Текст книги "Закаспий"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Телеграмма была помещена в следующем же номере газеты.

Обед у Дорреров был устроен, конечно же, не ради того, чтобы произносить восторженные речи и сочинять льстивые телеграммы. Граф Доррер-старший за обедом обсудил со своими коллегами – Дуплицким, полковником Жуковским, Грудзинским и другими присутствовавшими вопрос о создании асхабадского исполкома.

На следующий день в театре «Спорт» состоялся общегородской митинг. Представители адвокатуры, городского купечества и общества «Самопомощь» избрали в исполком посланцев трех курий – русской, смешанной и мусульманской. Председателем исполкома, конечно же, стал граф Георгий Иосифович Доррер. Теперь, уже в роли второго лица в Закаспии, явился он в кабинет все еще властвующего начальника области генерал-майора Калмакова и попросил утвердить вновь образованный исполком.

– Слава тебе богу, – облегченно вздохнул Калмаков. – Сняли с меня половину ноши. А то я уже вещички в чемоданы начал было укладывать – бежать собрался... Теперь ты, Георгий Иосифович, хану Хазарскому помоги. Он тоже бегает, все печется о мусульманских комитетах – боится, как бы власть мусульманам не досталась. Поезжай с ним по аулам...

События в Туркестане стремительно развивались. Подчиняясь воле масс, генерал Куропаткин вынес приказ о замене уездных чиновников комиссарами Временного правительства. Вновь перепуганный столь крутым оборотом дел Калмаков спешно сдал дела Дорреру и подал рапорт об отставке. Едва успели удовлетворить его просьбу, как прилетело новое сообщение из Ташкента-об отстранении самого генерал-губернатора Куропаткина, его помощника генерала Ерофеева и начальника штаба генерала Сиверса. Временным командующим округа стал полковник Черкес.

Куропаткину тотчас предъявили обвинение в репрессиях над народом – делами его занялся окружной прокурор Миллер. Бывший генгр уже и не надеялся выйти из тюрьмы. Но вот, сидя в камере, однажды попросил он почитать какую-либо свежую газету. Ему не отказали в просьбе. Развернув «Новое время», он прочел заметку о реабилитации генерала Чебыкина. «Вот тебе и на! – смекнул Куропаткин. – Да чем же Чебыкин лучше меня?» Тотчас Куропаткин попросил у тюремной охраны чернила, лист бумаги и написал: «Многоуважаемый Александр Федорович! В газете «Новое время» от 17 апреля сего года напечатана заметка под заглавием «Реабилитация генерала Чебыкина». Не откажите в Вашей поддержке, дабы и относительно меня было напечатано о снятии позорного обвинения...» Куропаткин передал письмо начальнику тюрьмы и попросил немедленно отправить в Петроград Керенскому.

Глава Временного правительства отнесся к просьбе бывшего туркестанского губернатора более чем снисходительно – вскоре Куропаткина не только освободили, но дали возможность беспрепятственно выехать в Петроград. Вернувшись в Российскую столицу, он поселился в своем доме на улице Таврической, 19, где квартировал когда-то, а теперь здесь жил его сын Алексей с женой. У сына давно уже гостила, приехав из Шешурино, Александра Михайловна. Куропаткин обрел покой, а потом и уверенность. Керенский ввел его в Александровский комитет по заботе о раненых...

В городах Закаспия – на вокзалах и площадях поднимались кумачовые полотна с призывом «Вся власть Советам!» В поездах вслух читались статьи из газет. Лесовский привез из Красноводска «Правду» с большевистскими тезисами, передал Житникову, а сам отправился в слободку отдохнуть после утомительной дороги. Вечером вышел прогуляться по городу и встретил знакомого по земству, инженера Кондратьева.

– Друг мой, не сможешь ли мне уделить минуту – разговор к тебе серьезный имею? – обрадовался встрече Кондратьев.

Они пошли по Анненковой улице в сторону городского парка. Кондратьев взял Лесовского под руку.

– Послал меня к тебе граф Доррер, – продолжил разговор Кондратьев. – Ты, может, в газете читал, а, может, краем уха слышал – одним словом, избрали меня в исполком заведывать земскими делами. Покуда по земству я там один, а один, как ты знаешь, в поле не воин. Вот и обговорили мы твою кандидатуру к привлечению на службу в исполком. Граф мне сказал: «Иди и без Лесовского не возвращайся, я его хорошо знаю, это очень надежный человек».

