Текст книги "Семеро с планеты Коламба (сборник)"

Автор книги: Вадим Чирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

СЛАВИК РАССКАЗЫВАЕТ О ПЛАНЕТЕ ЗЕМЛЯ

Землянин взял не только топленое молоко в пол-литровой банке, но и остатки жареной картошки. Он положил ее на блюдце.

Как командир ни уговаривал Питю не прикасаться к земному овощу, тот кушанья отведал. Кружочек картошки он держал обеими руками и откусывал по кусочку. Все смотрели на Питю со своих кукурузин молча и, заметил Славик, глотая слюнки – так вкусно Питя облизывался. Даже Грипа, который стоял сложив руки на груди, не сдержался и облизнул губы.

Питя картошку съел, руки вытер о кукурузный лист.

– Ну как? – не выдержал Вьюра.

– Во! – Питя показал большой палец. – Мое первое мнение о землянах такое: толк в еде они знают. А теперь, Славик, дай мне, пожалуйста, молока. И скажи, кто из семи коламбских космонавтов, с которыми ты недавно познакомился, самый смелый.

Славик повернулся к командиру.

– Расскажи нам о своей Земле, – сказал тот. – И как вы на ней живете, расскажи.

– Ну… – начал Славик, – мы… – И тут вдруг, произнеся «мы», снова почувствовал ужасную ответственность: он, перешедший всего-навсего в этом году в пятый класс, должен говорить от имени всего человечества! Славику показалось на минутку, что его вызвали к доске или что он на экзамене, которыми их начали пугать со второго класса.

Землянин стал вспоминать, что он знает о своей планете.

В голове завертелась быстрая карусель, состоящая из: космического корабля, который он видел по телеку, двойки по русскому языку, которую он получил в конце года, хоккеиста Игоря Ларионова, газового баллона в бабушкиной кухне, родителей, провожающих его с бабушкой на вокзале… С чего начать?

Предметы прибывали. Карусель крутилась все быстрее. Неожиданно в ней появился крокодил Гена с Чебурашкой, домашний телефон, серый слон, бредущий по саванне, взрыв снаряда у окопа, в котором солдат припал к противотанковому ружью (это, ясно, тоже было из телевизора), сковородка с жареной картошкой…

До него донесся голос Пити;

– Да, да, – кричал он, раскачиваясь в своем зеленом гнезде так, что качалась вся кукурузина, – расскажи, что у вас, кроме футбола, интересного! Что все планеты круглые, я слыхал. Про моря и океаны – тоже. Что есть горы и ущелья, реки и озера, города и села, я знаю и видел их, когда мы облетали вашу планету, своими глазами. Мне эти уроки географии во как надоели! Опять изучать? Дудки! У меня каникулы! Грипе тоже все это надоело, только он ни за что не признается. Он ведь командир.

– Географию я, ребята, плохо знаю, – успел вставить Славик.

– Не обращай на Питю внимания, – сказал Грипа, – рассказывай о том, что знаешь.

– Ну… – во второй раз произнес стартовое слово Славик, но опять замолчал, потому что он как раз собирался начать с того, что планета Земля круглая, что на ней есть моря и океаны…

– Давай, давай! – подбадривал его Питя, – говори скорей, что у вас есть, кроме футбола!

– Есть еще хоккей, – брякнул Славик.

– А это что? – спросил командир.

– Тоже игра, только в нее зимой играют.

– Что такое зима? – Грипа взялся сам спрашивать о Земле.

– Зима? Ну… у нас четыре времени года. Лето, осень, зима, и весна.

– И на каждое время года придумана своя игра? Вот где бы я жил! – завопил Питя. – Ребята, давайте здесь останемся! Нам дадут какой-нибудь островок, мы сделаем из него государство…

– …И будем играть все четыре времени года, – закончил за него Грипа. – Расскажи о них, Славик. – Не слушай его.

Славик покосился на Питю и вздохнул.

– Сейчас у нас лето, – начал он голосом, каким рассказывают урок. – Летом самые длинные и самые теплые дни. Все растет, все зелено, все цветет. Люди выращивают хлеб, овощи, фрукты… – Краем глаза землянин увидел, что огорченный скучным рассказом Питя вылез из своего гнезда и стал взбираться по кукурузному стволу вверх, к метелке. Ствол становился все тоньше, он стал под тяжестью легонького Пити сгибаться…

– Летом, – заторопился Славик, – мы играем в футбол, волейбол, баскетбол…

– Какое круглое слово– бол, – сказал Молек. – Почему мы на Коламбе не додумались до этих игр?

