Текст книги "Шантаж (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Глава 118

Пока из Кудряшка всякое чего интересного по-вытягивал… Вирника-покойника вспомнили, по его делам-рассказам прошлись. Кудряшок сначала как-то темнил. Но после Пушкина – сильно зауважал. Удивительно – я тут кучу разного гадостного понаделал, а вот Кудряшка только стихосложение достало. Хотя понятно – хрипы рвать да всякие хитрости хитрить – он много мастеров по жизни повидал. А вот пушкинский стих – впервые. «Великая сила искусства»… крыть нечем.

А по Макухиным делам концы-то далеко идут. И надо брать быстро. А то прахом пойдёт. Ещё куча забот. И бросить жалко, и поднять… Голова пухнет. Как-то оно будет… Что-то я плотненько в этот мир вхожу – как не повернись – какая-то завязка дёргается. И помереть – нельзя, и отсидеться «в сухом прохладном месте» – нельзя.

Даже поспать нельзя – некогда. Я как-то со счёта времени сбился. Только когда Хотену мозги промывать начал, понял – уже за полночь.

Мужик глаз не открывает, зевает мне в лицо. Нагло так зевает – гланды видать. Дядя, когда наш «вождь и учитель» мучился от бессонницы – вся великая страна не спала. Вы этого не знаете – вы это узнаете. Не от Иосифа Виссарионовича – от меня лично. И ты у меня спать не будешь. Пробудил беднягу. Однозначно. Путём двадцати отжиманий в дождевой луже во дворе. Ну вот, уже и голосок слышен, и всякое слово на лету ловит. Потому что ждёт главного слова – «свободен».

Дождик ещё моросит, косцам завтра на покос не идти. Но на лесосеке много чего полуприготовленного осталось. Собрать, отторцевать, подстрогать, раскернить… Короче: не будет зубов деревянных – свои отдашь. Свободен.

Мокро, темно, холодно.

Через лес под дождём в Пердуновку топать… «Кому не спится в ночь глухую…» – фольк однозначно определяет рифму.

Но за мной Ноготок на коне приехал. Вот, Ванюша, люди уже про тебя не забывают. Ты их так достал, что уже и заботиться о тебе начали. Может и тебе озаботиться? Так-то ездить неудобно. Может, сделать Ноготку сумку кожаную набрюшную? Как у кенгуру. И тебе туда при всякой опасности – нырьк и только ушки наружу торчат. Хорошая парочка получится: палач сумчатый и попаданец сумочный. Как крокодил карманный.

Только въехали в Пердуновку – опять крик. Странный какой-то – из-под земли. Темно, ночь глухая, «Час Быка». И тут откуда-то снизу, из-под мокрой земли двора мужские голоса: «бу-бу». Злые какие-то голоса. Черти, что ли, повылезали? Так я ж в них не верю. Геть, геть чертовщина с бесовщиной, суеверия с небылицами! С нами – крёстная сила!

Мда… Не помогло. Верь – не верь, а посмотреть-то интересно. Проверил: точно – чертей в природе нет. Да и зачем нам ещё и черти? Когда мои собственные мужики в погребе дерутся.

Погреб во дворе, длинный такой подвал. В конце – вещички наши свалены. Темновато, потолок низенький. Под потоком болтается Николай. Слава богу – не на верёвке. Чимахай его за грудки поднял и… выговаривает. Одновременно протирает Николаевой маковкой дырку в потолке. Что меня сразу порадовало – оба обритые. Песок с потолка сыпется, но на их головах не застревает. «Лысому – быстрее причёсываться, хотя дольше умываться» – очень точное народное наблюдение. Какое внимание к подробностям, тщательность и достоверность в деталях сквозит в нашем фольклоре! Прямо не фольк, а американский «Science».

– Во что играем, добры молодцы? Кто скорей чужой головушкой дырку во двор прошибёт?

