Текст книги "Последний шанс"
Автор книги: Вадим Пеунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
– Ну, уж ты закрутил! – не мог согласиться Иван Иванович с таким обвинением. – «Предательство».
– А кто выдал Саньку Крутоярову? Убежден в правоте – борись до победы. Тебя – на дыбу, тебя – в петлю, тебя – в реку с камнем на шее, а ты – свое! Только так может выжить правда. Одним словом, напишешь объяснительную записку на имя генерала. Теперь поговорим о том, как тебе погостевалось на именинах у академика.
Ивана Ивановича обидела такая несправедливость. Он, можно сказать, света белого не видит на этой работе! За двое суток впервые присел к столу, и то не дали поесть по-человечески.
– Не лясы я там точил, проверял показания Тюльпановой, – огрызнулся Иван Иванович.
– Ну и что же ты напроверял? – спросил Строкун.
– А то! – горячился Иван Иванович. – Доведется освобождать ее под расписку.
– По части расписок о невыезде ты у нас в управлении самый крупный специалист, – с издевкой заметил Строкун. – А конкретнее?
Конкретнее...
А конкретнее Орачу и сказать толком нечего. Трагическая судьба Алевтины Кузьминичны? Это лишь факт для адвоката, который, если дело дойдет до суда, увидит в нем смягчающее вину обстоятельство. Александр Тюльпанов – прекрасный человек и беззаветно любит свою жену. Жить без нее не может. Но это из области лирики. А что Орач может рассказать как розыскник?
В восемнадцать ноль восемь Тюльпанова встретилась со своим мужем на автобусной остановке у Пролетарского переезда. Она подъехала на машине Пряникова, передала Александру Васильевичу полкилограмма икры и две палки сухой колбасы для Генераловой – та просила. Вместе с Тюльпановой в машине был некий Михаил Александрович Шурин, рабочий городского холодильника. Полтора года назад он сменил фамилию: был Щеранский, работал мясником в гастрономе «Ленинград». Тюльпанова пояснила, что взяла его со двора продовольственной базы. Адресный стол по Щеранскому-Шурину готовит справку. Тюльпанова сказала мужу: отвези мясника. Александр Васильевич отвез его на Северный вокзал. Мясник был без бороды, в сером свитере ручной вязки.
Строкун прищурился. Он думал.
– С посторонними на грабеж не ходят. Тут или – или. Или Шурин-Щеранский «свой в доску», или же Тюльпановой под мебельным не было. Хотя... Говоришь, в восемнадцать ноль восемь она была на автобусной за переездом?.. От мебельного это километра полтора, даже меньше. За пять минут – вполне. Но куда девалась троица? Увез Лазня? Эту версию мы уже отработали.
– Отработали. Но в свете новых данных... Тюльпанов заверил, что в машине жены ничего подозрительного не заметил.
– А ты хочешь, чтобы Кузьмаков с Дорошенко, если они там были, открыли дверцы и махали Тюльпанову синим платочком, мол, мы уезжаем.
Ивана Ивановича покоробил сарказм Строкуна в адрес Тюльпанова. Конечно, Евгений Павлович многого не знал. Для него Александр Васильевич – подозреваемый, который через пять минут после ограбления мебельного куда-то отвез какого-то человека. А Орач воспринимал доцента Тюльпанова как друга своего сына, человека трагической судьбы, доверчивого и непосредственного, словно ребенок. Но Иван Иванович ничего не расскажет о нем Строкуну, не заслужил он нынче его доверия.
Но вдруг Иван Иванович понял: если очистить исповедь Тюльпанова от эмоций, то что в ней остается? Любимая жена открыто живет с Пряниковым, которого сама не очень жалует. Пряников – личность крайне неприятная, вызывающая брезгливость. И все-таки Тюльпанова не гонит его от себя. Что же их связывает?
– Пока нам известно одно, – хмуро подытожил Строкун, – стрелял кто-то из троих: Кузьмаков, Дорошенко или «папа Юля». Но все-таки: сколько человек село в машину к Тюльпановой на развилке? Если, конечно, они сели на развилке, а не в Донецке возле мебельного...