– Это, наверно, только в природе землян, – высказал предположение Питя, – создавать вещи, за которыми самим же приходится гоняться. Мы живем гораздо скучнее – от нас ничто не убегает… Слушай, а что это за игры – волейбол, баскетбол? – Чтобы получше слышать, он немного спустился.

– Минуточку, – сказал Славик. – После лета наступает осень. Все созревает, листья на деревьях и трава желтеют, день укорачивается, становится холоднее…

– И во что вы играете тогда? Самое лучшее время для футбола. Не жарко…

– Осенью мы идем в школу.

– Эх! – воскликнул Питя. – Ясно, что вам уже не до игр. Облети хоть всю Вселенную – везде одно и то же! Ну а что вы делаете зимой?

– Зима – это когда все вокруг покрыто снегом. И когда очень холодно. Дни короткие, а ночи длинные. И вьюга, и мороз…

– Ну… и вы ни во что не играете?

– Зимой не играем?! Наоборот! И в выходные, и в каникулы! И на лыжах катаемся, и на санках, и снеговиков лепим, и снежками бросаемся. А хоккей – главное. Это вроде футбола, только на льду и на коньках. Вместо мяча – шайба, в руках – клюшка…

– Вот настоящие слова! – крикнул Питя. – Такие звонкие: каникулы, коньки, шайба, клюшка! Я дома буду звать ими всех своих зубак. Но зубак у меня знакомых пять, а слов пока четыре. Не найдется ли у тебя еще одного такого же словечка?

– Еще одно? – задумался Славик. – Знаешь что? Назови пятую зубаку Голом. Гол – это когда забивают шайбу или мяч в ворота. Тогда все вскакивают и кричат: «Го-ол!»

– Отличное имя! Гол! Я назову так самую большую зубаку. Гол! Гол! Иди сюда! Гол, вперед!.. Славик, а в хоккей ты нас играть научишь?

– А долго вы здесь пробудете?

– А когда наступает зима? – спросил Грипа.

– Когда? – Славик стал загибать пальцы. – Сейчас середина августа. Значит, еще сентябрь, октябрь – это уже два с половиной месяца, семьдесят пять дней…

– Это слишком долго, – сказал Грипа. – Нам ведь тоже надо идти в школу. Да, ты не рассказал про еще одно время года – у него красивое имя…

– Про весну? Весной снег тает, дни удлиняются, из земли показывается зелень, первые цветы…

– Ты заговорил, как девчонка. И опять начались уроки. С меня хватит. – И Питя снова полез к самой метелке.

Командир с этого момента то и дело косился на проказника. Но от своего не отступился.

– Первое, что мы должны узнать, – уровень вашей цивилизации, – сказал он. – Вы летаете на другие планеты?

Славик открыл рот, чтобы ответить, но Питя сверху крикнул:

– Да, да – уровень цивилизации! За уши ваших мальчишек дерут?

– Еще нет, – сказал Славик, отвечая не Пите, а Грипе, на его вопрос о полетах на другие планеты.

Бр-р-ряк! Питя съехал вниз.

– Командир! Это планета с обратным ходом развития! Они только собираются драть мальчишек за уши! А что будет дальше?

– Перестань, Питя, – поморщился командир. – Если мы не привезем домой этих данных, мы никогда больше не увидим космоса. Мы же договорились: сделаем все не хуже взрослых. А ты опять…

– Ну ладно, – согласился Питя, – потерплю немного. Но ты учти: то, о чем спрашиваю я, тоже важно. И когда ты кончишь, начну я. И посмотрим, у кого это лучше получится.

– Хорошо, хорошо… Теперь второй вопрос – какие у вас источники энергии?

– Источники? – не понял Славик.

– Мы видели на дорогах и в атмосфере Земли движение разных механизмов. Им нужно горючее. Какое оно у вас?

– У нас бензин.

– Что это такое?

– Это… жидкость. А ее получают из нефти.

– А нефть откуда?