– Во… А… Ну… Не. Не играем. Жлоб этот… второй камень не даёт.

– А когда Николай преставиться – из него этот второй камень сам выскочит?

– Чего? Как это? Не. Откуда ж?

– Ну, а коли «Не», то поставь Николая на место, пока до смерти не задушил.

Чимахай несколько растерянно посмотрел на меня, потом поставил Николая на землю, от чего тот сразу завалился вбок. Звук, который он при этом издавал, можно было смело назвать «хрип во всё горло». И не только горлом. Где же он этот кулеш всё время находит?

Тем временем, Чимахай с весьма удручённым видом, ибо ему уже известно было моё весьма неодобрительное отношение к стычкам, особенно с применением рукоприкладства, случающимся между людьми моими, изложил суть, обсуждаемой столь экстравагантным способом, проблемы.

Конфликт явился прямым следствием интенсивной трудовой деятельности при наличии отсталых технологий в металлургии в условиях всеобщей безграмотности при нечётком распределении должностных обязанностей и неверно соотнесённых групповых и личных целях.

Чимахай излагал… невнятно и с отступлениями, так что вышеприведённую формулировку я мог бы ещё долго уточнять и расширять. Но Николай, наконец-то прокашлялся и вступил в дискуссию. Так это, несколько… директивно:

– Хрен тебе!

– Во! Боярыч, он мне так, а мне-то как? А ты-то потом…

– Погоди. Николай, последние дни лесорубы работали очень много. Топоры у нас дрянь. Точить их приходилось по десять раз на день? Так.

– Так.

– Камни точильные, эти желваки кремнёвые, у всех оббились. Огрызки остались, люди себе уже и пальцы резали. Так?

– Ты чего мне это сказываешь?! А то я не знаю?! Да я сам вон тута…!

– Не ори. Мы уйдём в Елно, а дровосеки здесь будут лес валить. Значит, чтобы они пальцы себе не оттяпали и работу сделали, нужно дать им новые гожие точильные камни. Из тех, что мы на пришлых взяли. Так?

– Дык кто ж против! Или я не понимаю?! Что ж не дать коль для дела! Только орясина эта… у-у! Хватало лесное! Сучки растопырил и прям за горло! Дык он же два камня хочет! Два! Одному! Имение боярычево расхищать?! Хрен тебе! Вот меня не будет – тогда всё возьмёте, всё в распыл пойдёт! А покуда – хрен тебе два раза!

Чимахай, здоровенный, под два метра ростом, сутуловатый, с длинными растопыренными руками и бритым недавно черепом начал, злобно шипя на тему: «видывали мы в лесу и не таких хреновщиков», медленно надвигаться на довольно маленького, субтильного Николая.

Ночь, погреб, подсветка от стоящей на полу плошки с бараньим жиром. По потолку, по стенам мечутся огромные искривлённые тени. Голос Николая уходит в фальцет, у Чимахая наоборот – всё ниже.

Точно – зачем нам ещё и черти? Адово воинство пытается людей православных на душу развести. Путём мошенничества в торговых операциях. А у меня мои люди друг из друга души и без «разведения» вынимают. Просто за кусок кремня.

– Хватит мужики. Надоело. Николай, точила нужны для топоров. Так?

– Ну.

– Ночевать пойдёшь в сортир.

– Как это? Чегой-то?

– Тогой-то. Я вам всем говорил, что «нукать» на меня отучу. Ты – первый. Кто под отучение попался. Дальше: у Чимахая топоров – два. Стало быть, и точить ему – вдвое. Поэтому и камни быстрее срабатываться будут. Поэтому – дать два. Ну что ты так обижаешься? Цель моя – построить селище. Сейчас – вырубить лес. Делают это вот они – лесорубы. Мораль – дать лесорубам всё, что им надо для быстрой и хорошей работы. Понял?

– Ну. Ой. Я… это…

– Два раза. Иди, постель свою на толчке устраивай.

