Текст книги "Последний шанс"
Автор книги: Вадим Пеунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
– А вот это одна из трех загадок, которые еще предстоит нам всем разгадать. Я бы поверил этой массажистке, что к ней в машину некто подсел случайно, если бы не два обстоятельства. Первое: она категорически отрицает, что в машине было двое: она и тот молодой, не старше тридцати. По вашим сведениям, Кузьмакову – за сорок, а Дорошенко вообще участник Отечественной войны, выходит, ему за пятьдесят. И второе, самое важное: Кузьмаков работал на участке приятеля Тюльпановой, который не только дал ей свою машину, но и оформил доверенность.
– Это легко объяснить: год тому назад у Пряникова отобрали права: авария с трагическим исходом, – вот он и доверил машину близкой приятельнице, – пояснил Иван Иванович.
Генерал подумал и сказал:
– Есть над чем поработать. Ваша задача – выйти на Кузьмакова. Строкун займется теми, кто обстрелял пост ГАИ. – Он посмотрел на часы, висевшие на стене. – На селекторе вам быть не обязательно, поезжайте на шахту.
Недаром говорят: хорошая мысля́ приходит опосля́. За порогом генеральского кабинета Ивана Ивановича осенило: Кубань! Именно там на железнодорожном мосту забрали у дежурной автомат. Утверждать, что в мебельном демонстрировали именно его, а в Тельманово из него же обстреляли пост ГАИ, пока не было никаких оснований. Но серая машина, на которой Кузьмаков колесил вокруг мебельного, тоже с кубанским номером ЦОФ – 94... И еще один факт: Алевтина Тюльпанова, к которой в машину якобы случайно подсел мужчина, обстрелявший пост ГАИ, – ехала опять же на Кубань, где у нее в тяжелом состоянии мать.
Что из всего этого следует? Пока ровным счетом ничего. И все-таки в таком сопоставлении было нечто загадочное.
Может, надо было бы заглянуть к себе в розыск, но Ивана Ивановича одолела ленивая вялость. Сказывались двадцать восемь часов на ногах. Пришло отупение. Подремать бы часа два. И съесть чего-нибудь горяченького, к примеру, тарелочку борща Аннушкиного производства. По части борщей – она крупнейший специалист.
Впрочем, ощущения острого голода не было, только ныло где-то в животе, там, где у людей обычно язва двенадцатиперстной кишки.
Иван Иванович позвонил и предупредил Крутоярова:
– Олег Савельевич, исходя из указаний генерала, задание номер один – расшифровать кубанский номер. Я даже подумал, не слетать ли вам туда?
– Зачем впустую тратить время? – не согласился Крутояров. – Есть смысл сначала дозвониться, хотя бы в общих чертах узнать, что к чему. Товарищ подполковник, вы не беспокойтесь, я это дело добью.
Может быть, иным разом Иван Иванович настоял бы на своем, но сейчас, изрядно уставший, он согласился с Крутояровым.
– Более пяти часов прошло: неужели краснодарцам так трудно проверить один номер!
– Я их сейчас...
Иван Иванович разбудил шофера, который спал, свернувшись калачиком, на заднем сидении. «Ну и работенка! » – позавидовал Орач.
Сергей протер глаза и сел за руль.
– Куда?
– На «Три-Новую».
Иван Иванович забрался на заднее сидение. Здесь ему показалось удобнее и уютнее: можно запрокинуть голову и положить ее на мягкую спинку сиденья.
И сразу же явилась Марина. Не такая, как сейчас, с перекошенной шеей, а молодая, какой она была двадцать лет тему назад. Стоит и хлещет наотмашь по щекам бородатого Кузьмакова. Иван кинулся к ней, обхватил сзади, стараясь унять: «Перестань!» А она, вытирая руки о передник, сердито отвечает: «А чего он связался с Алевтиной!»
...Иван Иванович очнулся. Машина стояла на площадке во дворе шахты. Оказывается, он всю дорогу продремал. Сергей смотрел на него с сочувствием:
– Покимарили бы, Иван Иванович.
Но и этих двенадцати минут, проведенных в пути, было достаточно, чтобы прогнать вязкую тяжесть из головы.