– Ее добывают из земли… – Славик, по понятным причинам, отвечал не очень уверенно, запинался.

– Ага… А что вы будете делать, когда она кончится?

– Тогда мы перейдем на атомную энергию. – Нашему землянину показалось, что на этом все его знания кончились.

– Что такое атомная энергия?

Славик остановился.

– Не знаю, – сознался он. И все-таки подумал еще немного. И совсем уж неуверенно – и для себя неожиданно – произнес: – Кажется, это… – дальше шли слова, которые неизвестно как попали в его голову, – кажется, это… энергия атомного ядра…

– А что тебе известно про атом? – допытывался Грипа.

– Атом? – повторил землянин. – Атом? Это… самая маленькая… часть… любого вещества… Но оказывается… и в нем есть какие-то частички… Электроны… – Славик почувствовал, что устал.

– Ага. Значит, вы уже добрались до атома. Мне все ясно, – сказал командир. И похвалил Славика: – Ты не так уж мало знаешь.

Землянин вздохнул.

– А теперь моя очередь, – немедленно отозвался сверху Питя. – Я чуть не умер со скуки, пока ты его допрашивал. Славик, скажи лучше – у вас войны бывают?

Славик поднял голову: Питя раскачивался и смотрел на них сверху.

– Да, – ответил он. – И сейчас идут.

– Мне тоже все ясно, – повторил слова командира Питя, – значит, энергия атомного ядра станет у них оружием.

– Уже стала, – подтвердил Славик. – Это атомная бомба.

– Вот так уровень! – воскликнул Питя. – Ну и уровень! С одной стороны еще бомба, с другой – уже атом. Я его в минуту установил, а ты, Грипа, ломал бы себе голову целую неделю! Вспомни, что говорил наш учитель о таких цивилизациях!

Грипа не успел ответить, его опередил Молек:

– Он говорил, что такие цивилизации похожи на обезьяну с гранатой в лапе.

Землянину стало обидно и захотелось возразить. Он отчетливо представил себе обезьяну с гранатой.

– А у вас разве никто не воюет? – Ничего другого ему в голову в эту минуту не пришло.

– Уже тысячу лет, – сказал Грипа. – Иначе мы не смогли бы летать во Вселенной. А наше оружие ты знаешь – оно только усыпляет, – да и на нашей планете оно не используется…

– Не только, не только! – перебил Питя. – Можно я расскажу Славику ту историю?

– Рассказывай, – разрешил командир. – Но спустись сначала пониже, а то тебя плохо слышно.

Питя съехал вниз, закрепился на двух листах и начал:

– Однажды наши предки прилетели на планету, где вот-вот должна была разразиться война. Обе армии сидели в окопах и ждали сигнала, чтобы пойти в атаку. А генералы враждующих армий приготовились отдать команду «вперед!» И тогда наши предки достали свое оружие. Солдаты обеих армий поднялись в атаку…

Наш луч косил всех, и бойцы падали как убитые. Скоро на поле боя было страшно глянуть: оно было усыпано телами солдат…

Спали они полдня, но к обеду стали просыпаться. От прежней их злости, с какой они шли в атаку, не осталось и следа! Они встали такими же мирными людьми, какими были раньше. До войны они были крестьянами, рабочими, лавочниками, музыкантами, колбасниками. И обе страны тогда дружили и торговали друг с дружкой.

Солдаты просыпались и узнавали довоенных соседей.

– А, это ты, Колка!

– Здорово, Пу! С чего это ты так вырядился? Ну и вид у тебя!

Они все дурное начисто забыли – вот еще в чем сила нашего оружия!

Так и кончилась та война, не начавшись.

– Ты забыл сказать про генералов.

Славик узнал голос Щипана.

– Я не забыл, я оставил это на закуску. Так вот, генералы помирились не сразу, долго еще хмурились… Они хотели что-то важное-преважное вспомнить, да никак не могли. В конце концов генералы сели и сыграли в шабашки…

– Что это такое? – спросил Славик.

– Это такая межпланетная игра. В ней оранжевые сражаются с зелеными на доске из шестидесяти четырех клеток. С той и с другой стороны по двенадцать бойцов…

– У нас тоже есть такая игра! – обрадовался Славик. – Она называется шашки!

