Текст книги "Последний шанс"
Автор книги: Вадим Пеунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
Но Иван Иванович хотел в этом вопросе большей ясности. Он связался с начальником управления ОБХСС полковником Лазаревым:
– Игорь Сергеевич, лет пять тому вы вели дело о взяточничестве в системе повышения квалификации врачей. Там фигурировала Екатерина Ильинична Генералова.
– За недостатком улик ее из дела вывели, – пояснил начальник ОБХСС.
– Это я помню. А ваше личное впечатление о ней как о человеке?
– При встрече на улице вы ее узнаете сразу, даже если лично не знакомы. Второй такой оригиналки в Донецке нет. И вам, даже не знакомому, захочется с нею поздороваться, – начал Лазарев. – В свои сорок с гаком любит повторять знакомым мужчинам: «Мне уже не тридцать». Но выглядит вполне: теннис – три раза в неделю, бег по утрам, соответствующая диета делают ее по-девичьи стройной и, я бы сказал, привлекательной. Ее хобби – быстрая езда. По этой причине у нее вечные недоразумения с ГАИ. Позвоните им...
– Со Смородиным я уже разговаривал, сейчас меня интересуют ваши личные впечатления. Как относится к деньгам?
– Ее сакраментальное выражение: «Деньги ничего не стоят, если они у человека есть». И еще из ее же фольклора: «Ничто не дается нам так дорого и не ценится нами так дешево, как наша зарплата». Словом, о деньгах поговорить любит, но сказать, что она из породы падких на деньги, не могу. Совместная зарплата супругов Генераловых в эту пору – 810 рублей. Нынешних доходов не знаю, но у академика нередки заграничные командировки, в том числе в капстраны, где печатались его труды. Детей нет. Дом – полная чаша. Екатерина Ильинична патологически боится воров и грабителей. По этой причине на каждой двери по два-три замка, ключи к которым, как свидетельствует реклама, не подбираются. На наружных дверях – амбарные задвижки. По моему совету Екатерина Ильинична передала под контроль отделу охраны и квартиру, и гараж.
– Интересная характеристика! – согласился Иван Иванович. – А главное, убедительная.
– Екатерина Ильинична – личность, – с веселинкой пояснил начальник ОБХСС. – Случись вы на моем месте пять лет тому назад, и у вас был бы полный кузовок всяких сведений о Генераловой. Но с какой стороны она вас сейчас заинтересовала?
– Она является владельцем «Жигулей» бежевого цвета. Похожая машина, по всей вероятности, увезла тех, кто забрал выручку мебельного магазина «Акация».
– Хорошо, поручу своим ребятам поворошить старое дело: вдруг потребуется какая-то фамилия или адрес, – заверил начальник управления ОБХСС. – Но предположить, что Генералова имеет какое-то отношение к вашему мебельному...
– Пока что магазин нам не сдали по акту, – отшутился Иван Иванович. – Он числится за фирмой «Мебель».
Этот в общем деловой разговор чем-то его не устраивал. Недопустимо игривый тон. Он не думал, что женщина, в которую влюблен (или же был влюблен) его сын, должна быть вне подозрений, но какое-то чувство уважения к Генераловой в нем жило. А тут вольно или невольно ее имя снова выплыло в связи с ограблением магазина.
«Ерунда на касторовом масле».
В устах Ивана Ивановича это выражение означало «верх нелепости». Его любимое ругательство. Оно перешло к нему от матери. В голодном 1933-м мать готовила семилетнему сыну такое лакомство: деруны на касторовом масле. Если касторку хорошо прожарить, не будет пагубных последствий. А поспешишь – пеняй на себя... Словом, голод – не тетка и нужда – не теща: научат щи лаптем хлебать.
Подъехал Строкун, распахнул дверцу и обругал Орача:
– Чертов Иван! Выбросил курево, а там было полпачки. Во рту – горчица с полынью и голова – базарным арбузом. На-ка, попробуй на спелость, – он зажал свою голову руками, будто это и в самом деле был арбуз. – Убежден: не реквизируй ты сигареты, «мебельный» не ограбили бы. Я же без курева ни черта не соображаю.
Строкун вышел из машины.
– Что у нас тут прописывается?
Иван Иванович доложил о ловких бородачах, которые действовали нахально и самоуверенно.
