Текст книги "Семеро с планеты Коламба (сборник)"

Автор книги: Вадим Чирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

ИА-О-РАНА, ПРИЯТЕЛЬ!

– Иа-о-рана, приятель! Нас с тобой заперли и приставили часового – значит, кто-то из нас двоих сильно проштрафился. По возрасту мне больше подходит роль преступившего закон – тебе не кажется? – темноволосый и темноглазый улыбчивый парень так и сыпал словами.

Славик огляделся: комната, куда его привел Джо, была до потолка набита приборами.

– Проходи, я покажу тебе свое хозяйство. Я – радиометрист – тебе это ни о чем не говорит? – Парень стал тыкать пальцами в установки. – Это антинометр, а вот пиргелиометр. А на этом экране… Э, да ты, видать, не интересуешься техникой! Чем же тебя занять? Хочешь пить? – И протянул яркую банку.

В банке оказался теплый и сладкий сок. Славик выпил, после чего произнес наконец первое слово:

– Спасибо.

– Что, что? «Спасибо»? – повторил Боб. – Странное слово! На каком это языке? А на английском ты говоришь?

Славик понял. «Ду ю спик инглиш?»– это знает каждый школьник.

– Ай ноу эн инглиш э фью воодс,[2]2
  Я знаю по-английски несколько слов.


[Закрыть] – ответил он.

– Ничего, лишь бы слова были хорошие. Слушай, а кто ты? Как тебя зовут? Меня – Боб. Боб Терри… – Хозяин комнаты болтал без умолку, подтверждая свою репутацию неутомимого говоруна.

– Вячеслав, – сказал пленник.

– Вьятшеслау? Это слишком сложно. Нельзя ли чуть покороче?

– Славик.

– Неплохое, хоть и тоже странное имя! – одобрил Боб. – Будем знакомы, Славик! – И схватил крепкой рукой руку мальчика. – Каким ветром тебя сюда занесло? Чей ты сын? Я думаю, ты поднял на корабле бунт, и тебя ссадили на этот остров, как некогда Селькирка.[3]3
  Селькирк – прообраз Робинзона Крузо.


[Закрыть] А может, ты разбойник и пират, как знаменитый Айртон из «Детей капитана Гранта»?

Славику захотелось поговорить со словоохотливым собеседником, он даже подыскал подходящие фразы: «Ай эм рашн бой» и «Май фазэ из инженер»,[4]4
  Я русский мальчик. Мой отец инженер.


[Закрыть] но вовремя прикусил язык. Он не имел права выдавать тайну своего появления на острове Пасхи.

Боб Терри все говорил и говорил, а Славик думал о том, что же будет дальше. Вспомнил о доме, о бабушке – и ужаснулся. Что она думает? Что он исчез, пропал, утонул в речке!.. Сколько сейчас времени? Здесь часов десять утра, а дома уже час ночи! Никто, наверно, не спит – ни бабушка, ни Кубик, ни Евдокимовна, ни Нинка. Все его ищут!

Славик вдруг заплакал. Боб Терри тут же подскочил к нему.

– Эй, что с тобой, приятель?

Тут Славика прорвало:

– Я бы не плакал, если б не бабушка! Она там, дома, с ума сходит – внук пропал! Бабушка знаете что подумает? Что я утонул! А скоро родители приедут, что она им скажет? Нашли, где свои взлетно-посадочные полосы строить! Если б не вы, мы бы давно дома были! Мы только хотели на каменные статуи посмотреть!

Боб Терри слушал и кивал, а когда Славик остановился перевести дух, сказал:

– Понимаю, приятель, все понимаю. Все, до единого словечка. Ты не виноват, тебе обидно, ты не знаешь, что тебя ждет. Скорее всего, ты удрал от родителей, и они тебя ищут и сходят с ума от отчаяния. Я все понял, приятель, ведь и я был когда-то в твоем возрасте! Я готов тебе помочь. Но как? Может, ты голоден? – Он подошел к окну и крикнул – Эй, Сэм! Мальчик хочет есть. Скажи кому-нибудь, чтобы принесли еды. Сэм! Где ты? Эй, Сэм! Черт побери, часовой-то сбежал! – тут говорун догадался выглянуть в окно. – Нет, не сбежал. Вот он, у стены, храпит. Теперь ты видишь, Славик, кому доверили твою охрану? Постойте, джентльмены, а кто же тогда открывает дверь? Неужели она открывается сама? Или это аку-аку, духи острова Пасхи?