Вспомнил сон. Подумал о Тюльпановой. И тут его вновь осенило. (Во время каждого трудного дела его постоянно «осеняло» – неожиданно приходило какое-то решение, рождалась или вызревала новая версия). Если Алевтина Кузьминична в девятнадцать пятьдесят семь подрулила к Тельмановскому посту ГАИ – за сто семьдесят километров от Донецка – то кого же подвозил в восемнадцать пятнадцать Александр Тюльпанов на генераловской машине? По крайней мере, Екатерина Ильинична была убеждена, что ее друг, как он это делает изо дня в день, отправился к косметическому салону встречать жену.
Он куда-то ездил. Алевтины Кузьминичны в 18.15 возле салона не могло быть. Тюльпанов вернулся, поставил машину в гараж, но ничего Генераловой не сказал. Не успел или не захотел? Если не захотел, то почему?
Еще одна тема для разговора с Екатериной Ильиничной и, конечно же, с Тюльпановым.
Погожий день. Тридцатое апреля. Девять часов сорок минут. Мир жил весной, Первомаем. Трехэтажный корпус быткомбината шахты расцвел флагами. Два громоздких, закрывавших по окну портрета Ленина и Брежнева окантованы гирляндами цветных лампочек. Их зажгли, видимо, для пробы. Но где электричеству тягаться с солнечным днем! Гирлянда выглядела убого и даже неприлично. Словно почувствовав это, лампочки, мигнув, сразу угасли.
На татарских кленах и пирамидальных тополях, окружавших площадку для автомашин, пробилась первая листва, тонкая, нежная зелень.
Иван Иванович вышел из машины. За площадкой расчирикались воробьи, затеявшие возню в пыли. Иван Иванович улыбнулся, глядя на них. Захотелось по-уличному свистнуть, заложив два пальца в рот, разогнать озорников и внести тем самым свою лепту в благодать благоухающего дня. Он набрал полные легкие воздуха и поверил, что в город наконец пришла весна. Будто и сам помолодел. Постоять бы вот так, подставив ласковым лучам солнца свою физиономию. Но надо идти в отдел кадров, начинать длинный разговор, который не назовешь приятным.
На верхушке копра крутились два колеса, даже отсюда, снизу, выглядевших весьма внушительно. Одно колесо вращалось влево, другое в обратную сторону.
Иван Иванович зашел в просторный вестибюль шахты. Стены украшены плакатами с первомайскими призывами. Аляповатые картинки «Колючки» критиковали двух прогульщиков из участка внутришахтного транспорта. Рядом висел длинный список с фамилиями тех, кого шахтком обязывал явиться 29 апреля на трудовую конфликтную комиссию с женами, матерями или другими близкими родственниками. Это нарушители трудовой дисциплины – пьяницы. Список был весьма впечатляющим.
Каждый месяц прорабатывают на комиссии по шестьдесят-семьдесят поклонников Бахуса и тут же о них забывают...
Знающему человеку достаточно переступить порог быткомбината, чтобы сразу уловить трудовую атмосферу: «в плане» шахта или «не в плане».
Утренний наряд давно прошел, но в шахтной нарядной – просторном зале, которому может позавидовать районный или даже городской Дворец культуры, еще были люди, какие-то хмурые, недобрые.
В представлении Ивана Ивановича шахта «Три-Новая» – самая благополучная в городе. Образцовая. Выполняющая и перевыполняющая план. Так, во всяком случае, несколько лет писали газеты. Но теперь, судя по всему, атмосфера здесь удручающая. Иван Иванович вспомнил слова Лазни: ушли дире́ктора – и люди начали разбегаться, как крысы с корабля. От хороших заработков не бегут, от временных неудач тоже. Коллектив распадается, когда пропадает вера в руководителей. Привычные лозунги: «Давай жми, дави!» в таких случаях уже не вдохновляют.
Отдел кадров размещался не в главном корпусе быткомбината, а в длинном одноэтажном здании, оставшемся в наследство от строителей «Три-Новой». Кабинет заместителя директора шахты по кадрам был обставлен с определенным размахом: мебель импортная. Должно быть, на шахту «Три-Новая» при бывшем директоре Валентине Егоровиче Нахлебникове не распространялось постановление, запрещающее обставлять импортной мебелью рабочие кабинеты.
