Текст книги "Природа. Человек. Закон"

Автор книги: Валентин Иванов

Соавторы: Виолетта Городинская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Всеобщий закон равновесия

Если посмотреть в ясную безлунную ночь на небо, то поражает не огромное количество звезд – к этому мы давно привыкли, – а их вековечная неподвижность (если не считать их движения вместе со всем небосводом, обусловленного вращением земного шара) относительно друг друга. Удивление вызывает то, что они, вопреки закону всемирного тяготения, а проще, неизбежному притяжению масс, вовсе не устремляются навстречу друг другу, не сливаются в один-единственный ком вещества Вселенной, но миллиарды лет существуют так, словно притяжения этого вовсе в природе и нет. А между тем напомним, только благодаря притяжению и образовались эти самые звезды. Слишком далеко отстоят друг от друга? Полноте! Пылинки, молекулы газа, атомы водорода и гелия, из которых они созданы, некогда отстояли друг от друга еще дальше – относительно, конечно, в пропорции масс звезды и пылинки. И временной фактор здесь ни при чем. Вовсе не в том дело, что слиться в этот ком им не хватило пока что времени. Ведь если в первые десять миллиардов лет после Большого взрыва атомы, молекулы и пылинки смогли объединиться в звезды, то и стольких же последующих лет вполне достаточно для того, чтобы взаимное притяжение все быстрее и быстрее сближало их друг с другом, сливало воедино, а уже их общие массы притягивали и притягивались со все большей силой и скоростью. Словом, по всем расчетам, Вселенная в том ее виде, какой мы знаем, существовать к нашему времени, точнее, задолго до него уже бы не смогла.

А существует. И будет существовать в этом виде, по мнению астрофизиков, еще по меньшей мере в 5-10 раз дольше, чем до сих пор, сотню-другую миллиардов лет – до тех пор пока не начнут иссякать, во всяком случае в большинстве самых старых звезд, водород и гелий. Но вот до столкновений, по-видимому, дело так и не дойдет. В буквальном смысле – по-видимому. В ином случае мы были бы свидетелями таких столкновений, сопровождающихся столь мощными взрывами, что вспышки видны были бы не только в ясные ночи, но средь самого солнечного дня.

Мало того, даже те звезды, которые неминуемо, казалось бы, должны столкнуться или, во всяком случае, слиться воедино – например, двойные системы (а есть еще тройные и многократные), в которых звезды вращаются вокруг друг друга настолько тесно, что вещество одной переливается в другую, словно песок в песочных часах (но в отличие от этих часов переливается не все вещество звезды-донора. Как только наступает некий критический момент, звезды меняются ролями, будто кто-то перевернул колбу часов, и вещество начинает истекать от набравшей большую массу к меньшей. И так до бесконечности), – даже они, как видите, предпочитают не кончать свою жизнь взаимным убийством, а жить долго-долго в динамическом равновесии.

Что же держит все звезды Вселенной в этом равновесии? Объяснить стабильность их положений относительно друг друга ньютоновской теорией равновесных точек на скрещении противонаправленных орбитальных центробежных и гравитационных солнечных сил (в которых находятся планеты Солнечной системы) невозможно. Приближенно это равновесное состояние можно представить, нанизав на веревку девять шариков и закрепив их на некотором расстоянии друг от друга, начать раскручивать веревку над головой (которая, в данном случае представляет Солнце, а шарики – планеты). Центробежная сила раскручивания выстроит шарики в ровный ряд, прототип гравитационных сил Солнца – веревка – удержит их на определенном расстоянии друг от друга, не даст им сбиться в один комок или вовсе разлететься неведомо куда. Места закрепления шариков на веревке и соответствуют равновесным точкам планет в Солнечной системе, определяющих стабильность положения их в пространстве относительно друг друга.

