Текст книги "Природа. Человек. Закон"

Автор книги: Валентин Иванов

Соавторы: Виолетта Городинская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Существующие замечательные законы об охране окружающей среды, как мы знаем, чрезвычайно неэффективно защищают нас от всех этих угроз и опасностей, а точнее, вовсе не являются, как мы уже видели на примерах с нитратами, бутифосом и т. п., защитниками нашего здоровья от произвола всевозможных заиченков.

Беда в том, что вся замечательная преамбуальная категоричность любого из существующих ныне законов об охране природных ресурсов, сводится на нет последующими конкретизирующими статьями, по существу, отдающими законодательные прерогативы в руки исполнительных органов, а фактически отдельных лиц, их руководителей.

Так, водное законодательство вроде бы и безусловно запрещает «сброс в водные объекты производственных, бытовых и других видов отходов и отбросов» (ст. 38), но в то же время и безусловно разрешает «пользование водными объектами для сброса промышленных, коммунально-бытовых, дренажных и других сточных вод… с разрешения органов по регулированию использования и охране вод после согласования с органами, осуществляющими государственный санитарный надзор, охрану рыбных запасов и другими заинтересованными органами».

А чего нам ждать от «органов по регулированию», то бишь в данном случае от Министерства мелиорации и водного хозяйства СССР, мы можем судить по истинно наполеоновской фразе одного из бывших руководителей этого министерства. Уж если П. А. Поладзаде может запросто обречь на гибель целое море, то что стоит ему и его подчиненным погубить сотню-другую рек и озер? Тем более, как мы тоже знаем, что органами, «осуществляющими государственный санитарный надзор», с которыми обязан согласовать Минводхоз вопросы сброса в ту или иную реку или озеро отходов производства и вредных стоков, ведает (и возглавляет) кто-либо подобный А. И. Заиченко, который столь доблестно и долго отстаивал применение бутифоса на полях Среднеазиатских и других республик и не менее запросто увеличил в 2–3 раза нормативы предельно допустимых концентраций нитратов в урожае 1987 года!

И дело здесь не в тех или иных именах, не в тех или иных людях. Сам закон должен быть категоричен, не допускать, чтобы его установлениями вертели как дышлом все кому не лень – поладзаде и заиченки не только всесоюзных, но и республиканских, областных, районных масштабов. Ведь это они на местах дают разрешения убивать, убивать, убивать все – воды, воздух, землю в конечном счете – людей.

И надеяться на то, что каждый из сотен и тысяч больших и малых руководителей проявит добрую волю вопреки всем давлениям, которые на него оказывают «сверху», и всем личным соображениям, которые диктуют ему дать разрешение на загрязнение вод, воздуха, земель, по меньшей мере наивно. Значит их необходимо ставить в такие рамки, при которых любое из этих разрешений автоматически становится преступлением.

Не сомневаемся, что это положение и для них самих окажется благом. Что тому же Заиченко так уж захотелось травить население страны нитратами? Уверены, что нет. Просто попал он в крайне неприятную ситуацию. Дождливое и холодное лето 1987 года задержало созревание урожая. А поскольку еще и неумеренно высыпанные на поля нитраты сдержали синтез в растениях белков, жиров, крахмала и других Сахаров, то к моменту уборки они не смогли набрать сил для удаления из своих тканей вредных и для самих растений, и для питающихся ими животных и людей нитратов. В стране создалась действительно «экстремальная ситуация» – наибольшая часть продуктов питания оказалась непригодной для пищи, если соблюдать установленные нормы ПДК нитратов. Не принимать у колхозов-совхозов? А кушать что? И при той нехватке продуктов питания, которая существует у нас в стране, А. Заиченко выбрал, как он, несомненно, искренне считает, наилучшее решение. На его взгляд, единственно правильное – увеличить нормы ПДК.

