажирами. В дни всероссийской забастовки железнодорожников и выступлений рабочего класса и солдат Ташкента на станции скопилось несколько пассажирских поездов и военных эшелонов. Выбравшись через переполненный зал ожидания на улицу, Лесовский даже растерялся, не зная, куда идти. Всюду люди. Даже трамвайная линия – и та завалена мешками и узлами. Справа, возле чайханы и многочисленных лавок, несмотря на холод, прямо на тротуаре, на тряпье, спали женщины с детьми, рядом сидели бородатые мужики. Лесовский искал глазами в сером промозглом тумане ориентир – Благовещенскую церковь, в сторону которой ему надо было идти, но видел только головы, плечи, да лошадиные морды.

– Комиссар, айда с нами! – окликнул его солдат, ехавший с ним в купе. – Все равно тут ни извозчика, ни трамвая не дождешься. А до Константиновской площади, где теперь Совдеп, не так и далеко. Айда, товарищ!

– Пошли, коли так! – Лесовский подхватил чемоданишко и зашагал следом за каганцами, которые ринулись напрямую, расталкивая на пути толпящуюся публику.

Они пересекли круглую площадь и прямо по проезжей части Соборной улицы пошли к центру города. Лесовский не отставал от них. Под ногами скрежетала мокрая от ночного дождя брусчатка, а вверху, раскачиваясь на ветру, шумели высокие пирамидальные тополя.

У «Белого дома» – так успела назвать ташкентская буржуазия дом Временного правительства Туркестанского края, – солдат остановили часовые. Последовала проверка документов. Каганцам дали команду следовать левой стороной к казармам, где расположилась кушкннская батарея и солдаты. Оттуда, с загороженного дувалом двора несся гул множества слившихся воедино голосов. Лесовскому же указали на Совдеп.

– К кому вы, товарищ? – Дежурный красногвардеец преградил дорогу у самого входа.

– К самому главному. Вот мои документы.

– К Колесову, значит. Налево по коридору, но вряд ли сейчас к нему пробьешься.

– Попробую.

Коридоры Совдепа были заполнены людьми в шинелях и железнодорожными рабочими. Все вооружены – на плечах винтовки. В приемной председателя, судя по всему, командиры войсковых подразделений и рабочих дружин. Оглядывая их, Лесовский увидел знакомого командира-артиллериста.

– Русанов, здравствуй! – Лесовский подал руку.– Не узнал? В Кушку вместе ехали, в одном вагоне. Я – на обследование колодцев, а ты для дальнейшего прохождения службы!

– Фу ты, ну, конечно, узнал! Лесовский, если не ошибаюсь. Но почему ты в военной форме? Я подумал какой-нибудь полковник, перешедший на сторону революции. Папаха на тебе, шинель офицерская.

– Шинель со склада выдали, а папаху туркмены подарили, – пояснил Лесовский.

– А я думаю, что это за полковник выискивает кого-то! Между прочим, наш генерал-лейтенант Востросаблин целиком и полностью перешел в революцию. Слышал, небось, о нем?

– Слышал, но до сих пор сомневался в достоверности слухов.

– Ну, какие тут слухи – это факт. Сам он, как только Ташкентский Совдеп запросил помощь, образовал комиссию, и сам председателем комиссии стал. Приехали сюда, в Ташкент, эшелоном в двадцать вагонов– с орудиями, с пулеметами, пехоты побольше пятисот человек. Ну и, как говорится, с корабля на бал. Ударили по ташкентской крепости, разогнали карателей – главного комиссара и его помощника захватили. Юнкеров перебили... Ну, брат, тут было такое, что в двух словах не расскажешь. Нашим тоже досталось. Я нынче собираюсь в госпиталь – надо навестить своих батарейцев. Хочешь, сходим вместе?

– Да я же еще не определился. – Лесовский приподнял чемодан. – И вот сундучок мешает, куда-то надо бы поставить.