Генералова встретила Ивана Ивановича с радостью. Встала из-за стола, вышла навстречу, подала узкую ладошку руки. Длинные, аккуратные ногти были покрыты двухцветным французским лаком, но в целом заместитель директора шахты по кадрам выглядела довольно скромно. Волосы собраны на затылке в пучок, никаких излишеств в окраске губ и ресниц. И одета Генералова по-рабочему, просто. Такая – простая, человечная – она нравилась Ивану Ивановичу больше, чем вчера в своем доме, – рассерженная и колючая.
– Вы пришли, чтобы сообщить мне, что будете сегодня после пятнадцати ноль-ноль в гостях у академика?
Сказала и сама не верила своим словам.
– Хотел бы принять такое лестное для меня приглашение, но – увы... Служба. Мне, Екатерина Ильинична, срочно нужен список тех, кто уволился с шахты после того, как Нахлебников оставил свой пост «по состоянию здоровья».
Генералова ужаснулась:
– Таких будет человек пятьсот! А сегодня предпраздничный день, мои девушки заканчивают работу в два часа...
В самом деле: у людей праздник, а он со своими делами...
– Хорошо, – пошел на попятную Иван Иванович, – тогда хотя бы по четырнадцатому участку...
– Четырнадцатый держится, – с иронией в голосе ответила Генералова. – Ждут, когда Нахлебников получит новое назначение, тогда они к нему всем кодлом.
Майор Орач насторожился:
– Екатерина Ильинична, разве ж можно так о рабочем коллективе передового участка?
– Извините, не сдержалась. А если для протокола, то так свой коллектив величает начальник участка товарищ Пряников.
– А он-то отчего попал к вам в немилость?
– Характерами не сошлись.
Такое заявление обрадовало Ивана Ивановича: по крайней мере, обо всем, что касается четырнадцатого участка, от Генераловой можно ожидать предельной откровенности.
– Я сейчас распоряжусь, чтобы девочка, ведущая четырнадцатый, подготовила список. – Генералова шагнула к дверям кабинета.
– А список-то велик?
– Человек десять. В основном подсобники: насыпщики, мотористы. Рабочие основных специальностей держатся. Что-что, а дисциплина у Пряникова на участке – военная.
«Это ему и нужно», – подумал Иван Иванович, вспоминая о пятнадцати тысячах рублей, обнаруженных у Богдана Лазни в гараже и в машине. В местах заключения бригада «блатных мужичков» обычно держится на запугивании и жестокости.
– Пусть девушка принесет мне учетные карточки тех, кто уволился с четырнадцатого. А по другим участкам списки все-таки придется составлять, причем не откладывая этого дела в долгий ящик. – Заметив, что Генералова готова возразить, Орач для большей убедительности сказал: – На свободе опасные преступники. Есть уже жертвы. Объясните своим работникам.
Она задумалась на минутку.
– Попробую... Мы хотели закруглиться пораньше, чтобы успеть по стаканчику шампанского...
– Екатерина Ильинична! – покачал головой Иван Иванович. – В служебное время в служебном помещении, да еще под руководством заместителя директора предприятия по кадрам?..
– Такова уж традиция, Иван Иванович! На этой шахте многолетние традиции! Разве можно их отменить, не настроив против себя коллектив?.. Чтобы поломать все это, нужна революция. Ну-ка попробуйте вы отобрать у горняка стакан! Наоборот, мы в него всё подливаем и подливаем. Что такое ДПД, день повышенной добычи? На шахтерском жаргоне это расшифровывается так: «Давай похмелимся, друг!» Поработала бригада от души, выехала, а ее в укромном месте уже ждет пьяное застолье. В каждую зарплату – коллективная пьянка. Именины, поминки. Друга встретил, тещу проводил, премию выписали, лишили премии... Всегда найдется причина. Вот вы пожаловали к нам в гости, не важно, что вас привело сюда, важно, что вы – здесь. Так не хряпнуть ли нам, Иван Иванович, по этому случаю? А завтра с утра опохмелимся. К вечеру – по новой. Работа – не волк, в лес не убежит. И вообще, от работы кони дохнут. Может быть, вы, товарищ майор, скажете, что у вас в милиции меньше пьют? Знаете, кто в наше просвещенное время не употребляет? Безрукий, которому не наливают! А ежели за чужие, да под хорошую закусь, да при хорошей компании... Не тот дурак, кто выпил, а тот, кто не закусывал. Умный проспится, дурак – никогда. Как говорится: пьян да умен – семь угодий в нем. Ну что, Иван Иванович, продолжим эту тему? – рассмеялась Генералова.