Дверь и на самом деле еле-еле приотворялась. Когда просвет стал шириной в ладонь, из-за двери послышался тоненький голосок:

– Славик! Выходи!

– Эй, приятель, – обратился Боб к мальчику, – к тебе гости.

Славик быстро вытер слезы.

– Но где же они? – спросил Боб Терри. – Никого не видно. Твои друзья – невидимки?

В просвете на полу возник силуэт маленького космонавта. Славик узнал Садима.

– Гномик! – удивленно и растерянно произнес радиометрист. – Все детство я мечтал о них, но так ни разу и не увидел. Ты гномик, малыш? Или пасхальский дух аку-аку?

Два главных слова Славик разгадал: гномик и аку-аку.

Боб Терри был в замешательстве, ему нужно было как-то помочь.

– Хи из май френд, – объяснил Славик.

– Да-да, я понял, – кивнул Боб, таращась на Садима. – Я быстро расчухиваю, если мне хорошо объяснить. Этот малыш твой друг. Конечно, кем же он может быть еще, как не твоим другом… – кивал он, не сводя глаз с маленького человечка, стоявшего на пороге.

Славик подошел к Бобу, взял его за руку.

– Тэнк ю энд гуд бай, Боб! – Этим исчерпывались его знания английского языка.

– До свидания, Славик, вернее, прощай, – ответил радиометрист. – Я думаю, мы больше не увидимся.

Славик направился к двери. Боб Терри оторвал наконец подошвы от пола.

– Постой, Славик. – Боб положил ему руку на плечо. – Мне эта встреча запомнится, я хочу, чтобы и тебе запомнилась. Я кое-что подарю тебе – на память о пребывании на острове Пасхи.

Боб Терри сунул руку в нагрудный карман и вытащил небольшую, в палец длиной и в два шириной, щепочку, с одной стороны черную, с другой – светлую.

– Знаешь, что это такое? Кохау ронго-ронго! Знаменитая пасхальская дощечка с письменами! Запомни: ронго-ронго! Не вся дощечка, кусочек, но я дал за нее туземцу три пачки сигарет. На ней знаки – смотри!

На черной стороне щепочки белели три странных знака: человечек с поднятыми руками, стоящая вертикально пила и, похоже, краб. Вот они, эти знаки:

– Дарю этот сувенир тебе! – Боб Терри вложил щепочку в руку Славику. – Помни американского парня Боба Терри, с которым ты повстречался на острове Пасхи!

– Спасибо, – прошептал Славик, не веря своему счастью. Димка обалдеет, когда увидит ронго-ронго.

– А теперь – прощай! – Боб подтолкнул мальчика к двери. – Давай жми, приятель. Когда выйдешь, сразу пригнись и дуй к берегу. Спустишься, а там уже можно выпрямиться…

Боб так хорошо показывал, что нужно делать, что Славик все понял.

За дверью ждали Садим и Пигорь. Сэм спал, привалившись к стене. Его, очевидно, свалили сонным лучом.

Славик осмотрелся. Возле длинного строения, которое он видел раньше, стояли люди. От другого, небольшого, домика к станции Боба Терри направлялись три человека.

Славик подхватил обоих космонавтов, пригнулся и побежал к берегу, до которого было с полкилометра. На бегу глянул на часы. Без семи минут одиннадцать. Дома сейчас ночь. А здесь сиял полдень.

Беглец остановился перевести дух.

– Слава, – крикнул Пигорь, которого он держал в правой руке, – еще немного! На берегу нас ждут не дождутся.

Славик помчался еще быстрее.

Спуск к океану был невысокий, но крутой и каменистый. Перепрыгивая с камня на камень, Славик наконец оказался на песке.

– Сейчас направо! – показал Пигорь. – Вон туда, за тот камень!