Строкун, выслушав сообщение, спросил:
– Что бы сделал ты, Иван Иванович, «одолжив» у ротозеев шестьдесят семь тысяч рублей?
– Я бы постарался как можно быстрее смыться. Забиться не знаю куда, надежно упрятав то, что досталось.
– Считай, что уже сороковую минуту они следуют твоему совету. Правил уличного движения не нарушают, не дай бог привлечь к себе внимание работников ГАИ. Какая у нас средняя скорость движения транспорта по центральным улицам города в часы пик? Во-сем-над-цать! – ответил Строкун на свой же вопрос. – Значит, бежевый «жигуленок» с квадратненькой сумой-корзинкой из «тяжелого» брезента уже покинул пределы Донецка.
Строкун вдруг рассердился и шикнул на своего водителя:
– Да разживись ты где-нибудь приличными сигаретами!
Водитель открыл маленький багажничек, который называют «бардачком», и извлек из его глубины бордовую пачку сигарет «Мальборо».
– И молчал! – обрадовался Строкун.
– А вы же не спрашивали. Ругали Ивана Ивановича – было, а у меня не спрашивали.
Закурив, Строкун сразу подобрел:
– Другое дело... Теперь-то уже непременно...
– А по машине СЛГ 18—17 ничего не прописалось? – осторожно спросил Иван Иванович, не называя фамилии Екатерины Ильиничны.
– Послал Смородин какого-то олуха! – чертыхнулся Строкун. – Предупреждал же: симпатичного, умного... А этот явился к Генераловой: «Откройте багажник вашей машины, надо проверить его содержимое». Ну она его и послала... куда подальше. Предъявите, говорит, ордер на обыск. На дороге вы имеете право проверить, что у меня в багажнике, а в гараже – нужен ордер.
Они помолчали. Выкурив одну сигарету, Строкун тут же прикурил от нее вторую: он истосковался по куреву.
– Вот что, Иван Иванович, поезжай-ка ты к Генераловой сам, – решил замнач областного управления. – Машина! Сейчас все дело в машине. А здесь, – кивнул он на здание магазина, – пока обойдутся без тебя. Я присмотрю. – И с досадой воскликнул: – За пятьдесят семь секунд управились! А магазин-то на бойком месте. Наверняка примерялись несколько дней: подъезд, место стоянки машины – основное, запасное; график работы магазина, время инкассации... Всё учли. Словом, крутились вокруг да около, не невидимки же! Кто-то их видел. Допустим, бороды у них липовые. А каковы они в натуре? Очень уж хочется увидеть их бритыми. Я займусь магазином, а на твоей совести, Иван, машина Генераловой. Не мне тебя предупреждать о деликатности.
Фунт любви и лиха
По рации басил голос начальника ГАИ Смородина:
– Вертолеты проверили короткую дорогу на Таганрог до самого Старобешево. Ничего подозрительного. По Мариупольскому шоссе есть пара машин на примете: ближняя к нам – километрах в восемнадцати-двадцати, самая дальняя километрах в шестидесяти: проехала волновахский пост ГАИ. Дежурного на посту предупредить не успели, и он не обратил внимания на машину, тем более, в районе поста она прошла в пределах дозволенного: сорок километров. «Жигули» светло-серого цвета, за рулем – женщина.
«Женщина...» – подумал Иван Иванович, оценивая новые факты. Ни в материалах, накопленных розыском, ни в докладах участкового Дробова сведений о женщинах, причастных к ограблению «Акации», не значилось.
Видимо, то же самое подумал и Строкун, отозвавшийся на призыв начальника управления ГАИ.
– Женщина... Миновала волновахский пост... За сорок пять минут – шестьдесят километров по трассе... Да если учесть, что от магазина до шоссе не менее пятнадцати. В часы пик... А твой гаишник случайно бородатых в машине не приметил?
– Ничего не говорил об этом. Женщина за рулем. И – всё. Ехала нормально. Возможно, за постом увеличила скорость. Других сообщений пока нет.
– И все-таки пусть под Мариуполем ее встретят: серия, номер и по части бородатых спутников в спортивных костюмах. Впрочем, не исключено, что в дороге они побрились. Действовать со всеми предосторожностями!
– Встретим на городской развилке, – пообещал полковник Смородин, – я уже распорядился.