Ивана Ивановича озадачили ее слова.
– Вы... такая воинственная?
– Будешь воинственной. Как-то директор шахты Нахлебников укорил меня: «В кадрах – сплошные бездельники, не могут обеспечить участки рабочей силой. Где забойщики? Где проходчики?» Меня это задело за живое, и я сделала анализ расстановки кадров. Триста семьдесят человек сверх штата, а работать в лаве некому! После аванса – «день отдыха», после зарплаты – «день шахтера». Да еще двое суток после этого нет нужной производительности труда, ходят вялые, голова болит с похмелья. И таких на нашей шахте немало. По четыре прогулянных дня в неделю. А сколько незарегистрированных прогулов?.. Две с половиной тысячи тонн в сутки добываем, столько же – пропиваем. Я директору эту цифирь на стол. А он мне: «Не своим делом занимаетесь». Тогда я по копии докладной – в трест, в Министерство, в одну газету, в другую... И вот приглашает меня Валентин Егорович Нахлебников и возвращает все четыре: они пришли к нему «для ответа». После этого плюнула я на все и сказала сама себе: «Если начальства это не касается, то уж меня – слабую, беззащитную женщину – тем более». С тех пор я стала «золотым работником». Директор шахты говорит: «Надо», я – «пожалуйста». Мне за это премии, почет и уважение. Нет, Иван Иванович, не знаю как у вас по службе, а у нас – плетью обуха не перешибешь.
Генералова улыбнулась: мол, все понимаю, но, увы, обстоятельства выше нас.
Она вышла и вскоре вернулась:
– Поворчали мои девочки, но я им объяснила – и они все поняли.
– Что же вы им сказали?
– Списки нужны милиции в связи с ограблением мебельного магазина «Акация». Преступники, убегая, кого-то уже убили и могут убить еще.
Иван Иванович болезненно поморщился: «Ну зачем же об убийстве?..»
– Я сказала что-то не так? Но знаете, Иван Иванович, как мы, женщины, трудно перестраиваемся. Женщина перед праздником работать не способна, у нее в голове: что сегодня приготовить на ужин, где достать майонез и зеленый горошек на салат, кто придет вечером, что она оденет? Надо было как-то встряхнуть девочек, вернуть из грез к действительности. Событиями в мебельном их не удивишь – об этом знает весь город, об этом суесловят во всех трамваях и троллейбусах. Да и я внесла в обсуждение свою лепту. Мой рассказ – конечно, без фамилий – произвел фурор: «Генералова со своей машиной – и мебельный?» Словом, надо было встряхнуть девочек: напугать или разжалобить. Я выбрала второй вариант, он действеннее на доброе сердце. «Где-то кого-то убили»... Они расчувствовались: «Ох-ах, ух-эх» – и принялись за работу. За границей если что случилось – сразу по телевидению обращаются к населению: помогите, может, кто-то что-то видел. А мы из всего делаем тайну. Вот и раздуваем таким образом страсти-мордасти. Чего порой не услышишь от болтунов после очередного происшествия!
Иван Иванович в чем-то был согласен с Генераловой: во избежание кривотолков надо информировать население. Но не ему обсуждать узаконенные порядки.
Орач достал из папки портрет Кузьмакова (без бороды) и показал Генераловой:
– Не подскажете фамилию?
Женщина охнула:
– Прудков Кузьма Иванович. Мастер «золотые руки». Это он помогал академику ухаживать за машиной. Неужели?.. – понизила Генералова голос до шепота. – Он...
