Текст книги "Семеро с планеты Коламба (сборник)"

Автор книги: Вадим Чирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

ДА ЗДРАВСТВУЕТ КРОШКА НЕССИ!

О том, куда решили лететь пришельцы, что посмотреть, Славик узнал на следующий день. Когда он подошел к кукурузе, космонавты, видимо, только что кончили разговор: все были взъерошенные, а Питя спускался чуть ли не с самой метелки. Он-то и крикнул, увидев Славика:

– Да здравствует крошка Несси! Мы решили с ней познакомиться!

– Но ведь она очень редко показывается на поверхности.

– А разве ты не знаешь, что наш корабль ныряет на какую угодно глубину?

– Это не опасно?

– Не более опасно, чем лететь с одной планеты на другую. Надеемся, что Несси нас не проглотит. А если и проглотит, ей не поздоровится!

– Что ж, летите. А я останусь здесь… – Ему сразу захотелось домой.

Питя Славикиной грусти не заметил.

– Мы сначала хотели посмотреть корриду, но там ведь много народу. Если что-нибудь придумаем, полетим и в Мадрид.

Славик загрустил еще больше.

– А как насчет острова Пасхи?

– На остров Пасхи мы полетим после того, как познакомимся с Несси. – Питя окончательно съехал вниз. – Понимаешь, мы подумали – а что если ваши идолы похожи на наших? И что если ваша Несси похожа на какого-нибудь нашего зверя?

– Когда вы летите? – спросил Славик.

– Мы можем полететь хоть сейчас, – сказал Грипа, – но у нас нет карты Земли. Вернее, есть, но…

– Что «но»?

– Щипан, принеси шар, – распорядился командир.

Через минуту Щипан протянул землянину матовый шар величиной с большой грейпфрут. Славик чуть не охнул: это был глобус! И океаны, и суша, и моря, и реки – все было нанесено на него тонюсенькими линиями. Но не было на шаре ни единого слова…

– Как вы это сделали?

– Это не мы, – ответил штурман. – Это специальный прибор-самописец нанес на шар карту Земли, когда мы облетали ее. Ты можешь нам показать, где какая страна находится?

Славик повертел шар в руках.

– Вот эта наша страна… А вот Черное море! Вот это называется Средиземным, здесь Гибралтарский пролив… Атлантический океан, Северная Америка, Южная… А где-то здесь должен быть остров Пасхи. Есть! Вот он! – У ногтя Славика была крохотная точка – прибор заметил и ее.

– А где находится Шотландия? – спросил Грипа.

– Шотландия? – Славик снова повертел матовый шар. Цвет у него был, если сказать точнее, как у телевизионного экрана. Карта была подробная, самописец наверняка нанес на нее и Шотландию. Но где она? Хоть бы один знаменитый футболист был оттуда, Славик знал бы тогда, за что зацепиться! Шотландия…

– Ребята! – Он поднял честные глаза. – Я не знаю, где Шотландия. География у нас только в пятом классе… – Славик в этот момент подумал о том, что географию собственной планеты нужно изучать в первом или, в крайнем случае, во втором классе – чтобы не опозориться перед пришельцами, с которыми каждый школьник может встретиться во время каникул.

– Тогда тебе придется пойти к художнику, – сказал Грипа. – Пусть он обведет кружком озеро Лох-Несс…

– Лох-Несс? – спросил Кубик, любуясь шаром. – Нет ничего проще! Это где-то здесь. Там, насколько я помню… – он склонился над шаром, – я ведь побывал на озере Лох-Несс – мысленно, там высокие скалистые берега… Вот оно! – Кубик взял фломастер и нарисовал красный овал на матовом шаре. – Они летят туда?

– Кажется…

– Пожелай путешественникам счастливого пути и, главное, благополучного возвращения, как принято у нас на Земле…

Гость уже направился к двери, но Кубик остановил его.

– Славик… скажи мне, пожалуйста… – художник сильно растирал лоб ладонью. – Это все серьезно? То есть все это существует?

