Текст книги "Закаспий"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Валентин Фёдорович Рыбин
"Закаспий"
(историко-революционный роман)

Часть первая

I

В теплый осенний день по предгорной текинской равнине лихо катилась пролетка. Кучер, молодой туркмен в белом тельпеке, гордо восседая на козлах, сдерживал несущегося серого рысака.

Под козырьком коляски, нахлобучив папаху до самых бровей и откинувшись на спинку сидения, сладко всхрапывал царский полковник Теке-хан. Рядом с ним поклевывал носом земский инженер, в белом кителе и фуражке под белым чехлом, – Лесовский. Он был молод и сухощав, над низким лбом курчавились черные волосы, а под острым носом торчали усики. Теке-хан, встретив инженера на станции в Геок-Тепе, затащил к себе. Полдня они провели за дастарханом [дастархан – гостевая скатерть]. Потом поехали к горам, взяли с собой ружья, однако хорошей охоты не получилось. Подбили несколько кекликов, только и всего. До джейранов дело не дошло. Ни у ручья, ни дальше, в предгорьях, не обнаружили их. Заехали в русский поселок Скобелевку. Там Теке-хан приказал старосте-молоканину привести барана. Тот притянул на веревке крупную, грубо остриженную овцу. Ее отвели на версту и стали палить из берданок. Теке-хан утверждал, что во время войны со Скобелевым туркмены с такого расстояния легко попадали из берданок в русских казаков. Хозяин и гость сделали по пятьдесят выстрелов, но цель так и не поразили. – оба были изрядно пьяны. Сегодня же, после тяжелого похмелья, оба чувствовали себя неважно, и кучер спешил поскорее доставить их в родовое поместье Теке-хана, находилось у самых отрогов гор, в двадцати пяти верстах от станции.

Лесовский лениво обозревал предгорную местность. В общем-то, несмотря на неприятную сухость во рту и звон в ушах, здешняя природа ему нравилась. Трава уже давно выгорела под солнцем, и в воздухе висела горьковатая пыль, а у подножия гор зеленели сады и поля. Среди деревьев стояли войлочные кибитки, глинобитные мазанки, обнесенные дувалами. На склонах гор паслись овцы. Местность эта с садами и хлопковыми плантациями принадлежала Теке-хану, и Лесовский подумал: «Интересно, каковы доходы полковника? Ведь от одного хлопка, который он сдает на завод Пейроса, в Геок-Тепе, можно разбогатеть. А сколько везут его люди арбузов на базар!»

Полковник выпрямился, поправил папаху, погоны. Некоторое время осоловелыми глазами оглядывал предгорную равнину, словно хотел убедиться – все ли тут на месте, не исчезло ли что, пока он ездил в Геок-Тепе встречать присланного ему инженера, затем сказал с жалостью:

– Воды мало. Вах, как мне нужна вода!

Через три часа утомительного пути они наконец-то подъехали к аулу, окруженному со всех сторон горами. Около тридцати кибиток стояли в два ряда. Неподалеку протекал небольшой горный ручей, на котором вращались лопасти водяной мельницы, и рядом поблескивала на солнце вода в большой яме. Один из рукавов ручья уходил под каменную стену огромного подворья. На это подворье и повел Теке-хан Лесовского, когда они слезли с пролетки. Пока шли ко двору, с десяток слуг, преданно кланяясь, вертелись возле хана, докладывая ему всяк о своих делах. Среди них выделялся один в полицейской форме без погон, с перекошенным лицом и очень пронзительными и злыми глазами, старший нукер. Теке-хан назвал его Полладом и позвал с собой.

Войдя, Лесовский увидел огромный водоем с проточной водой, над которым свешивали длинные зеленые ветви плакучие ивы. Под ними красовалась убранная коврами тахта, заставленная чайниками, пиалами, блюдами с фруктами и конфетами. Над сластями роем вились большие красные осы. Слева за деревьями виднелся серый небеленый дом. Сараем его не назовешь, но и на европейское жилье он не походил. Толстые, из кирпича-сырца стены, на них арчовое, метров пятнадцать, дерево с небрежно обрубленными ветвями, что-то вроде матицы. Крыша также из ветвей, а сверху черепица.

