Текст книги "Последний шанс"
Автор книги: Вадим Пеунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Вадим Пеунов
Последний шанс
Роман
Чужая потеря не приносит счастья
За окнами – весна. Даже в эту предвечернюю пору термометр, прикрепленный к раме с наружной стороны, показывает плюс 16°С. Широкая, еще предвоенных времен форточка в кабинете зам. начальника областного управления полковника Строкуна настежь. Из нее валит дым, будто в помещении смалят кабана.
Курцов двое: Строкун и Орач. Тема беседы приятная: замначу уголовного розыска Ивану Ивановичу присваивают очередное звание. Приказ уже прибыл, он лежит в сейфе начальника отдела кадров. И хотя содержимое сейфов областного управления милиции – строжайшая служебная тайна, но полковник Строкун «случайно» видел приказ собственными глазами.
Теперь начальство ждет случая. Завтра, 30 апреля, накануне Первомая, состоится торжественное собрание и генерал зачитает приказ.
– Иван Иванович, уж мне-то ты поверь, – поучал Строкун своего друга, – хочешь стать подполковником – гладь майорские погоны вдоль просвета. Верная примета, на себе испытал.
– А каким утюгом? – в тон ему спросил Орач.
– Горячим, Иван Иванович, горячим, но... чтобы не запахло паленым.
На душе у Орача спокойно: месяц заканчивался без особых ЧП. Если что-то и было, то будничное, в пределах среднестатистических данных. Правда, впереди еще два дня... Но думать о неприятностях, из которых в общем-то и состоит жизнь работника милиции, в торжественный для Орача момент не хотелось. Да и причин пока не было. Конечно, в тихом омуте порою водятся не только караси. Но это, как говорят на Донбассе, дело третье, всего заранее не предусмотришь.
– Ну и начадили! – проворчал Строкун, вроде был к этому совершенно не причастен.
Пошарил глазами по кабинету в поисках выхода из создавшейся ситуации. На столе, на самом красном месте, жила пепельница – хохочущий Мефистофель, опиравшийся на копыто и хвост. Работа искусника из исправительно-трудовой колонии. Подарил Евгению Павловичу эту безделицу за помощь в одном «бузотерном» деле начальник Управления исправительно-трудовых учреждений Виталий Афанасьевич Тонконог.
Строкун сгреб пепельницу в кулак и принялся колотить ею по шпингалетам, прикипевшим за зиму к своему месту. Поскрипев на несправедливость судьбы, шпингалеты подались, Строкун рванул раму, и в кабинет, вороша бумаги на широком полированном столе, влетел озорной весенний ветерок.
– Теперь я понимаю, почему Петр Первый прорубил в Европу окно, высадив раму в дымной таверне, – брошу курить, – благодушно бубнил Строкун, возвращаясь к столу. – Как говорят зэки, завяжу. Вот закончу последнюю пачку и...
– Зачем же благое дело откладывать в долгий ящик? – сказал с усмешкой Орач. Подошел к столу, сгреб в ладонь красно-багровую пачку сигарет, смял ее и на глазах у опешившего Строкуна выбросил в окно.
Строкун подхватился с места:
– Да ты что?!
– Считай, что мы с тобой закончили. У мужчин так: или – или. – Вслед за красной пачкой полетела и синеватая: это Орач выбросил свои сигареты.
Замигала белая клавиша настольного коммутатора. «Дежурный по управлению».
Звонок внутреннего телефона всегда таит в себе какую-то угрозу. Пусть не явную, лишь возможную. Это – отделы, это – службы всей области. Донбасс – огромный, своеобразный регион. Вот уже сто лет сюда со всей Руси великой стекается люд, едут самые бойкие, сноровистые, и уж среди них непременно найдутся бузотеристые, шалые. Здесь оседает немало тех, кто отбыл срок наказания и хочет начать жизнь заново – всем работа находится. Словом, пять миллионов городского населения, которое разномастно по своему социальному и национальному составу, по характерам, наклонностям.
Донбасс – это тысячи судеб, а для работника милиция это еще и тысячи магазинов, сберкасс, квартир...