У Ивана Ивановича не шел из головы Александр Тюльпанов. Чем больше накапливалось фактов, которые позволяли причислять Алевтину Кузьминичну к соучастникам ограбления, тем меньше оставалось у Тюльпанова шансов на встречу с ней. Орач с болью в сердце подумал о том, что разрушается мир розовых грез человека такой трудной судьбы. Как он сказал? «Ее существование наполняет смыслом всю мою жизнь». И далее: «Я ищу в лицах встречных ее черты, а когда нахожу – радуюсь неожиданной встрече. Подставляю солнцу лицо и чувствую ее улыбку. Вижу ее даже с закрытыми глазами». И теперь на белом свете станет меньше на одного счастливого человека. Разве так уж много их, счастливцев? Хотя по закону диалектики они – это будущее человечества. Ведь у каждого из нас в душе есть тепло и ласка. Укреплять бы счастье ближних, а мы его разрушаем то ли умышленно, то ли в силу служебного положения. Постепенно исчезает милосердие из наших душ, разрушается нравственная основа общества.
«Эх, Товарищ Тюльпанов, чем же тебе помочь? Закрыть глаза на преступление? Но разве на фальшивую монету обретешь счастье?»
Евгений Павлович снял телефонную трубку.
– Адресное? Розыск запрашивал адресок... Да, Шурин, бывший Щеранский. Записываю... Тридцать четыре года, жена Раиса Львовна, двадцать девять лет, заведующая парикмахерской. Место жительства: Матросова, двенадцать, квартира двенадцать. – Он протянул Ивану Ивановичу свою запись: – Если Тюльпанова вместе с Шуриным были в половине шестого на продбазе, то участие гражданки Анны в ограблении придется поставить под вопрос.
– Но Марина опознала всю бородатую троицу, – сказал Иван Иванович.
– Как «опознала»? – не понял Строкун.
– Ты ушел к генералу, она попросила еще раз взглянуть на портреты, и назвала Кузьмакова и Дорошенко, они ведь проходили когда-то с ней по одному делу «Универмаг Нильского». А в третьем признала... Кого бы ты думал? Григория Ходана! Полицай в свое время попил из нее кровушки. Как-то я тебе говорил: ей показалось, будто она видела Гришку где-то на этапе в Сибири. Но мы тогда не придали значения ее словам.
– Словам-то мы значение придали, – возразил Строкун. – Только подтверждения им не нашли. Я и сейчас не очень верю в воскресение Ходана. Ты оформил протоколом ее показания?
– Нет, – удивился Иван Иванович. Ведь разговор с Мариной не был допросом, так что о протоколе не могло быть и речи.
Строкун взбеленился:
– Орач! Ты как розыскник, похоже, окончательно выдохся! Там – перебдел, здесь – недобдел. У тебя четко выраженное служебное несоответствие!
Иван Иванович обиделся: ну, промахнулся с Мариной. Но разве это может перечеркнуть все то, что им сделано за двое неполных суток! Лазня с его деньгами, Пряников с «послушными мужичками», Кузьмаков, Дорошенко и, возможно, Григорий Ходан, он же «папа Юля».
– Пишите приказ, отстраняйте от дела, – вспылил Иван Иванович.
– Нет, Орач, при дефиците рабочей силы в стране нерадивых наказывают иначе, это в восемнадцатом веке щуку топили в воде, а в наше время виновного заставляют все переделывать заново. Разыщи Крохину и оформи ее показания протоколом. Да при случае скажи генералу спасибо за сына. И посмотри, что там в лаборатории сочинил Крутояров с Тюльпановой: не терпится мне узнать, кто же все-таки обстрелял пост ГАИ. Если не из этой троицы, а кто-то четвертый, значит, гражданка Тюльпанова темнит. Тогда возникает вопрос: во имя чего?
Иван Иванович возвращался к себе в кабинет униженный и оскорбленный.
«По дороге домой заскочу-ка к Шурину-Щеранскому, может, после разговора с ним появится что-то обнадеживающее».
В тупике коридора, где ютился розыск, Иван Иванович услышал истошные крики:
– Помоги-ите! Да помоги-и-те же! – хрипло, надсадно взывала женщина. Кто-то пытался зажать ей рот, а она вырывалась и звала на помощь.
«Тюльпанова!» – узнал он голос кричавшей.