– Пока варится ужин, мы могли бы посмотреть кяриз. Не возражаете? – предложил Теке-хан.

– Ну что вы, господин полковник! Самое время. Сейчас не жарко, да и вообще пора бы знать и меру моему безделью. Я ведь приехал к вам не только чаи гонять да дышать чистым горным воздухом. Я к вашим услугам, милейший хан.

Они выехали из ворот на лошадях и, «прежде чем подняться вверх по склону долины, остановились у небольшого грота, откуда била кяризная вода. Место это было огорожено камнями, и подходить сюда, а тем более пользоваться водой разрешалось далеко не каждому. Чернобородый, с густыми бровями мираб [мираб – распорядитель воды] словно вырос из-под земли и вопрошающе уставился на хана и его гостя.

– Какой дебит вашего кяриза, господин полковник! Вероятно, литров сто? – Инженер слез с лошади, присел на корточки и опустил в пенящийся водоворот руку. Затем зачерпнул воды в ладонь и попробовал на вкус.

– Какая прелесть! – произнес он с чувством и прибавил: – Но, судя по тому, что даже на выходе ложе поросло водорослями, оно давно нечищено.

– Давайте проверим колодцы, – предложил Теке-хан, садясь в седло. – Кяриз мой, признаюсь вам, не чищен давно, – продолжил он, направляя коня по долине и придерживая его норовистый ход. – Наверное, кизылбаши даже не очистили его от костей. Это такой народ – верить им нельзя.

– О каких костях вы говорите, господин полковник?

– Разве вы не слышали? Вах-хов... В общем, дорогой Николай Иваныч, кяриз этот очень-очень старый. Никто не знает, когда его построили, Может быть, он существовал даже в тот век, когда сюда приходил с войсками Искандер. Но от того древнего времени не осталось никаких бумаг. Что касается столетней давности, об этом мы знаем. Теке поселились в этих местах после того, как побывал тут Надир-шах, а до нас тут жили имрели и карадашлы [Теке, имрели, карадашлы – названия туркменских пленен]. Когда Надир-шах двинулся войной на Хиву, он приказал им, чтобы они присоединились к его огромному войску и шли громить Хивинское ханство. Туркмены не согласились: одни скрылись в горах, другие бежали в пески, а самые глупые спрятались в кяризе. Надир-шах узнал про это и велел завалить колодцы камнями. Все, кто был в кяризе, там и остались навсегда. Бедные люди, они погибли из-за своей глупости.

– Невероятная история, – воскликнул Лесовский и живо спросил: – А ваши предки – теке, как они тут оказались?

– Мы жили около Балханских гор. Потом эти места опустели и мы заняли их. Вот тогда кяриз оказался в руках моего прадеда. Не знаю, пытался ли он очистить кяриз, но помню, что этим делом занялся мой отец. Он пригнал сюда пленных кизылбашей и заставил лезть под землю. Старики наши тогда были детьми, и они своими глазами видели, как персы вытаскивали из кяриза вместе с камнями кости и целые скелеты.

 Лесовский потянул на себя поводок уздечки, остановил коня, посмотрел вдаль на уходивший к горам склон долины. Кяриз начинался где-то там, у подножия гор. Каменные горловины вентиляционных колодцев большими кочками торчали над гладкой поверхностью. Инженер насчитал более тридцати колодцев, но и это было не все. Несколько стушевавшись, заметил:

– Судя по всему, работы предстоят немалые. Тут у вас добрая сотня галерей, и все надо обследовать, составить дефектную ведомость, рассчитать объем ремонтных работ, потребность в рабочей силе. Но самое главное, необходимо как можно быстрее удлинить кяриз, чтобы повысить его дебит. Так ведь? Такой наказ я получил в Управлении земледелия и землеустройства от управляющего Юнкевича.

– Да, дорогой Николай Иваныч, это самое главное для нас. – Теке-хан молитвенно сложил руки на груди.

– Я готов приступить к делу хоть сегодня, но мне нужны люди. Есть ли у вас кяризники? – спросил инженер.

– Есть... Давайте поедем к ним.