– Что? – удивился Славик.

– Ну… маленькие человечки, их визит ко мне… Теперь вот полет на озеро Лох-Несс, чудной шар… Слишком уж невероятно… Может, мы это с тобой изобрели на досуге и так хорошо представили, что даже видим? А? Понимаешь, это ведь в порядке вещей: если пришельцы почему-то долго не показываются, их придумывают.

Славик посмотрел на шар. В середине красного Кубикова овала лежало озеро Лох-Несс.

– Дядя Витя, а мол-стар? А портрет Евдокимовны? Если хотите, можете хоть сейчас увидеть пришельцев. Они готовятся к полету.

– Ну, ладно, будь по-твоему. Видимо, в таком деле, как инопланетяне, нужно больше верить четвероклассникам, чем себе…

– Отлично! – сказал командир, получив в руки шар с красным овалом. И скомандовал: – К походу приготовиться! Членам экипажа занять свои места!

Космонавты съехали со своих кукурузин и побежали к тыкве. Пигорь первым скрылся в корабле. Что-то внутри щелкнуло, зажужжало – и оранжевая тыква в одно неуловимое глазом мгновение стала серым диском, раздвинувшим кукурузные стебли. Диск начал подниматься, как, наверно, поднимается над землей гриб; внизу у него выросли три ноги – распорки.

Остальные космонавты подошли к диску и один за другим влезли в него по лесенке, которую спустил Пигорь.

Загорались и гасли иллюминаторы, внутри раздавались щелчки, постукивание, шипение, гудение, голоса. Так продолжалось минут пятнадцать. Потом спрыгнул на землю Садим.

– Мы сейчас стартуем, Славик. Вернемся дня через три. Может, еще куда-нибудь заглянем по дороге. До свидания. – Садим протянул руку, Славик взял ее – ручку-ручонку – и чуть-чуть, двумя пальцами, пожал.

В иллюминаторах он увидел лица космонавтов, но было трудно различить, чьи. Славик помахал им.

Люк за Садимом закрылся, лица в иллюминаторах исчезли, должно быть, космонавты заняли свои места.

Славик услышал гудение, потом у него стало давить в ушах, словно он поднимался на самолете, кукуруза вдруг дружно качнулась, и корабль подпрыгнул. Повисел с секунду в воздухе и – раз! – взмыл в небо. И исчез в то же мгновение, словно растворился в небе, как крупинка сахара в воде.

Славик хотел вернуться домой, его ждала с завтраком бабушка. Но передумал и завернул к художнику.

Кубик рассматривал старые холсты, разложенные на полу.

– Дядя Витя, – еле слышно спросил Славик, – вы не скажете, зачем вам коза?

– Улетели? – все понял Кубик. – Чудеса… Ни границ для них, ни расстояний… Так ты вправду хочешь знать, зачем мне коза?

Славик безучастно кивнул и сел на стул.

– Понимаешь, Славик, она меня каждый день тащит на луг – на работу. И показывает новые места. Без нее я валялся бы, наверно, целыми днями и смотрел в потолок. Честное слово, валялся бы! Долго ли человеку разлениться? А она мне с утра: не ме-едли! Ме-едве-едь! Ме-едуза! Ме-ечтате-ель! Ме-еры не-е знаешь! Ме-есткома на те-ебя не-ет!.. Я встаю, беру веревку, заодно прихватываю этюдник и бре-еду за козой на луг. А там, от нечего делать, достаю холст, краски, кисти…

– И это, как всегда, самая последняя правда?

– Конечно! Как всегда, самая-самая! Для чего же еще художнику коза?

Разговаривая, Кубик все время поглядывал на холсты вокруг себя, и Славик понял, что ему пора уходить. А уходить так не хотелось!

– А почему вы сегодня на луг не пошли, дядя Витя? – спросил он с надеждой еще поговорить. – Разве коза вас не звала?