И беда-то вся в том, что наше сельскохозяйственное производство из года в год, из десятилетия в десятилетие находится в «экстремальной ситуации». По меньшей мере последние три десятка лет (до того нас и этим не удостаивали) сводки об урожае в стране начинаются словами «несмотря на тяжелые погодные условия» (это, когда урожай, можно сказать, сносный) и «в связи с тяжелыми погодными условиями» (это, когда урожай ни к черту). И подобные фразы всегда у всех неспециалистов сельского хозяйства вызывают резонное недоумение: как же так? В США, Аргентине, Австралии или близкой к нам по климату умеренной полосе Канады все собирают такой урожай, которого и самим им хватает, и нам еще продают – до 50 миллионов тонн одних только зерновых приходится нам закупать, не говоря уж о сахаре, которые поставляет нам не только Куба, но и вовсе вроде с очень даже несахарным климатом и землей Финляндия… Что погода, что ли, на всем протяжении этих десятилетий в той же Канаде или США такая уж распрекрасная? Да нет, вроде бы. То и дело по телевизору показывают и в газетах сообщают о сильнейших ураганах и наводнениях, о снегопадах, заваливших плодородные поля южных штатов, и прочих стихийных бедствиях.

Словом, ссылки на «экстремальную ситуацию» всегда, по-видимому, будут в нашем сельском хозяйстве. И заиченкам ничего не останется делать, как выдавать разрешение кормить нас отравой. И единственный выход из этого исхода, как говаривали Ильф и Петров отобрать у них у всех возможность давать разрешение на отравление чего и кого бы то ни было.

Пути выхода из той или иной экстремальной ситуации в стране должен искать народ этой страны или, во всяком случае, его доверенные представители. Но никак не единолично заиченки.

Та же ситуация с урожаем 1987 года была ясна по меньшей мере за месяц до того, как стал он поступать в закрома. И достаточно всего 3–5 дней, чтобы созвать экстренную сессию Верховного Совета СССР и силами народных депутатов решить, каким должен быть выход из создавшегося экстремального положения – согласен ли народ есть отравленную нитратами пищу или, может быть, стоит принять экстраординарные меры – закупить продукты в других странах. И что не менее важно – поставить и самих виновников этой экстремальной ситуации перед лицом народных представителей и строго спросить с них за эту вину.

Тогда, глядишь, и «тяжелых погодных условий» не стало бы. Ибо и территория нашей страны, равная территориям Китая, Индии и США вместе взятым, и разнообразие климатических поясов, вмещающих климаты и Канады, и США, и Австралии, позволяют получать, несмотря на тяжелые погодные условия в отдельные годы в отдельных регионах, вполне устойчивые урожаи в целом по стране.

Словом, как уже говорилось, – закон должен быть законом. И любое его изменение должно свершаться законодателем – народом – путем ли плебисцитов или в результате обсуждения его представителями народа – депутатами Советов.

Понятно, что принятие новых законов об охране природы (или соответствующих поправок к старым). Должно происходить на базе предварительного всенародного обсуждения. В том числе и норм ПДК. В них существует немало спорного, а то и просто неприемлемого. Все дело в том, что приняты они под жестким давлением, если не при прямой рекомендации, работников тех и иных отраслей промышленности, имевших и в этом вопросе приоритетное мнение в недавно прошедшие годы.

Вот, скажем, как быть с нормативами ПДК на химические аллергены? Ни в одной высокоразвитой стране их нет, аллергены безусловно запрещены. Это имеет свой резон – достаточно иной раз самой микроскопической частицы аллергена, чтобы восприимчивый к нему человек мгновенно получил отек гортани, легких и прочих внутренних органов, из-за которого наступает практически мгновенная смерть. И подобных сомнений и протестов по поводу нормативов ПДК у медиков и биологов накопилось предостаточно. И решать их надо не на уровне тех, кто имеет более весомое слово, а на уровне тех, кто имеет наиболее весомые доказательства своей – и объективной! – правоты.

Вообще существование ПДК возводит в норму загрязнение окружающей среды. И даже если каждая из ПДК и не является сравнительно вредной, то все вместе они образуют то самое угрожающее природе и жизни положение, о котором мы говорили выше. Поэтому ПДК должны в конце концов стать исключением – ведь они, что бы там ни говорили и ни думали, все-таки предельно допустимые нормы. Нормой должно по закону стать именно экологически чистое производство – промышленное ли, транспортное, горное или сельскохозяйственное. А чтобы предприятиям было выгодно стать таким, на наш взгляд, необходимо ввести, наряду с полным запретом превышения норм ПДК и ПДВ, налог на восстановление природных ресурсов – с тех, кто продолжает сбрасывать загрязненные отходы производства, не превышающие предельно допустимые нормы. Причем налог этот должен быть достаточно высоким, во всяком случае в сумме своей за определенный период превышать стоимость строительства и эксплуатации очистных установок и сооружений. И соответственно, если в выбросах производства концентрация вредных веществ составляет, скажем, половину установленной нормы ПДК, то и налог можно снизить наполовину – стимулируя тем неуклонное снижение загрязнений окружающей среды.