Они направились к курганче, особняком стоявшей в низине. Это был круглый двор с каменным забором, высотой в два человеческих роста. Зимой в ненастную погоду чабаны здесь содержали овец. Сюда же пригоняли их на стрижку. Здесь забивали новорожденных ягнят и снимали с них шкурки. В пору страды люди Теке-хана свозили на этот двор ячмень и пшеницу, молотили злаки. Сейчас, в самый разгар лета, во дворе разместили арестантов, присланных Теке-хану из асхабадской тюрьмы на ремонт и достройку кяриза.

Подъезжая к курганче, Лесовский обратил внимание на сторожей с ружьями, стоявших поодаль друг от друга вокруг двора. У ворот и стены в холодке, разинув от жары розовые пасти, тяжело дышали туркменские овчарки – волкодавы. Увидев подъезжающих всадников, собаки, как по команде, вскочили на ноги. Теке-хан прикрикнул на псов, – они неохотно и не сразу успокоились, продолжая скалить клыки на русского.

– Вам надо надеть туркменскую одежду, тогда они примут вас за своего, – посоветовал хан.

– Ничего, привыкнут и к этой.

Лесовский слез с коня и поманил к себе свирепого бесхвостого и безухого пса, с любопытством разглядывающего незнакомца. Волкодав завилял обрубком хвоста и замотал крупной лобастой головой: «Ладно, мол, проходи». Остальные с достоинством отошли и улеглись в тени.

Появившийся словно из-под земли Поллад, льстиво кланяясь и улыбаясь, пропустил хана и инженера во двор.

– Вот эти люди – кяризники,– пояснил полковник, остановившись у ворот. – Не надо подходить к ним близко.

Лесовский увидел посреди двора огромный котел, из-под которого курился дымок. Рядом с котлом стояла деревянная бочка. Люди сидели под забором, на солнцепеке. Увидев хозяина, один за другим поднялись на ноги. Недовольный ропот и негодование донеслись до инженера прежде чем он понял, что это узники, и каждый прикован цепью к металлическому кольцу, за которое обычно привязывают быков или верблюдов. Они были в разной одежде: на одних шальвары и рубахи, на других халаты и пиджачки, – но все это можно было назвать одним словом – рванье.

– Откуда эти люди? – сдавленным голосом спросил Лесовский. – Что-то не похожи они на мастеров.

– Я просил графа, чтобы прислали мне людей, знающих кяризное дело, – отозвался Теке-хан. – Действительно, эти оборванцы не внушают никакого доверия. Поллад, есть ли среди этих бродяг говорящие по-туркменски?

– Есть, господин полковник. – Поллад хищным взглядом вперился в стоявших арестантов, указывая пальцем: – Вон тот говорит... И вот этот... кизылбаш...

– Они явно чем-то недовольны, – заступился Лесовский.

– Они недовольны солнцем, – пояснил, усмехаясь, Теке-хан. – Они сидят под солнцем, а хотели быть в тени. Но в тени нет железных колец, не за что цеплять цепи. Сейчас солнце опустится за горы, и всем будет хорошо.

– Господин полковник, я хотел бы поближе познакомиться с людьми, – попросил Лесовский. – Позвольте задать им несколько вопросов.

– Друг мой, какой может быть разговор! Спрашивайте, вы их хозяин, я передаю их вашему благородию. Распоряжайтесь этими босяками до тех пор, пока не закончатся все работы на кяризе.

Лесовский заглянул в котел, в котором сохли остатки сваренного ячменя, подошел к заключенным. Инженер почти не понимал по-туркменски, но неплохо владел персидским. Остановив взгляд на парне в рубахе и широких шальварах, он без труда определил: это – перс.

– Как тебя зовут?

– Меня зовут Джавад, – торопливо отозвался парень. – Джавад Али Дженг. Я не сделал никому никакого зла. Судьба пригнала меня в эти края из Кучана, но здесь меня подкараулила беда. Единственная моя вина лишь в том, что я хвалил Саттар-хана.

– Ты говоришь о вожде, поднявшем восстание бедняков в Персии? – Лесовский с интересом оглядел перса.

– Но я не был в его отряде, клянусь аллахом! – Али Дженг приложил руку к сердцу и склонил голову. – Я только повторял слова, которые твердили все: «Вот придет Саттар-хан со своими удальцами – и всем ашрафам-богачам придется отправиться к праху их отцов». Помогите мне, добрый господин!