Художник не сводил глаз с одного очень светлого холста.

– У козы сегодня выходной, – все же сказал он. – Она решила обойтись жвачкой. Надо, сказала, копытца чуть нарастить, оттоптала их донельзя… – Кубик поднял холст и поставил его на мольберт. Отошел…

– Дядя Витя, – сделал последнюю попытку разговорить Кубика Славик, – а почему пришельцам нельзя показывать египетские пирамиды?

Художник на этот раз оторвался от холста. Он строго посмотрел на гостя и отчеканил:

– Потому что египетские пирамиды – самый величественный и самый чудовищный памятник на Земле. Его строили сорок лет, тысячи человек погибли под его камнями. Это памятник неумеренному человеческому честолюбию – я не хочу, чтобы инопланетяне начинали знакомство с людьми с него! – И повернулся к мольберту.

Славик потихоньку вышел.

Его встретило голубое и солнечное утро. Со всех сторон кричали петухи. Он услышал голос бабушки:

– Сла-авик! А ну иди завтракать!

Славик поплелся домой. На крыльце он увидел Нинку. Она сидела в одних трусиках и ела кусок хлеба с маслом и вареньем.

– Ишь, ноги еле волочит! – сварливо, несмотря на прекрасное утро, сказала она. – Бабку мою чуть с ума не свел. Всю ночь плакала, а нынче молчит, как воды в рот набрала! А картину в чулан спрятала. Я говорю: там ведь ее крысы съедят, а она говорит: пускай. Все равно, говорит, жизнь пропащая. Ты к ней со своим фонариком больше не вздумай подходить!

– Очень нужно! – сердито ответил Славик. – Я и к тебе не подойду!

– Подумаешь, какой принц! – Рот и щеки у Нинки были в варенье, сладкие, а слова, что выскочили изо рта, оказались горькие: – Мы без вас, между прочим, тоже не пропадем!

Нужно ли говорить, что день этот, солнечный и зеленый, стал для Славика серым, пасмурным, унылым!

КАК СПРАВИТЬСЯ С УНЫЛЫМ ДНЕМ

День получался дрянной, хуже некуда, и Славик решил весь его проспать. Проснется – а на дворе уже опять утро; Кубик позовет его на речку, и до встречи с пришельцами останется всего два дня. А вечером останется всего один день…

Он позавтракал и сказал бабушке, что пойдет поваляется чуть-чуть в постели. Бабушка это одобрила, сказав, что отдохнуть всегда полезно, тем более перед новым учебным годом, который… Но дальше Славик не услышал, потому что лежал уже в кровати.

Уснуть, однако, не смог – не получилось. Стал думать, глядя в потолок. Сперва подумал о родителях – о том, что они привезут ему из Японии. Хорошо бы какую-нибудь электронную игру. Или магнитофон…

Представив себе магнитофон, его кнопки и светящиеся глазки, Славик вспомнил о мол-старе. Хорошо бы получить его не на день, а насовсем. Мол-старом такого можно натворить! Вот, например, навел бы он его потихоньку на своего директора и держал бы до тех пор, пока тот не превратится в мальчишку. Интересно посмотреть, каким был их высокий, сутулый, со скрипучим голосом, в очках директор в четвертом классе. Неужели таким, как все?

Хорошо бы и снолуч заполучить. Главное, он ведь безвредный. Подходит кто к тебе с кулаками, ты его – раз! – снолучом, он и лежит, спит. Потом встает и ничего не помнит… Интересно, а другие какие-нибудь приборы у ребят с Коламбы есть? Эх, скорее бы время шло!

Славик глянул на часы: прошло всего одиннадцать минут. А спать не хочется ни капельки.

О чем бы еще подумать?..

Бабушка заглянула в комнату, увидела, что внук лежит с открытыми глазами.

– Отдыхаешь?

– Отдыхаю.

– Ну лежи. – И бабушка скрылась.