По песку бежать было еще труднее, а до камня не меньше ста метров. И вдруг со стороны метеостанции завыла сирена.

Вот когда Славик пожалел, что не занимается спортом! Что такое сто метров для спортсмена? А для него это была стайерская дистанция. Не выдержав напряжения, метрах в двадцати от камня он упал, выпустив из рук Садима и Пигоря.

– Не могу больше!

Те потянули его изо всех своих силенок.

– Еще чуть! Ну давай, Славик!

Он пополз.

Из-за камня выбежали остальные космонавты. Славик встал на четвереньки, поднялся на ноги и увидел за камнем диск. Одна половинка грузового отсека была уже поднята.

Он плюхнулся на свою подушку, Питя забрался к нему на колени; раздался шелест, и вторая прозрачная половинка наехала на Славика. На ней была длинная белая царапина.

Корабль качнуло, он оторвался от песка, повисел несколько секунд и вдруг рванул в сторону океана, почти касаясь волны…

Лишь отлетев от острова Пасхи километров пять-шесть (Славик все время боялся, что он заденет волну и нырнет в нее), диск резко пошел вверх. Пассажира грузового отсека прижало к подушке.

Когда перегрузка кончилась, Славик услышал голос Грипы. Тот спросил, как он себя чувствует.

– Хорошо, – ответил Славик. – Где мы пролетаем?

– Под нами снова Тихий океан. Скоро будет Южная Америка.

– А мы уже больше ничего, наверно, на вашей Земле не увидим, – грустным-грустным голосом сказал Питя.

– Почему?

– Оглянись назад.

Славик оглянулся. Недалеко от них поблескивал на солнце еще один диск. Он не приближался, но и не отставал, и Славик решил, что это погоня.

– Кто это?!

– О-ох! – вздохнул Питя. – Конечно, наши родители. Мало того, что они прилетели на Землю, так еще отыскали нас и на острове Пасхи. Не сомневаюсь, они нашли бы нас и на дне озера Лох-Несс. Как хорошо, что мы успели там побывать и все разведать сами!

ПОСОЛ ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ

В Егоровке приземлились через два с половиной часа, ночью. Ночь была лунная. Когда летели, Славик спросил, как космонавты ориентируются на Земле, откуда, например, они знают, где Егоровка. Молек ответил, что они оставили на огороде Полины Андреевны аппаратик, подающий им постоянные сигналы, такой же вмонтирован в каждый их корабль, по нему-то и нашли их родители на острове Пасхи.

Сели мягко, только хрустнула высохшая трава. Вслед за ними приземлился и диск родителей. Створки отсека открылись, Славик с трудом спустил на землю затекшие ноги. Вдохнул знакомые запахи бабушкиного огорода. Вокруг пели сверчки. Во дворе знакомо залаял Полкан.

– Ребята, – сказал он тихонько, – я пошел.

– Счастливо, – ответили ему. – Завтра придешь?

– Приду, – пообещал Славик, хотя не был в этом уверен.

Полкан бросился ему навстречу, завизжал, запрыгал, дергая цепь, стараясь лизнуть в лицо.

Окно в кухне светилось. Славик вошел в сени, отворил дверь в кухню. На пороге стояла… мама! Она схватила его обеими руками:

– Славик! Живой!..

Половину следующего дня Славик (он проспал до одиннадцати часов) провел с родителями, которые осматривали и ощупывали его, словно он был фарфоровый и они получили его по почте.

Была, конечно, и жуткая головомойка, и расспросы, и поцелуи, и бабушкины охи и ахи, и клятвы мамы «больше от нас никуда ни ногой», и Славику казалось, что теперь уж до самой старости его не отпустят даже в хлебный магазин.

В то, что Славик побывал на острове Пасхи, родители то верили, то не верили. Впрочем, маму это, кажется, не особенно интересовало – главное, что ребенок жив и здоров. Зато папа морщил лоб и чесал нос, когда сын произносил слова: «остров Пасхи», «моаи», «Рано-Рараку», и поглядывал на него изучающе.