– Есть ли среди вас такие, кто раньше строил или очищал кяризы?! – громко, по-персидски, обратился инженер.

Никто не проронил ни слова.

– О, аллах! – воскликнул Теке-хан. – Эти оборванцы, как я вижу, считают меня глупцом. А ну, признавайтесь, кто из вас раньше чистил кяризы?!

Али Дженг насупился и вышел вперед. Остальные последовали его примеру.

– То-то же, проклятые лути [лути – босяки, оборванцы]! – Теке-хан удовлетворенно огладил пышную бороду и гордо взглянул на инженера. – Можете распоряжаться этими людьми...

II

На кяриз вышли рано утром. Арестантов, под стражей ханских нукеров, отправили к отрогам гор, к самому истоку: в каждую подземную галерею по два человека. Таким образом, в наиболее глубокие колодцы опустились все привезенные из асхабадской тюрьмы. Еще не менее пятнадцати галерей заняли дехкане, коих Теке-хан пригнал с хлопковых плантаций и собственных садов и виноградников. На кяриз вышли батраки-сезонники из других селений, в том числе мужики-молокане из русских поселков.

Лесовский в сопровождении Теке-хана и двух его телохранителей разъезжал на лошади по склону – командовал и отдавал распоряжения, чтобы побыстрее начинали. Несколько раз инженер, видя, как люди опасливо, неохотно лезут в галереи, сам спускался туда. Покрикивал, шутил, подбадривал, но про себя думал: «Вонь и темень – фонари без стекол гаснут, в пору хоть зажигай факела. Но если тут еще и надымишь, то и вовсе погубить людей можно». Выбравшись наверх после осмотра нескольких подземных участков, инженер посоветовал Теке-хану послать людей на железнодорожную станцию, – там у путеобходчиков или у самого начальника можно раздобыть фонари со стеклами. Хан отправился сам, поскольку знал: никому другому фонарей не достать. Как только он с нукерами отъехал, инженер вновь спустился в одну из галерей и принялся более тщательно обследовать ее. Навыков Николай Иванович в кяризном деле почти не имел, хотя и числился в числе опытных ирригаторов. Лишь однажды он, в качестве подручного, когда заканчивал земледельческую академию и проходил практику в Закавказье, опускался в кяриз. Но тогда он больше рассматривал дивное сооружение и восторгался смекалке предков, нежели руководил людьми. Позднее, когда его прислали в Асхабад, в распоряжение Управления земледелия и землеустройства, он тотчас был назначен на очистку речек Асхабадки и Кешинки, снабжавших столицу Закаспия питьевой и поливной водой. Затем речь зашла о сооружении водонасосной станции в Багире – Лесовского перебросили туда. Он участвовал в составлении проекта сооружения. Сейчас уже была подготовлена вся документация, но на практические работы городская казна не имела средств, – дело стояло, вот и отправил управляющий Лесовского на кяриз к Теке-хану.

То и дело зажигая гаснущий от малейшего дуновения фонарь, инженер осматривал водосборную галерею, – она была не только засорена, но и местами разрушена. Целые участки водоносного пласта забились глиной, кое-где над головой, в сводах галереи, просачивался песок. Воды в подземном арыке текло по щиколотку.

Лесовский увлекся осмотром и, несмотря на духоту и тесноту, (высота галерей чуть больше метра, приходилось все время идти полусогнувшись) – не собирался подниматься наверх. Освоившись в кяризе, он то ползал на коленях, то разгибался и стирал липкий пот с лица. «Если по-настоящему взяться за ремонт, то, пожалуй, у Теке-хана средств не хватит, – думал он удрученно. – Костей пока не видно, наверное, отец Теке-хана на совесть почистил водовод...» Рядом с ним шаркали лопатами арестанты, поругиваясь и кляня судьбу. Лесовский подумал: «Не пристукнули бы со злости и отчаяния!» Но. поразмыслив, решил: на такое они не осмелятся, ибо сбежать отсюда невозможно – наверху нукеры, а из галерей выход только через колодцы. Почти пятисаженная глубина, мрак и сырость, глухие голоса озлобленных людей вселяли однако в инженера некую неуверенность и даже страх. Сам того не замечая, он искал общения. Тусклый огонек его фонаря высветил смуглое, словно чугунное, лицо Али Дженга. Инженер узнал его, улыбнулся:

– Так, говоришь, бежал?