Подобных равновесных точек у звезд, по-видимому, нет. Их не разносят центробежные силы, их не удерживает на месте гравитационное притяжение какой-либо центральной суперзвезды. Б принципе, конечно, существует и то и другое: расширяющаяся Вселенная разносит звезды, а ядра галактик – так называются их центральные области, состоящие из громадного скопления близко расположенных звезд, – своею общей массой оказывают на периферийные космические тела гравитационное воздействие. Но и скорость вселенского разбегания и гравитационная мощь галактических ядер настолько малы в сравнении со взаимным притяжением масс звезд-соседок, что ими можно в данном случае пренебречь. И уж совершенно непонятна стабильность положения звезд в ядрах галактик, где они, повинуясь взаимному притяжению, должны прямо-таки ежесекундно падать в объятия друг друга. Ибо в центре нашей галактики звездная заселенность почти в 20 тысяч раз выше, чем в окрестностях Солнечной системы. Причем многие из них по массе превосходят Солнце в 10–30 раз, а иные по размерам в десятки тысяч раз больше, чем наше светило. Можно, конечно, предположить, что равновесие звезд в ядре галактик установилось в результате того, что каждую держит на положенном месте взаимно противоположно направленное притяжение окружающих звезд, но такое равновесие настолько неустойчиво, что достаточно малейшего смещения или толчка, чтобы вся система звезд ядра мгновенно пришла в расстройство, привела бы к слиянию всех звездных масс в одну, что потянуло бы к этой сверхмассе и периферийные звезды галактики. И добро бы еще, если бы звезды были укреплены совершенно неподвижно каждая на своем месте. Так и этого нет. Они постоянно смещаются в пространстве, кружа каждая по своей орбите, отнюдь не все синхронно и в единой плоскости, но то сближаясь с соседями, то удаляясь от них только для того, чтобы приблизиться к другим, а эти другие, в свою очередь, спешат навстречу и ни один компьютер, даже величиной со Вселенную, не смог бы учесть все эти смещения так, чтобы не происходило вполне естественных взаимных притяжений масс звезд, чтобы не сталкивались они друг с другом.

Но не только в макромире Космоса, айв микромире вещества Вселенной – на молекулярном, атомном и субатомном уровнях – стабильность его существования, если вдуматься, также совершенно непонятна. Два атома водорода запросто соединяются с атомом кислорода, образуя молекулу воды, которая существует миллиарды лет в неизменном виде. Почему же так же легко не может она тут же и распасться на составные части? Что удерживает их всех вместе такое долгое время? Отчего это – чтобы рассоединить их, необходимо затратить немалое количество энергии? Да и сам атом того же водорода, существующий с момента зарождения вещества Вселенной и распадающийся только в миллионоградусном огне термоядерных реакций, – что определяет его вечное существование? Вечное, кстати, даже в миллионоградусном пекле звезд. По идее при такой температуре должны бы вступить в термоядерную реакцию сразу все атомы водорода и наше Солнце и все остальные подобные ему звезды вспыхнуть в мгновенном взрыве и рассеять свое вещество в космическом пространстве. Но нет этого вот уже десять-двадцать миллиардов лет и, по мнению астрофизиков, не будет таких вспышек никогда. По существу, происходит все эти миллиардолетия – и будет продолжаться миллиарды миллиардов лет – так, будто бы кто-то или что-то подает в термоядерную топку звезд водородные атомы наиоптимальнейшими порциями, чтобы и тепло и свет давали и в то же время не слишком бы перегревались и, уж тем более, не шли бы в разнос.

Именно это «что-то?», регулирующее поступление и сгорание водородного топлива в термоядерной реакции, и ищут – пока что безуспешно – физики, чтобы превратить водородную бомбу в термоядерную электростанцию.

И если идти дальше в глубь вещества Вселенной – на уровень элементарных и субатомных частиц, то и там мы обнаружим не менее удивительные и невероятные свойства, противоречащие фундаментальным законам физики. То, что должно было бы слиться или вовсе уничтожить взаимно друг друга, – прекрасно и вечно, а точнее, бесконечно сосуществует совсем рядышком и не питает агрессивных намерений против соседа и самого себя; то, что «по всем правилам» должно бы само по себе разлететься в разные стороны, держится так, что никакими силами не оторвешь. И добро бы еще были эти системы статичны, где каждая частица спокойно лежит на предназначенном ей месте. Можно бы было просто посчитать, что за миллиарды лет в результате мириад рекомбинаций они случайно нашли такое положение, куда не достигают силы соседних влияний. Так ведь и этого нет: все частицы находятся в непрестанном движении, в мгновение ока меняют свое пространственное и по отношению друг к другу положение – расходятся, сближаются, но не разлетаются, не сливаются (если, конечно, нет воздействия каких-то посторонних разобщающих или синтезирующих сил), а существуют совместно в единой системе бесконечно долго. Бесконечно.