– Уволился?
– Две недели тому. Но обещал на днях заглянуть к нам. Без него же машина ходить не будет!
«Ишь куда тянутся корешки!» – подумал Иван Иванович. Он не сомневался, что «мастер золотые руки» Кузьмаков не бескорыстно взял на себя обузу обслуживать машину заместителя директора по кадрам. Зачем-то он ее обхаживал. С какой целью?
– Екатерина Ильинична, извините за профессиональный термин, как вы вышли на... Прудкова?
– Как он стал механиком моей машины? – улыбнулась Генералова.
Она с полуслова понимала, что интересует Ивана Ивановича.
– Да.
– Однажды я помяла крыло. Знаете, не люблю, когда кто-то меня обходит и маячит перед глазами... Я искала новое крыло. А Пряников все может, это на шахте не секрет. Обращаюсь к нему: Петр Прохорович, так и так, академик сживет меня со света... Нужно левое переднее на «Жигули». Он отвечает: «Я вам подошлю мастера «золотые руки», он посмотрит, что к чему, а там уж решим, что делать дальше». Прудков сказал: «Отрихтуем. И снимать не надо. «Родная» краска найдется?» «Родной» не было. Говорит: «Придется перекрашивать весь «жигуленок». Он забрал машину и через три дня вернул новенькую.
– Значит, все-таки поклонились Пряникову? – отметил Иван Иванович.
– Вы вспомнили, что у меня нет особой симпатии к этому человеку?
– Совершенно верно, – подтвердил майор милиции.
– Если бы можно было позвонить в мастерскую и сказать: «Так и так, сделайте!» А чтобы попасть на станцию техобслуживания ВАЗ, надо иметь блат и к тому же переплатить! Там тебе сделают халтурно и уж, конечно, не за три дня, месяц будут мурыжить, а то и на полгода растянут. Еще и раскурочат машину. Могут заменить новые скаты на старые, снять радиоприемник. И крайнего не найдешь: ведь претензии предъявить не к кому – ты же на нелегальном положении. Это значит: сделай вид, что тебя здесь нет, слиняй в одно мгновение, не поднимай шума, если не хочешь иметь неприятности. Когда я еще работала в мединституте, одна моя приятельница сдуру сдала в химчистку дубленку. Два года по судам бегала, возвратили шестьдесят процентов от государственной стоимости, а она покупала по рыночной. Намаялась, изревелась, исстрадалась, наслушалась оскорблений и осталась без дубленки. Хоть сдала-то она не частнику, а в государственное учреждение, и, слава господи, квитанцию не потеряла. А у Пряникова – без волокиты и без оскорблений человеческого достоинства. Он все может, наш Петр Прохорович. Всё! Путевку в пансионат на Азовское море в летнее время, билет на московский поезд в последних числах августа, импортные обои, отремонтировать машину... Как же ему не поклонишься? Отдала нас служба быта на съедение дельцам. Неужели вам, умному человеку, это не понятно? – спросила Генералова.
– Екатерина Ильинична, а неужели вам, тоже умной женщине, не понятно, что Пряников оказал вам посредническую услугу отнюдь не потому, что добивался вашей взаимности? – парировал Орач.
– Еще чего не хватало! – возмутилась Генералова. – Нет, я не отрицаю, женщина может проявить минутную слабость: от мужа ты устала, а рядом – человек, который тебе всегда нравился. Появились условия. Закружилась голова. Но Пряников... Извините! Хочу вас предупредить: будете с ним здороваться – не подавайте руки. Он любит поиздеваться, зажмет вашу руку своими тисками... Но главное в другом, у него постоянно потные руки. Липкие... Знаете, когда готовишь холодец, перебираешь остывшие кости... Перебрала – и сразу же руки под горячую воду, иначе неприятно. От соприкосновения с Пряниковым остается такое же чувство.
– А вы прибегаете к его услугам и, очевидно, оказываете ему ответные? – заметил Иван Иванович.
Генералова рассердилась:
– Иван Иванович, это же демагогия! Государство продало мне машину и наотрез отказалось помогать ухаживать за ней. Вот я и кручусь, как Робинзон на необитаемом острове. Сказав однажды «А», мы рано или поздно говорим «Б».