При первых же словах дежурного Строкун переключил телефон на динамик и кивнул Орачу: «Слушай!»
– Товарищ полковник, – докладывал дежурный, – по сообщению участкового инспектора старшего лейтенанта Дробова в восемнадцать ноль две трое или четверо неизвестных забрали выручку в мебельном магазине «Акация», что на углу Октябрьской и академика Овнатаняна.
Строкун посмотрел на овальные часы, стоявшие на столе: 18.13. Иван Иванович перехватил его взгляд. Уходит драгоценное время! Ему, исполняющему обязанности начальника уголовного розыска, следовало бы срочно мчаться на место происшествия, но вначале надо выслушать сообщение дежурного. Тот выдавал первичную информацию:
– Один из них стоял у входных дверей с автоматом, второй, угрожая пистолетом кассиру Гудерман Фриде Львовне, потребовал, чтобы она опустила в подставленную спортивную сумку дневную выручку – шестьдесят семь тысяч рублей, приготовленные для инкассатора. Кассир выполнила требование. Третий в это время обрезал в кабинете директорши Нонны Вениаминовны Матронян телефон и заткнул ей рот перчатками. Сказал: «Если выплюнешь сосочку раньше, чем через десять минут, приглашу на «Кровавую Мери».
«Юмористы, – привычно оценивал Иван Иванович первичную информацию. – Это от опыта и уверенности в себе, Тот, который у директорши в кабинете кляп из перчаток назвал «сосочкой» и запретил ее «выплевывать» (а проще и обычнее было бы сказать: «Не вынимать»), пообещал пригласить на примитивный коктейль: водка с томатным соком. Зато какое впечатляющее название: «Кровавая Мери». Пси-хо-олог!» – заключил Орач. Он был уверен, после такой «обработки» Матронян не выплевывала кляп ровно десять минут. А за десять минут, вернее, уже прошло четырнадцать минут, – Иван Иванович не спускал глаз с секундной стрелки, – по хорошо знакомой дороге можно проскочить полгорода.
– Подожди, – предупредил полковник дежурного и, прикрыв трубку ладонью, спросил Орача: – Иван, что у нас было по автомату? Какая-то ориентировка...
– Полгода тому на Кубани сняли с поста тетю из вневедомственной охраны. Она дежурила с ППШ...
– Надо будет запросить Краснодар. Что у них прописалось по автомату за это время.
Орач нетерпеливо топтался на месте.
– Что-нибудь по машине есть? – требовал от дежурного Строкун.
– Напротив магазина видели «жигуленок» бежевого цвета с открытым багажником. «Жигуленок» тут же умчался.
– Номера! – приказывал полковник, понимавший, что машина – важная ниточка к поиску, и чем скорее ее нащупаешь, тем ближе и безболезненнее путь к конечному результату поиска.
– У «жигуленка» бежевого цвета задний номерной знак был заляпан грязью. Серию не видно. По номеру – путаница: 15—18 или 13—18, то ли наоборот: 18—13. Не исключено, что 18—15.
– Оперативная группа? – торопил события Строкун.
– Выезжает, товарищ полковник.
– Хорошо. Держите меня в курсе.
Последние слова были данью привычке, конечно же, дежурный будет докладывать заместителю начальника областного управления обо всем, что ему сообщат.
Бросив трубку в гнездо настольного коммутатора, Строкун не без удовольствия заметил:
– А разворотлив этот участковый, старлей Дробов. – И снова посмотрел на часы: – Давай, Иван! – кивнул Строкун замначу уголовного розыска. – Вот и будет проверочка твоим новым погонам. А я пока тут поработаю по «жигуленку» бежевого цвета. Если что-то пропишется – сообщу. – И выругался: – Где-то же, сволочи, достали автомат. – И отдал распоряжение ввести в действие систему перекрытия всех дорог из города.
Направляясь к двери, Иван Иванович обратил внимание на то, что Строкун шарит глазами по столу – ищет сигареты. Заядлый курильщик, в напряженное время он не выпускал изо рта сигарету, заканчивалась одна, прикуривал от нее следующую. «На спичках экономлю», – шутил он, когда его укоряли: мол, слишком много курите, товарищ полковник.