Чимахай прижал два этих точильных булыжника, как к сокровища, к груди и, бочком, даже не попрощавшись, не поднимая глаз, поспешно удалился.

«Кровь их на тебе» и шашечка, липкая от крови, вытирается об его голую спину… Обеими сторонами клинка… Похоже, что моё отношение к сварам в коллективе – до него дошло.

Только отправились с Николаем вздремнуть хоть напоследок, а навстречу Потаня уже жену гонит. Надо печь растопить, воды наносить – мужики в поход пойдут – надо же и покормить, и с собой собрать. У Потани – вопросы. Как, чего. Он же первый раз в жизни «тиунить» будет. Волнуется.

 
«Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв, —
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв».
 

Я не против «звуков сладких». Я даже «молитвы» вынесу. В небольших объёмах. Но основная задача – именно «житейское волненье». И хорошо бы, чтобы от него кое-какая «корысть» произошла.

Так что Потаня правильно делает: пытается понять «гениальные планы руководства». Я бы тоже… «не против». Понять свои планы.

Формулировать задачу на неопределённый срок в ожидании нашего возвращения, что, само по себе, допускает несколько исходов… Нормальное планирование в реале. Хорошо хоть биржевые индексы, курсы центробанков и демонстрационные приступы «борьбы с коррупцией» – учитывать не надо.

Потом и по дворам двери скрипеть начали – утренняя дойка.

Никогда не приходилось ходить по России ранним утром, ещё до свету? Топаешь себе куда-то. Фактически – в никуда. Тихо. Туман белым молоком всю землю закрыл. Ни звука, ни движения. Только просёлок под ногами. На пару шагов – вперёд видать, на пару – назад. И всё – белая пелена вокруг. Будто ты один во всём мире. И весь мир – вот эти четыре шага от края до края. Ни солнца, ни звёзд. Тишина. Пустота. Забвение. Ничто. И вдруг где-то в этом молоке начинает что-то стучать. Черти? Чудовища? Всё быстрее, тон всё выше. И наконец, даже сквозь туманное одеяло, узнаешь этот звук – дизель выходит на рабочие обороты. А вон и пятно светлое в пелене появилось. Фонарь? А вон и с другой стороны застучало. Глуше, дальше. И ещё, и ещё. С разных азимутов, на разных дистанциях. И вдруг – совсем рядом, не видно, но – рядом. Кажется – прямо над ухом, так, что даже цокот шестерёнок в редукторе различаешь… Пошло, застучало, зазвенело. Там – люди. Вот в этом белом безмолвии живут люди. Они приходят на фермы и запускают двигатели, они разговаривают, смеются, ругаются. Делают своё дело, свою жизнь. Сейчас они начнут доить коров. Белая пелена, туман, ничто – начинает истончаться. Поднимается, становится всё более прозрачной. Уже видны холмы и деревья, поля и рощи. Уже есть цвета. Зелёный, коричневый. Голубой. Надо мною уже небо! Кажется, что всё это становиться видимым, вещественным, сотворённым из-за вот этих звуков, этих зажжённых фонарей. Из-за людей, которые пришли и стали что-то нужное, разумное делать. Пустота уходит, исчезает, наполняется. Становиться осмысленным местом, миром. Моей родиной. Утренняя дойка в России.

Хозяйки в селении поднялись, начали дверями да воротами скрипеть, со скотиной разговаривать. Тут и Филька заявился. Всё тянется в затылке почесать да бороду распушить. А – нету. Даже смешно.

Представил местным Потаню – их нового начальника. По случаю прибытия к месту несения службы. Мозги присутствующим промыл по поводу дисциплины. Как в части личной гигиены, так и в части организации техпроцесса. А уже и небо сереть начинает, мои поднялись. Пока перекусили да собрались, тут и корыто это с низу пришло. Так поспать и не удалось.