– А не поздновато на развилке? – усомнился Строкун. – Не вильнула бы куда в сторону.
– Хорошо, сработаем с опережением, встретим на въезде в город. Только вы, Евгений Павлович, сами же усомнились: вряд ли это наша желанная.
– Судя по всему, на нашу не похожа... Или же она чемпион авторалли. Но на всякий случай, чтобы потом не корить себя за ротозейство.
– Выставим пост на въезде в город, – заверил полковник Смородин. – Других «скоростников» перехватим на волновахском посту.
– Только со всеми мерами предосторожности, – напомнил Строкун. – Не забывайте об автомате и пистолете.
– Примем меры. Усилим пост, срочно подошлем автоматчика в жилете. На въезде в Мариуполь тоже не помешает выставить вооруженный пост.
– Действуйте, – дал добро Строкун.
– А вот по машине Генераловой, – виновато заговорил полковник Смородин, – компот с пирогами из старых ботинок прописывается. Сняла Екатерина Ильинична машину с колодок и, как мне стало только что известно, двадцать шестого апреля начала обкатку... в компании с давним другом. На вопрос моего гаишника, который остановил ее за превышение скорости, что побудило Генералову так рано открыть сезон, ответила: «Хорошая погода».
– Погода – вполне, – согласился Строкун. – Двадцать девятое апреля, а на дворе уже раннее лето. Я бы на ее месте тоже не стал дожидаться середины мая. Но вот что, Виктор Васильевич, этот друг дома в былые времена не садился за руль бежевого «жигуленка» с номерным знаком СЛГ 18—17?
– Как не садился, у него доверенность на управление этой машиной! Доцент генераловской кафедры Тюльпанов. Только ездит-то он, не в пример Екатерине Ильиничне, строго по правилам. Образцово-показательный водитель. На булавочку бы такого, в формалин и в кунсткамеру!
– Что это вы, Виктор Васильевич, катите бочку на молодого ученого? – удивился Строкун. – Образцово-показательный водитель, а вы его – на булавочку да в кунсткамеру?
– Академиков уважаю, – пробурчал полковник Смородин.
– На свидание к Екатерине Ильиничне отправился Орач, – сообщил Строкун. – Где-то уже на подъезде.
– Не завидую. Мой гаишник успел задать ей несколько... неудачных вопросов. Взбеленилась.
Рация щелкнула, разговор прекратился.
«Жигули» бежевого цвета СЛГ 18—17. Пока это был всего лишь факт, требующий уточнения. Версия нуждается в проверке, а факт – лишь в уточнении. Достаточно побеседовать с хозяйкой на тему: как вы провели сегодня этот чудесный весенний день, хороши ли дороги?.. За зиму наплодилось колдобин и ям... Не зима, а сплошное наказание: то морозец прихватит, то теплынь верх возьмет. Дождь – снег, снег – дождь. Порвало асфальт. Ремонтировали наспех весною, по мокропогодью, вот и пошло все прахом. Словом, не выезжала ли, уважаемая Екатерина Ильинична, сегодня ваша машина? Кто сидел за рулем? А где вы были в это время? Потом, как бы невзначай, заглянуть в багажник. Заглянуть во что бы то ни стало, даже если уважаемой Екатерине Ильиничне эта процедура покажется неприятной, оскорбляющей ее самолюбие: «Обыск? У меня? А где санкция прокурора? Не по-зво-лю!!! Я буду жаловаться! Не имеете права!»
Все верно, Екатерина Ильинична, без санкции прокурора делать обыск никто не имеет права. Но разве это обыск? Так небольшой досмотр с вашего согласия. Желание убедиться, что в вашем багажнике не было, нет и не может быть ни квадратненькой сумки-корзинки из тяжелого брезента, ни железного ведра... А если «вещдоков» нет ни в багажнике, ни в вашем гараже, то это значит, что ни вы, ни ваш «жигуленок» не имеют отношения к данному «дорожно-транспортному происшествию» (назовем так условно ограбление мебельного магазина, зачем вас волновать, давать повод для праздных разговоров с друзьями и соседями, мол, знаете, ко мне приезжали из милиции...).