Заскочил в отдел, рванул дверь в свой кабинет, но она оказалась запертой изнутри на ключ. Иван Иванович дергал за ручку, но массивная дверь не поддавалась.
Тюльпанова, продолжая с кем-то бороться, взывала о помощи.
– Да что же это делается! Боже, как вам не стыдно!
Иван Иванович затарабанил кулаками в обшитую черным дерматином дверь. Это не помогло. Тогда он стал колотить в дверь каблуком.
– Крутояров! Перестаньте! Отпустите женщину! Отоприте дверь!
Но все его призывы оставались гласом вопиющего в пустыне.
Иван Иванович заглянул в замочную скважину, в ней торчал ключ. В кабинете выключили свет и ничего не было видно.
Первой мыслью Ивана Ивановича было вызвать дежурного. С топором или пожарным ломиком. Но на это уйдет время, а сейчас дорога каждая минута: за дверью его кабинета творилось безобразие!
В отчаянии он хотел позвать Строкуна: может быть, Крутояров внемлет голосу полковника и перестанет мучить свою жертву? Но Орач представил себе реакцию заместителя начальника областного управления МВД: «Подполковник Орач расписался в собственном бессилии, он не знает, как надо действовать в подобных случаях». А Иван Иванович действительно не знал, что следует предпринять, если в твоем кабинете твой подчиненный при закрытой двери в темноте истязает женщину, к тому же задержанную.
Орач продолжал ломиться в неподатливую дверь. И вдруг она распахнулась. Из кабинета выскочило какое-то существо в оранжевых лохмотьях и опрометью, словно огненный шар, покатилось по коридору. Наверное, надо было попытаться догнать и перехватить истерзанную беглянку, но Иван Иванович поспешил в кабинет. Нащупал на стене у дверей выключатель, зажег свет.
Кабинет напоминал поле битвы. Всё – вверх тормашками. Занавеси на окне оборваны, они валялись на полу вместе с деревянным карнизом. Стулья перевернуты. Орач искал Крутоярова. Тот лежал на полу, за сдвинутыми «лоб в лоб» столами и стонал. У него был крайне неопрятный вид.
Но Орачу было сейчас не до него. Из коридора долетали отчаянные крики Тюльпановой. «Помогите, помогите, люди добрые!»
Иван Иванович бросился за ней. Он представил себе, как растерзанная женщина мечется по коридорам управления.
А Тюльпанова, сбив при выходе дежурного, который попытался остановить ее, выскочила на улицу.
Площадь Дзержинского освещали уличные фонари. Здесь, в сквере, отдыхали на лавочке пенсионеры. Было много прохожих. Площадь Дзержинского – крупный транспортный узел. Отсюда уходят несколько трамваев, связывающих старую часть города – центр – с новыми микрорайонами. В час пик здесь невообразимое столпотворение.
Тюльпанова мчалась по скверу и истерично кричала:
– Помогите! Помогите! Помогите!
Иван Иванович едва догнал ее возле трамвайной линии. Женщина бежала, не обращая ни на кого внимания, и у Орача мелькнуло опасение: бросится под трамвай! Только этого не хватало! Отчаяние придало ему прыти: он схватил растерзанную Тюльпанову за руку и прижал к себе. Думал, будет по-прежнему неистовствовать, но она, увидев его, узнала, припала головой к его груди и разрыдалась.
Сквозь слезы она лепетала:
– Я понимаю... С мужчинами это бывает. Но зачем же так?.. Я же не полено, которое надо колуном... А он... схватил за горло... Думала – удушит.
Вокруг них начали собираться зеваки. Надо было поскорее увести Тюльпанову от чужих глаз. Не то поползут по городу слухи: сбежала-де из милиции растерзанная, избитая насильником женщина...
– Алевтина Кузьминична, пойдемте... Ну, что мы на улице... Сейчас во всем разберемся.
– Нет-нет, Иван Иванович, без прокурора я и шагу не сделаю. – Тюльпанова уперлась маленькими ладошками ему в грудь, стараясь освободиться от невольных объятий. – Он еще там, в лаборатории, в темноте пытался подержаться за мое колено. Вежливо убираю его руку, думаю, ну, повело мужика на нежность. А вернулась в кабинет – и он прямо: «Чего, дура, ломаешься, как елочная игрушка! Если я тебе не помогу, отхватишь срок...»