– Позвольте поймать на слове: сказав однажды такому... оборотистому человеку, как Пряников, «А», вы рано или поздно вынуждены были сказать ему «Б». Вспомните, какие услуги вы оказывали Пряникову с тех пор, как он познакомил вас с Прудковым?
Генералова начала медленно краснеть, она что-то вспомнила:
– А что прикажете делать? С волками жить, по-волчьи выть... Часто в повседневной жизни мы оказываемся в положении Маугли: родители потеряли, а волки подобрали и привели в свою стаю. Иначе мальчишка погиб бы... Так что, по-вашему, должен предпочесть нормальный человек? Гибель от тигра Шерхана или жизнь по законам волчьей стаи?
Ивану Ивановичу стало жалко Генералову... А он-то знал, что жалости к себе женщины не прощают. Жалеют малых, сирых и убогих. К этой категории Екатерина Ильинична себя явно не причисляла.
Этот разговор с Екатериной Ильиничной внес еще один штрих к характеристике начальника четырнадцатого участка шахты «Три-Новая» Петра Пряникова.
Иван Иванович молча выложил перед Генераловой фотопортреты трех бородачей. Екатерина Ильинична долго рассматривала их.
– Разве что... Кузьма Иванович... Остальных не угадываю: уж очень неудачные снимки, – посетовала она.
– Других в распоряжении милиции, к сожалению, пока нет. Может быть, что-нибудь на шахте найдется?
В дверь постучали.
– Заходи, Светочка, – пригласила Генералова, по стуку определив, кто именно пришел.
В дверях показалась кудлатая голова круглолицей, курносой женщины лет тридцати.
– Одиннадцать карточек, – доложила Светочка. – Все они были отложены. Помните, неделю назад новый директор потребовал список всех проходчиков и забойщиков, которые уволились с тех пор, как он пришел на шахту.
– С мая по август на шахте обычно работать некому, – пояснила Генералова Ивану Ивановичу. – Время летних отпусков. Под каким только предлогом не уходят. А в этом году – просто беда: на дворе лишь апрель, а уже спешат рассчитаться.
Иван Иванович уже слыхал об этой беде от Лазни: «Бегут, как крысы с тонущего корабля». Естественно, нового директора шахты это не может не волновать.
Иван Иванович перебирал учетные карточки, попавшие ему в руки. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, партийность, адрес, паспорт. Но самым ценным для него сейчас была небольшая фотография, приклеенная в уголке.
Стоп! Одна учетная карточка без фотографии. Ее здесь и не было: уголок карточки чист, никаких признаков клея. «Юлиан Иванович Семенов».
Иван Иванович вопросительно посмотрел на работницу отдела кадров.
– А где фотография?
Женщина виновато взглянула на Генералову, будто спрашивала у нее совета.
– Их у меня три таких, недооформленных, – оправдывалась, – Прудков, Победоносец и Семенов.
– Светлана Николаевна, что же вы! – укорила ее Генералова. – Такая аккуратная. Если личное дело недооформлено, мы не имеем права принимать человека на работу.
– Но вы же тогда сказали: «Оформляйте пока без фотокарточек», – испуганно лепетала кудрявая, белесая, как одуванчик, женщина.
– Светлана Николаевна, что за ерунду вы говорите! – возмутилась Генералова.
– Может, вы забыли, – оправдывалась несчастная. – Давно это было... Моему Сереже уже пять. А в тот день я как раз уходила в декрет. Пришли Петр Прохорович с директором, принесли уже заполненные учетные карточки на троих: «Оформляйте срочно!.. Эти ребята нужны на участке». Я говорю: «А где фотокарточки?» А Пряников: «Принесут, куда они денутся». Директор сказал: «Не будем бюрократами». И вы подтвердили: «Оформляйте, фотокарточки они принесут». Но они их так и не принесли.
Вот когда пришел черед смутиться Генераловой. Залилась краской стыда, как девчонка.
– Может, они и приносили, но вы же были в декрете, – оправдывалась она, адресуя свои слова не столько сотруднице, сколько майору милиции.