– Не один я бежал. Много таких, как я, сбежали из своих сел, ушли от матерей. Но клянусь вам, я не был в горах у федаев и не помогал муджахидам. Я только хотел, чтобы они победили.

– Ладно, ладно, парень. Вот отсидишь в тюрьме, и опять домой через горы подашься. А если будешь работать хорошо, то выпустят раньше срока, – успокоил Лесовский и добавил: – Только ты от своих убеждений не отказывайся. Уж лучше быть с федаями и муджахидами, чем воровством и грабежом заниматься.

– Ах, ашраф, – вздохнул тот в ответ, – жизнь наша, как этот темный кяриз. И сами мы тоже темный народ. Глаза у нас, как у котят, слепые...

Их беседу прервали внезапно донесшийся из соседней галереи крик и испуганные голоса взбудораженных людей. Крик такой, что по телу Лесовского побежали мурашки. Безусловно, кричал человек обреченный, встретившийся с глазу на глаз со смертью. Инженер, а за ним Али Дженг и его напарник бросились на помощь. Душераздирающие вопли стали еще громче, и вот Лесовский увидел, как вверх по вентиляционному колодцу на веревке поднимают человека. Сверху кричали, подбадривая его, чтобы держался, а внизу люди испуганно таращили глаза и призывали на помощь аллаха. Появление инженера подействовало на них ободряюще. Один из арестантов принялся торопливо рассказывать о том, как они сначала почуяли запах разложившегося трупа, а потом, когда нашли то ли дохлого джейрана, упавшего в колодец, то ли собаку, и потащили к бадье, – откуда-то вылезла большая черная змея и укусила Хамзала.

– Змея уползла? – холодея от ужаса, спросил Лесовский.

– Нет, господин... Я догнал ее и разрубил лопатой. Вот она, посмотрите.

Инженер опустил фонарь и увидел убитую змею. Стараясь быть спокойным, Николай Иваныч твердо выговорил:

– Ты молодец, парень. Я думаю, что двух таких в колодце быть не может. Продолжайте работу, не бойтесь, только будьте осторожнее. А пострадавшего надо немедленно доставить в лазарет, – и запрокинув голову, крикнул вверх, чтобы подали веревку. Его не сразу услышали. Наконец опустили аркан и инженер поднялся.

Двое вели пострадавшего под руки, остальные шли рядом – охали, вздыхали, призывали на помощь аллаха. Кто-то из самых сообразительных уже успел оказать ему первую помощь. Икра на ноге была располосована ножом, из раны текла кровь. Вероятно, «лекарь» хотел вывести яд змеи, но тщетно. Лицо парня уже сделалось мучнисто-серым, глаза безумно блуждали по сторонам.

– Ведите ко двору Теке-хана! – распорядился Лесовский. – Да побыстрее!

Сам он побежал на подворье и, увидев ханскую пролетку, велел кучеру запрягать. Потребовалось несколько минут, прежде чем повозка выехала со двора. Лесовскому помогал молодой, богатырского телосложения, туркмен в куцем халате – Бяшим.

В поселке Бахар, который лепился на склоне гор и утопал в густой зелени деревьев, инженер отыскал фельдшерский околоток. Фельдшер – штабс-капитан лет сорока пяти, сутулый, с серыми испуганными глазами и рыжей бородкой, осмотрев пациента, сделал укол и, сомкнув веки, опустил голову.

– Жить не будет, смею вам доложить. Слишком поздно обратились за помощью.

Уложив больного на кушетку и поручив его брату милосердия, штабс-капитан повел Лесовского к себе. Квартира фельдшера находилась в этом же бараке, но вход был с противоположной стороны. Там оказался небольшой садик с топчаном. На нем стоял керамический кувшин, обмотанный мокрой тряпкой. Штабс-капитан напоил гостя холодной водой, и, пригласив в комнату, представился.

– Зовут меня Евгений Павлович, фамилия Архангельский, прошу-с, называйте запросто, без всяких стеснений.