Это динамическое равновесие присуще, как мы знаем, равно и микро– и макромиру. В сущности, это деление мира надвое (так же, как признание различных физических законов, якобы присущих тому и другому мирам) неправомерно и говорит только об уровне нашего невежества (или, если хотите помягче, неведения). Мир един, и потому в нем и фундаментальные законы, управляющие поведением вещества Вселенной в принципе должны быть одинаковыми (сознательно или неосознанно это понимают физики, бьющиеся над проблемой единого поля, в котором должны слиться воедино все четыре типа взаимодействий, определяющих общие закономерности поведения материи). Во всяком случае, закон равновесия для любого состояния вещества – на атомном ли или на звездно-галактическом уровне – универсален. Ибо именно равновесие обусловливает стабильность динамических систем. А без стабильности, как вы отлично понимаете, вообще невозможно существование чего бы то ни было – ни частиц, ни атомов, ни звезд, ни материи в целом.

Сегодня мы уже с некоторым (одни с большим, другие с меньшим) внутренним сопротивлением употребляем термин Вернадского «косное вещество» (который он применял для разделения, отличия от «живого вещества» биологических организмов). «Косное» – значит «застывшее»; в наше же сознание сейчас прочно вошли открытия физической науки, что в мире нет ничего статичного, все находится в движении, в динамике, без которой просто-напросто не может быть развития, эволюции – да что там! – самого существования ни «косного», ни тем более «живого» вещества.

Надо ли пояснять, что динамическое равновесие – необходимейшее условие существования жизни на Земле, всех без исключения ее составляющих – от самой примитивной клетки «атома» живого вещества до биосферы в целом? По-видимому, необходимо. Ибо, как показывает практика, все беды экологических нарушений и преступлений идут прежде всего от того, что люди, во всяком случае подавляющее большинство их, абсолютно не представляют себе, что таковое не только просто присутствует в природе, но обусловливает все ее существование, что без состояния равновесия все просто-напросто исчезнет. А ведь все – или почти все – экологически вредные воздействия человека на природу и заключаются именно в том, что он нарушает установившееся в течение миллиардов лет равновесие всех компонентов биосферы.

Мы знаем, что сегодняшняя биосфера Земли вовсе не была задана изначально: приходи и живи, человек! Да, человек пришел на готовое для его жизни и развития высокостабильное состояние биосферы. А подготовлялось оно примерно 3,5 миллиарда лет – на протяжении более трех четвертей возраста Земли, да и, по-видимому, всей Солнечной системы и Солнца именно самой Жизнью, точнее, всеми живыми организмами с самого начала ее зарождения на Земле.

Мы уже говорили, что первыми организмами, начавшими преобразование планеты, приспособление земной атмосферы к появлению существ более сложных и высоких на шкале эволюции, использующих для существования кислородный обмен, были циано-бактерии – сине-зеленые водоросли. Но они осуществляли облагораживание атмосферы не только в виде разложения углекислоты, фиксации углерода в своих тканях и выделения кислорода. Не менее важно, что цианобактерии способны усваивать и накоплять атмосферный азот – один из самонужнейших элементов в построении белков нуклеиновых кислот и других составляющих живого организма.

Дело в том, что атмосферный азот находится в так называемом связанном состоянии и усваивать его непосредственно из воздуха практически все, за исключением сине-зеленых и некоторых, очень незначительного числа видов бактерий, растения и животные не могут. Так что, хотя мы, как и все остальные растения и животные, прямо-таки купаемся в азоте – его в воздухе содержится 78 %, почти в четыре раза больше, чем кислорода, – без азотфиксирующих бактерий и сине-зеленых, поставляющих живым организмам Земли 90 % азота (остальное количество его дают грозовые разряды молний), наше существование, а равно и существование всей остальной Жизни, было бы невозможно. И если азотфиксирующие бактерии нуждаются в определенных благоприятных условиях (как те же клубеньки бобовых, в которых они развиваются), то сине-зеленые фиксируют азот в любом месте, при любых обстоятельствах. Мы это знаем потому, что сине-зеленые дожили до наших дней практически в неизменном виде, ведь эта делящаяся клетка бессмертна и неизменна именно в силу того, что размножается не половым путем, не в результате обмена генетическим материалом, а делением того и только того живого вещества, которое содержится в материнской клетке. Так из одного чайника разлитый по чашкам чай будет в каждой одинакового аромата, вкуса и цвета (аналогия не полная, но мы здесь говорим об одинаковости внутренних свойств), и если из каждой чашки разлить, скажем, по блюдцам, то состав так и не изменится.