Иван Иванович кивнул на раскрытое окно:
– Уговор дороже форсу – завязали!
– Зарок отменяется, – пробурчал Строкун. – Вот возьмем... – он имел в виду грабителей, – тогда и...
– А если наоборот? Когда возьмем, тогда и закурим. Дополнительный стимул.
– Если они вывернутся, начальство набросает нам в торбу столько «стимулов» – успевай только выгребать, – чертыхнулся Строкун. – И что за дурацкая манера у торговцев: дезинформируют покупателя. «Ягодка», «Одуванчик», «Светлана», «Марица»... Попробуй определить специфику магазина... Нет чтобы написать солидно: «Промтоварный магазин № 28» или «Овощной». А то пишут: «Акация», а продают в нем мебель. Написали бы просто: «Мебельный». Так нет же, изощряются, кто заковыристее придумает.
В такие моменты нервного напряжения Иван Иванович забывал о прожитых годах, становился легким на ногу и подвижным, как в молодости.
В машине он продолжал думать о «жигуленке» бежевого цвета, который стоял перед магазином с открытым багажником: водитель явно делал вид, что собирается положить туда какую-то покупку, а умчался, не успев его захлопнуть. «А ведь с поднятой крышкой багажника далеко не ускачешь, сразу же остановит орудовец, а водитель встречной машины невольно обратит внимание на номера».
Этот факт вселял уверенность, что по бежевому «жигуленку» в ближайшее же время обнаружится что-нибудь более конкретное.
Задний номер – забрызган, – анализировал данные Иван Иванович. – Не исключено, что это сделано с умыслом. Грязную машину остановило бы ГАИ. А «чуть-чуть» сзади могут и не заметить. Как воспринимает человек приближающуюся машину? Номер вроде бы есть, да не разглядел. Когда она удаляется, видно, что номер забрызган грязью, но остановить ее уже нельзя. Умчалась. Да и водитель не виновен: съехал на обочину, вот и забрызгало. Он мог этого просто не заметить...
Однако в городе сухо. Если номер у машины забрызган случайно, то где могла она побывать? Район магазина «Акация» – из новых. Он теснит один из старых одноэтажных рабочих поселков с кривыми улочками, проезжая часть которых последние сто лет засыпалась «жужелкой» – шлаком перегоревшего в печурках угля. Надежное покрытие, и в мокропогодье можно ходить по нему, не опасаясь, что утонешь в раскисшем черноземе. Впрочем, всегда найдется колдобина или старая яма, оставленная ремонтниками какой-нибудь службы огромного города, выросшего на отработанных шахтами пластах.
В 18.20 Иван Иванович сел в машину и через шестнадцать минут уже подъезжал к злополучному магазину. Городские дороги, особенно на въезде в Пролетарский район, один из самых густопромышленных районов города, были перегружены. Если это задерживало даже его «Волгу», несмотря на то, что то и дело дул в микрофон, предупреждая водителей: «Освободите дорогу оперативной машине», то уж «жигуленок» бежевого цвета должен был увязнуть в этой сутолоке.
По крайней мере, так думалось Ивану Ивановичу.
Оперативная группа управления была уже на месте – опрашивала свидетелей. Прибыли и из райотдела, а вот горотдел что-то замешкался.
Начиналась обычная в таких случаях работа.
– Что по участникам? – поинтересовался Иван Иванович у руководителя оперативной группы.
– Трое или четверо, пока не разобрались, но все бородатые и одеты одинаково.
«Матерые! – невольно отметил Иван Иванович. – Высокий уровень подготовки». Это заставляло его внутренне собраться, сосредоточиться. Но самым главным звеном в цепи фактов все-таки была машина.
Еще на подъезде к магазину он связался с ГАИ в надежде, что там уже работают по указанию Строкуна. Так и есть. Виктор Васильевич Смородин с веселинкой в голосе отозвался:
– Иван Иванович, наша система гарантирует: «Жигули» бежевого цвета, СЛГ 18—17.