«Нет, уважаемый товарищ заместитель директора шахты по кадрам, не приносили своих фотокарточек эти люди, оформленные вами на работу. И вы об этом прекрасно знаете. Давайте признаем: это было заранее спланированная акция: не оставлять после себя следов. И главными действующими лицами такой операции были начальник четырнадцатого участка Пряников и директор шахты Нахлебников».
– Светлана Николаевна, – поинтересовался Иван Иванович, – а часто ли начальники участков приходят в кадры просить за тех, кто оформляется на работу?
– Другие – нет, а Петр Прохорович приходит. У него участок особый, передовой. Там высокие заработки, и он подбирает людей тщательно. Я хотела, чтобы он взял к себе в забой моего мужа. Все обещает: «Вот освободится место». И так уже второй год. Я даже Екатерину Ильиничну просила.
А Генералова места себе найти не может: то вспыхнет, покраснеет, то побледнеет, покроется блеклыми пятнами.
– На четырнадцатом участке – особый кадровый режим. Так было заведено еще при старом директоре. Он как-то вызвал меня и сказал: «Пряников знает, кого принимать, а кого увольнять. На участке, где выполняют любой, самый высокий план на сто пятьдесят – двести процентов, может работать далеко не каждый. Там нужны двужильные мужики. Случается, по виду ого-го, а на деле – слабак. Такой не ко двору».
«Конечно, – подумал Иван Иванович, – Пряникову на участок нужны были свои люди».
– Светлана Николаевна, вы ведете четырнадцатый участок. Всех людей знаете в лицо?
– Не всех.
– А этих? – Иван Иванович показал фотопортреты бородатой троицы.
Рисованные фотороботом в трех проекциях схематичные портреты бородатых были уж больно похожи друг на друга, и сотрудница отдела кадров совсем растерялась.
– Этих? – Она близоруко прищурилась и наклонилась к столу. – Нет, наверно. Таких я что-то не припоминаю! – Снова вопросительно посмотрела на свою начальницу, не осмеливаясь что-либо сказать без ее согласия.
– Говорите, Светлана Николаевна! – разрешила заместитель директора шахты по кадрам.
– Может быть, вот этот... глазастенький... кого-то напоминает...
– Этого? – Иван Иванович показал портрет безбородого Кузьмакова.
– Ну да! Это же Кузьма Иванович. Верно, Екатерина Ильинична?
Генералова, понурив голову, молчала.
«Кузьма Иванович Прудков... Он же Кузьмаков», – выводил свою формулу майор милиции Орач.
«Георгий Иванович Победоносец – это Георгий Дорошенко, известный в преступном мире по кличке «Жора-Артист».
А кто такой Юлиан Иванович Семенов?
«Ну и юмористы! – удивлялся Иван Иванович. – Один – Кузьма Прутков, знаменитый литературный герой. Другой – Георгий Победоносец – святой православной церкви. А третий – Юлиан Семенов, популярный писатель, автор детективов».
Насколько надо быть убежденными в своей неуязвимости, чтобы вот так насмеяться над окружающими!
– Светлана Николаевна, вам тогда принесли заполненные учетные карточки. А как насчет документов? Трудовой книжки, паспорта, военного билета?
– Я сразу же ушла в декрет, – оправдывалась женщина, чувствуя себя виноватой.
– Значит, документов вы не видели? – требовал уточнения Иван Иванович.
– Нет, – призналась она и заплакала.
– Екатерина Ильинична, а вы?
– Иван Иванович, проще простого сказать: видела. Но вы же не поверите, да и не в моем характере юлить. Виновата – значит виновата, заслужила – так голову с плеч. Вначале я пыталась навести в учете порядок. Но потом стали выплывать «мертвые души»: два футболиста числились забойщиками с зарплатой в пятьсот рублей, кто-то из министерства по совместительству – горным мастером. Какое там совместительство! Накручивал себе зарплату и подземный стаж. Чья-то жена... Чей-то сынок... Я – к директору, я – в расчетный отдел, я – к бухгалтеру. А мне – цыц! «Не твое дело». Не мое так не мое. Есть прокуратура, есть милиция, есть другие контролирующие органы. Там работают люди и получают за это зарплату. И, может быть, им тоже не хватает до получки и они где-то числятся. Может быть, даже на нашей шахте. Жизнь такая сложная, в ней столько неожиданно переплетающихся троп. Вы, Иван Иванович, никогда не задумывались о таком многообразии нашего мира? И вообще, в народе говорят: каждый сверчок знай свой шесток.