Подобная же система должна существовать и в сельскохозяйственном производстве. Нормой должно стать выращивание растений и животных в нормальных биологических условиях. Продукты, выращенные с применением ядохимикатов и минеральных удобрений, химических и так называемых «биологических» искусственных стимуляторов роста, должны окупаться по значительно более низким ценам, нежели «чистые» – выращенные без какого бы то ни было участия химикатов.

Для сведения «агрономов по образованию», не мыслящих сегодня какое бы то ни было сельскохозяйственное производство без применения ядохимикатов, минеральных удобрений и искусственных стимуляторов роста:

в 1985 году в США существовало более 20 тысяч ферм, на которых исключено всякое применение не только пестицидов, но и минеральных удобрений. 1400 хозяйств в ФРГ перешли на систему «биологического земледелия». В Муромцевском районе Омской области все 16 хозяйств отказались от применения гербицидов и пестицидов, средний урожай у них составил 22 центнера с гектара – это выше среднего по области. Широко известен многолетний успешный опыт работы без ядохимикатов, за который ратует Т. Мальцев. Этот же принцип использует и Полтавская область, добившаяся в последние годы весьма впечатляющих результатов.

И уж, конечно, не должны допускаться в продажу продукты с содержанием каких бы то ни было ядохимикатов, нитратов и биостимуляторов – того же паприна – даже в нормах ПДК. Ибо никто не может точно сказать, как это содержание отзовется впоследствии – и на здоровье живущих людей, и на тех в особенности, кому еще только предстоит родиться. А если нет гарантий их полной безвредности для человека (тесты и эксперименты на животных дают только приблизительную картину), то, как вы сами понимаете, рисковать здоровьем, самой жизнью людей бесчеловечно.

Понятно, повсеместный отказ от применения ядохимикатов и сокращение потребления минеральных удобрений создаст известные проблемы. Например, что делать с непомерно разросшимися заводами по их производству и не менее разросшейся организацией «Союзсельхозхимия»? Думается, что заводам можно будет поручить выпуск иной, менее ядовитой и более необходимой людям, стране в целом продукции, скажем, стройматериалов, того же цемента или химических товаров бытового назначения, которых так недостает сегодня населению страны. А «Союзсельхозхимию» можно будет сократить и вовсе без всякого ущерба для экономики – основные ее рабочие кадры живут в сельской местности, где нужда в водителях, грузчиках и прочих работниках велика.

Опасность, что в результате повсеместного исключения применения ядохимикатов массово расплодятся насекомые-вредители, может быть устранена созданием на базе существующих подразделений «Союзсельхозхимии» небольших межобластных «отрядов быстрого реагирования» – техники для их перемещения и работы сегодня слишком уж предостаточно.

Мудрость закона как раз и заключается в том, что он не только запрещает то или иное противоправное деяние, но и ставит нарушителей его установлений в заведомо невыгодные условия.

Думается, что должна стать более жесткой и сама система наказаний за нарушение законов об охране природы и здоровья людей. Существующие сегодня меры наказания скорее способствуют росту правонарушений в этом смысле, нежели препятствуют их возникновению.

Прежде всего они несправедливы. Нарушают закон, уничтожают природные ресурсы, наносят вред здоровью населения отдельные лица, пусть группа лиц, собравшихся в трудовой коллектив, а наказывается общество в целом – мы с вами, ни в чем не повинные, да еще и страдающие от этих загрязнений. Тот же Череповецкий металлургический комбинат, оштрафованный на 20 миллионов рублей за залповый сброс неочищенных стоков в Шексну и Рыбинское водохранилище, не почесался от столь незначительного для него укуса. Даже переход на самоокупаемость и самофинансирование, которые предусматривают штрафы из прибылей предприятий – из фондов социально-культурного развития, едва ли даст ощутимые результаты. Что стоит в этих условиях предприятию за счет повышения договорных цен на свою продукцию возместить, да еще с лихвой, свои убытки от штрафа? И таким образом опять же заставить платить нас за то, что оно нарушило закон!