«Видать, известный номерок, коль врезался в память начальнику областного управления ГАИ», – мелькнула мысль у Орача.
– И кто же владелец этой знаменитости?
– Екатерина Ильинична Генералова. Слыхали о такой?
«Жена академика Генералова!»
Вот это да! Академик Генералов – заведующий кафедрой геологии в политехническом институте, любимый, если не сказать больше, учитель Саньки – великовозрастного сына Ивана Ивановича.
Блестяще закончив десятилетку, Санька попытался было поступить в политехнический, но его не приняли: у парня еще не было паспорта. И если бы не заведующий кафедрой (в ту пору профессор, доктор) Генералов, не видать бы юному Александру Орачу института как своих ушей. Побеседовал Викентий Титович с необычным абитуриентом, удивился его знаниям по геологии и, взяв документы, понес их в приемную комиссию.
– На каком основании вы отказались принять заявление у этого юноши? Молод? Зелен? Но молодость – такой недостаток, который, увы, проходит слишком быстро. В кои-то веки к нам пришел способный человек, а мы ему – от ворот поворот!
Приняли. А затем еще одна ядовитая стрела в самолюбивого паренька. При институте – военная кафедра, а Александр Орач по возрасту невоеннообязанный. И затаил Санька обиду на несправедливо устроенный мир. Три года молчал, а едва начались занятия на четвертом курсе – Санька явился к военкому:
– В соответствии с Конституцией СССР призовите меня в армию!
– Но у вас в политехническом есть военная кафедра. Она готовит командиров...
– Я туда не попал.
– По состоянию здоровья?
– Нет, по возрасту. А теперь мне пошел девятнадцатый, и я требую...
С таким требованием к военкому обращались, по-видимому, не так уж часто.
– У вас нелады с успеваемостью? – поинтересовался он.
– Повышенная стипендия.
– Может, тогда... на амурном фронте? Так сказать, надо вовремя скрыться? – доискивался до причины военком.
– Я должен отслужить армию! – стоял на своем Санька, сердясь, что подполковник не может понять такой простой истины. – Мой отец прошел две войны: с гитлеровской Германией и самурайской Японией. И я не могу прятаться за спины других.
– Похвально, – сказал тогда военком. – Учтем ваше пожелание.
В доме, когда узнали об этом поступке «недоучившегося студента», возник скандал. Аннушка (жена Ивана Ивановича) – в слезы:
– Это он назло мне. Не признает во мне своей матери.
(Санька – приемный сын Ивана Ивановича с Аннушкой, с семи лет. А воспитала Саньку сестра Аннушки – Марина, души не чаявшая в своевольном мальчишке.)
Марина на стенания Аннушки ответила:
– Не мешайте ему колобродить. Парень себя ищет.
У Марины – судьба лихая. Девчушкой угнали ее в фашистскую неволю, натерпелась там унижений. А вернулась – долго не могла прижиться, затавровали: «Была в услужении у фашистов». Да не услужение, а неволя. Свои – не приласкали, не поверили, а тот, кто пригрел, оказался чужаком в нашей жизни. Пробовала восстать – покалечили. Отсидела срок. И вот стал колючий мальчонка ей другом. Странная это была дружба...
В тон Марине высказался по поводу своевольства студента Орача и академик Генералов:
– Почувствовать себя мужчиной – для талантливого человека очень важно. За ним не пропадет. У него в запасе как раз два года...
После армии Санька решил, что еще недостаточно набрался ума-разума, не накопил необходимого жизненного опыта, и ушел с геологической партией изучать любимый академиком Генераловым Байкальский разлом. Два года кормил собою гнуса и комаров, мерз в зимовьях, сох в лабораториях. Вернулся в Донецк. Близкие были убеждены: «Ну, теперь перебесился». А он еще раз всех удивил: поступил на шахту «Три-Новая». Вначале проходчиком, затем горным мастером. На все укоры близких отшучивался:
– Солдата делает полководцем не маршальский жезл, который лежит в ранце в промасленной тряпочке, а бои и походы.