А бабушка, слушая внуков рассказ про остров и все остальное, как начала качать головой, так и не могла остановиться. Заметив это, Славикин отец забеспокоился и выпроводил бабушку в безопасное место – на кухню, заниматься обедом, и та за привычным делом действительно пришла в себя. Чистя картошку, нарезая лук, возясь с мясом, бабушка путешествие внука на какой-то остров Пасхи на краю света уложила в ту область мозга, где у нее хранилась, должно быть, всякая несъедобная чертовщина. Готовя обед, она, однако, что-то бормотала, потихоньку крестилась и борщ забыла посолить, зато жаркое посолила трижды…

После обеда Славик отправился на огород.

– Пойди с ним, – велела мама папе, – вдруг эти пришельцы захотят опять куда-нибудь полететь.

– Они же с родителями, – возразил отец, неохотно вставая.

– Кто знает, – был мамин ответ, – что у них за родители!

Отец больше ничего не сказал и вышел, сильно согнувшись в дверях, за сыном во двор.

– Матриархат, – произнес он слово, которое вполне можно было принять за инопланетное.

Славик с папиных слов уже знал о первой встрече взрослых представителей двух цивилизаций.

– Па, – попросил Славик. – Может, ты сейчас не пойдешь?

– Конечно, не пойду, – сразу же согласился отец. – Но вообще-то нам, как ты сам понимаешь, нужно встретиться. Ты там скажи об этом.

Славик кивнул. Пускай поговорят, ему-то что.

На Славикины шаги вышел Молек и тут же позвал остальных. Только Славик уселся, Молек его огорошил:

– Мы послезавтра улетаем.

– Как? – даже не поверил Славик. – Так рано?!

– Пора. Нам еще долго лететь назад, а ведь скоро в школу. Да и ты пробудешь здесь недолго.

– Сильно попало? – спросил землянин, вглядываясь в лица подходящих к нему друзей. Грипа шел позади всех и, судя по опущенной голове, был уже не командиром, а наоборот, самым виноватым из всех.

– Попало, – признался Пигорь. – Сказали: больше от нас – никуда.

– Мои сказали то же самое, – вздохнул Славик. – До чего же они одинаковы!

Питя протолкался вперед, Славик поднял его на колено.

– У вас еще столько тайн!.. – сказал Питя. – Я, когда вырасту, обязательно опять сюда прилечу.

– Чего ты! – буркнул Пигорь. – Мы же еще не прощаемся.

Из кукурузы вышел еще один космонавт.

– Здравствуй, Славик. Меня зовут Вуслан. Я – отец Щипана. Извини, пожалуйста, мальчики должны пройти одну процедуру.

Славик спустил Питю с колена и встал.

– Увидимся? – спросил он у друзей.

– Только к вечеру, – ответил за всех Молек. – Мы будем готовить оба корабля к отлету.

Славик вспомнил, о чем просил его отец, и только хотел сказать об этом, как Вуслан обратился к нему:

– Мы хотели бы встретиться с твоими родителями. Ты скажешь им об этом?

– Папа тоже хочет. Он меня за этим и послал, – чуть приврал Славик.

– Тогда пусть твой папа сообщит – где. Сегодня вечером. Завтра мы будем заняты.

– Хорошо, я сбегаю.

И Славик бросился домой, но на полпути перешел на шаг: он почувствовал себя важной персоной – послом. Причем представителем не какой-нибудь державы, а целой планеты Земля!

Отец предложил встретиться в бабушкином доме. Бабушка важности события не поняла и спросила:

– Гости будут?

– Будут. – И отец сказал озабоченно – Надо продумать обстановку. Ты, Славик, можешь идти. Лена! – позвал он жену. – Ты мне нужна…

ВСТРЕЧА ДВУХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

Ровно в девятнадцать часов посол планеты Земля снова отправился на огород. В руках у него была корзина.

Дозорным у пришельцев был на этот раз Питя. Он, как всегда, раскачивался на кукурузном стволе.

– Ну что? – закричал он еще издали. – Ваши готовы?

– Готовы. А ваши?

– Причесываются. Сейчас выйдут.

– Мои тоже причесываются. Такие важные!.. Папа японскую рубашку надел.