На выжженном начисто ядерными взрывами атолле Бикини первыми поселились именно сине-зеленые, они же заселили сразу и голые скалы острова Сурцей, возникшего в результате извержения подводного вулкана вблизи Исландии. Подобная поразительная жизнеспособность (сине-зеленые процветают даже в ядерных реакторах), способность существовать в самых неблагоприятнейших для других организмов условиях, наряду с неизменностью вида, позволяет экстраполировать поведение сине-зеленых в глубь миллиардолетий, в те времена, когда Земля была вся похожа на голые скалы вылившейся из вулкана магмы острова Сурцей.

Мы знаем (в школе учили), что некогда водоросли, жившие в океане, вышли на сушу, от них и пошла вся буйная и разнообразная растительность нашей планеты. Но если мы представим себе, насколько неуютна и противопоказана для жизни была в то время суша не только для влаголюбивых водорослей, но даже для сегодняшних ксерофитов – засухоустойчивых растений – пустынножителей, то поймем, насколько не прост был путь освоения континентов растительностью.

Судя по всему, континентальная суша представляла в то время собою практически одну только каменную голую поверхность. Земли в нашем обыденном понимании, почвы, не было еще и в помине. Неоткуда было ей взяться. Даже на тех крохотных участках, где отступившая вода Мирового океана обнажила дно мелких лагун, тончайший слой глин выметался почти мгновенно разгуливавшими свободно по просторам планеты ураганными ветрами. Возможно, что глины эти оседали в трещинах и расселинах скальных поверхностей, но они даже в этом виде не представляли собою сносной среды, на которой могли бы расти первопоселенцы суши. Слишком контрастны были микроклиматические условия даже для тех растений, которые уже приспособились жить в прибрежной зоне, к тому же глины – малопитательный субстрат, чрезвычайно бедный необходимыми для развития и жизни растения веществами. Кстати, по мнению геологов, мелкодисперсность глинистых пород могла образоваться только в результате размельчения их живыми существами. Если это действительно так, то и берналовская гипотеза зарождения жизни в иле лагун и теория Опарина коацерватных капель, из которых развились микроорганизмы, становятся чрезвычайно сомнительными. Ил и коллоиды в условиях первобытной безжизненной Земли могли образоваться только из мелкодисперсных глин. Правда, мелкодисперсным является и вулканический пепел: в начале становления земной коры вулканическая деятельность была особенно интенсивной. Но именно эта интенсивность и исключает образование достаточно больших количеств пепла. Расплавленные породы пепла не дают, он образуется в кратерах потухших вулканов в результате эрозии, в значительной мере биогенной, под воздействием разрушающей деятельности живых организмов.

Поэтому представляется наиболее вероятным, что почву для сухопутных растений все три миллиарда лет – примерно столько прошло с момента зарождения жизни до той поры, когда растения начали осваивать сушу – подготавливали именно сине-зеленые вместе, конечно, с бактериями. Так же, как они делают это сейчас на том же острове Сурцей: размножаясь, покрывают живой пленкой поверхность камней, выделяя кислоты, внедряются в глубь их, дробя на мелкие части, в песок, в пыль твердые минералы лав – туфов и базальтов. И так год за годом, век за веком, из тысячелетия в тысячелетие… Если даже за тысячу лет наращивают они всего по миллиметру биогенного слоя на камне, то за миллион лет – мгновенье на геологической шкале – вырастает метровый слой почвы, содержащей необходимые для нормального развития высших растений питательные вещества.