Вскоре Славик услышал ее голос за окном: она сзывала кур и корила за что-то Полкана.

Так о чем бы таком подумать?

Вообще-то говоря, он зря на этот день обиделся. День как день. Даже, кажется, очень неплохой. И он сам не такой уж несчастный. У кого еще из мальчишек Земли есть знакомые пришельцы? Ни у кого! Он единственный, кто подружился летом 1990 года с инопланетянами. Он увидел и узнал такое, чего никто не знает, и если рассказать, не поверят…

Славик снова глянул на часы. Прошло еще семь минут. Чего он лежит? Все равно уснуть не удастся.

Но Славик полежал еще немного – ведь сказал же он бабушке, что хочет поваляться. Повалявшись еще минуты три-четыре (но уже с трудом), Славик встал. Вышел на крыльцо. В соседнем дворе стоял художник Кубик.

– Привет, Слава! – крикнул он. – Ты что такой скучный? И мне не работается сегодня. Не получается. Видно, магнитная буря. Как насчет того, чтобы пройтись и поболтать?

Как только художник заговорил, во двор выскочила Нинка. Встала гак, чтобы ее видели все, и давай, слушая Кубика, осуждающе качать головой. Вот, мол, взрослый мужик, а этакий бездельник! Не работается, видите ли, ему! Идем, говорит, поболтаем! А на дворе-то всего пол-одиннадцатого! И мальца за собой тащит. Ну, мужики пошли!..

Художник поинтересовался:

– Что ты качаешь головой, Нинон, как китайский мандарин? Пошли с нами!

Если Нинка до сих пор качала головой сверху вниз, то теперь стала качать – опять-таки не говоря ни слова – слева направо. Означало это вот что: не стыдно? Ай-ай-ай! А еще художник! Обзывается-то как – китайским мандарином! Чему учишь малых детей – каким словам?! Борода, что у попа, а ума…

Нинка тряхнула волосами, махнула рукой и пошла, донельзя огорченная Кубиковым поведением, к себе.

– А может, передумаешь – пойдешь?

Нинка не обернулась и не ответила.

– А, Нинон? Я Славику сказку буду рассказывать!

Нинка остановилась, будто что-то увидела на земле, и стала разглядывать траву под ногами. Присела и покопалась в спорыше рукой.

– Про горбатого короля сказка, – продолжал лукаво Кубик, – окажи милость – послушай!

Здесь художник, видимо, перегнул, потому что Нинка встала и обрезала его:

– Хватит скоморошничать-то! Что я тебе, дите малое – сказками меня улещивать?!

И сделала было шаг к своему крыльцу, но Кубик завопил:

– Одумайся, Нинон! Сказка в самом деле интересная! Ты ее ни в одной книжке не прочитаешь!

Нинка снова покачала головой. Но на этот раз совсем уже по-иному: чуть подняв плечи. Понимать ее следовало теперь так: вот пристал! Вот пристал – как ножом к горлу! И ведь чует мое сердце, не отвяжется он, нет! Ладно уж, уступлю и на этот раз – вон он какой настырный, змей, прямо, искуситель!

Через каких-нибудь пять минут все трое шли по скошенному лугу, где снова поднималась трава и прыгали из-под ног кузнечики, и Кубик рассказывал сказку.

СКАЗКА ПРО ГОРБАТОГО КОРОЛЯ

Жил когда-то, очень давно, горбатый король. Мало того, что горбат, – был он еще ужасно некрасив. Нос длинный и красный, как морковка, рот – как прореха, грубо зашитая, и кривой на один глаз. Король наш часто воевал – характер у него был под стать внешности, – и одна нога после ранения перестала разгибаться, а рука, перебитая пулей, – сгибаться, и пальцев на ней осталось только два. Короче – картинка.

Единственное, чем мог похвастать король, – это волосы. Были они густые, черные, пышные. И уж придворный парикмахер, или, как тогда говорили, цирюльник, а еще куафер, корпел над прической короля по два-три часа. И когда хромающий и горбатый король появлялся в зале, где его ждали придворные, повсюду раздавались ахи и охи – так прекрасна была прическа безобразного короля.