Нельзя сказать, что Крутояров был неисправимым бабником. Но к «вечно голодным» по этой части его можно было причислить. Жена у него частенько болела, и он жаловался на нее: «Опять к Чайке подалась» (Чайка – известный в городе профессор-гинеколог). Любил Крутояров похвастаться своими мужскими способностями, но в управлении бытовало мнение, что он просто балаболка. Как-то сказал: «Жаль, что я не правоверный мусульманин. Коран учит: «Из всех наложниц, что есть у тебя, – возьми себе в жены одну, две, три, четыре – не больше, чтобы не обидеть их и детей твоих твоим имуществом». Было бы у меня четыре жены – одна заболела – три ей на подмену». Ребята, присутствовавшие на этом разговоре, высмеяли его: «Коран писан не про наши доходы. У товарища Крутоярова и на одну жену с тремя детьми едва хватает зарплаты. А четырех жен, да еще у каждой по трое детей, надо одеть, обуть, накормить, обогреть, укрыть от непогоды. Не обеспечишь – взбунтуются, начнут разбегаться кто куда, взяв себе на память о любимом по волосинке, и станет твоя кудрявая голова похожей на пест, которым в ступе толкут».
Крутояровы, видно, не умели вести домашнее хозяйство, им вечно не хватало до получки, и Олег Савельевич за неделю до зарплаты начинал «стрелять» по пятерочке у сослуживцев. Возвращал деньги исправно, так что недоразумений на этой почве не возникало, но над ним вечно подтрунивали...
Тюльпанова категорически отказывалась возвращаться в управление. Она твердила одно: вызовите прокурора, пусть он все увидит сам. А вид у Алевтины Кузьминичны, надо сказать, был весьма шокирующий. Волосы – дыбом, глаза зареванные, тушь застыла потоками на щеках. Да еще эти выщипанные и заново нарисованные брови! Ни дать ни взять попугай какаду, побывавший в когтях у кошки.
Иван Иванович убеждал пострадавшую, что непременно разберется во всем случившемся и будут сделаны все необходимые выводы. Но Алевтина Кузьминична, обливаясь слезами, умоляла оставить ее здесь, прямо на трамвайной остановке.
– Я не верю! Никому не верю в вашей милиции! – во весь голос, так, чтобы ее слышали собравшиеся зеваки, выкрикнула она.
Надо было прекращать эту безобразную сцену.
– Алевтина Кузьминична, вы должны понимать, что я не могу отпустить вас одну в таком состоянии. Тем более после всего случившегося... Прошу вас, вернемся в управление. Без вашей помощи я не разберусь в происшедшем.
Она посмотрела на Орача с доверием, взяла его за руку, как ребенок берет мать при переходе через улицу, и сказала:
– Только вам одному еще и верю.
В кабинете, куда они вернулись с Алевтиной Кузьминичной, уже был Строкун. Крутояров беспомощно сидел на стуле и тяжело дышал.
Увидев его, Тюльпанова бросилась к своему обидчику и дала ему пощечину, затем вторую. От этих резких ударов у Крутоярова лишь дергалась голова, у него не было сил ни защищаться, ни сопротивляться. В его глазах застыли слезы.
Ивану Ивановичу даже стало жалко его. Он схватил за руку Тюльпанову:
– Да успокойтесь же, Алевтина Кузьминична...
– Если уж ему так приспичило... то можно было как-то иначе... ласково. А он словно поймал меня ночью на окраине города, – неистовствовала она. – Вцепился в шею, душит...
Иван Иванович убедился, насколько сильна рука у профессиональной массажистки, которая к тому же увлекается борьбой самбо. Недаром говорила: «Люблю продемонстрировать охломонам, чему научилась». Он посмотрел на Крутоярова – да, досталось ему на орехи.
– Дослужились! – зло заметил Строкун. Ему было неприятно присутствовать при этой сцене.
– Прокурора! – требовала Тюльпанова. – Пусть он все увидит собственными глазами.
Строкун, сурово взглянув на женщину, сказал Ивану Ивановичу:
– Разберитесь! С этого... – кивнул на Крутоярова, – объяснительную. С пострадавшей – протокол по всей форме. Сочтете нужным – приглашайте следователя прокуратуры. – Он направился к выходу и на пороге, не оборачиваясь, заключил: – Распустились!