Только погрузились, только расселись, только от берега отошли, один из Рябиновских начал шутки шутить. Типа «мухи сонные, не гребут, а поверху воду гладят». И там дальше про баб. Нашёл над кем смеяться – над Ноготком. Придурок – ты ещё бы над медведем в лесу поиздевайся.

Я к этому времени уже вырубился. Овчинку мне дали, на носу калачиком свернулся, с головой накрылся и мгновенно… И тут – крик. И – плюх. Два плюха: один – по лицу, другой – в воду. «Стоп машина, человек за бортом». Не человек – придурок. Но орёт же! Стали вынимать. А тут Аким рогом попёр:

– Такие-сякие, лодыри ледащие, вёслами не гребёте, а чешите! Только для виду качаете, спите на ходу! Вот я вас плёточкой!

Не надо меня будить. А уж громко и резко… Да ещё так про моих людей! Рискованно это, не по технике безопасности. О ТБ на «Святой Руси»… я уже погрустил. Так что, я спросонок и ответил, как подумал, не притормаживая:

– Кто в прошлую ночь в тёплой постельке за семью запорами полёживал да в потолок поплёвывал, тому нынче и речную воду веслом рвать – доблесть великая. А кто одну ночь ворогов в куски сечёт, а в другую в поход идёт – того, конечно, плёточкой. Что ж ты на разбойничков со своим кнутиком не пошёл? Или штанов сухих не нашлося?

Аким аж поперхнулся. Дурак я, дурак. И не по делу, и не по месту – ну нельзя такое владетелю перед людьми его говорить! Но меня заело. А тут ещё одно в глаза бросилось: мы идём вдоль левого берега вверх по реке. Левый борт – к стержню. Речка не велика, лодка… ну, не каноэ, широкая. Корыто. Проще – на левом борту грести надо сильнее, течение встречное сносит. И всех моих людей именно на этот борт и посадили.

– Что ж это ты, Аким Янович? То хвастал: я, де, сотник славный. Я, де, сотню свою в великие битвы водил, науке воинской выучил. А тут и десяток гребцов рассадить правильно не можешь. Или плесень болотная последние мозги выела? А ну-ка, мужики, перелезьте!

Я на носу сижу, в голос проповедую. Аким – на корме, возле рулевого. В кормщиках у Акима мужичок какой-то из рыбарей Рябиновских. Все гребцы сидят ко мне спиной, то на меня оглядываются, то на Акима смотрят.

Я – дурак, так нельзя. Лобовой наезд, без предоставления ясного пути отступления оппоненту «с сохранением лица»… Тогда уж надо добивать до конца. Кого добивать?! Акима?! А как с нашим делом в Елно? Я же там – «никто» и звать меня – «никак». Сейчас мой батюшка родненький ка-ак ответит… И будет чётко по Беку.

В «Волоколамском шоссе» Бек описывает свои первые бои осенью 41. Посмотрев на тактику немцев, и следуя генеральной директиве: «уничтожить до последнего вражеского солдата», он размещает подразделение своих бойцов на пути вероятного отхода противника. Расчёт оказывается абсолютно правильным: очередная немецкая рота натыкается на его батальон, откатывается в предполагаемом направлении, натыкается на засаду и… Оказавшись зажатыми между двумя группами красноармейцев, немцы не разбегаются беспорядочно, а, наоборот, концентрируют огонь на обнаружившемся препятствии. Используя превосходство своего автоматического оружия, они буквально расстреливают засаду, «секут автоматными очередями» и уходят. Бек был очень огорчён потерями. И сделал для себя вывод. Пути отхода серьёзного противника надо использовать для максимального нанесения потерь, но не перекрывать наглухо, оставляя возможность, надежду на выход.

Аким оказался умнее, чем я – не стал устраивать скандал с визгами и криками. Но сумел «сохранить лицо»: пересадил не всех. Сухана, как самого выносливого, и Чарджи, как самого… по правде сказать – нелюбимого, оставил на месте. Подождал – не начну ли я вякать?