– Любопытно-с, – проявил живейший интерес Лесовский. – И чем же вы с графом предлагаете мне заниматься?

– Все теми же поездками по уездным городкам, по аулам, – с готовностью ответил Кондратьев. – Здесь, на железной дороге, ты водными ресурсами занимаешься, а у нас придется более широкий круг вопросов ре шать. В аулах сейчас такая чехарда с землей и водой– сам черт не разберется.

– Понятное дело, сейчас всюду неразбериха, – согласился Лесовский. – Но скажи мне, коллега, что собой представляет исполком? По моим соображениям, он не более чем переименованная канцелярия бывшего областного начальника. Был на посту генерал, стал – граф. Ввели в состав нескольких татар и армян, но в основном – бывшие офицеры, да и чины не упразднены.

– Друг мой, вот мы и стараемся пополнить управленческий аппарат людьми новыми и деятельными. Так что, не ищи подвоха, а скорее соглашайся!

– Надо подумать. Дайте мне денька два на размышление. Я к тебе зайду...

II

С отстранением от должности и арестом Куропаткина полковник Хазарский заметно сник. Бывший генерал-губернатор, уходя в историю, увлек за собой в тень забвения десятки офицеров-мусульман, воспитанных в кадетских корпусах для службы в Туркестане. Хазарский – один из них и, пожалуй, наиболее известный не только в Закаспии, но и в Петрограде и Москве, понял сразу, что пришел конец его карьере. Бывший адъютант Куропаткина, затем уездный начальник, командир полка, вновь – офицер особых поручений, Доверенное лицо генерал-губернатора, – на что он теперь мог рассчитывать? Разве что на помилование!

Ведь и его могли с таким же успехом, как и его могучего патрона, не только отстранить от всех тех дел, в которые он повседневно вмешивался, но и арестовать. Хазар-хан, сбросив полковничьи погоны, занялся образованием уездных мусульманских комитетов, и тотчас оградил себя могуществом баев и ханов от нападок областного комиссара.

Но в один из дней Доррер пригласил его к себе, в исполком.

– Рад вас видеть, Хазар-хан, в добром здравии. – Он подал руку и пригласил гостеприимным жестом в кресло. – Судьба благосклонна к вам. Другие крупные чины ушли, так сказать, с арены оракулов и судей – занялись простыми, смертными делами. Простите за откровенность, Хазар-хан, но что вы собираетесь дальше делать?

– Вы меня пригласили к себе, чтобы спросить об этом? – лицо Хазарского посерело от обиды и злости.

– Я пригласил вас, чтобы ознакомить с обличающим вас, как сторонника старого режима, документом. Прочтите, пожалуйста.

Хазарский повертел в руках несколько исписанных четким, почти каллиграфическим почерком, листков и принялся читать:

«9 апреля с. г. на базарной площади при станции Геок-Тепе, по приказу начальника уезда, были собраны домохозяева следующих аулов восточного района Асхабадского уезда...»

– Граф, но зачем вам понадобилось заводить речь о деле четырехмесячной давности? – удивился Хазарский.

– Не граф, но областной комиссар, – поправил Доррер. – Вы и здесь тянетесь к старорежимным словечкам. Читайте, читайте...

Хазарский вновь углубился в чтение.

«Для чего требовался этот сбор?.. Если нужны комитеты, то почему выборы их не предоставить самим аульным обществам? Какая надобность в поголовной смене старшин?.. С другой стороны, странным казалось, какое отношение ко всему этому может иметь сотрудник старого режима, бывший пристав и затем состоявший при генерале Куропаткине полковник Хазарский?..»

Хазар-хан резким движением перевернул страницы, заглянул в самый конец жалобы, чтобы узнать, кем она написана. Увидев отпечатки пальцев и приписанные туркменские фамилии, с вызовом бросил:

– Это фабрикация, граф. Уверен, если провести экспертизу, то окажется, что пальцы прикладывали ваши сотрудники, а может быть, даже вы. Почерк тоже мне знаком, и слог письма удивительно канцелярский. По-моему, жалоба написана вашим родным братом Алексеем Доррером!

– Ай да, хан! Ай, да, эксперт! – Доррер раскатился громким смехом. – Читайте, читайте, хан!