– Интересно, о чем они будут говорить? – Амплитуда Питиной кукурузины становилась все меньше.

– А кто их знает! Найдут о чем. Уровень цивилизации, контакты…

– Слышь, Слава, а ты где будешь? При них?

– Папа сказал: не нужно. Они – туда, я – сюда.

– Ура! – негромко сказал Питя и тут же приложил палец к губам. – Идут!

Из кукурузного леса вышли один за другим семеро космонавтов. Еще шестеро, наши знакомцы, сопровождали их. Родители были в каких-то блестящих шапочках, похожих на среднеазиатские тюбетейки.

Славик поставил корзину на землю, семеро, помогая друг другу, забрались в нее.

Внука Андреевны, важно шествующего по огороду с корзиной в руке, заметила из своего двора Евдокимовна.

– Ты чего это набрал-то?

– Я? – чуть замешкался с ответом посол. – Я огурцы несу. – И переместил корзину на левую, подальше от Евдокимовны, руку.

– Ай Андреевна солить собралась? – Евдокимовна была само любопытство.

– Малосольные, сказала, хочет сделать, – хозяйственным тоном ответил Славик.

– Дак ты небось желтых набрал?

Славик покосился на космонавтов: те в корзине присели.

– Желтых ни одного, все зеленые. С пупырышками еще. Корнишончики.

Евдокимовна поцокала языком и заторопилась, слава богу, домой.

Славик ступил на крыльцо, приосанился. Прошел сени, кухню… Отец при его появлении в комнате встал, встала и мама. Бабушка по отцовскому сигналу заторопилась выйти: на семейном совете было решено не подвергать старенькую стрессу.

Старший Борискин взял из рук сына корзину и поставил ее на два сдвинутых стула, на которых была расставлена выпрошенная у Нинки игрушечная мебель – диваны и стулья.

Гости с планеты Коламба выбрались из корзины, встали в ряд, поклонились, начали оглядывать комнату. Один из них, по всей видимости командир, сказал:

– Здравствуйте! Жители далекой планеты Коламба приветствуют жителей Земли!

– И мы приветствуем вас! – ответил отец Славика торжественно. – Садитесь, пожалуйста!

Все сели, командир остался стоять. Он представлял пришельцев:

– Вуслан, Кроман… – Называемые вставали и кланялись. – Фергей, Таксим, Филья, Живан. – После всех назвал себя – Мазиль. – И сел, готовый слушать.

Представился и Славикин папа:

– Андрей. – Кивнул в сторону жены – Елена. – Он глянул в сторону Славика, и тот понял: его миссия окончена.

Посол вышел из дома и увидел во дворе Евдокимовны обеих бабушек. До него донеслось:

– Укроп… Чеснок… Сельдерей…

Они так увлеклись, что и не заметили Славика.

А он побежал-заторопился на огород, где ждали его семеро маленьких друзей.

И тем, и другим было о чем побеседовать. Дети говорили о том, что недавно видели, о близкой разлуке и о будущей встрече. Родители… Вот о чем разговаривали взрослые, я не могу сказать. Я там не был, со Славикиным отцом не знаком. Когда же Славик спросил у отца, о чем они говорили, тот ответил, что это был взрослый разговор и что о нем он расскажет, когда Славик подрастет.

ЖУРАВЛЬ В НЕБЕ ИЛИ СИНИЦА В РУКАХ

День был солнечный, ясный, тихий, неторопливый, в крапинку. Почему в крапинку? Он был весь в ласточках-касатках, которые сновали в небе, ловя раскрытыми клювами всякую мошкару, и потом ныряли под крыши, где их ждали птенцы.

Кубик и Славик лежали на лугу возле речки и смотрели в небо. На холсте, укрепленном на этюднике, было всего три мазка, три главных цвета этого дня, три его приметы: голубой, зеленый и желтый. Художник сделал их, успокоился и лег на траву.

Луг был давно скошен, лишь в небольшой ложбинке, где лежали наши друзья, трава осталась нетронутой.