Но даже если эти штрафы будут выплачены и за счет прибылей предприятия, все равно такое положение остается по-прежнему несправедливым. Ибо в условиях современного производства, когда на предприятиях работают десятки тысяч человек, полагать, что все они должны иметь представление и нести ответственность за очистку промышленных сбросов, по меньшей мере наивно. (Глупым это не назовешь, поскольку финт, позволяющий переложить ответственность и наказание с истинных виновников на шею обществу или трудовому коллективу, отнюдь не глуп.) Это все равно, что перелагать ответственность за состояние и аварию канализационных или водопроводных труб многоэтажного жилого дома на самих жильцов этого дома, а не на техника-смотрителя или сантехников.

Наказание истинных виновников – в подавляющем случае мизерный, в сравнении с действительным ущербом, штраф или выговор – столь для них незначительно, что они воспринимают его с нескрываемым благодушием, а иной раз и с сарказмом. «Жаль, что он написан не на туалетной бумаге», – вздохнул один из руководителей, прочтя приказ о вынесении ему очередного выговора «за необеспечение нормальной работы очистных сооружений».

По существующему положению «Об административной ответственности за нарушение законодательства» об охране окружающей природной среды штраф с должностного лица назначается в размерах до 100 рублей. На самом деле он, как показывают специальные исследования, в среднем не превышают и 10 рублей.

Но даже если врачи СЭС и отважатся наказать того или иного руководителя несколько ощутимей – на 50-100 рублей, ему отнюдь не изменяет благодушие: «Плачу не глядя», – говорит он, ибо хорошо знает, что штраф этот ему возместит вдвое-втрое премиями вышестоящее ведомство.

Вот почему на Череповецком металлургическом комбинате всего несколько месяцев спустя после присуждения уплаты двадцатимиллионного штрафа был произведен повторный залповый сброс. Вот почему залпы за залпами производят предприятия в реки и озера, в моря и воздух по всей стране, словно салютуя на наших похоронах.

А, может быть, стоит перевести и эту систему на самоокупаемость и самофинансирование в духе времени? Пусть не все 20 миллионов, пусть хоть 10 процентов от ущерба платят из собственного кармана истинные виновники этих залповых сбросов – те, кто по должности отвечает за строительство и эксплуатацию очистных установок и сооружений. Ну да, 2-х миллионов они, даже все вместе взятые, не наскребут, даже если продадут последние штаны. Но ведь можно сразу и не требовать. Уверяем вас, если они будут знать, что им придется по исполнительному листу выплачивать – в связи с огромностью суммы – всю жизнь по 50 процентов своей зарплаты или пенсии, какими бы они ни были, это не то что сократит, вовсе прекратит все, даже самые на сегодняшний день, казалось бы, неизбежные аварийные сбросы.

Жестоко? Да. Но не более жестоко, чем заключать в исправительные заведения сроком на 5 лет по ст. 223 Уголовного кодекса РСФСР и соответствующих статей УК других союзных республик. На это не решаются сейчас правоохранительные органы и, на наш взгляд, правильно делают: мало проку обществу от того, что ценный руководитель крупного – да хоть бы и мелкого! – предприятия станет вкалывать киркой и лопатой в местах не столь отдаленных. Его опыт и энергия должны в полной мере служить обществу. Но это в общем-то правильное положение и создает атмосферу полной безнаказанности для нарушителей закона об охране окружающей природной среды. И увеличивает количество экологических преступлений.

Только неотвратимость, неизбежность наказания создает предпосылки для предотвращения преступлений. Понятно, что такая мера наказания должна предусматриваться за все без каких бы то ни было исключений экологические преступления, наносящие ущерб природным ресурсам, и ко всем без исключения участникам этих преступлений: не только руководитель, пославший, скажем, бульдозериста исковеркать таежную речку, но и бульдозерист, исполняющий преступную волю пославшего его, должен нести полную ответственность за совершенное им преступление.