Хазарский, нервничая, перепрыгивая взглядом через строки, вновь обратился к тексту:

– «Видя нарушение принципов выборов, некоторые... заявили протест, затем между некоторыми туркменами завязалась драка. Тогда Хазарский вызвал находившийся на станции Геок-Тепе небольшой отряд солдат с ружьями и приказал им арестовать некоторых из группы протестантов, пригрозив, что дальнейшее сопротивление может повлечь за собой принятие и более крутых мер... просим произвести расследование о допущенных полковником Хазарским насилиях...»

– Фальсификация, граф! – Хазарский вскочил с места.

Доррер дернул под столом за шнурок – тотчас в кабинет вошла секретарша.

– Я слушаю вас, господин комиссар.

– Принесите стакан воды, полковнику Хазарскому плохо.

– Сволочь! Я этого так не оставлю! – Хазарский направился к двери.

– Сядьте, Хазар-хан, и выслушайте меня до конца!– остановил его Доррер.

Хазарский подошел к столу и оперся на него рукой.

– Говорите, я слушаю.

– Господин комиссар, пожалуйста, возьмите воду,– секретарша поставила стакан на стол.

– Хазар-хану уже легче, – Доррер улыбнулся.

– Нет, почему же, я выпью. – Хазарский большими глотками опорожнил стакан и отдал смазливой секретарше. Когда она вышла, совершенно спокойно, но с надменной улыбкой сказал: – Продолжайте, граф, я слушаю вас.

– С жалобой геоктепинцев вкратце ознакомлен господин краевой комиссар Черкес, – сообщил Доррер.– Пришлось изложить ему свою точку зрения по поводу столь нежелательного инцидента, виновником которого были вы, Хазар-хан.

– Граф, я прошу от вас лишь откровенности, – попросил Хазарский. – Мне известно, что несколько дней тому назад у вас в гостях побывал Теке-хан. Приезжал он, насколько я теперь понимаю, специально, чтобы помогли ему настрочить грамотную, аргументированную жалобу. Он оказался хитрее меня. Теке-хан первым понял, что после того, как ушел с арены Куропаткин, – оба мы, он и я, лишились опоры. Мы, словно два паука в одной банке, начали карабкаться вверх, и Теке-хан, укусив меня, выбрался первым. Этот подлый, старый феодал, всю свою жизнь молившийся аллаху и государю-императору, теперь, спасая свою шкуру, выставляет себя защитником прав дехкан. Топит меня, который всю свою жизнь отдал просвещению своего народа. Зачем вы потворствуете Теке-хану?

– Откровенность не всегда полезна, – сказал, подумав немного, Доррер. – Особенно опасно быть откровенным с вами, Хазар-хан. Разве вы были откровенны со мной, когда пытались очернить меня в глазах генерала Куропаткина? Вы подготовили блистательную докладную о всех моих промахах в судебных делах. Будучи не так давно в Ташкенте у господина Черкеса, я имел удовольствие прочесть вашу депешу. Продержись Куропаткин на посту генерал-губернатора еще несколько дней, и я не был бы сейчас областным комиссаром. Так что, господин Хазар-хан, это ли главное – кто сочинил жалобу? Какая разница кто ее писал? Мой брат Алексей или мой помощник Рахман Бадалов? Суть не в этом. Суть в том, что краевой комиссар дал согласие произвести перевыборы областного мусульманского комитета, чтобы сместить вас, как старорежимного администратора, пытавшегося прибегнуть к реставрации старых порядков.

Это была сильная «пощечина» – Хазарский буквально опешил. Последние слова областного комиссара заставили его широко разинуть рот и с трудом сглотнуть застрявший в горле воздух. Рука Хазар-хана потянулась к сердцу.

– Но вывод есть, – поспешил объявить Доррер, испугавшись, как бы Хазар-хана не хватил удар. – Краевой комиссар и я лично предлагаем вам ехать в Карасу на место генерала Мадритова. Оказавшись в своих родных краях, вы сможете принести истинную пользу своему народу. Генерал Мадритов отстранен от должности. Мы найдем ему другое место, а вас пошлем на Каспий. У меня все, господин Хазар-хан. Подумайте.

Хазарский нашел в себе силы на вежливость – энергично кивнул и вышел из кабинета.