Иван Иванович по дороге к Генераловой заехал к себе в отдел. Для работника УГРО – уголовно-розыскной службы – повседневная форма одежды – гражданская. А он, готовясь к торжественному случаю – услышать приказ о присвоении очередного звания, – облачился в парадный мундир; надо было перед визитом к Екатерине Ильиничне переодеться в гражданское.
Его кабинетик тесноват. Сидят здесь двое: Орач и старший инспектор уголовного розыска майор Крутояров Олег Савельевич. Человек завистливый, как думал о нем Иван Иванович. По крайней мере, Крутояров был убежден, что замначем должен быть тот, кто раньше получил очередное звание, то есть он, Крутояров. Но Олег Савельевич был аккуратным исполнителем, и это мирило с ним Орача.
– С очередным званием, товарищ подполковник, – с кислинкой в голосе поздравил Крутояров Орача.
Что-то было холодное, неприятное в этих словах подчиненного. Зная, что Крутояров получил задание от Строкуна проверить версию по автомату, Иван Иванович скороговоркой поблагодарил его за поздравление и поспешил перевести разговор в деловое русло.
– С Краснодаром удалось связаться?
– Дозвонился, – доложил Крутояров, оживляясь. – Два года тому, в октябре, сняли охранницу, которая стояла на мосту через Кубань. Женщина, видимо, задремала. Была глуховата на левое ухо. Как все произошло, рассказать не смогла. Очнулась в больнице: ударом тяжелого предмета проломили череп в области левого виска. Теперь инвалид, на пенсии. В том же году в том же районе убили участкового, забрали пистолет. Оба преступления остались нераскрытыми.
Крутояров расстелил на столе приготовленную заранее карту Краснодарского края и, ткнув пальцем в голубую извилистую линию, с вдохновением проговорил:
– Автомат взяли на Кропоткинском мосту.
– А участковый откуда?
– Станица Кущевская. Тело сбросили в речушку Ею. Это было весной. Летом Ея местами пересыхает, а по весне буйствует.
Иван Иванович долго всматривался в карту, прикидывал на глазок расстояние от моста, где случилось одно ЧП, до речушки Еи, где погиб нерасторопный участковый.
– Километров сто пятьдесят...
– Один оперативный район, – согласился майор Крутояров.
– Где-то здесь у них было лежбище! На мост вышли – знали обстановку до мельчайших подробностей, даже то, что охранница глуховата на левое ухо: зашли с левой стороны и долбанули по левому виску.
Предположения острого на язык, любителя подначек и розыгрышей Крутоярова были интересны. Но по давней привычке затевать с автором версии спор, чтобы обкатать идею, выявить ее слабые и сильные стороны, Иван Иванович возразил:
– Просто она сидела в своей будочке так, что ближайший берег у нее был слева. Оттуда и подошли.
– Возможно, – согласился с Орачем Крутояров. – Но обстановку изучали досконально. Вот и с участковым...
– А что с участковым? – спросил Иван Иванович, думая, что дотошный розыскник, майор Крутояров, знает и детали гибели милиционера.
Нет, деталей тот не знал. Пожал сухонькими, почти мальчишескими плечами:
– Труп обнаружили, когда Ея начала мелеть. В степи... Подкараулили участкового... Я бы на месте краснодарцев присмотрелся к району, где такая сложная оперативная обстановка.
– Номера пропавшего оружия известны? – поинтересовался Иван Иванович.
– Автомата – по позапрошлогодней шифровке, а о пистолете вот свеженькие сведения... – Он протянул листок, на котором были записаны результаты его разговора с работниками Краснодарского розыска. – Но вряд ли эти номера сохранились на оружии. Спилили... Разве что экспертиза определит, что к чему.
– Вначале надо выйти на этих «оруженосцев».
Иван Иванович поймал себя на том, что крайне проблематичную версию по автомату (теперь еще и пистолет, который забрали у участкового) он воспринимает как нечто реальное. Может быть, в нем говорит внутренний голос розыскника? Этакая интуиция. Впрочем, идея по части автомата пришла в голову Евгению Павловичу.
– Доложите Строкуну о ваших успехах, – посоветовал Иван Иванович честолюбивому майору.