– Да у меня же и оставишь. И сам располагайся у меня. Я тут рядом, на солдатском дворе, комнатенку занимаю. Стоп, сейчас мы... – Русанов дернул за рукав Лесовского, увидев, что от Колесова вышел лобастый, с усиками и челочкой военный.

– Товарищ Полторацкий, тут товарищ к вам из Асхабада. Из Ревкома.

– Что-то асхабадцы поздновато пожаловали. К самому шапочному разбору. – Полторацкий бросил строгий взгляд на Лесовского, но, выйдя в коридор, оглянулся: – С чем приехали? Идемте со мной. Русанов, ты тоже... Ревком определил оставить кушкинский отряд до особого распоряжения в Ташкенте. Передай бойцам, чтобы не спешили, может быть, еще придется повоевать.

Они поднялись по широкой лестнице на второй этаж и вошли в комнату Полторацкого. В ней – стол, кровать, тумбочка с книгами и вешалка для одежды.

– Ну так, что у вас в Асхабаде? Смирно ли ведет себя доррерская шайка? Его-то мы в погребе отыскали, в крепости. Прямо, как крыса, под землю полез. Вернетесь в Асхабад, объявите буржуям, чтобы больше не рассчитывали на своего графа – арестован и отправлен в тюрьму. И сами пусть успокоятся – карта их бита. Житникову передадите, чтобы немедленно арестовали закаспийского комиссара Караваева. Эта дрянь не лучше Доррера. Вся власть переходит в руки Советов, никаких больше Временных правительств не будет. Через несколько дней краевой съезд – изберем Совнарком, соответственно будут избраны и областные Советы народных комиссаров. Вчера Колесов получил телеграфные разъяснения из Петрограда... А теперь что у вас конкретного? – Полторацкий бросил взгляд на Лесовского.

– По-моему, все предельно ясно. – Лесовский помял в руках папаху. – Я приехал для ознакомления. Мы все время только и думали, как бы граф Доррер и Коровниченко не нагрянули с войсками в Закаспий, и в первую очередь, в Асхабад. Исполкомовцы все время держали связь с Доррером, просили от него помощь. А теперь, что ж... Может быть, товарищ Полторацкий, как член Ревкома, подскажете – что мне дальше делать? Если нет никаких особых распоряжений, я, пожалуй, отправлюсь назад в Асхабад и доложу обстановку.

– Ну вот еще! – Полторацкий засмеялся, взял из рук Лесовского папаху и водворил ее на вешалку. – Не успели приехать и уже бежать назад. Оставайтесь, примите участие в работе съезда. Поможете нам встретить закаспийских делегатов. Кто у вас в Асхабаде избран?

– Житников, вероятно... Может быть, прапорщик Молибожко или Батминов...

– Одним словом, не знаете. – Полторацкий сел за стол, взял из стопки четвертушку бумажного листа и, написав телеграмму, спросил: – Кому конкретно адресовать?

– Житникову, председателю Ревкома...

– Хорошо, сегодня мы известим ваших товарищей о съезде, но вы тоже останетесь. Как с жильем – устроились?

– У меня будет жить, – торопливо сказал Русанов, – не извольте беспокоиться, товарищ Полторацкий.

– Не изволю, – усмехнулся Полторацкий. – И когда вы только научитесь говорить по-человечески. Революция свершилась, жизнь начинается новая, а вы «не извольте беспокоиться».

– Прошу прощения...

– Еще лучше! Да что я тебе, господин, что ли, что ты у меня прощения просишь? Я простой типографский рабочий, наборщик. С малых лет в цеху... Ладно, ступайте. Вас, Лесовский, когда понадобитесь, я разыщу»

–  Ну, тогда мы потопали – Русанов отворил дверь и подождал Лесовского в коридоре. – Ну что, Николай, давай поставим твой чемодан, да навестим раненых? Жаль только, даже гостинца никакого нет.

– У меня есть сухари.