Доставалось ему, как бедняку на сорочинской ярмарке. Попал он на проходку учеником. А ученику – всякая неблагодарная работа. В то время Санина бригада «протыкала лаву», то есть пробивала в могучем пласте первый проход, с которого потом и начнется жизнь угольной лавы. Вот где напашешься с непривычки, «намантулишься», как говорят горняки. Парень был самолюбивый, а опыта горняцкого – никакого, всякую работу старался «взять на пупок», ломил как медведь даже там, где надо было бы гнуть. Придет с шахты – ключ не может вставить в замочную скважину, рука от усталости дрожит. Постучит ногой, мол, откройте. Аннушка – к дверям. Ахи-охи, дескать, угробит тебя шахта. А он лишь посмеивается:
– Из неумехи человека выкует.
Первое время: пришел, поел (миску борща, миску – второго, кружку компота. А то еще и сто граммов примет). Лег – и до следующей смены, как топтыгин в берлоге на зимней спячке. Через десять часов будит его Аннушка:
– Сань, на шахту пора...
И все причитала, мол, добром это не кончится. А он улыбается:
– Мама Аня, вам не понять того удовольствия, которое я испытываю от ломоты в костях.
– Балахманный, – скажет она.
Года три, поди, длился у Саньки «шахтный загибон». А потом – как отрезало. Вручили ему на День шахтера знак «Шахтерской славы» третьей степени. Это, конечно, не орден и даже не медаль, всего лишь министерский знак, но звучит-то как! Шахтерская слава! И по форме – иному ордену на зависть. Принес Санька домой награду, прицепил к лацкану пиджака и сказал:
– Все. Секретов у шахты от меня нет, можно возвращаться в институт.
Закончил с отличием. Викентий Титович Генералов оставил его на своей кафедре...
А вот с женой академика Екатериной Ильиничной связана другая история. Кандидат медицинских наук, не очень-то любившая медицину. Преподавала на курсах повышения квалификации.
Занимался этими курсами ОБХСС: взятки, продажа дипломов об окончании курсов. К этой неприглядной истории была причастна и Екатерина Ильинична, не так чтобы очень, но все же. Флакончик духов... Коробка фирменных конфет...
Оперуполномоченному ОБХСС она заявила с вызовом:
– Духи от мужчины – это, молодой человек, всего лишь знак внимания. Или, по-вашему, я как женщина уже вышла в тираж и никого не могу заинтересовать?
В самом деле, подарки она принимала, причем весьма охотно, только от мужчин.
Ее, как говорят в таком случае, «вывели из дела». Главной причиной послужило, конечно, не то, что «по части знаков внимания» она игнорировала женщин-курсисток, видимо, не хотели осложнять психологический климат вокруг такого уважаемого человека, каким был академик Генералов, к тому же на фоне других причастных к неблаговидной истории роль Екатерины Ильиничны была весьма незначительной. Словом, она прошла по делу свидетелем обвинения.
Лично у Ивана Ивановича сложилось не самое благоприятное мнение о Генераловой: «Размытые границы порядочности... И чем умнее человек, тем это опаснее для общества». Но улик против Екатерины Ильиничны не было, а заступников у жены академика на всех уровнях более чем достаточно. И самым яростным оказался... Санька. Пришел к отцу и сказал:
– Ты можешь что-нибудь сделать для Екатерины Ильиничны?
– В каком плане? – насторожился Иван Иванович.
Санька прекрасно знал отношение отца к тем, кто пытается смягчить вину преступивших закон. «Помогать человеку надо пока он еще в ладах с Уголовным кодексом».
– Облегчить ее участь, – с вызовом ответил Санька на вопрос отца.
Иван Иванович был убежден, что понимает искренний порыв сына: ведь речь идет о жене его учителя, которого Санька буквально боготворил.
Но, оказывается, причина была иная:
– Я люблю эту женщину, – признался Санька.
Вот это номер! Жена академика Генералова действительно была женщиной броской, импозантной, самобытной по характеру.
Но – семнадцать лет разницы в возрасте...
Иван Иванович тогда сказал сыну другое:
– Она – жена твоего учителя.