И вот после одной из своих побед на поле брани король приказал привести к нему лучшего в королевстве художника.

– Подними голову, – сказал он живописцу, низко склонившемуся перед владыкой государства, – и посмотри на меня.

Тот взглянул – и сразу же перевел глаза на волосы короля, – настолько некрасиво и к тому же жестоко было его лицо.

– Я знаю, что я не красавец, – продолжал король, – но потомки должны знать обо мне не только по моим войнам. Напишешь мой портрет, – распорядился государь, – и горе тебе, если он мне не понравится!

Художник еще раз наклонил голову и тихим голосом спросил, когда его величеству будет угодно позировать.

Через три сеанса – больше король не мог отвести времени живописцу – портрет был готов и показан монарху.

На холсте стоял красавец король – высокий, стройный, в блестящих латах. Правая его рука лежала на спинке королевского трона, левую он держал на золотом эфесе шпаги. Он был похож на оригинал только волосами. Художник не посмел передать холсту уродства короля…

Государь смотрел на портрет, не говоря ни слова. Потом приказал:

– Повесить!

Слуги бросились к живописцу.

– Не только его, ее – тоже. – Монарх показал на картину.

И беднягу художника, не угадавшего желания короля, казнили – таковы были суровые нравы тех далеких времен. В парадном зале повесили портрет короля.

– Посмотрим, – сказал он придворным, столпившимся у портрета, – как будет развиваться искусство дальше.

И вот властитель, одержав победу еще в одной войне, вызвал другого художника. Ему он сказал то же, что и первому:

– Напишешь мой портрет. И горе тебе, если он мне не понравится!

Этот художник уже знал, чего стоит не угодить королю, и написал монарха таким, каким тот был: нос морковкой, зашитый рот, а единственный его глаз сверкал жестокостью. Художник подумал, что, может быть, властителю нравится правда, которую говорят в глаза…

Король глянул на портрет.

– Повесить, – приказал он, показывая на художника и его работу.

И второй портрет воцарился в парадном зале рядом с первым.

Пришел черед и третьего художника. Этот явился к королю без страха. Лихо взмахнув шляпой с пышным пером, смело глянул в глаза горбатого монарха. То ли он не боялся смерти, то ли был уверен в своей кисти.

И вместо приказа король спросил его:

– Берешься написать мой портрет? – Конечно, он задал этот вопрос так по-королевски свысока, что придворные сочли его уместным.

– Разумеется, ваше Величество! – ответил живописец так по-художнически дерзко, что придворные только крякнули, но не сказали ни слова.

Король позировал живописцу всего один раз – тот сказал, что этого достаточно, но работал над холстом еще несколько дней.

И вот портрет был готов. Когда художник сдернул с него покрывало, по толпе придворных пронеслось приглушенное «ах». Воитель же, привыкший в битвах ко всему, смотрел на холст, не меняя выражения уродливого своего лица.

На холсте, среди мазков, прихотливо и замысловато разбросанных по всей его поверхности, мазков красных, черных, белых, коричневых, синих и еще каких угодно, не было ничего, похожего ни на короля, ни вообще на человека. Ни головы, ни туловища, ни горба, ни даже прекрасных волос. Ни рук, ни ног. Ни глаз, ни рта, ни усов, ни бородки. Только краски, прихотливо и замысловато разбросанные по холсту…

Король долго смотрел на странный свой портрет. Потом поднял глаза на живописца.

– Ты считаешь, я так выгляжу?

– Да, мой король, – ответил художник. – Краски живут по своим законам, а я изучил эти законы, как никто другой в королевстве. Они легли на холст, чтобы изобразить короля и его подвиги, именно в таком порядке; я – лишь ваш и их покорный слуга!

– А ты уверен, что потомки узнают меня по твоему портрету?