Понятно, это только арифметический подсчет, на самом деле все не так просто и быстро делается. Но торопиться им некуда: впереди миллиарды лет, а трудностей сине-зеленые не боятся. Не подозревая, что мы именуем их водорослями, они поселяются в самых сухих местах нашей планеты. Одно из гибельных мест пустыни Мохаве (США) недаром зовется «Долиной смерти» – испепеляющий зной субтропического солнца, полное отсутствие воды, делает ее одним из самых неприемлемых для жизни мест на земном шаре. А сине-зеленые здесь живут и неплохо себя чувствуют, укрываясь от прямых солнечных лучей под камнями и песчинками, замирают, задерживают свое развитие, усыхают днем, во время самой нестерпимой жары, ночью впитывают в себя сконденсировавшуюся на камнях и песчинках росу, а утром, до тех пор пока не начнет вовсю жарить солнце, развиваются, размножаются, словом, живут. Неплохо себя они чувствуют и в диаметрально противоположных условиях – на покрытых километровым слоем вечного льда плато холодной и суровой Антарктиды, на ледниках самых высоких хребтов планеты. Но, естественно, лучше всего они чувствуют себя в привычной среде – воде. И по сей день в мелководных лагунах морей Земли, в том числе у нас, на Сиваше, образуют сине-зеленые вместе с бактериями толстенные пласты, какие и могли стать где-то 600 миллионов лет назад той переходной средой от воды к суше, которая помогла превратиться водорослям в сухопутные растения.

Конечно, то, что мы назвали почвой, созданной сине-зелеными, еще не было в полном смысле почвой в современном, так сказать, докучаевском понимании. Но это уже был субстрат, вполне пригодный (в отличие от воды или твердых поверхностей гранитных, базальтовых и прочих пород) для укрепления ризоидов водорослей, из которых впоследствии могла развиваться корневищная система, насыщенная минеральными и органическими остатками жизнедеятельности сине-зеленых. В отличие от вулканического пепла и других (если они были) мелкодисперсных пород субстрат этот не взметывался в поднебесье при малейшем легком дуновении ветерка (а ветры на гладкой, голой поверхности всей планеты в те времена были отнюдь не зефирными!). Скрепленный телами пронизывающих почву мириад сине-зеленых и бактерий, он был достаточно стабилен, чтобы дать возможность растениям укореняться и эволюционировать в течение миллионов лет. Не менее важно, что покрывающая практически всю сушу (во всяком случае, наибольшую ее часть) эта, сравнительно с толщей земной коры, тончайшая пленка, стала изменять, стабилизировать и глобальный климат Земли.

Солнечная радиация уже не раскаляет поверхность планеты так сильно, как раскаляла камень. Большую часть светового и теплового излучения Солнца сине-зеленые перерабатывают в биомассу, в преобразование среды. И это, наряду с уменьшением в атмосфере углекислоты при высокой концентрации, создающей почти непроницаемый барьер «парникового эффекта» для удаления с земной поверхности излишков тепла, – уменьшением, опять же созданным жизнедеятельностью сине-зеленых, приводит к некоторому, еще далекому от современного выравниванию температур над поверхностями океанов и континентов.

Всего десять-двадцать лет назад было принято считать, что живые организмы (кроме, конечно, человека) существуют попросту бесцельно: живут себе и живут, плодятся, размножаются, а приходит время, так же бесцельно умирают, не оставляя на Земле никакой о себе памяти, кроме разве что живущего и размножающегося так же бесцельно и бессмысленно потомства. Если же кто-то и пробовал заикнуться, хоть как-то прозрачно намекнуть на целенаправленность даже не то что Жизни вообще, а хотя бы существования какого-то вида живых существ, его тотчас же обвиняли в грехе «телеологичности мышления». А поскольку, на пущую беду, термин «телеология» схож по звучанию с «теологией», это давало возможность всевозможным ханжам от атеизма не расслышать – чаще всего намеренно – разницы и звуковой, и смысловой и уже впрямую обвинять имевшего мужество намекнуть в «поповщине», «обскурантизме» и «мракобесии». Выводы, как вы понимаете, следовали незамедлительные, и хорошо еще если только административные…

Хотя – чего уж хорошего, когда отлучают от науки, от любимого дела, от возможности обнародовать те выводы, которые сделал за многие годы исследований! Но – все же…

Словом, хорошо, что времена те постепенно минуют и, дай бог, чтобы не вернулись они никогда. В наши дни передовое научное мышление потихонечку поворачивает от «презумпции случайности», которой жили XVIII–XIX века, к «презумпции закономерности» в объяснении природных явлений. А законы – не только основополагающи, но и целеполагающи.