Возвратившись домой, он долго не мог успокоиться – бродил по пустой квартире и не находил себе места. Несколько дней назад он отправил жену и сына на Челекен – до осени, но сейчас с досадой думал: «Да и стоит ли им возвращаться сюда! Что они забыли в этом дрянном городке. И вообще, что меня удерживает здесь? Поеду тоже на Каспий. Нет, не на место генерала-карателя. Такого одолжения граф Доррер от меня не дождется. От одной лишь мысли – сидеть на месте человека, который больше года, подобно дикому зверю, терзал моих соплеменников, бросает меня в дрожь... Ах, какой же я глупец! Как я мог надеяться на поддержку геоктепинцев, когда Теке-хан только тем и занят, что оберегает свою власть и свой престиж в этом крае. Разве он мог бы вынести, если бы я стал повелевать его народом? У каждого хана – свои люди, свои сторонники. Мои люди – туркмены каспийского побережья. Ничего, что они далеко от Асхабада. Сплотив вокруг себя прибрежных туркмен, я сделаю их основной своей силой в борьбе за новую Туркмению...»

Хазар-хан прожил в Асхабаде еще несколько дней, и наконец собрался в дорогу. Он не взял с собой ничего, кроме видавшего виды походного чемодана. Бросил в него смену свежего белья, гимнастерку, галифе, еще кое-какие самые необходимые вещи. Дом закрыл на замок и прикрыл деревянные ставни на окнах. Идя на вокзал, думал: «Месяца через два вернусь – будет видно: продавать дом или не надо. Но вернуться непременно придется, чтобы перевезти все барахло и мебель...»

День был жаркий, ибо природой управлял август, угнетая все и вся вокруг. Над тротуарами сонно свисали отяжелевшие от пыли ветви деревьев, от заборов и стен домов, словно от больших раскаленных печей, несло жаром. Едва выйдя со двора, Хазар-хан ощутил тяжесть чемодана, и сделал для себя открытие, что впервые за двадцать с лишним лет он несет свой чемодан сам. В последний раз в его руках видели чемодан в девяносто втором году, когда Хазар-хан – штабс-капитан– приехал в Закаспий, окончив академию Генштаба. Но уже через месяц-другой, когда стал адъютантом командующего Закаспийским краем, у него появился денщик. С той поры их сменилось несколько, и все они, сопровождая Хазарского, возились с его чемоданами и прочим скарбом. Подумав о том, что несет чемодан сам, Хазар-хан застыдился и остановился на обочине дороги, поджидая извозчика. Вскоре проезжавший мимо на черном фаэтоне кучер-армянин остановил лошадей.

– На вокзал, – приказал Хазар-хан и посмотрел на часы, вынув их из нагрудного кармана.

– Уезжаете? – спросил кучер с каким-то, как показалось Хазарскому, нездоровым любопытством. – А говорили, вроде бы вас должны избирать. Наши гнчакисты недавно выбрали себе одного. Теперь, думаем, дело пойдет. А то раньше – кругом один Доррер.

– Доррер, Доррер, – раздраженно проворчал Хазар-хан. – Кто такой Доррер! Придет время, выкинут этого ишака вверх копытами!

– Ай, молодец! – Кучер угодливо захихикал. – Все армяне тоже так говорят. Говорят, что граф Доррер больше месяца не продержится. Совет рабочих и солдат вроде бы за глотку его взял, вот-вот удавит.

Кучер лихо огрел лошадей кнутом и обернулся вновь:

– Мой младший брат Спендиар в артиллерии служит. Они там давно уже свой Совет создали, всех офицеров на свою сторону перетянули.

Расплатившись на привокзальной площади с фаэтонщиком. Хазарский купил билет, с полчаса прождал прихода поезда, сел в плацкартный вагон, набитый до отказа пассажирами. Хотел было распорядиться, чтобы освободили место, но решил не ссориться – сунул чемодан под нижнюю полку и отправился через вагоны в ресторан. Ни есть, ни пить ему не хотелось – решил посидеть в одиночестве, чтобы не видеть вагонную публику: злая, голодная, беспардонная, она вызывала у него отвращение. Проходя через единственный в поезде спальный вагон, Хазарский заглянул в купе кондукторов, попросил, не смогут ли они отыскать ему спальное место. Видя, что те колеблются, он вынул кошелек и зашелестел ассигнациями.

– Господин хороший, а хлебом бы или рисом не могли-с? – кондуктор засверлил Хазарского глазами. – Деньги-с нынче что-с?