О путешествии на остров Пасхи было уже все переговорено, и Славик перебирал в уме самые яркие воспоминания: как он понял, что не камень стоит у подножия горы, а каменная голова; и как удивился Боб Терри, увидев Садима, как назвал его нежно гномиком… Он показывал Кубику ронго-ронго; художник долго держал на ладони щепочку со странными знаками, даже понюхал ее.

– Завидую тебе, – сказал после долгого молчания. – Остров Пасхи! Я на нем никогда, видно, не побываю. А ведь мне как художнику увидеть все это было бы весьма полезно.

– Дядя Витя, как вы думаете, для чего они вырубили эти статуи?

Кубик снова помолчал, следя глазами за ласточкой.

– Я думаю, Славик, все там было, как сказал один философ, человеческое и только человеческое. Скорей всего, каменные идолы-истуканы – это размножение облика какого-то божества, то есть опять-таки религия. Была, возможно, вражда племен из-за стремления одного подчинить другое, слепая в своей беспощадности война… В истории человечества все это до скуки точно повторяется. Хотелось бы, чтобы хоть раз было иначе, но, видать, и здесь, на Пупе Вселенной, все было то же самое – человеческое, слишком человеческое!.. Знаешь что, по-моему, самое интересное в истории с каменными статуями-моаи? Знаешь, на что Тур Хейердал не обратил особого внимания, хоть и заметил?

– На что? – Славик тоже смотрел на птиц высоко над собой.

– Ну так вот, каменные истуканы-моаи раз от разу становились все больше, все тяжелее. Самый большой – с семиэтажный дом – остался в каменоломне. Там же нашли и самый большой красный парик – пукау – видимо, для этого великана. Что тут можно сказать?

– Не знаю, – признался Славик.

– То-то! – восторжествовал Кубик. – А я догадался. Группы длинноухих – а каждая вырубала своего великана – соревновались между собой! И ставили перед собой все более недостижимые цели, как… как кто, Славик?

– Не знаю…

– Боже мой! Да как, например, штангисты! Как альпинисты, которые гибнут один за другим, но все лезут и лезут, все выше и выше! Как те же одиночные путешественники по морям и океанам, которые черт знает на чем, чуть ли не вплавь, отправляются в кругосветку! Кто еще, подскажи теперь сам.

– Я видел передачу по телеку, – вспомнил Славик, – там показывали, как мотоциклисты взбираются на скалы на мотоциклах.

– Вот-вот! – подхватил Кубик. – Триалисты! Сделать невероятное! Достичь недостижимого! Перевернуть само понятие недостижимого – в этом весь человек! Вот тем пасхальцы и жутко интересны, что подтверждают одну из лучших человеческих черт. И как подтверждают! Тот самый большой парик, который они должны были поднять на голову самого большого, двадцатидвухметрового великана, весит ни много ни мало – тридцать тонн! И пасхальцы – чемпионы чемпионов – подняли бы его, если б не война! И сделали бы еще большего великана! И – что самое важное – сравнялись бы с ним силой! Как те, что вызвали на единоборство океан или Эверест, сравниваются с ними мощью. Вот кто такие для меня пасхальцы – люди из людей, чемпионы чемпионов… Что молчишь? – не вытерпел художник. Ему, разгоряченному собственными словами, хотелось немедленного ответа – хоть возражения, хоть согласия.

– Я думаю, – ответил Славик; глаза его, заметил Кубик, неотрывно следили за какой-то ласточкой. – Я думаю, что лучше: журавль в небе или синица в руках?

– Ну и что тебе больше нравится? – осторожно спросил Кубик.

– Мне? – Славик по привычке дал себе минутку на размышление. – Мне… мне нравится больше… – Он покосился на художника.

И тут они оба подняли головы, потому что луг оглушил и сотряс рокот и лязг трактора. Белые корзинки тысячелистника перед ними задрожали.

– Что ему здесь надо? – встрепенулся Кубик. – Что это он?

Вслед за трактором на луг вырулил «газик» председателя колхоза.

Председатель вылез из «газика» и подошел к трактористу. Стал что-то ему говорить, показывая рукой на луг. Тот, сидя в кабине, кивал.

– Уж не собираются ли они луг перепахать? – забеспокоился художник.