«Хорошие игроки – три раза дураки» – народное карточное наблюдение. Я – не «хороший». Два раза почувствовал себя дурнем за каких-нибудь пять минут – и хватит, стыдно постоянно дурнем быть. Завернулся снова в овчинку и спать. Убаюкивает.

 
«Мы на лодочке катались.
Да на лодочке чужой
И гребли, и поругались.
Не качай, дед, головой».
 

…

И вновь вынужден я попенять моим со-братьям и со-сёстрам по цеху попадизма, авантюризма и, да будет позволено мне так сказать, фэнтайзизма. За удивительное невнимание к деталям реальности бытия в их персональном Зазеркалье. Замечу сразу же, что и Льюис Керролл, и Александр Дюма-отец не считали для себя зазорным обратить внимание читающей публики на мелочи повседневного существования, оказывающих немалое влияние на душевное состояние персонажей и разворачивание сюжета. Касается это в полной мере и такой специфической области жизненных обстоятельств, как способ транспортировки героя повествования к месту обсуждаемых событий. Будь то кроличья норка для Алисы или непрерывная четырнадцатичасовая скачка из Кале в Париж у Д'Артаньяна. Посему и я полагаю уместным сообщить благосклонному читателю некоторые географические сведения об этом моём первом речном походе.

Первый день я нагло проспал. Очухался только к вечеру, когда стали искать место для ночёвки. Просто на берегу не встанешь – мокро. Дождь, наконец-то, закончился, но на берегу, куда не ступишь – везде чавкает. Хорошо бы селение какое-нибудь найти. Есть, конечно. Но не на берегу. Селища ставят на высоких местах, потому что в половодье река сильно поднимается. Соответственно – на вершине склона борта долины. От берега до жилья – верста болотины.

Аким и говорить со мной не хочет. Встал да пошёл. Молчки. Мужички его – хотули свои похватали и следом. Как гусиный выводок. И мои потянулись. Хоть ночь в сухом провести. Хорошо – спросились. Ладно, ребята, я не гордый. Хотя и почти недо-боярич, но могу и посторожить. Сухан, естественно, со мной. Аким ещё и кормщика своего оставил. Боится он, что ли, что я с лодкой убегу? Вот этот «рыбачок в возрасте» и ввёл меня в курс здешней транспортной географии.

Как неоднократно было уже сказано (и будет повторено – потому как правда!) транспорт на «Святой Руси» – речной. Для меня по прошлой жизни река – это что-то под мостом:

 
«Гривою седой над землёй облака,
Дробью под мостом отозвалась река».
Отозвалась – и ладно. Теки себе дальше.
 

Прекрасные и правильные для моего прежнего времени строки:

 
«Там где пехота не пройдёт
И бронепоезд не промчится,
Угрюмый танк не проползёт,
Там пролетит стальная птица»
 

здесь звучат наглой ложью. Ввиду отсутствия «гнездовий» этих самых «стальных птиц». РЖД, Аэрофлот и Минтранс… Ну, понятно. На вопрос:

– Какой идиот так построил дорогу?

Всегда следует однозначный ответ:

– Господь Бог.

Две основные здешние реки, Десна и Угра текут в противоположных направлениях. Десна – на юг, потом на юго-запад. Угра – сперва на север, потом поворачивает к востоку. Геологи вообще считают Угру аномалией в системе здешних реликтовых русл. Так и пишут: направление её течения неестественным образом изменилось на противоположное. «Мы считаем экзарационным и переуглубление долины пра-Угры, поскольку ни флювиальная, ни гляциофлювиальная эрозия не могли создать перепад высот 50 м, не говоря уже об уклоне, обратном уклону ложа ледника».

«Экзарационный» означает – созданный ледниковым выпахиванием.