– А разве я сказал, что она моя любовница? – вспыхнул Санька.
И Иван Иванович почувствовал вину перед сыном.
Позже во искупление этой невольной вины (такое подумать о Саньке, усомниться в его мужской порядочности!) Иван Иванович придет к своему другу, заместителю начальника областного управления по оперативной работе полковнику Строкуну, и расскажет о Санькиной тревоге: «Жена его учителя...»
Строкун все поймет. Санька – его крестник, в судьбу которого Евгений Павлович верил: «Мужик умный, быть ему светилом науки».
Екатерина Ильинична после той пикантной истории выкинула фортель в своем характере: рассталась с медициной и устроилась... начальником отдела кадров на шахте «Три-Новая», которая в ту пору гремела на всю страну: там ставили один мировой рекорд за другим.
Что это: вызов обществу? Дескать, обидели подозрением – так получи́те!
Впрочем, у женщин – своя логика, постигнуть которую мужчинам не дано.
Вот какую историю напомнило Ивану Ивановичу имя академика Генералова и его взбалмошной жены.
Ивана Ивановича удивил номерной знак:
– СЛГ – седая древность.
Он имел в виду серию. СЛГ – этакий атавизм, напоминание о том, что Донецкая область некогда называлась Сталинской. Но когда началась борьба с последствиями культа личности Сталина, область переименовали.
– Генералова – женщина своеобразная, – растолковал начальник областного управления ГАИ. – Познакомитесь с ней, Иван Иванович, и сами в этом убедитесь. Свой номерной знак она считает талисманом и расставаться с ним не желает, хотя машины меняет довольно регулярно – раз в два-три года. Автолюбитель она со стажем, были у нее «Москвичи», «Победа», «Волга», а теперь имеет «Жигули» бежевого цвета. Генералова ставит машину на колодки в начале октября и не выезжает из гаража до середины мая. Но если машина с номерным знаком СЛГ 18—17 появилась в городе – об этом сразу узнают все инспектора: Екатерина Ильинична ездить со скоростью менее ста километров просто не умеет.
– Так надо проверить: машина на колодках или вышла из гаража. Погода – отменная.
Начальник областного управления ГАИ улыбнулся в трубку:
– Строкун распорядился: послать к Генераловой пощупать колодки под машиной толкового инспектора, красивого брюнета, ростом не ниже ста восьмидесяти пяти сантиметров. Жду его доклада по рации.
Факт, о котором сообщил начальник областного управления ГАИ, был примечателен и неприятен для Ивана Ивановича. Он напомнил ему о прошлом, а в этом прошлом жило... заявление взрослого сына: «Я люблю жену своего учителя». Эти слова как бы отдалили сына от отца, которые на каком-то этапе жизни перестали понимать друг друга. Та мужская дружба, которой так гордился Иван Иванович, потускнела.
С тех пор пошел уже пятый год. О признании сына они ни разу не вспоминали. Если бы у Саньки за это время появилась зазноба или бы он женился, Иван Иванович имел бы право подумать: «Блажь миновала». Влечение к женщине старшего возраста не такое уж редкое явление среди молодых. Иван Иванович мог на фактах доказать, что возрастные границы брака за послевоенный период сместились. Муж моложе жены и на пять, и на семь лет, – обычное дело, особенно в рабочих поселках. Но молчаливый, можно даже сказать замкнутый Саня не вписывался и в эту схему. Он сказал однажды: «Люблю». А вдруг это чувство живет в нем и по сию пору?
И вот первый крик отчаянного протеста в душе: «Да какое отношение может иметь Екатерина Ильинична Генералова, жена академика, кандидат медицинских наук на должности начальника отдела кадров одной из шахт, к ограблению мебельного магазина? Это же абсурд! Если, конечно, кто-то не воспользовался ее машиной. Но машина до середины мая всегда стояла на колодках в гараже».
Конечно, всякий факт подлежит проверке. Если версия родилась, значит, была на то причина.
Святая святых всякого сыска: накопление фактов, их анализ, проверка, сопоставление и поиски новых фактов, опровергающих или подтверждающих первые...