Улица Нижняя, 17. Генераловы... Пожалуй, это было одно из самых райских мест крупного промышленного города, – не улица, а уголок ботанического сада. Трассы, пересекавшие город с юга на север, от знаменитого завода, породившего Донецк, к железнодорожному вокзалу, к аэропорту, громыхавшие трамваями, троллейбусами и рычащими машинами, проходили выше. А на Нижней – тишь и благодать. Четверть века тому, нет, пожалуй, даже раньше, кто-то выхватил у поймы, расстелившейся вдоль балки, по которой сбегали талые и дождевые воды, пополняя каскад прудов, широкий участок и начал его осваивать.
– Здесь будет улица Нижняя, – сказал тот, ныне неизвестный.
И на свой страх и риск возвел первый дом. Вернее, это был не дом в обычном понимании, а двухэтажный коттедж с мансардой под четырехскатной крышей. Ныне такими коттеджами красны пригороды Львова. А пришла к нам эта архитектура, отражающая материальный достаток, с Запада.
И хотя в те далекие времена Нижняя улица существовала только в перспективных планах развития города, дальновидные люди, в основном из тех, у кого была возможность построить за пятилетку особнячок «в современном стиле», стали брать землю под застройку именно здесь. Улица росла быстро, как старательские домики на золотоносных приисках в старом Клондайке. Улицу украсили пирамидальными тополями, а за внушительными каменными заборами поднимались сады. Все здесь возводилось, сажалось и выращивалось со вкусом, со знанием дела, масштабно, с прицелом на будущее.
Генераловы в первопроходцах Нижней улицы не числились. Они купили половину недостроенного дома вместе с частью сада. (Всего шесть соток). Хозяин недостроенного коттеджа (и земельного участка) жил у своей жены в государственной квартире. Ему хотелось иметь на ближней окраине города нечто вроде дачи. Но поняв, что строительство двухэтажного особняка дело хлопотное и разорительное, он в конце концов уступил Генераловым и вторую половину своего владения. Генераловы построили там гараж.
Иван Иванович остановился возле ворот с каменными столбами. Что делалось по ту сторону зеленого, из тесовых досок забора, даже ему (рост метр восемьдесят) не было видно. Нажал кнопку звонка. И почти сразу же мягкий женский голос ответил (оказывается, в калитку был вделан репродуктор):
– Входите, не заперто.
Иван Иванович вспомнил (со слов Сани), что в доме есть Матрена Ивановна, домоправительница в самом хорошем смысле этого слова. Она прожила у Генераловых более четверти века, попав в эту семью случайно, сразу после войны. Ее, полуобмороженную, больную, потерявшую сознание, сняли зимой с платформы поезда. В тот голодный, можно сказать, моровой для Донбасса год она ездила во Львовскую область менять то, что осталось от войны, на картошку, а если удается, то и на крупу. Ее приняли за мертвую и отвезли в морг, где несчастную увидела студентка-первокурсница мединститута Катя Генералова. Выходила полумертвую женщину, и та, потерявшая в годы войны близких – мужа и двоих сыновей, осталась в семье у профессора.
Все хозяйство, в том числе и превосходный сад, были в полном владении этой энергичной женщины, которой в ту пору шел уже шестьдесят шестой год.
За калиткой, открывшейся бесшумно, почти как в сказке по требованию: «Сезам, откройся», начиналась неширокая дорожка, засыпанная утрамбованным ракушечником, рядом вело к гаражу широкое, метра в три, асфальтированное полотно. На массивных воротах – никаких замков. Гараж запирался изнутри и имел внутренний проход в дом. (Это Иван Иванович знал из рассказов сына, пропадавшего в свое время в доме академика на правах любимого ученика.)
Иван Иванович взбежал по ступенькам на крыльцо. Еще одна большая белая кнопка звонка. Едва он прикоснулся к ней, за дверями раздался малиновый перезвон – модная новинка тех лет.
От того перезвона Ивану Ивановичу стало грустно на сердце, тронула тревога. Ее породила неизвестность, таившаяся за этой плотной, обшитой светло-коричневым дерматином дверью. Три импортных замка поблескивали хромированными глазищами, словно циклопы, преградившие Синдбаду-мореходу путь к сокровищам.
«Патологически боится воров и грабителей», – вспомнил Иван Иванович слова начальника ОБХСС. Он знал, что в доме у Генераловых живет пятнистый дог по кличке Кир (Екатерина Ильинична ласково зовет его Кирюшей).