Только теперь Иван Иванович осознал, что основная ответственность за происшествие лежит на нем, руководителе службы.
Бросил взгляд на обессилевшего Крутоярова, на Тюльпанову, напоминавшую сейчас мокрого, рассерженного хорька, и сказал:
– Привели бы себя в порядок.
Прежде всего ей надо было что-то делать с одеждой – сшить лохмотья от кофточки не удастся. Во что же переодеться Тюльпановой? Отпустить ее домой? Пойти с ней вместе?
– Нет, нет, – протестовала она. – Прокурор должен все увидеть своими глазами.
– Хорошо. Мы вас сфотографируем. И его тоже, – кивнул Иван Иванович на Крутоярова, молча сидевшего на стуле. – И место происшествия, – он обвел рукой вокруг себя. – Приложим фото к протоколу. Вас это устраивает?
Она заплакала, прикрыв лицо ладошками.
Иван Иванович не мог смотреть на плачущих женщин.
ПРОТОКОЛ
допроса пострадавшей Тюльпановой А. К.
от 30 апреля сего года. 20.07 минут.
Я, Тюльпанова А. К., предупрежденная о юридической ответственности за дачу ложных показаний, свидетельствую:
Мы с майором Крутояровым О. С. работали в лаборатории, составляли портрет человека, которого я посадила к себе в машину на Мариупольской развилке. В помещении было темно. Работал проектор, на экране высвечивались разные части лица, а я угадывала, похожи или не похожи. Крутояров все время прижимался к моей ноге. Я отодвинулась на край стула. Тогда он стал хватать меня рукой за колено. Я убирала его руку. Когда мы вернулись в кабинет, он запер дверь на ключ изнутри и выключил свет. Я спросила, зачем он это делает? Он ответил: «А ты не догадываешься?» Прижал меня к себе, начал целовать и все хотел завалить на пол, шептал: «Не ломайся, дура!» Я просила его оставить меня в покое, грозилась, что пожалуюсь, но он продолжал нахальничать. «Если я, говорит, не помогу тебе, ты схлопочешь срок». Я вырывалась, отбивалась. Тогда он схватил меня за горло и стал душить. Тут я изловчилась и пнула его в живот. Он отпустил мое горло. Не помня, что делаю, я ударила его стулом. Затем открыла дверь, запертую на замок, и выбежала из кабинета. Как потом выяснилось, и это может подтвердить сотрудник милиции Иван Иванович Орач, на мне была порвана не только кофта, но и все нижнее белье. На моем теле – следы побоев. Прошу привлечь к наказанию по всей строгости закона моего обидчика – сотрудника милиции Крутоярова Олега Савельевича.
А. Тюльпанова.
Заместителю начальника областного управления МВД полковнику Строкуну Е. П.
старшего оперуполномоченного областного угрозыска Крутоярова О. С.
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
Мы работали с Тюльпановой А. К. в лаборатории. Когда на экране появлялось изображение, она ласково брала меня за руку, пожимала ее и говорила: «Не то». И объясняла почему. Тюльпанова все время льнула ко мне, пытаясь погладить по руке.
Понимая, что во мне начинают закипать недозволенные чувства, я отодвинулся на край стула.
Мы работали долго. Наконец мне дали фотокопию портрета, составленного по описанию Тюльпановой. Это был молодой человек лет тридцати, чем-то похожий на меня: мои глаза, лоб, уши, подбородок. Я понял, что Тюльпанова просто издевается над розыском. По предварительным данным было установлено, что с Тюльпановой в машине было двое: один за рулем, второй стрелял из автомата. Личность Кузьмакова-Прудкова в принципе была уже установлена. В деле имелся его портрет, составленный фотороботом ранее со слов свидетеля Новгородского А. И. Я показал этот портрет Тюльпановой и сказал, что он создан на основании ее показаний. Я хотел увидеть, как она прореагирует. Но не мог предусмотреть того, что произошло дальше. Тюльпанова ловко, профессионально применила против меня прием, ударила ногой в пах. От боли я согнулся. Тогда она огрела меня по голове стулом. Затем повалила на пол, стала расстегивать мои штаны. Она рвала на себе одежду, била себя по лицу кулаками, изодрала в кровь лицо. Снова нанесла мне несколько ударов ногой и закричала: «Помогите!» Кричала до тех пор, пока кто-то снаружи не стал ломиться в дверь. Тогда сорвала занавеску с окна, разбросала бумаги, которые лежали на моем столе, еще раз пнула меня, плюнула и, открыв дверь, убежала.