– Скорее, чем современники! – был ответ живописца.

– Ах вот оно как… – Король не был решителен, как всегда. – Ну что ж… Ну что ж… – повторил он. – Оставим мой портрет тем, кто его поймет, то есть потомкам, – спрячем его подальше, чтобы он не смущал наши бедные умы. Но вот что мне делать с тобой?

– Видимо, ваше Величество, меня тоже нужно… куда-нибудь подальше… за границу, например… – И живописец чуть шевельнул шляпой, готовый, казалось, раскланяться.

– Это идея. – Король почесал бородку. – Но вот о чем я думаю. Не помешает ли тебе в путешествии твоя голова? Ведь когда ты поедешь в карете, ею, во-первых, придется вертеть во все стороны; а если ты будешь еще и высовываться, запросто, как говорят в народе, можешь поймать насморк… Что если твоя голова спокойно будет лежать рядом с тобой? – Королю начинал нравиться этот разговор, он даже улыбнулся. – Уж тогда-то ты не заболеешь насморком, клянусь предками!

Живописец заставил себя тоже улыбнуться.

– Стою ли я стольких забот вашего Величества?! Да и что могут подумать за границей наши соседи! Они подумают, что теперь и послы, и курьеры, и купцы поедут к ним безголовые…

Король вздохнул.

– И тут ты оказался прав, живописец! Ну ладно, поезжай с головой на плечах. Но прими мой совет: не высовывайся по дороге, чтобы не простудиться!

Художник склонился перед властителем так низко, что почти коснулся волосами паркета. И поспешил вон из зала.

Вот и четвертый художник предстал перед горбатым королем. Этому монарх сказал иначе, чем предыдущим трем:

– У королей свои заботы, у художников свои. Не наше дело пудрить мозги (в то время почти все при дворе носили пудреные парики, так что именно тогда и вошло в моду это выражение) всякой ерундой. Ты сам думай, каким должен быть мой портрет, а уж я решу, справился ты со своей задачей или нет. И помни об участи своих предшественников!

Перед тем как начать работу, четвертый живописец долго стоял в парадном зале перед портретами горбатого короля.

И вот готов еще один портрет капризного монарха.

На холсте он был изображен на поле сражения, верхом на коне, Так, что не были видны ни его изуродованная нога, ни беспалая рука. Горб скрыт поднявшимся от ветра плащом. Безобразное лицо застлал дым из только что выстрелившей пушки, хорошо видны лишь длинные развевающиеся волосы короля и бородка…

Живописец стоял поодаль и дрожал.

– Повесить! – наконец послышался в высоком зале голос короля.

Слуги бросились к художнику.

– Нет, нет, не его! – остановил их король. – Только картину. – А тебя, – сказал монарх художнику, – я награждаю… – Он снял с себя одну из незначительных звезд и прикрепил к груди живописца. – А вас, – обратился, он к толпе придворных, – я поздравляю с рождением нового искусства портрета. Я добился своего: отныне каждый из нас, сколь некрасив бы он ни был, может безбоязненно предстать перед художником!..

Последние слова Кубик произнес, когда они подошли к речке. Над быстрой водой летали синекрылые стрекозы. В речку там и сям прыгали лягушки.

– Эту сказку вы придумали, дядя Витя? – спросил Славик.

– Нет, не я. Это анекдот не столь уж давних дней. Я его лишь нарисовал.

– Вы написали такую картину?

– Ну да! Только что. Разве ты ее не увидел?

– A-а… Увидел.

Они шли по лугу, но Славику казалось, что над ними высокий потолок королевского зала и повсюду расставлены мраморные колонны.

Славик молчал, не зная, что еще сказать, а Кубик крикнул подошедшей к самой воде Нинке:

– А ты, Нинон, что молвишь про мою сказку?

– Я? – переспросила Нинка. И, не оборачиваясь, ответила весомо и окончательно: – Критикант ты, Кубик, что я еще могу тебе сказать!