– Значит, наши шабашисты смогут сразиться с вашими шашистами. Вот будет здорово!

– Этот рассказ, – добавил немногословный Пигорь, – есть у нас в букваре, и его знает каждый малыш. И мальчишки играют у нас не в войну, а в невойну. Солдаты идут сначала в атаку, и вдруг все падают и засыпают. И даже храпят. Проснутся, увидят знакомых, бросают ружья и давай обниматься. Ведь дружить всегда приятнее, чем воевать…

ВПЕРЕД, ЯСНОГЛАЗЫЕ!

Перед вечером все – Кубик, Славик и Нинка – сидели на крылечке художника и смотрели на закат за речкой. Точно так же, должно быть, сидели на этом крылечке, любуясь вечерней зарей, Нинкины предки, которые построили дом сто лет назад. Даже коза, привязанная к забору, переставала жевать и поднимала голову. Глянув на полыхающее за речкой небо, Манька тревожилась и нюхала воздух. Коза думала, что это пожар, и проверяла, не приближается ли он, не пахнет ли гарью. Но от речки все сильнее пахло травами и сыростью, на луг уже наползало белое покрывало тумана.

Небо над речкой пылало, словно за горизонтом, встречая солнце, устроили фейерверк. Нечего и говорить, что трое людей, сидящих на крылечке, как на стадионе или в театре, глаз не отрывали от этого зрелища.

– Боже мой, какое все-таки это чудо – закат! Все краски, кроме черной! – восхищенно говорил Кубик. – Вот как надо писать!

– Прямо цветомузыка, – поддержал его Славик.

– Ох, сколько я в своей жизни их повидала! – не отстала от других Нинка.

Коза обернулась к людям и вопросительно заблеяла: закат солнца по-прежнему ее тревожил.

– Угадай, Манька, загадку. Какой пожар водой не потушишь? – веселым голосом спросил у козы художник. – Ну-ка? Что молчишь? Неуж и этого не знаешь? Не хватает козьего твоего ума? Отвечай, рогатая!

– Атомный, – неожиданно для себя сказал Славик.

Кубик посмотрел на него, закряхтел, крыльцо под ним заскрипело.

– Ну и младенцы пошли, – заворчал он, – чуть что – окатывают холодной водой! Чуть мы распустим по привычке слюни, как тут же какой-нибудь малолеток приводит нас в чувство. Что за время!

Кубик покосился на аудиторию и, увидев, что его слушают, продолжил ворчание, только уже погромче – как актер на сцене:

– Чуть мы воспылаем, мы, верные традициям наших далеких романтичных предков, как является кто-то из нынешних молокососов и отрезвляет нас!

Славик, услышав Кубиково брюзжание, рассиялся: наконец-то художник похвалил и его, наконец-то и он, Славик, попал в точку.

– Ты прав, Славик, – продолжал Кубик, – старая загадка насчет пожара приобрела в наши дни новый смысл, и ты первый открыл нам это. Поклон тебе! – Кубик наклонил голову и проверил взглядом слушателей: те все так же внимали ему.

– Мы обрастаем страшными волосами, – выступал он, – которые делают нас похожими на первобытных людей, – ради чего? Только для того, признаюсь вам, как на духу, чтобы скрыть за усами и бородой слюнтяя, кисляя, размазню и, главное, оголтелого романтика. И что получается? А ничего! Потому что стоит нам, заросшим, как разбойники, начать сочинять очередную, так любимую нами романтическую сказку, как появляется этакий ясноглазный младенец – вроде тебя или Нинон – и, не испугавшись бороды, одним словом разрушает идиллию. Говорит правду, от которой нас корчит. В этом – в окатывании нас вами холодной водой – примета времени. Что ж – вперед, ясноглазые! Бородатые слюнтяи – прочь! Ваши романтические пейзажи – всего лишь дань прошлому, из которого вы не можете вытащить ноги. Мир стал жестким, как чертеж, а вы все еще ищете оттенки…

– Они натворили что, да? – раздался голос позади Кубика, и Нинка вскочила и спрыгнула с крыльца.

– Мамка пришла! – завопила она и повисла на материной шее. – Мамка!

– Здравствуйте, Аня, – сказал Кубик. – На этот раз они не натворили, а сотворили. Они по-новому разгадали старую загадку. Мы все вас заждались.