– Что еще? – спросил Иван Иванович начальника областного управления ГАИ, имея в виду Генералову.
Но Смородин понял его вопрос иначе и начал рассказывать о том, что беспокоило его самого:
– Подняли вертолеты. Взяли под контроль все дороги, ведущие из Донецка. Особое внимание обращено на таганрогское направление: через Старобешево – короче, через Мариуполь – более благоустроенная и накатанная. Строкун сказал, что грабители были с автоматом, у нас по автомату давняя ориентировка из Краснодара. Проследим за всеми лихачами, которые увлекаются скоростью.
– Предпочтение «Жигулям» бежевого цвета, – уточнил Иван Иванович.
– Не исключено, что от «Акации» отъехали на одной машине, а потом пересели на другую. Словом, все внимание на дороги из Донбасса.
Новые сведения по машине добыл участковый инспектор Дробов.
Старший лейтенант – из тех увальней, которые никогда не спешат и никуда не опаздывают, они умеют всегда быть там, где всего нужнее. В милицейской практике это чутье на вызревающую опасность особенно ценно.
Дробову – за тридцать. Коренастый. Такие плотно стоят на земле (в прямом и переносном смысле). Походка неторопливая, вразвалочку, ноги ставит широко. Успел отрастить «руководящий» животик. (Не отсюда ли и степенность в поведении?) Рост – средний (под сто семьдесят). Глаза зеленые, «кошачьи», с прищуром. Но главной, обращающей на себя внимание приметой старлея Дробова были, пожалуй, длинные «шевченковские» усы с рыжеватой подпалинкой на кончиках.
Произнося нараспев слова, участковый неторопливо рассказывал:
– О «жигуле», который умчался с открытым багажником... Удалось установить, что в багажнике находились запаска, железное ведро и квадратненькая сума из тяжелого брезента.
– Что такое квадратненькая сума? – переспросил Иван Иванович. – Сумка, что ли?
– Кассирша сказала: «Сума́», да еще уточнила: «квадратненькая». Не квадратная, а квадратненькая. Какой брезент считать «тяжелым», я тоже не знаю. Вот так она определила. А женщина, надо сказать, героическая, рассказала мне обо всем и тут же упала в обморок. А до того первая подняла тревогу. Грабители ей: «Сиди и не рыпайся, коли жить хочешь». А она следом за ними. Кричит: «Ограбили! Милиция!» Хотела позвонить по служебному телефону, но дверь в кабинет директора оказалась запертой и на стук никто не отзывался. Тогда она побежала к телефону-автомату. Но там была раскурочена трубка. И кассирша ко мне на участок. Это неподалеку, через два дома. Она считает, что водитель специально поднял крышку багажника, чтобы не увидели его лица, и умчался в сторону дома номер девяносто один.
«Очень важные детали», – отметил про себя Иван Иванович. Марка и цвет машины, в багажнике запасное колесо, новое железное ведро и какая-то особая «квадратненькая» сума из «тяжелого брезента».
Ограбление завершено в 18.02, а в 18.13 дежурный по УВД уже докладывал Строкуну о происшествии; за такую оперативность надо благодарить кассиршу.
– Что вы, старший лейтенант, можете сказать об участниках ограбления?
– Думаю, их было трое. Все близнецы. Это сбивает свидетелей с толку. Они путаются и в количестве грабителей, и в их возрасте. Так, директорша однажды сказала: «лет тридцати», а потом изменила свои показания: «лет сорока пяти – пятидесяти. Борода – современная. Говорит сладко – хочется слушать». А какой он: рыжий, брюнет, блондин, шатен – вспомнить не может. Мол, веселый, разговорчивый. Он целился, как считает, на импортный гарнитур и «угостил ее бутылочкой армянского».
«На внешность можно было бы обратить и чисто женское внимание», – подумал Иван Иванович. «Говорит сладко – слушать хочется» – такая «музыкальная» примета, хоть кантату сочиняй в мажорном ключе.
Впрочем, расплывчатость впечатлений, может быть, не столько вина директора магазина, сколько заслуга бородатого... Заставил женщину обратить внимание на второстепенные, несущественные детали.