Какими бы ни были хорошими законы, все они нуждаются в строжайшем и эффективном контроле за их исполнением. К сожалению, у нас это дело организовано из рук вон плохо. И даже не потому, что производство у нас имеет приоритет над всеми природоохранными мерами (хотя и в этом тоже), и не потому, что чаще всего контролирующие органы «входят в трудное положение» тех или иных предприятий и не наказывают за явные нарушения даже слишком либерального закона, а прилагают все силы, чтобы как можно выше поднять нормы предельно допустимых концентраций и выбросов путем «временно согласованных» – конечно же, выгодных предприятиям – норм и различных «исключений» (хотя и это плодит и размножает нарушителей), а в принципиальном подходе к выбору контролеров. Наивно полагаться на знания специалистами тех или иных отраслей народного хозяйства всех бед той или иной из составляющих биосферы, эксплуатацией ресурсов которой они занимаются. Знать-то они знают – этого у них не отнимешь. Но зато и ловко скрывают эти знания и идут иной раз на прямые подлоги, когда сиюминутная экономическая выгода вступает в противоречие с природоохранной деятельностью.

Потому и получается, что, скажем, Минрыбхоз, на рыбоохранную инспекцию которого возложен контроль за сохранением запасов рыбы, без каких бы то ни было колебаний отдает указания своим рыболовецким судам свободно черпать рыбу, идущую на нерест, сотнями тысяч тонн вылавливать молодь, ловить рыбу в местах запретных и заповедных нерестилищах, – словом, вовсю изводить рыбные запасы ради перевыполнения сегодняшних планов. Минводхоз губит реки и моря, Мин лесхоз с олимпийским спокойствием выдает разрешения на варварскую выборочную рубку ценнейших кедровников Сибири и Дальнего Востока, хотя именно этим ведомствам вменено в обязанность следить за сохранностью вод и лесов. Перечень можно бы было продолжить, но зачем? Принцип и так ясен. Это все равно, что поставить лису охранять курятник. И специалист она по курам великий, и все лазейки в курятник знает – ей ли не печься о благоденствии и процветании кур?

И знаете, как лису нельзя в общем-то обвинять за то, что она слопала всех кур – по самому своему характеру она должна это сделать, так и министерства и ведомства в принципе не виновны в том, что интересы охраны переданных их ведению угодий они предают в угоду экономическим интересам. Ибо с них требуют прежде всего – и Госплан, и мы с вами – повседневного увеличения поставок той же рыбы, лесных «даров природы» – все для удовлетворения наших с вами растущих потребностей. О, они просто-напросто не могут не исполнять эти требования – это их основная обязанность. Охрана же природных ресурсов в данном случае – обязанность второстепенная для них, и они так к ней, естественно, и относятся.

Иное дело, как они, какими средствами соблюдают свои и наши с вами экономические интересы. Не может не вызывать негодования тот факт, что производится это ценою бесполезной и необратимой гибели всевозможных природных ресурсов – от молоди рыбы и лесного подроста до самих лесов, рек, озер и морей. Но это опять же издержки принципа «лисы и курятника» – полная бесконтрольность. Ибо то, что сегодня называется «контролем», не более чем констатация уже свершившегося экологического преступления. За несколько предыдущих десятилетий вдруг исчезла черноморская кефаль, азовская и охотская сельдь, исчезли кедровники, исчезает Балхаш, реки Аму– и Сырдарья вместе с Аралом и прочие, огромные по своим объемам и ценности природные ресурсы. Это у нас и называется «контролем», и мы начинаем «принимать меры» – влеплять выговоры, а то и снимать с высоких и низких постов больших и малых руководителей «повинных в…». А толку что? Исчезнувшего уже не вернешь. И новый руководитель опять же становится перед той же самой альтернативой и решает ее, конечно же, так же, как и его «повинный в…» предшественник. И снова мы констатируем факт, снова влепляем выговоры, снова снимаем и ставим новых руководителей…

На колу мочало, начинай сказку сначала.

Разорвать этот порочный мочальный круг можно только организацией постоянного, повседневного, стороннего независимого от производственников контроля за деятельностью предприятий, ведомств и министерств, эксплуатирующих природные ресурсы или воздействующих каким-то иным образом (скажем, загрязнением) на природную среду.

Когда в январе 1988 года вышло постановление об образовании Государственного комитета СССР по охране природы, все, кто понимал, что существующее положение в конце концов приведет к уничтожению не только природных богатств, но и людей, обрадовались: наконец-то, наконец-то, наконец созданы условия для действительного и действенного контроля за состоянием окружающей среды и пресечения экологических преступлений. Да как же не радоваться, если в постановлении прямо говорилось:

«Установить, что Государственный комитет СССР охране природы является центральным органом государственного управления в области охраны при-поды и использования природных ресурсов и наряду с Советами Министров союзных республик несет всю полноту ответственности за охрану природы, организацию рационального использования и воспроизводство природных ресурсов в стране. В этих целях Комитет наделяется соответствующими правами и полномочиями».