Нинкина мама – усталое лицо, коричневые руки – присела на нижнюю ступеньку.

– Наталья из декрета вернулась, вот меня и отпустили на денек. Дочь, говорю, без меня растет, я ведь ее неделями не вижу, только, может, на свадьбу вырвусь… Ну, как вы тут живете?

– Так завтра вы дома? Матушка-голубушка-Аннушка-доярушка! – запел Кубик. – Я знаю все: и стирка, и уборка, и отдохнуть надо, и на дочь-ненаглядышку насмотреться, – но не откажите в просьбе!

– Еще что-то нужно делать?

– Дело невелико будет. – Художник вглядывался в лицо Анны. – Нужно вам будет посидеть с дочерью на лугу, ни о чем, кроме цветов, не думая.

– Ой, да что вы! – замахала руками Анна. – Да я завтра на минуту не присяду! Какой луг? Какие цветы?

Нинка сидела, уткнувшись в материно плечо.

– Ма, – сказала она, – он тебя рисовать хочет. Это я ему сказала, чтоб нарисовал.

– Зачем меня рисовать, что я, артистка какая! Потом как-нибудь.

Кубик все так же всматривался в лицо доярки.

– Артистка, артистка… – уговаривал он, – все женщины артистки… А «потом», Аннушка-доярушка, не будет. Луг вон, я слышал, запахать хотят, у Натальи ребенок заболеет или еще что-то случится, а там, глядишь, и зима. А я хочу – пока август, пока луг, пока молода, пока в глазах синь проглядывает.

– Какая уж там молодость, какая синь, – вздохнула Анна, – цельными сутками только коров и вижу…

Глаза у Нинкиной мамы были такие же, как у дочери, – то серые, то голубые, как лесные колокольчики. Но чаще серые.

– Когда на луг-то пойдем? – согласилась она. – Я ведь и голову должна помыть, и платье приготовить.

– Платье нужно попроще, – распорядился Кубик. – Не на бал идем, не в президиуме сидеть – на траве.

Анна с дочерью, обнявшись, ушли, а Кубик сказал, потирая руки:

– Ну вот, завтра я ему дам бой!

– Кому? – удивился Славик.

– Той бездари, тому лентяю, что во мне сидит. Я ему покажу, тугодуму!

Бабушка позвала внука ужинать.

После ужина Славик поспешил в огород. У корабля был только Вьюра, остальные возились внутри тыквы.

– Мы завтра должны посмотреть хоть один ваш город, – сказал Вьюра.

Из люка выглянул Питя.

– Славик, привет! Вот кого я рад видеть! Мы выполняем программу полета. Вьюра тебе сказал, куда мы летим? Что в ваших городах самое интересное?

– Самое-самое? – переспросил Славик. – Я думаю… цирк. Зоопарк. Кино…

В люке немедленно показалась голова Молека.

– А что это такое – цирк, зоопарк, кино?

Славик рассказал.

– Хорошо бы все это посмотреть, – посожалел Молек, – но мы не можем нигде показываться.

– В зоопарк можно ночью. В нем много хищников, ночью они не спят.

– Идея! – крикнул Питя и обернулся внутрь тыквы: – Грипа! Ты слышал? Мы можем побывать в зоопарке, там собраны все звери Земли!..

Встретиться снова договорились только на послезавтра. Завтра рано утром корабль возьмет курс на город.

КУБИК ПИШЕТ ПОРТРЕТ ДОЯРКИ
ФЕЯ И ФЕЙ

На луг шли впятером: Кубик, Нинкина мама в новом цветастом сарафане, Нинка, Славик и коза. Впереди шагал Славик, за ним художник с козой через плечо и этюдником на веревке (тьфу! оговорился, нужно наоборот!), а сзади, все еще обнявшись, будто со вчера не расставались, делили узкую тропинку через огород Пантелеевы. Третья Пантелеева, Евдокимовна, вышла их проводить, что-то вспомнила, закричала, но никто останавливаться не захотел, и, чтоб она не беспокоилась, помахали ей издали.