– Сколько лет директорше?
– Тридцать восемь. Цветущая женщина, шесть лет как в разводе. Сыну – девятнадцать, учится в институте в Ереване. Матронян по характеру общительная, из напитков предпочитает коньяк три звездочки армянского разлива, считает, что в марочных коньяках слишком много дубильных веществ, способствующих появлению стенокардии и склероза.
– Как говорится, о вкусах не спорят, – прокомментировал Иван Иванович.
– Зашел к ней клиент – улыбается. Спустил «собачку» на английском замке, – продолжал Дробов. – Потом спрашивает: «Нонна Вениаминовна, вы знаете, что такое «гоп-стоп»?» – «Нет», – отвечает она. «О, это такая игра для взрослых». Достал нож-выкидушку, обрезал шнур вместе с трубкой. Затем подставил нож к ее подбородку и потребовал: «Валюту...» Чеки Внешторга. Она обомлела. «Так порядочные мужчины с женщинами не обращаются». А он рассмеялся, чиркнул кончиком ножика по подбородку. Капнула кровь. Позже директорша уверяла меня, что этот «гоп-стопник» хотел перерезать ей горло. И тогда она «согласилась на все» – открыла сейф. Забирая чеки, он заметил три бутылки коньяку. Одну из них он принес ей в «презент» накануне. Взял ее в руки, повертел и сказал: «Бесценная». И еще: «Я бы не трогал ее, не в моем характере забирать у женщины подарки, но не люблю оставлять следы...»
– Юморист, – заметил Иван Иванович.
– И я так считаю, – согласился участковый. – Нахальная работа. Забрал чеки, вытряхнул на стол содержимое женской сумочки, взял перчатки и заткнул ими рот директорше. «Пососите эту сосочку, Нонна Вениаминовна, минут десять... Выплюнете минутой раньше – приглашу вас на тур «Кровавой Мери». Связал ей проводом от телефонной трубки руки за спиной, забрал ключи и вышел, прихлопнув дверь. На все это у него ушло менее одной минуты.
– Чувствуется класс, – Иван Иванович имел в виду «артистизм» всей операции.
Давненько он не встречался с такими виртуозами. Сразу после войны случалось. Как ни парадоксально, некоторым из них дала «квалификацию» война – разрушительница нравов. Но постепенно они вымерли, как ихтиозавры, у которых изменилась среда обитания. Ан, выходит, не все...
– Познакомимся с директоршей, – решил Иван Иванович.
– Она в больнице, – объяснил участковый.
– Бородатый подрезал?
– Нет, нервное потрясение.
«Не слишком ли много нервных потрясений?»
Иван Иванович обошел магазин. Его интересовало все: как вошли участники преступления, кто где стоял, что говорили. Оперативные группы занимались своим делом, а его сопровождал участковый.
Все это время его не покидала мысль о «Жигулях» с номерным знаком СЛГ 18—17.
В магазине телефон был обрезан. Иван Иванович вернулся к своей машине: там рация.
Он еще не закрыл за собою и дверки, как услышал: Строкуну доложили, что служба поиска приведена в действие. Это означало: дороги перекрываются, посты ГАИ и райотделы готовы к действию, им нужны лишь конкретные указания.
– Обратите особое внимание на «Жигули» бежевого цвета, – простуженно хрипел по рации голос Строкуна. («Мается без курева», – догадался Иван Иванович). – Серия неизвестная. Номера ориентировочно: 15—18, 13—18, 18—15, 18—13. В багажнике запаска, новое железное ведро и что-то квадратное из тяжелого брезента. Задерживать с особыми предосторожностями, пассажиры вооружены автоматом, пистолетом и холодным оружием.
«Всем постам ГАИ, работникам милиции по боевой тревоге занять места согласно расписанию».
Иван Иванович отметил про себя, что опытный Строкун пока не придал значения сообщению ГАИ о «Жигулях» бежевого цвета с номерным знаком СЛГ 18—17. Он по-прежнему ориентировал службы на поиски неизвестной машины с неизвестным номером.