«В связи с образованием Государственного комитета СССР по охране природы и возложением на него функций государственного управления и контроля в области охраны природы и природопользования, которые осуществляются в настоящее время другими министерствами и ведомствами, признать целесообразным передать в ведение этого Комитета:

из Госагропрома СССР – осуществление государственного контроля за использованием и охраной земель и животного мира, включая контроль за правильным ведением охотничьего хозяйства и заповедным делом, ведение Государственного кадастра и Красной книги СССР;

из Министерства мелиорации и водного хозяйства СССР – осуществление государственного контроля за использованием и охраной вод и выполнение других функций, связанных с организацией охраны и рационального использования водных ресурсов;

из Министерства геологии СССР – осуществление государственного контроля за охраной подземных вод от истощения и загрязнения, сохранив з'а этим Министерством проведение гидрогеологических исследований, в том числе разработку постоянно действующих гидродинамических моделей основных регионов страны с целью управления ресурсами подземных вод;

из Государственного комитета СССР по гидрометеорологии – осуществление государственного контроля за охраной атмосферного воздуха и выполнение других функций, связанных с организацией охраны и регулированием использования воздушного бассейна, сохранив за этим Комитетом функции наблюдения за загрязнением среды и его последствиями; из Государственного комитета СССР по лесному хозяйству – осуществление государственного контроля за ведением лесного хозяйства и рациональным использованием лесов;

из Министерства рыбного хозяйства СССР – осуществление государственного контроля за охраной и использованием рыбных запасов, водных животных и растений во внутренних водоемах и территориальных водах СССР, а также на континентальном шельфе и в экономической зоне СССР».

Об этом можно было только мечтать. И вот мечты стали явью. И обрадовались те, кто видел угрожающее положение, и воспряли духом те, кто по должности обязан был охранять природные ресурсы, но по ведомственной принадлежности не мог этого делать. Среди них ведь тоже есть немало настоящих бойцов за сохранение и преумножение всего, что необходимо для нормальной жизни людей. И до постановления они героически бились за это.

«Пять лет держали в Охотском море запрет на лов почти исчезнувшей от жадного и непродуманного промысла сельди. И вот одна из первых путин…

В Охотское море пришло 70 судов объединения «Дальрыба». Промысел начался, а через несколько дней вылетевший в район лова начальник «Охотскрыбвода» его запретил. ЧП! Лишить работы целый флот – такого примера в Минрыбхозе вспомнить не могли.

Почему А. Пынько (начальник «Охотскрыбвода». -Авт.) пошел на этот шаг? Да можно ли было терпеть, когда добытчики, выполняя план, ловили сельдь, а потом, случалось, опорожняли сети обратно в море. Шансов выжить у десятков и десятков тонн «осушенной» рыбы не оставалось. Ловить в «Дальрыбе» было кому, перерабатывать – нет. Позже появились цифры: к примеру, промысел был обеспечен рефрижераторными судами лишь на 51 процент.

21 октября Пынько закрыл промысел.

23 октября тогдашний министр рыбного хозяйства СССР Н. И. Котляр срочной телеграммой это решение отменил» (Московские новости, 1988, 14 февр.).

Понятно, что таким, как Пынько, не побоявшимся вступить в бой с самим министром, которому он подчинен (и, кстати, бой этот выигравшим – 40 судов все же сняли с промысла, оставив только те, у которых приемка ценной рыбы была обеспечена рефрижераторными и перерабатывающими мощностями), новое постановление придало и новые силы.

Но. Случилось абсолютно непонятное, если применять только здравый смысл и не принимать во внимание что постановление это, связывающее беспредельную свободу министерств и ведомств в обращении с природными ресурсами, пришлось им ох как не по нутру и они пытаются сделать все, чтобы свести его на нет.

И знаете – делают.

«У многих сейчас невольно стало складываться мнение, – пишут инспектора рыбоохраны бассейнового управления «Камчатрыбвод» в «Правде» (1988, 14 марта), – что мы не только не выйдем из ведомственной зависимости от Минрыбхоза СССР, но и вообще потеряем свои прежние права по охране ресурсов и регулированию промысла. К слову сказать, права и без того мизерные».