Поворот этот происходит под воздействием (и непосредственным, и опосредованным в работах многих ученых) идей академика В. И. Вернадского, разработанных им более полувека назад, но только в наши дни получивших достойное признание. Это он впервые в истории науки обратил внимание на Жизнь, на совокупность живых организмов, населяющих Землю, как на глобальную геологическую силу, преобразующую лик планеты в необходимом для дальнейшего развития самой Жизни направлении. Направлении.

В век узких специалистов, посвящающих свою жизнь о-о-очень важной, но частной проблеме, и мышление, хочешь – не хочешь, сужено. Целостность Жизни, единство вещества Вселенной раздроблено в сознании наших современников на мельчайшие кусочки. Как будто бы прекрасный гобелен раздергали по нитке – с благим намерением изучить досконально законы, по которым он создан, выяснить наконец-то, чем он чарует вот уже множество веков, этот гобелен. Каждую его ниточку исследует один ученый – а то и группа, а то и целый институт. На вкус, на цвет, на растяжение, на стойкость, определяют длину, ширину, толщину, качество прядения. И т. д. и т. п.

И даже если кто-то отважится свести воедино все эти многотомные отчеты, он так и не поймет, о чем, собственно, идет речь: какой-то клубок перепутанных случайных ниток.

Нет целостного подхода – не может быть и целостной картины. А если не видишь картины полностью, конечно же, любая ее составляющая покажется случайной, появившейся невесть почему, и вовсе не такой уж необходимой, а то и попросту ненужной.

Объемное, глобальное мышление Вернадского видело картину развития вещества Вселенной – и косного и живого – во всей ее полноте и целостности. Потому живут и торжествуют и дают человечеству возможность идти вглубь и дальше по пути познания его идеи. Даром что почти полвека их пытались скрыть, замолчать, задавить. Даром.

Нет, телеология вовсе не «идеалистическое учение», как об этом толкуют энциклопедические и иные словари. Чем пристальнее и глубже вглядываемся и изучаем мы прошлое, чем больше открываем достоверных фактов, тем более целесообразным и предстают перед нами все проявления развития вещества Вселенной, и в частности живого вещества, здесь, на Земле. Конечно, вполне можно представить, что экспансия сине-зеленых по всему земному шару – как, впрочем, и их зарождение – произошла совершенно случайно и не имела характера какой-либо необходимости. Можно представить, что и клетки с ядром – эукариоты и, скажем, высшие растения также появились в результате какой-то случайности, а необходимости в них вовсе не ощущалось никакой. Ибо сине-зеленые как представители простой, непритязательной жизни ради жизни были и остаются наиболее совершенными организмами. Поразительная жизнестойкость, способность извлекать питательные вещества практически из ничего (а этого «ничего» на Земле столько, что не то что за три – за триста миллиардов лет не исчерпаешь!), способность существовать и осуществлять самовоспроизведение в самых наиэкстремальнейпшх условиях – вон даже в ядерных реакторах живут! – да к тому же практическое бессмертие, что еще, какие такие другие сверхкачества нужны для «жизни ради жизни»? В сравнении с ними эукариоты в этом смысле чрезвычайно ненадежные создания. Они сложнее, а сложные системы и организмы всегда более уязвимы, чем простые, что достаточно хорошо иллюстрируется их неспособностью жить в тех экстремальных условиях, в которых живут сине-зеленые. Да и их смертностью тоже. И вот это ненадежное и уязвимое, полностью зависящее от существования и продуктов жизнедеятельности сине-зеленых, существо случайно появляется именно тогда, когда сине-зеленые совершенно случайно подготовили для них случайно совпавшие с их потребностями условия внешней среды! Мало того, когда растения-эукариоты случайно были выброшены на сушу, там они вместо голых камней, на которых они враз бы погибли, встречают вполне пригодную для укоренения, случайно созданную сине-зелеными почву! К тому же, эукариоты эти совершенно случайно набрались к этому времени такой жизнестойкости, что смогли конкурировать с крайне неприхотливыми сине-зелеными и даже вытеснить их с освоенных пространств.