Лесовский тоже назвал себя.

Потребовалось еще несколько минут, чтобы уяснить, что оба они москвичи. Архангельский здесь живет с дочерью, поскольку жена умерла в прошлом году, и пришлось дочь Ларису вызвать сюда из Москвы. Дочери двадцать лет – она окончила гимназию, освоила «Ремингтон» – печатает документы у пристава. Но поскольку в Бахаре нет русских учителей, а занятия в русско-туземной школе должны вестись и на русском, то Лариса с успехом обучает грамоте и русских, и туркмен. Лесовский в свою очередь сообщил новому знакомому, что жил в Москве на Второй Мещанской, окончил Земледельческую академию, и вот уже пятый год служит в земских ведомствах – сначала на Кавказе, а теперь вот в Закаспийской области.

Штабс-капитан во время разговора вовсе не проявлял никакого беспокойства о больном, Лесовский же заволновался:

– Евгений Павлович, может, все-таки можно еще что-то сделать. Неровен час – помрет.

– Ну так, милый друг, это и неизбежно, – печально молвил фельдшер. – Я увел вас, чтобы вы не стали свидетелем страшнейших мук и неизбежной гибели этого несчастного. Укус гюрзы – это вам не прыщик, и даже не ножевая рана, которую еще можно зашить. Разве вы не видели, что нога до самого паха посинела? Это следствие змеиного яда, и его тлетворное действие остановить ничем нельзя. Надо считать, что Теке-хан лишился еще одного батрака. Эх-ма, сколько их мрет, этих бездольных!

Штабс-капитан не договорил. Брат милосердия, влетев в комнату, испуганно выпалил:

– Затих, ваше благородие. Подрыгался, помычал и затих. Должно быть, умер!

– Ну, вот так-с, – удрученно произнес фельдшер.– Жизни конец, а делу начало. Пойдемте, надо засвидетельствовать... смерть-с.

Фельдшер вынул из нагрудного кармана парусинового кителя часы, посмотрел на стрелки, защелкнул крышку и зашагал в околоток. Лесовский и брат милосердия последовали за ним. У входа в процедурный кабинет стоял парень-туркмен, приехавший сюда с инженером. Лицо его было бледным, губы нервно кривились.

– Помирал братишка, – выдавил он из себя по-русски.

– Что поделаешь, – отозвался Лесовский и предупредил: – Ты подожди, не уходи никуда.

– Как фамилия умершего? – спросил фельдшер, прикрыв простыней искаженное смертью лицо арестанта.

– Понятия не имею. – Инженер пожал плечами и беспомощно посмотрел на дверь. – Эй, парень! – позвал он туркмена. – Ты не знаешь, как его звали?

– Хамзал его имя, – отозвался туркмен.

– А фамилия как?

– Откуда знаю.

– Ну вот, – заворчал фельдшер. – Документы-то какие-нибудь у умершего, небось, имеются. Не у него, так у Теке-хана. Хочешь не хочешь, а придется Теке-хану впутываться в эту неприятную историю, да и вам тоже, Николай Иваныч. Прежде всего, как свидетелю смерти. И этого парня, который с вами прибыл, впишем. Как твоя фамилия?!

– Ай, не надо меня, – умоляюще попросил туркмен.

– Надо, милок, без этого не обойтись. Всякая смерть оправдания требует. Как тебя зовут, как отца величают – говори.

– Бяшим зовут. Отец – Кара. Значит Бяшим-Кара.

– Где русскому языку научился? – откровенно заинтересовался своим помощником Лесовский.

– Ай, школа не ходил, – смутился Бяшим. – Базар много ездил, там много русских есть. Шкурка ягненкин в базар таскаим, в мастерской отдаем. Там шапка один мастер Яша шьет. Ему шкурка отдаю, у него деньга беру – Теке-хану везу.

– Ну что ж, распрекрасные господа, – вмешался в разговор фельдшер. – Надобно нам еще одну, приставскую, подпись получить. Без нее мертвеца не похоронишь. Следуйте за мной.

Приставство находилось рядом, в кирпичном квадратном доме, с небольшим айваном и садиком. Подымаясь по ступенькам на айван. Лесовский услышал стрекот «Ремингтона», догадался – печатает Лариса – дочь фельдшера. Войдя в помещение следом за штабс-капитаном, он увидел барышню с уложенными венчиком русыми волосами, в простеньком платье.