Но это, так сказать, частное мнение, хоть и имеет достаточно серьезные основания: Минрыбхоз СССР в самый разгар перестройки природоохранной деятельности в стране затеял реорганизацию своей рыб-инспекции с целью сделать ее более ручной и исключить повторения неприятностей со строптивцами типа А. Пынько.

Гораздо тревожнее следующий факт. Уже только три месяца спустя после выхода столь обнадеживающего всех постановления вдруг как гром среди ясного неба появляется новое решение: осуществить четкое разделение функций по контролю за единым государственным лесным фондом страны и по его хозяйственному использованию. С этой целью намечено образовать союзно-республиканский Государственный комитет СССР по лесу (Госкомлес СССР) и союзно-республиканское Министерство лесной промышленности СССР (Минлеспром СССР) на базе существующих органов управления.

Тут уж самые светлые умы пришли в недоумение и самые радужные энтузиасты сникли. Потому что великолепная и единственно верная идея – передать все контрольные и распорядительные функции всем природным комплексом страны и его ресурсами единому органу – Госкомприроде СССР данным решением, по существу, сводится на нет. Ибо природа, как нам уже известно, едина, и как только из этого единства вычленяется какая-то часть, рушится весь ее комплекс. То же самое и с контролем и управлением природными ресурсами. Госкомлес отвечает, значит, за лес. А за зверье в лесу кто отвечать будет? Опять Главохота или появится какой-нибудь Госкомзверь? А за речки лесные и таежные? А за болота? А за нерестилища в реках? Госкомвод, Госкомболото, Госкомрыба? А если их не будет, что станется со зверьем, с реками, болотами, рыбой? А вот что:

«По нерестовой реке сверху шли, как танки-амфибии, огромные японские лесовозы и волокли за собой длинные хвосты кедровых хлыстов. Шли, обрушивая берега, подымая донную гальку, превращая родниковое чистое нерестилище в грязевой поток. Вот она трелевочная дорога!.. Зачем прокладывать лежневки? Зачем тратить на это время? Когда можно просто и «дешево» возить лес по днищу реки: слава богу, река неглубокая, днище ее твердое (ведь горная река!)… И никаких тебе хлопот… А что гибнет нерестилище, что исчезла рыба, искалечена тайга… Наплевать. Ведь за это министерство не отвечает» (Лит. газ., 1987, 10 июня).

«…лесопользователи обязаны:

наиболее полно и рационально использовать переданные им лесосеки, лесонасаждения, отведенные под подсочку, лесные сенокосы и другие лесные угодья;

не оставлять недорубов (начатых рубкой лесосек), а также заготовленной древесины на местах рубок и в лесу после истечения сроков ее заготовки и вывозки, устанавливаемых Правилами отпуска древесины на корню в лесах СССР;

вести работы способами, не допускающими возникновения эрозии почв, исключающими или ограничивающими отрицательное воздействие лесных пользований на состояние и воспроизводство лесов, а также на состояние водоемов и других природных объектов…»(Основы лесного законодательства Союза ССР и союзных республик, ст. 34).

Да, да, Министерство лесного хозяйства, а позже Госкомлесхоз СССР так и не ответили ни разу за все эти гибели, исчезновения, калечения. А кто привлечет их к ответственности, не сами ли себя? Охрана леса стала для них десятистепенным делом.

«Госкомлесхоз СССР получает от Госплана СССР в возрастающем объеме задания на промышленную заготовку леса (выделено нами. – Авт.), то есть выполняет несвойственные ему функции лесозаготовителя. Значительная переориентация хозяйственной деятельности за последние 10–15 лет привела к тому, что предприятия Госкомлесхоза СССР заметно снизили уровень выполнения своих прямых обязанностей по ведению лесного хозяйства, восстановлению лесов, их охране от пожаров. Занимаясь в больших объемах промышленными рубками и практически бесконтрольно распоряжаясь лесосечным фондом, они, по сути, потеряли возможность осуществлять на должном уровне государственный контроль за рациональным использованием лесов. Особенно остро это сказалось на ведении лесного хозяйства в многолесных районах страны, где потребность в лесовосстановительных работах в связи с большим объемом рубок чрезвычайно велика, а уровень лесохозяйственного производства и обеспеченность трудовыми ресурсами крайне низки» (Правда, 1988, 7 марта).