– Сволочи, – раздраженно выговорил Хазар-хан и сунул две крупные купюры в руки кондуктору. – Иди в третий вагон и принеси сюда мой чемодан, он лежит под нижней полкой!

Не оглядываясь, вошел в вагон-ресторан, где было относительно свободно, и сел за столик. Видя, что повара еще копошатся на кухне и никто из присутствующих не обедает. Хазар-хан подвинулся к окну и стал смотреть на равнину и горы, дрожащие в жарком августовском мареве. Он думал, что по приезде в Красноводск сразу же отправится на Челекен и дальше, в Гасан-Кули, соберет старшин и совместно с ними начнет действовать. «Надо непременно возместить за счет Закаспийского исполкома ущерб, нанесенный Мадритовым туркменам. Если я не сумею помочь моим соплеменникам – грош мне цена. Они попросту не поверят в мое могущество и не поддержат ни в чем!» Размышляя, Хазарский не заметил, как проехали Безмеин, и вышел из раздумья, когда замелькали глинобитные предместья Геок-Тепе. Официант, подойдя с корочками меню, спросил, что желает господин отведать. Хазарский сказал, что он не спешит – когда надумает, сам позовет и закажет. Поезд между тем остановился, несколько пассажиров бросились к вагонам, и в одном из них Хазарский узнал инженера Лесовского. «Этот опять здесь торчит! – с неприязнью подумал Хазар-хан. – Уж не он ли помог Теке-хану в сочинении жалобы на меня?! Хотя, вряд ли... Лесовский сам ненавидит текинского хана после того, что произошло на кяризах. Интересно, куда едет инженер? Надо затянуть его сюда – все не так скучно будет». Хазарский быстро вышел в тамбур, позвал:

– Николай Иваныч, заходите сразу в ресторан!

– О, хан Хазарский! – удивленно откликнулся Лесовский. – Хорошо, сейчас устроюсь – и сразу приду!

Вернувшись в ресторан, Хазар-хан тотчас подозвал официанта и заказал обед на две персоны.

Лесовский долго ждать себя не заставил. Вошел в вагон-ресторан, остановился у зеркала. В белой рубашке-косоворотке, с расстегнутым воротником, загоревший до черноты, с черными изящными усиками, сейчас он походил на преуспевающего перса. Причесываясь, взбил коком шевелюру, подошел к Хазар-хану.

– Приветствую вас, господин полковник. Далеко ли изволите ехать?

– Полковник без погон – не полковник, – кисло улыбнулся Хазар-хан. – Садитесь, Николай Иваныч. Домой еду, решил навестить родные края, посмотреть, что там делается.

– Везде неразбериха, господин Хазар-хан, но в общем-то все идет к одному. – Лесовский взял меню и раскрыл корки.

– Я уже заказал на двоих, – остановил Хазарский.

– Да? Ну, спасибо...

– Вы сказали «все идет к одному», что вы имеете в виду? – спросил Хазарский.

– Что имею? – Лесовский задумался. – Ну, хотя бы то, что постепенно власть в стране забирают в свои руки Советы рабочих и солдатских депутатов. Когда они возьмут эту власть основательно – произойдет еще одна революция – пролетарская. Вот это и есть «все идет к одному».

Хазарский высокомерно усмехнулся.

– Николай Иваныч, вы говорите о революции, как о расписании поездов. Нельзя так легко мыслить. Вы говорите о рабочих и солдатах, но совершенно забываете о мусульманском обществе. Оно не входит в Советы рабочих и солдат, но его нельзя сбрасывать со счетов при переустройстве мира. У этого общества своя забота и свои руководящие органы – мусульманские исполкомы.

– Временные исполкомы, – подсказал Лесовский. – С победой пролетарской революции все эти временные – буржуазные и феодальные комитеты полопаются, как мыльные пузыри, а весь народ станет единым – советским.

– Это невозможно.

– Еще как возможно, Хазар-хан. Свергая правительство временное, мы свергнем и буржуазные национальные исполкомы. Не аульные комитеты с байской верхушкой будут управлять селом, а Советы крестьянских депутатов, состоящие из батраков... Что касается национального вопроса, пролетарская партия отстаивает провозглашение и немедленное осуществление полной свободы отделения от России всех наций и народностей, угнетенных царизмом.

– Значит, вы не против отделения туркмен от России? – Хазар-хан удивленно вытаращил глаза.