Сероглазая, с яркими припухлыми губами, с капризной улыбкой, она бросила взгляд на Лесовского, вынула из каретки лист и вновь, более пристально, посмотрела на инженера.

– Ларисочка, беда у нас, – сказал фельдшер. – Султанов у себя?

– Да, папа. А что случилось?

– Пока не спрашивай, потом, – штабс-капитан махнул рукой и вошел к приставу. Через минуту пригласил в кабинет Лесовского.

Войдя, инженер увидел за столом костлявого, в пенсне, с большой лысой головой кавказца в форме подполковника. Пристав любезно предложил посетителям сесть. Лесовский торопливо рассказал о случившемся, упомянув о том, что умерший из заключенных.

– Значит, Теке-хан взялся за очистку и углубление своего кяриза, – то ли спросил, то ли сказал самому себе Султанов. И, приподняв пенсне, вопрошающе посмотрел на Лесовского. – Вероятно, это вы привезли на кяриз заключенных?

– Ну что вы, господин подполковник! Я понятия не имею, каким образом они там оказались, – пояснил инженер. – Если верить хану, то ему способствовал какой-то граф.

– Граф? – Глаза Султанова живо сверкнули. – Это любопытно. Однажды вашего любезного Теке-хана видели в компании с графом Доррером. Может, это он?

– Не знаю, право. – Инженер пожал плечами.

Пристав немного подумал, не спеша прочел заключение о смерти некоего Хамзала и спросил его фамилию. Не добившись ответа на вопрос, сокрушенно развел руками.

– Ну, господа, это уже слишком. Слишком много неясного. Я, пожалуй, сегодня сам отправлюсь к Теке-хану.

– А что делать с мертвецом? Прикажете захоронить? – фельдшер, поднявшись со стула, вопросительно уставился на пристава.

– С похоронами придется подождать, – возразил Султанов с усмешкой. – Отнесите мертвеца покуда в подвал. Надо выяснить, по крайней мере, кому его хоронить. Может быть, найдутся родственники.

В ауле Теке-хана дехкане, уже забыв о происшествии в кяризе, занимались своими обычными делами: женщины доили верблюдиц, мужчины пили чай. Лишь на подворье Теке-хана все еще наблюдалось беспокойство. Женщины, переговариваясь между собой, жалели несчастного курда. Слуги напускали на себя озабоченность, ибо слишком озабоченным выглядел сам Теке-хан. Он то и дело выходил к воротам или посылал кого-нибудь посмотреть, не едет ли из Бахара инженер.

Но прежде чем показалась вдали ханская пролетка, в аул въехал небольшой отряд во главе с подполковником Султановым. Караковый жеребец лихо встал на дыбы возле самых ворот, отчего ханские слуги попятились, а детвора разбежалась в разные стороны. Султанов был в белом шелковом кителе, в фуражке под белым чехлом и таких же перчатках. В руках – стек. Не здороваясь ни с кем, он ударил стеком по голенищу сапога, словно для устрашения, и въехал во двор. Теке-хан сидел на тахте, пил чай, когда гость появился во дворе, нехотя и лениво поднялся.

– Дорогой Султан-бек, как хорошо, что вы навестили меня. Давно вас не видел. Садитесь, выпейте пиалу чая.

Сняв сапоги и помыв руки, Султанов уселся на ковер, сам налил себе в пиалу, сказал, помедлив:

– Жаль, господин полковник, такого хорошего батрака вы потеряли.

– Надеюсь, он жив? – Теке-хан уставился в таинственно поблескивающее пенсне пристава.

– Он умер, – спокойно ответил Султанов. – Умер, так и не отбыв до конца срока тюремного заключения. Мне не удалось выяснить его фамилию и откуда он родом.

– Списки у моего старшего нукера, – быстро нашелся Теке-хан. – Сейчас мы узнаем, кто он.

– Не спешите. Сейчас для меня самое важное услышать, как себя чувствует господин генерал-лейтенант Шостак. Вероятно, чтобы заполучить арестантов, вы побывали у него в Асхабаде?