Вскоре подошел заместитель начальника областного управления полковник Строкун и сказал: «Приведи себя в порядок, петух недорезанный». И помог мне подняться с пола.
М-р Крутояров.30 апреля сего года.
Заместителю начальника областного управления МВД полковнику Строкуну Е. П.
и. о. начальника угро майора Орача И. И.
ДОКЛАДНАЯ
В 19.32, покинув кабинет полковника Строкуна, я направился к себе в управление.
Подходя к кабинету, услышал призывы о помощи, которые доносились из-за двери. Дверь была заперта изнутри. Я слышал приглушенные звуки борьбы. Затем дверь распахнулась, и мимо меня проскочила растерзанная женщина в порванной одежде. Я зашел в кабинет, включил свет и увидел неприглядную картину: майор Крутояров лежал в углу в неприличном виде. Я поспешил за убежавшей и догнал уже на улице возле трамвайной остановки. Уговорил ее вернуться в управление. По возвращении застал в кабинете полковника Строкуна.
И/о нач. угро м-р Орач.
Слово «майор» в обоих случаях было перечеркнуто красным карандашом и рукой генерала дописано: «подполковник».
Начальнику областного управления МВД Донецкого облисполкома генералу Гладышеву Д. И.
полковника Строкуна Е. П.
ДОКЛАДНАЯ
Уточнив задание подполковнику Орачу, я собрался уходить, когда услышал призывы о помощи и тут же поспешил на крик. Когда я вошел в кабинет зам. нач. угро, то увидел неприглядную картину разгрома. Майор Крутояров пытался встать на колени. Одежда его была в беспорядке.
Вскоре в кабинет вернулся подполковник Орач с задержанной по случаю ЧП на Тельмановском посту ГАИ Тюльпановой А. К. Одежда на ней была разорвана. Тюльпанова А. К. требовала, чтобы немедленно был вызван прокурор, заявила, что работникам милиции больше не доверяет.
П-к Строкун Е. П.
Заместителю начальника областного управления МВД полковнику Строкуну Е. П.
дежурного по посту № 1 старшего сержанта Якушенко К. Н.
ДОКЛАДНАЯ
Во время дежурства, приблизительно около восьми часов вечера, я услышал женский крик о помощи. Крики неслись откуда-то из глубины помещения. Затем я увидел бегущую по коридору женщину с взлохмаченными волосами. Я хотел остановить ее, расставил руки и преградил ей путь. Но она неожиданно ударила меня головой ниже груди и выскочила на улицу. Через некоторое время ее привел работник уголовного розыска майор Орач, которого я хорошо знаю в лицо.
Ст. сержант милиции Якушенко.30 апреля.
Заключение судебно-медицинской экспертизы – І.
Я, судебно-медицинский эксперт, кандидат медицинских наук Янкель М. М., вызванный в областное управление милиции, обследовал сотрудника милиции гр-на Крутоярова О. С. и установил, что он имеет травму черепа (пролом в области лба 3 на 2,5), которую получил в результате удара жестким тупым предметом. Имеются все признаки сотрясения мозга. Травмированный нуждается в госпитализации.
К. м. н. Янкель М. М.30 апреля с. г.
Заключение судебно-медицинской экспертизы – ІІ.
Я, судебно-медицинский эксперт, кандидат медицинских наук Янкель М. М., вызванный в областное управление милиции, обследовал гражданку Тюльпанову А. К. и установил, что на ее теле имеются следы покровного повреждения:
а) в области лица и головы;
б) в области груди;
в) в области живота.
К. м. н. Янкель М. М.30 апреля с. г.
В просторном кабинете начальника областного управления сидели трое. Генерал внимательно рассматривал фотографии пострадавшей:
– Вид, скажу я вам... – неодобрительно заключил он. – Иван Иванович, начнем с вас, как с младшего. Ваше мнение? Но прошу учесть: если Тюльпанова права в своих претензиях, мы вынуждены будем передать Крутоярова суду офицерской чести, демобилизовать из рядов МВД, после чего он предстанет перед народным судом.