Естественно, что в ответ на песенные переливы модного звонка Иван Иванович готовился услышать истошный собачий лай, и потому появление на пороге скуластой женщины с узкими, прищуренными глазами было для него неожиданностью. Он поздоровался:
– Здравствуйте, Матрена Ивановна. Я отец Сани Орача. Иван Иванович. Мне нужна Екатерина Ильинична.
Женщина заулыбалась, закивала: проходите.
– Катю-юша! – зычно крикнула она. – К тебе...
– Кто там? – отозвался со второго этажа звонкий, певучий голос.
– Сюрприз! – не без лукавства пояснила Матрена Ивановна. – А Саня-то – вылитый папа. Особенно глаза. Только чернобров, да губы вроде бы посочнее.
Иван Иванович не стал разочаровывать приветливую женщину. Саня был приемным сыном. Но если человек хочет видеть сходство там, где причины для этого нет...
Матрена Ивановна провела гостя в одну из комнат. По всей вероятности, это была гостиная. Паркетный пол начищен до блеска. Широкие окна прикрыты полупрозрачными светло-голубыми шторами из шелка. Под стать шторам – обои. Потолок оклеен обоями того же рисунка, только чуть посветлее. Это как бы приподнимало и без того высокие потолки. Одна из стен была украшена огромным видом горы Фудзияма – национальным символом Японии. Цветные фотографии производили солидное впечатление. Под фотопанно лежала зеленая дорожка, символизирующая, по всей вероятности, поляну. На ней – несколько сухих веточек прошлогоднего бессмертника и ставшего уже редкостью седого шелковистого ковыля. Два журнальных столика. На одном – инкрустированная деревом шахматная доска. На каждом – по хрустальной вазе и рядом по два удобных мягких кресла. В углу цветной телевизор. Академик Генералов привез его в подарок жене из какой-то заграничной командировки.
– Здравствуйте, Иван Иванович. Рада вас видеть.
Орач обернулся на голос.
Ему навстречу шла моложавая женщина. «Водолазка» в крупных лиловых цветах плотно прикрывала ее шею. Яркая кофта гармонировала с белыми брюками, плотно облегающими высокие сильные ноги. Поджарая девичья фигура. Движения, пожалуй, несколько резковаты. Густые, цвета льна волосы – локонами. Иван Иванович готов был поклясться, что волосы у Екатерины Ильиничны натурального цвета. Если не вглядываться в детали лица (некоторую вялость тонких губ пытался скрыть густой слой багрянцевой помады), можно было бы сказать, что Генералова весьма милая женщина лет... Возраст Екатерины Ильиничны определить сейчас было трудновато. Под сорок? Нет, пожалуй, за тридцать пять. Синие крупные глаза с озорнинкой... Даже, пожалуй, с упряминкой, свойственной человеку волевому, знающему себе цену.
– Екатерина Ильинична, заранее приношу извинение за вынужденный визит.
– Ну что вы, Иван Иванович, зачем же так официально! – напевно возразила Генералова, протягивая ему узкую в ладони руку.
Может, надо было ее поцеловать? (От ухоженной кожи пахло так приятно!) Но он лишь пожал протянутую руку.
– Присядем, – Генералова указала на кресла за шахматным столиком и опустилась в ближайшее. – Какова все же судьба! Заочно мы с вами давно знакомы! Приводит однажды Викентий Титович мальчишечку, держит за руку, будто только что сцапал и побаивается, как бы тот не вырвался и не смылся. От порога говорит: «Котенок (это он так величает меня), познакомься: будущий талант. По части знания теоретических основ геологии он даст фору любому из моих аспирантов. А его не допускают к вступительным экзаменам! Видишь ли, у Александра Ивановича Орача еще нет паспорта! Спрашиваю секретаря приемной комиссии: «У вас-то паспорт есть?» А она: «Конечно!» «А знаний нужных нет. А у него наоборот: есть знания, но нет паспорта. Так как же нам быть?» – Екатерина Ильинична рассмеялась. И получилось это у нее озорно. От переполнивших ее чувств она даже махнула рукой, дескать, не смешите меня, хотя гость к ее смеху не имел отношения.
Екатерина Ильинична очаровала Ивана Ивановича своей беззаботностью и искренностью.