– Придержи для себя, в госпитале, небось, кормят не хуже, чем на батарее.

Солдатский двор, куда вошли Русанов и Лесовский, выглядел типичным армейским городком. В глубине двора, за деревьями, виднелись казармы, плац и гимнастические снаряды. За деревьями, справа, артиллеристы чистили лошадей, там же стояли зачехленные орудия. Кушкинцы, вероятно, уже готовились к отъезду. Солдаты, сойдясь у казармы, вели озабоченный разговор, некоторые чистили сапоги, собираясь выйти в город. Обстановка была, в полном смысле слова, самая мирная. Русанов, беспрестанно вскидывая руку под козырек, отвечая на приветствия артиллеристов, ввел Лесовского в дом, в коридоре которого было множество дверей, отворил вторую слева. В комнате стояло четыре кровати и стол.

– Занимай любую, кроме вот этой. – Русанов сел на кровать, не снимая фуражки. – Если не устал, то сейчас и пойдем. А если хочешь поспать, то не стесняйся.

– Да ну, какой тут сон! – весело отозвался Лесовский. – В самый раз прогуляться Тут у вас тишь да гладь, да божья благодать. Я думал, слезу с поезда, а тут стрельба, кровь...

– Три дня назад так и было, Коля. Опоздал маленько. Ну, ладно, пошли, дорогой поговорим.

Выйдя из армейского городка, они пересекли Константиновскую площадь, в сквере которой сиротливо возвышался обгаженный птичьим пометом памятник генерал-губернатору Туркестана фон Кауфману. Русанов провел Лесовского мимо крепостной эспланады, откуда рабочие и солдаты штурмовали старую ташкентскую крепость и выбивали засевших карателей и юнкеров местного кадетского корпуса. Побывав на крепостном валу, спустились к Ангарскому каналу, который разделял город на две части – русскую и азиатскую. Там, за каналом, шла своя, мало понятная для европейцев, жизнь. После взятия крепости Русанов побывал в старом городе и уже знал кое-что о древнем Ташкенте. Рассказывая о том, что видел, называл диковинные улицы – Кукчи, Сибзяр, Шайхантаур, Биш-Агач.

Лесовский, дивясь памяти Русанова, спросил:

– На черта тебе всякой дребеденью голову забивать?

– Ну ты, брат, сказанул! – возразил Русанов. – Побывать в Ташкенте – и ничего потом не рассказать о нем?! Да меня, как вернусь после службы домой, родные засмеют.

Беседуя, они то и дело останавливались, разглядывая дома и вывески на них, наконец, разыскали военный госпиталь и вошли во двор, где сидели на скамейках и прохаживались, опираясь на костыли и клюшки, раненые.

– Это Давнишние. Те, кто бился за крепость, в палатах – еще не успели подлечиться, – рассудил Русанов. – Пойдем прямо в корпус. Мои батарейцы в шестой и седьмой палатах – наши солдаты уже навещали их.

Войдя в приемный покой, Русанов попросил, чтобы пропустили в стационар, но дежурная сестра заупрямилась, мол, не вовремя пожаловали, приходите вечером. Русанов и Лесовский в два голоса принялись упрашивать ее, привлекли внимание врачей, чьи белые халаты все время мелькали в коридоре. И вот подошли сразу три женщины.

– Граждане, нельзя ли потише! Госпиталь же.

– Не граждане, а товарищи, – шутливо поправил Русанов возмущенную медичку.

– Это не столь важно, – сказала вторая. – Граждане вы или товарищи... – И осеклась, не договорила. Руки ее словно застыли, и лицо залилось румянцем.

– Лариса – ты?! – Лесовский тоже на мгновение замер, но уже в следующую секунду взял ее за руки.– Лариса, я шалею от радости, прости меня... – Прежде чем она опомнилась и сообразила, что, действительно, перед ней Лесовский, он обнял ее и поцеловал.