– Не знаю, товарищ генерал, кто о кого терся в лаборатории, но не могу понять, зачем Крутоярову понадобилось блефовать с портретом Кузьмакова? – высказал свое недоумение Иван Иванович.
– Полистал я тут на досуге старое дело Кузьмакова и Дорошенко, – сказал генерал. – Хотя и минуло двадцать лет, надо признать, что еще в ту пору эта пара была весьма примечательна... Так вы считаете, Иван Иванович, что причиной для инцидента послужило излишнее служебное рвение майора Крутоярова?
– Хотелось, чтобы так было, товарищ генерал. Но по материалам предварительного следствия, которые собраны, вину Крутоярова считаю доказанной. Убежден, что следователь прокуратуры сделает такой же вывод.
Генерал еще раз просмотрел документы, лежавшие перед ним, поморщился:
– Евгений Павлович, а ваше мнение?
– Я бы этого майора, – сурово проговорил Строкун, – разжаловал в сержанты и отправил в школу милиции изучать приемы самообороны. Подумать только – профессионального оперативного работника так легко одолела какая-то кнопка!
– Не «какая-то кнопка», – не согласился с ним генерал. – Эта «кнопка», как вы сказали, легко прорвалась через пост, сшибла головой дежурного и была такова. Один случай можно было бы считать случайностью, а два – это уже система. Так что ваша Тюльпанова не столь уж беззащитна, как это может показаться при первом знакомстве с ней. Но это общие рассуждения. А конкретнее?
Не хотелось Строкуну отвечать на этот вопрос. Морщился, мялся:
– Я бы посоветовал жене нашего уважаемого майора держать своего теленка с козлиными замашками при себе на более короткой шворке. Тогда он, может, был бы более сдержанным.
– Это тоже не конкретно! – повторил генерал.
– Он во всем виновен! – высказал свое мнение Строкун.
– Виновен-то виновен, – усомнился в выводе Строкуна генерал, – только в чем? Есть такая детская игра – «в жмурки». Завязывают одному глаза, и он «водит», а остальные помогают ему, кричат: «Холодно... теплее, совсем тепло». Всеобщая радость, когда в объятия «жмуры» попадает девчонка, в которую он влюблен: «Горячо! Огонь!» Так вот, Крутояров, играя с Тюльпановой «в жмурки», думается, сразу же попал в точку. Только вместо того, чтобы кричать от радости «Огонь!», она, увидев в руках оперуполномоченного портрет Кузьмакова-Прудкова, приняла контрмеры. Как говорится: мы не только оправдались, но и обвинили.
– Может, и так, – вынужден был согласиться Строкун.
– Товарищ генерал, разрешите! – поднялся со стула Иван Иванович.
– Да сидите. Что там у вас?
– Припоминаю, Пряников проговорился, что его на «папу Юлю» вывела Тюльпанова. Правда, сразу же начал отрицать это. Тогда мне показалось, что он просто защищает Тюльпанову. Но после того, как Крохина признала в «папе Юле» фашиста Григория Ходана, мне думается, Пряников все отрицал потому, что боялся «папы Юли».
– Мысль, – одобрил его генерал. – Если предположить, что «папа Юля» и Ходан – одно и то же лицо, то становится понятным, почему он стрелял в постового ГАИ, казалось бы, в безобидной ситуации. Ну, проверили бы у Тюльпановой документы. Они в полном порядке. Конечно, постовой мог бы к чему-нибудь придраться, имея ориентировку на серые «Жигули», за рулем которых сидит женщина, но, помурыжив, отпустил бы ее. Однако у тех, кто был в машине, не выдержали нервы. Доказав, что в машине Тюльпановой было несколько человек, в том числе Кузьмаков, вы тем самым поможете Крутоярову.
Извлечь из плевел правду – в этом и будет помощь пострадавшему. Но кого в данной ситуации считать пострадавшим: Тюльпанову или Крутоярова?
Орач вспомнил разговор с доцентом Тюльпановым. Он сказал, что «мяснику» – под пятьдесят. По данным адресного бюро, Шурину лишь тридцать четыре. Откуда такая разница? Шурин-Щеранский выпивает в день литр водки и съедает три килограмма жареной свинины, значит, почки, гипертония и прочее? Или у этой загадки есть еще другая отгадка?