Не кажется ли вам, что в этом собрании сплошь одних положительных случайностей проглядывает удивительная целесообразность? Все случайности почему-то направлены только на сообразность с целью не просто выживания, «жизни ради жизни», но прежде всего на дальнейшее развитие, усложнение, достижение более высоких уровней свободы, которые, в свою очередь, дают возможность еще интенсивнее развиваться и достигать еще более высоких уровней свободы, и так вплоть до человека, который, в свою очередь, опять же сознательно и неосознанно совершенствуясь, развиваясь, устремляется к более высоким уровням свободы – из века в век, из года в год.

Нет, мы вовсе не сторонники идеи жесткого детерминизма и отлично сознаем и существование случайностей, и их влияние на течение событий и процессов развития жизни. И мы бы с удовольствием примкнули к сторонникам «презумпции случайности», не надо ломать себе голову над необъяснимым: все можно объяснить случайностью и выстроить вполне стройную и абсолютно безошибочную теорию существования чего угодно – и Жизни, и гобелена. Ну разве не стройна теория происхождения видов, по которой все разнообразие живого на Земле объясняется воздействием условий и случайных мутаций? Еще как стройна! Случайно воздействие чего-либо, химических веществ или радиационного излучения, придает какому-либо одному организму небывалые дотоле свойства. Если они положительны, вполне соответствуют условиям окружающей среды, они остаются. Если сверхположительны, создают преимущества для данной особи в тех же условиях, то эта особь, передавая их потомству, начинает интенсивнее завоевывать место под солнцем, вытесняя своих менее удачливых немутированных собратьев. Отрицательные же мутации – уменьшающие приспособляемость к среде или вовсе выводящие организм из строя, понятно, не наследуются, ибо особь погибает. Как видите, все предельно стройно и просто.

Старинная мудрость гласит: «гениальное – всегда просто». Но не менее древнее изречение утверждает, что, увы, не все простое гениально. Отрицать возможность случайных мутаций, в том числе и положительных, было бы смешно. Но не менее смешно возводить их в общий принцип, обусловливающий происхождение всех или хотя бы большей части разнообразных видов (в данном случае мы употребляем этот термин отнюдь не в таксономическом смысле) растений и животных на Земле. Прежде всего случайные положительные мутации возможны только в одноклеточных организмах (понятно, что отрицательных мутаций в них происходит несравненно больше, но они нас в данном случае не интересуют). Любая случайная мутация в многоклеточном организме практически всегда отрицательна. Ибо мутации вообще возможны только на клеточном уровне, а точнее, на уровне генов. И если изменение генетического кода может и не принести одноклеточному организму вреда – хотя чаще всего приносит, – то в детерминированном сообществе десятков и сотен миллиардов клеток многоклеточного организма появление одной или группы изменившихся даже наиположительнейшим образом, клеток – явление до крайности нежелательное, которое приводит в лучшем случае к отторжению этих мутированных клеток, в худшем – к патологии (попросту – болезни) и в наихудшем – к смерти всего многоклеточного организма. Ведь сразу все миллиарды клеток одномоментно (а случайность – всегда одномоментна) измениться не могут под влиянием любого, даже самого мощного (кроме, конечно, смертоносного) фактора. Изменения же какой-то части внесут в гармонию деятельности организма непременный разлад, который обязан закончиться катастрофой или для этой части, или для всего организма в целом.

А ведь главнейшие эволюционные изменения происходят как раз не на одноклеточном уровне, а в многоклеточных организмах. И дело даже не в огромной разнице – и по форме, так сказать, и по содержанию – между, скажем, червем и человеком или микроскопическим грибом и березой (хотя и в этом тоже), а в том, что все четыре миллиона видов многоклеточных абсолютно необходимы друг другу (хотя, по правде говоря, мы не знаем, зачем человек нужен червям или мхам, но вот, что черви необходимы человеку, это доказал еще 130 лет назад Чарлз Дарвин), что каждый из этих миллионов видов выполняет свою узкоспециализированную работу по преобразованию окружающей среды в биосферу – сферу Жизни. В этом смысле какой-нибудь надоедный для нас комар нужен природе, биосфере ничуть не меньше (а возможно, и больше), чем мы с вами.