– Нет, не против, – спокойно подтвердил Лесовский. – Мы стремимся к разрушению старого и созданию совершенно нового, более крупного государства, в котором объединятся все ранее угнетенные нации. Союз их будет исключительно свободным, братским союзом рабочих и трудящихся всех наций!

– Утопия! – возразил Хазар-хан.

– Это не утопия, а марксистская наука, разработанная вождем пролетариата Лениным. За такое государство поднимутся все бедняки-туркмены, а их в Закаспии большинство. Никакие аульные исполкомы не в состоянии будут остановить их в святой борьбе за свободу, за воду и землю. Впрочем, господин Хазарский, эта борьба уже давно идет, а вы не замечаете и недопонимаете всего происходящего. Запомните мои слова, Хазар-хан: восстания в Тедженском оазисе, в Хиве, в ваших прибрежных районах подняты не против русских вообще, а против русского царизма. Но с царизмом воюют и большевики. Так что судьбой написано побрататься восставшим туркменам с восставшими русскими.

– Вряд ли вы мне втолкуете свою батрацкую политику. – Хазарский вновь высокомерно улыбнулся.

– Но ведь вы за то, чтобы ваш народ был свободным и независимым, чтобы все туркмены учились грамоте – разве не так?

– Так, но...

– Что «но», господин Хазарский? – Лесовский подал ему стакан с компотом. – Вам не достает понимания, что мир делится не на расы и нации, а на бедных и богатых. Богатый с богатым, бедный с бедным, а надо, чтобы все были равны.

– Какое у вас образование, Николай Иваныч? – перевел разговор на другую тему Хазарский. – Вы прямо-таки блещете.

– Я окончил земледельческую академию.

– Но ведь все земские чиновники исповедуют программу социал-революционеров! Аульные исполкомы– это их изобретение.

– В том-то и дело, что всего лишь изобретение, – согласился Лесовский. – Я это понял и примкнул к социал-демократам. Советую и вам поступить точно так же. Я тоже, как вы, из разорившихся дворян. У вас ведь тоже родословная – пышная, да и титул вам дворянский жалован самим государем. У вас были свои керосиновые установки, колодцы нефтяные – все это вы упустили... отдали крупным заводчикам.

– Николай Иваныч, сложный вы разговор затеяли. – Хазар-хан тяжело вздохнул и подозвал официанта. Рассчитавшись, сказал: – Сложный, но нужный... Давайте выйдем, подъезжаем к Кизыл-Арвату.

Поезд остановился. У здания вокзала были открыты киоски, и Лесовский с Хазар-ханом заспешили к ним.

– Пойдемте ко мне, я в мягком, – пригласил Хазар-хан, сворачивая кипу купленных газет. – Надо посмотреть, что нового в мире. Признаться, я не держал газет уже два дня.

Кондуктор, встретив Хазарского в тамбуре, любезно проводил его в купе и удалился.

– Ну вот, и о вашем областном комитете статейка есть, – сказал Лесовский, просматривая газету «Асхабад».

– И что же о нем пишут? Ну-ка, разрешите. – Хазар-хан взял газету и прочел вслух:

«Вновь сформировался Закаспийский областной туркменский комитет в составе 17 человек. Председателем избран полковник Ораз Сердар, заместителем – переводчик канцелярии областного комиссара Рахман Бадалов. Наибольшее число членов в комитете от Мервского и Асхабадского уездов. Относительно Ораз Сердара решено возбудить ходатайство об освобождении от несения службы в Текинском полку на время состояния председателем комитета».

Дочитав, Хазар-хан отбросил газету.

– Ну и сволочь, этот Доррер. Сволочь с тремя неизвестными. Свергает меня, облизывает зад Теке-хану, а назначает Ораз Сердара. Скажите, Николай Иваныч, как после этого я могу отойти от всего, что касается наших комитетов! Да я этих бездарных пугал рода человеческого, Теке-хана и Ораз Сердара, за людей не считаю! Я выставлю против них свою дальнобойную артиллерию... Надо же, собачьи дети!..

– Чему вы возмущаетесь, хан? – спокойно рассудил Лесовский. – Ораз Сердар – махровый контрреволюционер, вот и выбрал его Доррер...

Лесовский слез в Джебеле, куда направлялся по делам к заготовителям соли. Хазар-хан на прощание крепко пожал ему руку.