Отдохнув за ночь от солнца и ветра, все на огороде пахло – каждый куст, каждый листок. Запахи сменяли друг друга, как экспонаты на выставке: вот картошка, вот помидоры, вот огурцы, вот просто земля, которая утром тоже пахнет, вот кукуруза, а вот трава-лебеда, трава-полынь, трава-пижма, чьи цветы похожи на желтые таблетки. Эти высокие травы отгораживали огород от луга.

Луг цвел. Он был скатертью-самобранкой, расстеленной для шмелей, пчел, жуков, бабочек и прочей летающей живности, которую здесь не перечислить. Но жука бронзовку мы должны назвать, потому что цвет его крыльев удивителен: они зеленые с бронзовым отливом, такого цвета не найдешь больше нигде. Жука бронзовку все увидели на кусте шиповника.

– Что за прелесть! – Художник осторожно снял жука с розового цветка и положил на ладонь. Жук сразу же притворился мертвым. – Прямо драгоценный камень!

– Или как елочная игрушка, – сказал Славик.

Нинка поднялась на цыпочки и заглянула в ладонь Кубика. Что-то тоже хотела сказать, но не придумала и тронула жука пальчиком. Жук перестал притворяться, перевернулся и пошел по ладони. Все следили за ним. Он прошелся по пальцу, поднял зеленые надкрылья, достал из-под них мягкие крылышки, зафырчал ими, нагнал обороты и взлетел.

– Ты, Нинон, прямо фея, – сказал художник. – Прикоснулась – он и ожил. Ты, наверно, фея жуков. А ну покажи еще какое-нибудь чудо.

– Сейчас не хочу, – чуть подумав, ответила Нинка. То, что ее назвали феей, ей понравилось, а то, что она способна на чудо, Нинка, похоже, и раньше знала. – Потом, – пообещала фея. – Пошли дальше, уже вся трава от росы повысохла.

– Ох, отнимаете вы у меня время! – пожаловалась Анна. – Я к этому часу сколько бы уже дел сделала!

– Мы не отнимаем, Аня, мы, наоборот, прибавляем, – возразил Кубик. – Вы вот луга в этом году наверняка еще не видели – так что смотрите, дышите, радуйтесь, – зимой будет что вспоминать.

Нинкина мама была в сарафане, обнажившем белые-белые – незагорелые – плечи и руки. А кисти рук были такими загорелыми, будто доярка Анна надела зачем-то коричневые перчатки.

Через луг к речке змеилась тропочка. Коза хватала траву слева и справа и все норовила остановиться.

Но остановились все только у самой речки, где начинались кусты ивняка и песок. Нинка и Славик разделись до трусов и устроились на песке загорать. Здесь, под глинистым невысоким обрывом, был небольшой родник, тоненький чистый ручеек. Кубик размотал с Манькиной шеи длинную веревку и привязал конец ее к старой иве на берегу. Коза немедленно отправилась к траве.

– А мы – назад, на луг, – сказал художник. – Тут, недалеко будем, если соскучитесь, приходите.

Славик и Нинка лежали, перед их глазами был песок. Сзади чуть шумела и шелестела, шевеля камыш, речка, справа позванивал ручеек, на иве пела-посвистывала какая-то птица. Ива была похожа на стог сена, а птичий свист – на иголки в нем.

– Вот, – неизвестно чему подводя итог, сказал Славик.

– Чего вот-то? – откликнулась Нинка.

– Ничего. Просто вот, и все.

– Я думала, ты что-то рассказать хочешь, – разочаровалась Нинка. – Я знаешь про что больше всего слушать люблю?

– Про что?

– Про всякие тайны. Слушаю – а по спине мурашки. И сразу пить хочется. Я, когда тайна, знаешь сколько воды могу выпить? Ведро! Бегаю и пью, бегаю и пью… А ты тайны любишь?

– Кто их не любит!

– А у тебя, – Нинка перешла на шепот, – какая-нибудь тайна есть?

– У меня?

– У тебя, у кого ж еще!

– Как у всех, так и у меня.

– Расскажи, Славик, а? – Нинка к нему придвинулась. – Расскажи, ну? Я тебе тоже какую-нибудь тайну открою…

Славик был в затруднении. Рассказать о человечках, живущих в кукурузе, ему до смерти хотелось, но он знал, что этого делать нельзя. Нинка, разволновавшись, выпьет всю речку и все равно разнесет Славикину тайну по белу свету. На бабушкин огород кинется полдеревни, и что будет дальше – неизвестно. Во всяком случае, ничего хорошего.