«Аккумуляция последующих ледников и эрозия талых вод изменили уклон ложбины на обратный, и Угра, вслед за талыми водами, воспользовалась этим участком… На стадии деградации ледникового покрова потоки талых вод, постепенно врезаясь, спроектировались на ложе, образуя неглубокие, но широкие ложбины».

Гипотеза о применении атлантами или пришельцами высокоэнергетического оружия для изменения русла реки Угра пока активно не обсуждается. Очевидно, исключительно из-за отсутствия следов взлётно-посадочной полосы виман древних индусов. Ну, двадцать первый век ещё только начался – найдут.

Казалось бы – а нам-то что? Ну, была здесь какая-то странность в то ещё Московское время. «Время Московское» – это не только про часовые пояса. Это ещё про московское оледенение, прерванное одинцовским потеплением. Случилось «время московское» задолго до появления и Москвы, и Одинцово. Сколько-то там миллионов лет. Но и для «Святой Руси», и в начале третьего тысячелетия – всё ещё влияет на жизнь живущих в этих местах. Все реки этого края текут в очень широких, «с чужого плеча», долинах. В старых, пропиленных ещё в ледниковом периоде. Будто китель с погонами и орденскими планками погибшего отца на плечах маленького сына. Поэтому очень простая, без системы террас, широкая и плоская пойма. Которая легко затопляется от края до края при каждом, даже небольшом подъёме воды. А в остальное время – болотина с кустарником и мелколесьем. Вплоть до «отцовских погон» – до древнего борта долины исчезнувшей реки.

Эти реки – Десны и Угры – в своих верхних течениях разделены такой странной штукой, называется – Ельнинская возвышенность. И не велика-то возвышенность – и трёх сотен метров от уровня моря нет. Ну что про неё сказать? «Криосолифлюкция шла в основном еще до завершения флювиогляциальной аккумуляции – в промежутке времени, когда последняя неоднократно прерывалась». Такое простое объяснение – и чего тут не понятно?

Вот и имеем цепочку довольно трухлявых холмов, покрытых, в основном, песком и ельником. Невысоких, но для корыт, вроде нашего – непроходимых. Поэтому есть волоки. Один – на юге, в самом верховье Угры в приток Десны – Соложу. Волок длинный, крутой, тяжёлый. И выкатимся мы по нему сильно ниже Елно. Потом придётся опять против течения выгребать.

Второй путь – повернуть вправо, на север, по притоку Угры. Речка такая – Усия – называется. Течёт она из того же болота «Голубой мох», что и сама Десна. В самом начале между ними одна-две версты. Это – основной ход. Весной, когда в половодье уровень воды в здешних местах поднимается на 8-10 метров, болото просто заливает. И лодейки идут себе из реки в реку – свободно, как по озеру.

Красота. В половодье. А сейчас – июль. На каком уровне сейчас там вода стоит… Ну, понятно. Не фига не понятно! По болоту волока нет – волоки только по сухому, по твёрдому. Хоть конями тащить, хоть самим упираться, катки подкладывать… по болоту так не пройдёшь. И вопросов бы не было, но – дожди. Последнюю неделю вокруг ходили грозы. Насколько они этот «Голубой мох» налили?

Завтра поутру – место слияния этих двух речек – Угры и Усии. Или поворачивать на север, рискуя завязнуть в болоте. А завянув, придётся возвращаться и корячиться на Угре. Как именно корячиться – тут есть варианты: или рвать пупки на волоке, или бросать лодку где-нибудь в селении поближе к Елно, нанять лошадей, и идти конями вёрст сорок через эту возвышенность. А где, а как, а почём? А конник из меня… крокодил карманный. А время идёт, придёт донос раньше нас – будут проблемы. «Первое слово – дороже второго» – это не только детская присказка, это общее правило человеческой психологии. И – бюрократии. Но волоки – не моя забота. На это у нас кормщик есть. Прямо по мадам Простаковой из «Недоросля» Фонвизина: «А географию зачем учить? Извозчик сам довезет». Только наш «извозчик», который кормщик, и сам-то…

– Вот и думаю я – может, боярыч чего подскажет?