Тракторист двинул рычаги, трактор повернул влево, и Славик с Кубиком увидели за ним плуг.

Кубик вскочил и понесся к «газику». Славик побежал за ним. Председатель, видимо, дожидаясь, когда тракторист начнет работу, стоял возле машины.

– Андрей Леонтьевич! – закричал Кубик. – Что вы собираетесь делать?

– Мы, Виктор Александрович, – ответил председатель, – как всегда, понимаете, своим делом занимаемся: пашем, сеем… Наше дело, понимаете, – хлеб!

– А с лугом, с лугом вы что собираетесь делать?

– Есть такое мнение, Виктор Александрович, – вспахать.

– Андрей Леонтьевич! – У Кубика все слова из головы вылетели. – Андрей Леонтьевич, это как же?

– Ну, – председатель снял шляпу и вытер платком лысую голову, – не будем же мы ради художников, понимаете, да под цветочками, под одной только, понимаете, травой десять гектаров хорошей земли держать!

– Да при чем тут художники! – вскричал Кубик. – Вы с этого луга для фермы траву косите, люди по уголочкам для коров, для коз сена добирают! А красота людям не нужна? Цветы – они уже не нужны?

– Настоящая красота, Виктор Александрович, – наставительно сказал председатель и для солидности надел шляпу, – это когда везде ровно. А здесь что? – Он показал рукой на луг. – Тут яма, там бугор, там вообще лягушки, еще и дерево, а вон и кусты черт знает откуда! – При последних словах председатель почему-то рассердился.

– Их птица занесла, Андрей Леонтьевич, иволга…

– Когда везде ровно, тогда и красиво, – не слыша художника, как бы для себя, повторил председатель. – Вот посажу здесь кукурузу…

– Андрей Леонтьевич! – взмолился Кубик. – Да побойтесь вы бога! Такую красоту загубить ради нескольких мешков кукурузы! Спасут они вас, что ли? Что у вас у всех за болезнь такая: что не вами посажено – срубить, запахать?!

Тракторист развернул уже плуг, чтобы начать атаку на луг, но увидел, что с председателем спорят, и махину свою остановил. Стал ждать знака.

– Ведь и дерево, и кусты, и ложбинка, и лягушки – они ведь природа, здесь все так расположено, что и глаза, и душа отдыхают! Вы и сами, наверно, в молодости на луг этот за красотой ходили, а сейчас хотите плугом ее зарезать!

– Ты слова-то подбирай помягче, – запыхтел председатель. – «Зарезать»! Моя душа знаешь на чем отдыхает? На полных, понимаешь, закромах, как говорится! Когда кормов вдоволь, когда есть чем скот кормить – тогда я и спокоен. Тогда мне и красоту, понимаешь, подавай!

Председатель и Кубик разговаривали не так уж громко, но их услышали. Откуда-то взялись две женщины, вступили в разговор. Обе были на стороне художника. Еще одна подошла – взяла сторону председателя.

И когда голоса женщин заглушили голос Кубика, а председатель, раскрасневшись, стал рубить воздух рукой и все чаще поглядывать на тракториста, художник отскочил к Славику и зашептал ему на ухо:

– Кровь из носу, Слава! Беги к своим пришельцам, принеси мол-стар, скажи – я прошу. Не прошу – умоляю. Дело, скажи, важнейшее, последствий никаких. Одна нога здесь, другая там. Дуй!

Славик понесся к своему огороду.

Пришельцы возились в корабле, – пришлось после острова Пасхи его ремонтировать. Грипа, услышав про художника, мол-стар дал без всяких слов.

Когда Славик вернулся, Кубик еще спорил, трактор стоял, тракторист курил. Славик подошел сзади и сунул в руки художнику коробочку.

А председатель, изрубив возле себя воздух в куски, раз десять сняв и надев шляпу, вдруг побагровев, раздвинул женщин и сделал три решительных шага по направлению к трактору.

Кубик, заметил Славик, держа мол-стар в левой руке, не отводил его экран с председателя.