Рассказать Кубику – другое дело. Но, может, тоже нельзя? Он взрослый, а кукурузные человечки удрали от родителей, – вдруг художник потребует, чтобы они вернулись домой? Нет, лучше помалкивать.

Рассуждая, Славик рыл пальцами ног песок, да так старательно, что запыхтел. Нинка это заметила.

– Чего возишься? – не вытерпела она. – Возится, возится… Ты бы лучше тайну скорей рассказывал.

Славик решил, что от Нинки не отвяжешься, и яму рыть перестал.

– Ваши ребята уговорили меня с михайловцами драться, – сообщил он, – когда те снова придут. Только ты никому не говори, что я каратист. Еще узнают…

– Чего, чего? Кто ты?

– Каратист.

– Это что такое?

– Это, – второй раз за неделю объяснил Славик, – когда один может сразу с тремя, а то и с семерыми драться.

Нинка от него отодвинулась.

– Это ты, что ли, с семерыми можешь справиться? – И ткнула в его сторону указательным пальцем, будто кому-то, кто был за ее спиной, на Славика показывая. – Ой, сейчас умру! Ой, держите меня! – Она и в самом деле повалилась на спину и давай дрыгать загорелыми ногами.

– С семерыми! – взвизгивала Нинка. – Ой, умираю! Да тебя один-любой до самого неба подбросит! А ты с семерыми обещаешь справиться! Ой, первый раз вижу такого хвастушу!

Спорить с Нинкой не имело смысла. Славик поднялся и пошел к воде. Вода была прозрачная, течение вытянуло зеленые ленты водорослей – дно было прямо-таки выстлано ими. Над быстриной летали синекрылые стрекозы, а под ними, в воде, там и сям мелькали юркие рыбешки. До того хорошо было смотреть на это, что Славик, вместо того чтобы на обидные слова Нинке ответить, спросил:

– А как называются эти стрекозы?

Нинка перестала кувыркаться и ответила вполне серьезным голосом:

– Красавки. – Поднялась и подошла к Славику. Стала вместе с ним смотреть на стрекоз. – А еще – синекрылки.

– Красивые, – сказал Славик. – Поймать бы такую. Жаль, сачка нет.

– Хочешь, покажу фокус-покус? – предложила Нинка.

– Покажи.

Нинка вошла в воду по пояс и присела: над водой виднелась одна голова.

– Только ждать придется долго. – Она высунула из воды руку ладошкой вверх и замерла.

Стрекозы, как и прежде, летали над водой. Нинка терпеливо ждала, то водя глазами за стрекозой, то поглядывая на Славика, взглядом призывая и его к терпению. И вдруг одна синекрылка вертолетом зависла над ладошкой. Глаза у Нинки сделались огромными, как кувшинки. Будто голубые цветы распустились над водой. Славик тоже замер, все еще не веря, что стрекоза может сесть на Нинкину руку.

Села!

Нинка не шелохнулась, только проверила взглядом, видит ли Славик стрекозу на ее ладони. Губы у нее шевелились от желания что-то сказать.

– А поймать сможешь? – шепотом спросил Славик.

– Попробую, – одними губами ответила Нинка.

Она стала медленно-медленно – так закрывается цветок перед дождем – сводить пальцы. Те поднялись над синекрылкой, нависли… Еще секунда – и стрекозе некуда будет деться… Но именно в это мгновение она и взлетела.

Нинка с шумом встала, шумно задышала; Славик тоже перевел дыхание.

– Видел?! Из наших девчонок только я да Светка так могут.

– Я тоже хочу попробовать. – И Славик ступил в воду.

– У тебя не получится, – уверенно заявила Нинка.

– Почему?

– Не получится, и все. У вас, у городских, терпения не хватает.

– Подумаешь, фея, – вспомнил Славик эпизод с жуком.

– А вот и фея, – ответила мокрая Нинка, выходя на берег. – А у тебя не получится, хоть ты день в воде стой. Тоже мне – фей!

Славик спорить не стал, он пошел глубже, как Нинка, присел и, как она, выставил над водой ладонь и замер.