Иван Иванович готов был разочароваться в Генераловой, которая еще несколько минут тому назад заявляла о своей непримиримости к теневым сторонам жизни.
– Мне, Екатерина Ильинична, по долгу службы чаще доводится сталкиваться с другой пословицей: «Не все коту масленица», или еще: «Сколько веревочке ни виться, а конец будет».
– Выходит, каждому свое.
– Именно эти слова гитлеровцы написали на воротах одного из самых страшных концлагерей. Под этими воротами прошло и не вернулось несколько миллионов человек. – Иван Иванович помолчал и, улыбнувшись, продолжил: – А теперь вслушайтесь в сочетание имен и фамилий: Кузьма Прутков, Георгий Победоносец, Юлиан Семенов...
– Юлиан Семенов! – воскликнула Светлана Николаевна. – Это же Штирлиц! «Семнадцать мгновений весны». Как замечательно сыграл нашего разведчика Тихонов!
Генералова обожгла ее взглядом и с нажимом в голосе сказала:
– Идите к себе, Светлана Николаевна. – А когда та, недоумевая, вышла, сказала: – Дура набитая!
Наступило неловкое молчание. Оно затягивалось.
– Но зачем-то эта «святая троица» понадобилась Пряникову, – произнес наконец Иван Иванович. – С двумя из них я познакомился более двадцати лет тому назад. Они не из тех, кто берет в руки лопату, чтобы в поте лица своего добывать хлеб насущный. И очень бы хотелось знать, чем занималась эта троица на четырнадцатом участке? Сколько они добыли угля, сколько прошли погонных метров штрека?
– Возле нашей шахты кормилось предостаточно всяких тунеядцев, – проговорила Генералова. – Тремя больше или меньше...
«Уж не они ли «пасли» Пряникову артель «послушных мужиков»? – подумал Иван Иванович. – Вполне возможно».
– Екатерина Ильинична, у вас есть сведения, кто из рабочих четырнадцатого участка имел в прошлом судимости?
– Должны бы быть... Но они это скрывают. Если сразу после заключения – тогда другой разговор. А если уже где-то работал...
– Понятно.
Конечно, хотелось, чтобы было так: список, а в том списке все записано, обозначено и скреплено печатью: кто судим, по какой статье, где, когда отбывал срок наказания. Но не заготовила жизнь для майора Орача тарелочку с голубой каемочкой, на которой лежат ключи от квартиры с деньгами. Придется самому перебрать по песчинке пустыню Сахару. На четырнадцатом участке всех – около двухсот человек. Надо побеседовать с каждым, выяснить его прошлое и предсказать будущее. У кого из этих людей пересекались жизненные пути-дороги с Кузьмаковым и Дорошенко? А если не с ними, то, возможно, с их дружками-подельниками. Словом, надо выяснить, как все эти люди оказались на четырнадцатом участке. Что их сюда привело? А ведь люди-то битые жизнью, просто так, на голый крючок, их не подсечешь. Такие умеют отрицать очевидное и при этом улыбаться.
Иван Иванович уже не сомневался, что все трое уволились с участка неспроста: они готовились к ограблению мебельного и намеревались сразу же после операции исчезнуть бесследно.
Он не удержался и съязвил:
– Вот все и стало на свои места: сказав однажды «А», мы позже вынуждены перечислить весь алфавит: Б, В, Г, Д... И так до последней буквы «Я».
– Хотите сказать, что Генералова отрабатывала пряниковские услуги? – с нескрываемой неприязнью проговорила Екатерина Ильинична.
– А у вас есть иная трактовка событий? – поинтересовался майор милиции.
Генералова прикрыла глаза. Говорить ей было трудно, она лишь покачала головой: иной трактовки у нее не было.