– И вот с тех пор началось: «Папа сказал...», «Папа сделал...», «Папа поехал...», «Папа вернулся», «Папа – истребитель танков, участник двух войн: с фашистской Германией и самурайской Японией...». Так что, Иван Иванович, я о вас знаю все, что знает о вас Саня. – И вновь рассмеялась сочно, с удовольствием. – И обо мне Саня вам немало рассказывал... Сам признался.
Какому же отцу не будет приятно услышать такую оценку сыну! Иван Иванович, что называется, таял от удовольствия и невольно оттягивал начало неприятного для обоих разговора. Время шло. Время бежало, необходимо было, не откладывая дела в долгий ящик, немедленно решить главное: заглянуть в багажник автомобиля. Но приветливость хозяйки убаюкивала сотрудника милиции.
– Я ваша должница, Иван Иванович... Ваше участие в моей судьбе... В такие критические моменты и узнаешь, кто настоящий друг, а кто всего лишь попутчик.
Напоминание о том, какую роль по милости Сани сыграл Иван Иванович в судьбе Генераловой, было неприятным. Он невольно посуровел, сосредоточился. Екатерина Ильинична уловила перемену в его настроении и поняла причину.
– Я знаю, Иван Иванович, что привело вас ко мне. Был тут один... красавчик из ГАИ, влюбленный в себя, как дворовой петух, и убежденный, что все женщины – все без исключения! – подчеркнула она, – впадают при виде его в любовный экстаз. А меня от этой стандартной челюсти и масляных глаз в озноб кинуло: началась аллергия. Заходит в дом этаким барином. Ног не вытер, прется через все комнаты, А Ивановна ходи и подтирай следы от его сапожищ! Ну, наша Ивановна и взяла молодца в оборот.
Генералова вновь от души рассмеялась (у нее было хорошее настроение) и сразу словно помолодела: сеточка мелких морщинок под глазами разгладилась, будто их и не было, а глаза еще больше просветлели, налились синевой. Екатерина Ильинична поднялась с кресла и продемонстрировала, как все происходило.
– Сунула Ивановна ему швабру в руки: «А ну, вытри сапожищи! И следы за собою ликвидируй!» Он начал было артачиться, мол, как вы со мною разговариваете, я при исполнении служебных обязанностей. А Ивановна ему: «Ты, сынок, при исполнении своих, а я при исполнении своих. Мои обязанности – чистота и порядок в доме. Я тебя не заставляю снимать сапоги у порога, а вытереть их ты обязан. Или тебя в детстве не учили уважать труд других людей?» И что бы вы думали! – потешалась Генералова. – Сдался наш красаве́ц – взял в руки швабру... Но, по всему, взыграло в нем самолюбие и во время разговора со мною «по делу» он пошел в атаку: «По нашим ведениям, машина с номерным знаком СЛГ 18—17 имеет отношение к дорожно-транспортному происшествию. Прошу предоставить машину к осмотру». Пыжится мой красавец, как улюлюкающий индюк, пытаясь выглядеть большим и солидным, и невдомек ему, что он смешон и жалок. Ну, а я ему в ответ: «Прошу предоставить труп к осмотру и опознанию». А он своими нахальненькими карими глазами хлоп-хлоп! Никак не может взять в толк. Поясняю: «Дорожно-транспортное происшествие – это, надо полагать, наезд на пешехода. А наезд при тех скоростях, которые я уважаю, – это труп. Ну, а во всех фильмах «вещдоки» предоставляют для того, чтобы преступник тут же раскололся. Вот вы мне и подайте труп. Увижу – раскаюсь, признаюсь». Тогда он понял, что подзарвался. Оказывается, может быть вполне нормальным человеком даже при исполнении служебных обязанностей. «Екатерина Ильинична, извините... Неизвестные ограбили мебельный магазин «Акация». Есть предположение, что их с места происшествия увезла машина вашего цвета». Тут меня такая ярость охватила, понимаю, что говорю глупость, а унять себя не могу. «Моего цвета? – спрашиваю. – Цвета моего лица? Цвета моих волос? Спины? Ног? Я же – многоцветная, как и любая женщина».