Перед тем, как дать знак трактористу начинать, Андрей Леонтьевич обратился к женщинам. Он сказал, наверное, уже тысячу слов, но еще несколько просились наружу:

– Вам бы только травы-муравы… травы, понимаете, да муравы… А не понимаете, того, что… – Тут он швырнул шляпу на капот машины и поднял руку.

– Вам бы только травы да муравы… травы, понимаете, да муравы… А не понимаете, понимаете, того, что… – Тут он швырнул шляпу на капот машины и поднял руку.

Тракторист следил за рукой, чуть высунувшись из кабины, ждал, что рука опустится, – тогда он двинет рычаги.

Но председатель не махнул рукой, а медленно-медленно стал опускать. Он почесал пушок на затылке, обвел взглядом луг, будто впервые его увидел. Потом кашлянул. Да, с ним что-то происходило. Женщины это заметили и замолчали, пристально на него глядя.

Председатель пошевелил плечами, словно что-то с себя сбрасывая.

– Эк меня занесло! – пробормотал он. – Еще, не дай бог кто-то подумает, что я без этого луга с делом не справлюсь! Перестраховываешься, Леонтьич? Трусить, что ли, начинаешь к старости, понимаешь, лет?

Одна из женщин подошла к председателю.

– Андрей Леонтьевич, ты на лугу сколь лет не был? У тебя маковка-то, глянь, волосом зарастает…

– Ой, правда! – в один голос воскликнули и другие женщины. – Ой, зарастает, Андрей Леонтьевич, а волос-то бурый, как раньше, не седой!

Славик глянул на художника: тот спрятал уже руку с мол-старом за спину и на его взгляд ответил кивком.

Председатель схватился за голову. Она и правда уже не была голой, как десять минут назад, а покрылась волосами. От отдернул руку, будто обжегся, но тут же потрогал голову снова.

– Это все химия! – вскричал он. – Гербициды, пестициды, нитраты! Вот что мне волосы вытравило на полях моих! А на луг вернулся – они и взошли в пять минут, словно их дождь полил! – Председатель гладил себя по голове. – Взошли, взошли… Ну, чудеса! А я хотел его, луг-то, запахать. Ну, спасибо тебе, Виктор Александрович. – Председатель протянул художнику руку. – Хоть ты и из города, а, понимаешь, чувствуешь…

– Это вам спасибо, Андрей Леонтьевич, – ответил Кубик. – Я думал, вас уже не свернуть, а вы вон какой…

– Он у нас поворотчивый, – помогли досказать ему женщины, – откликчивый. Только в последнее время что-то стал неупросимый, дак, видишь, отпустило…

– Ну, захвалили, хватит мне на сегодня. – Андрей Леонтьевич надел шляпу. – Подскажите лучше, как я жене объясню кудри мои…

– Я недавно по телевизору передачу смотрела, – сказала одна из женщин, – так там западному фермеру корова случайно лысину полизала – и у него волосы стали расти. Вот и ты как скажи. На ферму-де зашел, шапку уронил, нагнулся, а корова тебя и лизнула в благодарность за хороший корм…

– Ну и ладно, так и скажу, – согласился председатель, – я эту передачу тоже смотрел… Петро! – крикнул он трактористу. – Заворачивай назад, не будем луг пахать! Художник, понимаешь, говорит, что другого такого нигде нет. И для картин он ему нужен. Я поглядел-поглядел – вижу: и впрямь хорош! Тут дерево, понимаешь, там куст, там бугор, цветы, лягушки опять же… Как без луга?..

Славик и Кубик вернулись в свою ложбинку. Сели. На спасенный луг поглядели. И в эти минуты, как никогда раньше, почувствовали себя друзьями.

После долгого молчания Кубик вспомнил о прерванном разговоре:

– Да, на чем мы остановились? Ты так и не ответил, что лучше – журавль в небе или синица в руках?

– Журавль в небе. Потому что для того, чтобы поймать журавля… ну или чтобы догнать его, – Славик не знал, откуда в нем эти слова, но они были, и он произносил их, – нужно самому подняться в небо…

Помолчав, художник сказал негромко и мягко:

– Спасибо.

– За что?

– Добирайся до ответа сам. А я посмотрю, не появилось ли в сегодняшнем дне какой-нибудь новой краски…