– Ты с ума сошел, – прошептала она растерянно, высвобождаясь из его рук. – Откуда ты взялся? – И крайне стесненно, подняв глаза на своих коллег, взяла, его за руку и затянула в ближайший кабинет.

– Ну и ну! – успел лишь воскликнуть Русанов. – Граждане, ей-богу, не пойму, что происходит! Почему меня никто не целует!

– Извините, товарищ командир, мы сами пока в полном неведении! – Врач пожала плечами и удивленно заулыбалась. – К кому вы пришли? – спросила она чуточку строже. – Может быть, к Аргангельской, а раненые для отвода глаз?

– Да вы что! Мы пришли к моим батарейцам, в шестой и седьмой палатах они.

– Понятно. – Врач подала Русанову халат. – Значит, ваш товарищ преподнес вам сюрприз... утаил от вас?.. Пойдемте, провожу к батарейцам.

Уединившись в кабинете, Лариса и Лесовский торопливо расспрашивали друг о друге. В считанные минуты она рассказала ему о том, как год назад, переехав с отцом в Ташкент, поступила учиться при Общине сестер милосердия Красного Креста. Училась и работала в больнице. Потом, когда получила свидетельство, перешла в военный госпиталь, – к отцу. Он сейчас здесь, ассистирует на операции хирургу Познанскому.

– Но ты-то как оказался в Ташкенте, и надолго ли приехал?

– Послан Ревкомом, пробуду здесь с неделю, – отвечал он, а сам не сводил с нее глаз, любовался бледным лицом и серыми сияющими глазами. – Ай, Ларочка, ну кто бы мог подумать! Я решил, что больше никогда тебя не увижу. Ты так незаметно и бесследно исчезла. Зачем ты бежишь от судьбы? Помнишь, я тебе еще в Бахаре говорил – судьба нас свела... И вот опять, вопреки твоим попыткам скрыться от меня, мы вместе. Это ли не судьба?!

– Не надо, Николай Иваныч, о прошлом. Уехала я оттуда, моя душа очистилась. Ты для меня – словно горький упрек моей совести. Вот встретилась с тобой, и опять защемило сердце.

– Архангельская, сколько же можно, больные давно ждут! – Врач заглянула в кабинет и покачала головой. – Поставила больным градусники, а температуру записывать я, что ли, должна?

– Извини, Николай Иваныч, мне надо идти.

– Встретимся вечером? – спросил он. – До какого часу ты дежуришь?

– До восьми, в девять буду дома. Запомни адрес: Госпитальная, 12, это недалеко. Первый подъезд, второй этаж. Как войдешь – направо.

Выйдя во двор, Лесовский сел на скамейку и стал поджидать Русанова. Тот вышел примерно через полчаса в мрачном настроении.

– Пошли, Николай...

– Что случилось-то?

– Двое умерли... Третьему – лучшему артиллеристу руку отрезали.

Русанов стиснул зубы, и Лесовский увидел, как непрошенно, не по-мужски, наполнились его глаза слезами.

Вечером, среди кушкинцев и в Совдепе начали распространяться слухи о готовящемся заговоре ташкентской мусульманской знати. Слухи эти распространились вместе с приездом членов кокандского Совдепа в Ташкент. Прибывшие сообщили Ревкому о готовящемся мусульманском съезде в Коканде и возможном провозглашении Кокандской автономии. Кокандские феодалы будто бы прислали сюда, в Ташкент, целую шайку головорезов и мулл – служителей ислама. Колесов собрал заседание Ревкома – выслушали приехавших товарищей из Коканда, решили, что большой опасности нет, но, в общем-то, надо быть начеку. Был отдан приказ– послать в районы старого города Шайхантаур, Кукчи и Сибзяр разведчиков – пусть следят за действиями мусульман и сообщают в штаб Ревкома. Начальнику войск округа был отдан приказ: войска гарнизона, и в первую очередь Кушкинский отряд, привести в состояние полной боеготовности, – никому из частей не отлучаться...