На коммутаторе замигала лампочка. Генерал снял трубку.
– Где? – спросил он того, кто ему звонил. – Понятно. – Повесив трубку, сказал: – Обнаружен трактор, который угнали вчера в Тельмановском районе. И где, по-вашему? В Иловайске, на привокзальной автостоянке! Трактор уже без лафета.
Иловайск – крупный железнодорожный узел. Через эту станцию в оба конца проходит за день около сорока пассажирских поездов. Да еще бессчетное количество товарных...
– Фоторобот по Кузьмакову пошел еще в первой половине дня, – доложил Строкун, опережая вопрос генерала. – Портреты бородатых, считаю, пускать в дело бесполезно. Если у них и были бороды, то их сняли, как театральный реквизит, либо сбрили. Других характерных примет на портретах нет.
– Но Крохина все-таки опознала всех троих, – усомнился генерал.
– Скорее, по интуиции. Кроме того, она их всех хорошо знала, – стоял на своем Строкун.
– И все же считаю: надо будет самим включиться в активный поиск и нацелить на это железнодорожную милицию. Трактор угнали почти сутки назад. Когда они пересели на поезд? На какой именно? На пассажирский или товарный? В каком направлении? В Ростов, а затем на Кавказ? Или в обратную сторону: Харьков – Ленинград – Москва, а оттуда – в Сибирь, на Дальний Восток?
– Я бы на их месте, товарищ генерал, подался в глубь страны. Великие стройки – там и затеряться легче, – высказался Орач.
– Э, не говорите, Иван Иванович. Кавказ и Крым в летнее время – места многолюдные. Несколько миллионов отдыхающих со всех концов страны. И если есть документы... А мы с вами не знаем, под какими фамилиями гуляет ныне эта троица.
– Считаю, товарищ генерал, что надо раскрутить четырнадцатый участок на «Три-Новая», – предложил Строкун. – Направим туда ОБХСС.
Иван Иванович запротестовал:
– Прошу пока оставить Пряникова и Лазню за мной. Попробуем через них найти выход на «папу Юлю». ОБХСС вспугнет.
– Почему вы решили, что ОБХСС обязательно вспугнет? Наоборот, займет широкий круг людей и отвлечет соучастников от главного, – высказал свои соображения генерал.
А с начальством, как известно, не спорят. Недаром шутят: «Что такое обмен мнениями? Это когда ты несешь начальству свои соображения, а возвращаешься от него с его мнением по данному вопросу».
– Что по автомату? – спросил генерал.
– Номера стерты, но металлографическая экспертиза восстановила их. Тот самый кубанский автомат, – доложил Строкун.
– Выходит, краснодарцы должны быть заинтересованы в сотрудничестве с нами: у них по автомату нераскрытое дело. Позвоню начальнику краевого управления, – решил генерал. – Итак, Иван Иванович, за вами – Тюльпанова. Евгений Павлович, ваша задача – беглецы. Вы розыскник со стажем. Пряникова и Лазню передаем под начало ОБХСС. – Перехватив тоскливый взгляд Орача, он с теплотой в голосе сказал: – Иван Иванович, ваших любимцев никто у вас не забирает: Пряников и Лазня до поры до времени будут числиться за вами. Но нельзя объять необъятное, управьтесь хотя бы с тем, что вам досталось: с Тюльпановой. Евгений Павлович, вы свободны. Дорога каждая минута. А вы, Иван Иванович, отправляйтесь домой. Закажите билет на Краснодар и отдыхайте до самого рейса. Передавайте привет Марине Ивановне. Весьма решительная женщина, – улыбнулся он.
Иван Иванович поставил перед собой задачу ответить на три вопроса. Первый: сколько человек было в машине; второй – кто именно пофамильно; и третий – где эти люди сели в машину к Тюльпановой: в Донецке, возле мебельного или на Мариупольской развилке. Уж больно смущали его слова Тюльпановой о том, что в нескольких километрах от Мариуполя ее обогнал «Москвич» серого цвета с номерными знаками, начинающимися на букву «Ц»... ЦЕО... или ЦОФ.