Что-то в пересказе Генераловой было неприятное для Орача. Неуважение к службе правопорядка?.. Конечно, гаишник вел себя не лучшим образом, без учета специфики обстановки, в которой ему довелось работать. Но и Генералова хороша! Укоряет гаишника в самовлюбленности, а за собою этого порока не замечает. Чувствуя свое социальное превосходство над милиционером (жена академика, хозяйка дома), она тонко издевалась над его нерасторопностью. Работник ГАИ должен был выполнить задание – навести нужные справки. Конечно же, нагловатому, как все недалекие красивые мужчины, парню следовало действовать в рамках закона. А какие обвинения он мог предъявить жене академика? Никаких! Лишь подозрения. А гражданского долга со стороны Генераловой не чувствовалось. Почему?
Иван Иванович с горечью поглядывал на Екатерину Ильиничну. Ему хотелось увидеть в ней то человеческое, что в свое время взволновало и привлекло двадцатитрехлетнего Саню. Красива? Но в таком возрасте женщина очаровывает нас не первозданной утренней свежестью, а внутренним обаянием, привлекательностью, сердечностью.
Как бы оскорбилась Екатерина Ильинична, если бы могла прочитать мысли своего гостя! Упоминание о возрасте женщины она считает непростительной бестактностью. «Женщине столько, на сколько она выглядит», – заявляла она. Генералова могла бы показаться обаятельной, если бы не это желание унизить человека. Умна ли она? Да уж глупой не назовешь. Цену себе знает. К тому же умеет себя подать. Она старалась быть откровенной с Иваном Ивановичем и была откровенной, но, как ему показалось, в определенных рамках, на заданную и выверенную глубину.
И тут Иван Иванович поймал себя на мысли, что он излишне придирается к Генераловой. Нельзя при первой же встрече требовать от знающей себе цену женщины абсолютной раскованности. Визит майора Орача не мог быть приятным для жены академика, особенно после того, как здесь уже побывал нерасторопный гаишник. Ведь Иван Иванович явился продолжить дело, начатое лейтенантом. Выходит, он заодно с ним.
Что Иван Иванович знал о Генераловой? Самое общее, то, что ему порой рассказывал сдержанный в чувствах Саня. А после того, как сын сказал отцу: «Я люблю эту женщину», его сдержанность утроилась.
Генералова об Иване Ивановиче, вне сомнения, знала гораздо больше, чем он о ней.
Словом, не было у Ивана Ивановича Орача оснований требовать от Екатерины Ильиничны быть с ним искренней.
И все-таки Генералова, пожалуй, была сейчас в беседе щедрее майора Орача.
Генералова продолжала свой рассказ.
– Мой милый «красаве́ц» в тоне прокурора спрашивает: «Почему вы сняли свою машину с колодок раньше обычного времени?» Чем я могла оправдаться? На дворе – весна, теплынь и все прочее... Вот и отвечаю: «Чтобы ограбить мебельный магазин. Вначале хотела взять «фирмовый» – «Все для новосела». Выручка там приличная. Но, прикинув, поняла, что такая махина мне не по зубам: из одного конца магазина не видно другого. И пока будешь брать кассу, в другом конце вызовут милицию. А «Акация» – вполне. Мне для полного счастья не хватает ста тысяч. Наличными. Вот я и ликвидировала дефицит в личном бюджете». После такого собеседования, как понимаете, свою машину для опознания работнику ГАИ я не предоставила, сославшись на то, что у него на это нет соответствующих документов, Лейтенант пообещал мне найти документы, как только я выеду за пределы гаража. На этом мы и расстались. – Она разволновалась, разгорячилась. – Иван Иванович, само подозрение в том, что Генералова грабит магазин, не правда ли, весьма обогатило бы мою биографию? Сделать из жены всемирно известного человека взяточницу не удалось. Теперь шьют ограбление! С какими сногсшибательными подробностями я буду рассказывать своим приятельницам об этом «гоп-стопе»! Кажется, так называется на воровском жаргоне ограбление? – В ее дребезжащем от возбуждения голосе звучал сарказм. – Уж я-то пропишу детали! – злорадно пообещала Екатерина Ильинична. – Представляю, какой это произведет эффект, мои подружки умрут от зависти, что не видели меня с пистолетом в черной маске Зорро! Причастность к тайне всегда волнует сытых людей. Нам так приятно щекочет нервы ужас, пережитый другими. Мы же воспитаны на детективах. Кстати, Иван Иванович, как вы относитесь к детективам?