Фея оказалась права! То ли стрекозы рассказали друг дружке про ловушку, то ли Нинка наколдовала, но ни одна синекрылка к Славикиной ладони даже не приблизилась. Случилось совсем другое. Славик поглядывал на Нинку, сидевшую на берегу, и по ее лицу видел, что его старания, – а стоять, присев, в бегущей воде и держать руку неподвижно не так-то легко, – что его старания напрасны, что Нинка права. Но вот ее лицо изменилось. И в тот же миг он почувствовал, что на его макушку сел кто-то легкий. Стрекоза! Он повел руку, чтобы накрыть синекрылку, но вовремя услышал Нинкин крик:

– Оса!

Славик нырнул…

Потом они искупались вместе, позагорали, поиграли в «горку», местную игру. Игра эта очень интересная. Из сухого песка делается горка, в вершину втыкается спичка. И каждый со своей стороны, потихоньку трогая песок пальцем, начинает осыпать горку. Под чьей рукой спичка упадет, тот и проиграл. Нинка и тут выигрывала: сказывался опыт.

Наигравшись в «горку», решили проведать Кубика и Нинкину маму. Те были неподалеку. Нинкина мама сидела в траве, натянув сарафан на колени и обняв руками ноги, – так, видно, посадил ее художник. Этюдник стоял в пяти метрах от нее. Кубик работал без рубашки, спина его раскраснелась от солнца. В руке художника была тоненькая кисточка.

Славик и Нинка глянули на холст, потом на Нинкину маму. И снова на холст.

– А вот и неправильно нарисовал! – объявила Нинка всему свету. – У мамки глаза вовсе и не синие. Они у нее, как у меня: то серые – когда сердится, а когда добрая – то голубые. Уж я-то знаю. А ты куда смотрел, когда рисовал?

– Синие, – сказал Кубик, – когда любят.

– Это она тебя, что ли, полюбила? – не поверила Нинка. И отрезала – Мамка бородатых не любит. Ты ее хоть сто лет рисуй, все равно не полюбит.

– Не меня, не меня, – успокоил ее художник. – Мама папу твоего вспоминала, пока я ее рисовал.

Тут и Анна, вздохнув, подала голос:

– Здесь мы с Николаем и встречались. На этом почти месте…

Кубик посмотрел на женщину и тронул кисточкой траву на холсте. Еще, еще… В ней тотчас расцвели синие цветы.

– И опять неправильно, – вредничала Нинка. – Ослеп ты, что ли? Там гвоздика ведь цветет, там вон клевер, а там – ромашка. – Нинка в способностях Кубика совсем разуверилась и говорила все авторитетнее – Ты васильки везде понарисовал, а васильки-то во ржи растут, а не на лугу.

– Что ты говоришь? – Кубик обернулся к Нинке. – Во ржи! А на лугу никогда?

– Не бывает их на лугу, – подтвердила женщина. – Из синих в траве петровы батоги растут, вероника, да и те, если честно сказать, голубые. Васильки – те действительно синие…

– Пусть будут, – решил художник, – они мне нужны на лугу.

– Что хотят, то и делают, – сокрушенно покачала головой Нинка. – Мам, ты здесь, в общем-то, похожа, только в глазах вроде по васильку.

– Хорошо сказала, – похвалил Кубик, – ах как хорошо! Я ведь именно это и хотел сделать: васильки в глазах.

Славик снова Нинке позавидовал. Он и сам заметил васильки в глазах тети Ани, но сказать об этом не получилось.

Женщина подошла к холсту.

– Ну, Виктор Александрович, это разве я? Такой я лет десять назад была, еще до Ниночки.

– Значит, я самую суть ухватил! – Художник встал рядом с Анной. Славик и Нинка встали по бокам и стали тоже смотреть на портрет.

– Самую суть! – радовался Кубик. – Разве вам не хотелось, Аня, быть в это время моложе? Вот вы и помолодели – а я это заметил. А глаза-то у вас, оказывается, бывают и синими. Вон сколько я за полтора часа угадал! Правда, Нин?

– Пока еще бывают, – кивнула Нинка. – Мамка у меня не совсем старая.

– Пошли купаться! – скомандовал художник, разворачивая ребят. – Все сегодня заслужили горячую воду и прохладный песок!

– Все наоборот! – поправила его Нинка.