– Он хорошо себя чувствует. – Голос Теке-хана дрогнул, – С милостивого разрешения нужных людей мы начали сегодня работы на кяризе.

– Дорогой полковник, – едва заметно усмехнулся пристав. – Дело с арестантами весьма скользкое. Я должен составить следственный протокол, приложить к нему заключение судебно-медицинской экспертизы и отправить в Асхабад. Не поленитесь ради пользы дела и покажите мне официальную бумагу начальника области... за его подписью...

– Дорогой Султан-бек, о какой бумаге говорите?!– деланно удивился Теке-хан. – Земля эта принадлежит мне, кяриз тоже мой – что хочу, то и делаю.

– Насчет земли и кяриза возражений у нас нет, – согласился Султанов. – Нам нужна бумага, в которой разрешалось бы хану текинскому взять из тюрьмы сорок заключенных на очистку кяриза.

– О-хов. – тяжело вздохнул Теке-хан. – Ладно, подождите два-три дня – будет такая бумага.

– Ну что вы, полковник, как можно?! Мертвеца надо поскорее закопать.

– Завтра я поеду к Дорреру и привезу нужную бумагу. – Теке-хан сердито отставил чайник и крикнул в глубину двора. – Эй, кто там, принесите еще чаю!

– Да, чай – это полезно, – спокойно выговорил Султанов. – Но, я думаю, Доррер не такой дурак, чтобы хлопотать об официальной бумаге, когда дело связано со смертью. Если вы придадите дело огласке, то первым замарает репутацию господин Доррер, а он, сами знаете, дорожит своей честью. Он же – присяжный поверенный, воплощение чести нашего общества. И если он будет запачкан с ног до головы по вашей вине, то вам тоже несдобровать. Я уверен, что граф за хорошие деньги незаконно взял у начальника тюрьмы людей, которые теперь работают на вас. Я не сомневаюсь в том, что вы, господин полковник, отослали или отвезли сами Дорреру что-то такое, отчего люди делаются богатыми. Не так ли?

– Об этом нетрудно догадаться, – согласился Теке-хан. – Я делаю то, что делают все. Но вы, господин пристав, вы человек негодный. Вы десять лет обучались в Петербурге – научились умно и мудро говорить, но поступки ваши, как у паршивого маймуна.

– Но-но, только без оскорблений, – угрожающе выговорил Султанов. – Я не виноват, что вы, имея звание полковника, не можете даже как следует расписаться. Вы получили звание и решили – хватит, а надо было ехать в Петербург и учиться.

– Шайтан, что ты от меня хочешь?! – вновь не сдержался Теке-хан. – Ты приехал, чтобы опозорить меня?

– Ну, что вы! – Султанов выплеснул из пиалы остывший чай и налил свежего. – Я приехал просить у вас арчовый участок за кяризом. Мне очень нужны большие арчовые деревья.

Разговор постепенно приобрел спокойный тон. Теке-хан, вздыхая и сожалея, впал в рассуждения о том, что вот живут люди рядом – одного вероисповедания, молятся одному богу, служат одному русскому государю, но зачем-то вздорят между собой. Будь господин пристав более податливым, Теке-хан давно бы уступил ему горные склоны. Но пристав не соизволит даже лишний раз заглянуть на пиалу чая – других забот у него слишком много. Султанов не возражал, лишь кивал головой да посмеивался. И обещал – теперь он будет заезжать почаще.

Теке-хан не менял спокойного тона, но в себе он чувствовал крайнее раздражение и желание поскорее проводить опасного гостя. Наконец пристав достал из кармана часы, приблизил их вплотную к зловеще поблескивающим стеклышкам пенсне и заторопился. Встал с тахты, потянулся до хруста в костях, надел сапоги и попросил подать скакуна. Провожая его за ворота, в окружении многочисленных слуг, Теке-хан охал и вздыхал, сожалея, что пристав пробыл так мало – мог бы посидеть еще и даже остаться ночевать, ибо уже ночь на дворе. Еще раз напомнил Султанову, чтобы заезжал почаще. Уста Теке-хана источали мед красноречия, но как только пристав, в сопровождении своих нукеров, выехал на дорогу в Бахар, хан сплюнул и злобно выругался.