Кто?! Я?! Да я в этих волоках и через болота переходах… как бегемот в балете.

– А то мужики говорили, что ты, боярыч, ну… эта… навроде как… со всякими, прости господи… как говорят-то… ну, с лешими да болотниками… вот. Опять же – ведьма эта, не к ночи будь помянута… Так может ты и с водяными-то? А? Может разузнаешь? А? А то, сам прикинь, тут-то наломаются да ежели впустую… Мужики-то… ну… обидятся.

Нормальный подход. В реализме туземцам не откажешь – за неимением национальной госметеослужбы обратимся к нечистым духам. Так вот почему их на Руси подкармливают! Достоверность информации – как у Госкомгидромета, а содержание – значительно дешевле.

– А что Аким Янович говорит?

– А владетель сказал: ты кормщик – тебе и решать. Ошибёшься – шкуру спущу.

Абсолютно правильный средневековый подход. Так и называется: «внеэкономическое принуждение». И то правда: главная прибыль – целая шкура. Собственная. Что ещё дороже. От таких дивидендов не откажешься. И что отвечать? Ну не знаю я: на каком уровне в том болоте, отсюда – за полста вёрст, вода стоит! «Темна вода в облацах», а в болоте – ещё темнее.

Вежливо и убедительно объяснить, что не обладаю необходимой информацией и не являюсь экспертом в данной области знаний? Аргументировано обосновать собственную некомпетентность… Это ж нормально! Только тогда и веди себя нормально, как и положено сопляку-недорослю. «Годен к нестроевой. – А к чему ты вообще годен?!». И всю оставшуюся жизнь как рефрен: «Ванька-ублюдок опять ахинею несёт»…

Можно надуться с важным загадочным видом или просто послать. Типа: «К кругу моей актуальной компетенции относятся вопросы уровня глобального потепления в свете массового выброса метана с шельфов арктических морей. С проблемой холодных труб обращайтесь по месту прописки»…. Они обидятся. «Он с нами играть не хочет»… В какую сторону они эту обиду повернут…

А что по этому поводу говорит отечественный фольк?

«Стоят на берегу два рыбака, ловят рыбу. У одного, старого, – клюёт и клюёт. У второго, молодого, – и поплавок не шевелится.

– Дед! Ты на что ловишь?

– На мотыля, сынок.

– А я вот на червя. Потому и не клюёт.

На другой день снова сошлись на том же месте. Аналогично – дед таскает и таскает, парень поплавок разглядывает.

– Дед, ты на что ловишь?

– На червя, сынок.

– Во, блин. А я на мотыля. Слушай, дед, а как ты узнаёшь – на что сегодня надо ловить?

– Вот встаю утром и смотрю. Если налево висит – на червя. Если направо – на мотыля. У тебя-то, сынок, как?

– У меня-то… Да у меня всё время стоит!

– Эх, сынок, кабы у меня стоял – я бы такой ерундой и не занимался».

Так это же такая очевидная подсказка! Надо у кого-нибудь спросить! У кого? Кроме Сухана никого здесь нет. Только вопрос надо так сформулировать, чтобы и он ответил, и я его ответ правильно понял. Потому что на вопрос «можно ли?» ответ однозначно будет – «можно». Хоть через Кавказский хребет. А почему нельзя? Запрета-то нет.

– Скажи, Сухан, достаточно ли высоко стоит вода в болоте «Голубой мох», чтобы мы смогли на этой лодочке в Десну переплыть?

Мы лежали в темноте в лодке, прикрывшись овчинами. Холодало. Тучи на чёрном небе уже снесло, и проглянули звёзды. В их слабом свете я увидел, как открылись глаза моего зомби, как подвигались из стороны в сторону его зрачки. Несколько мгновений он просто лежал, будто прислушиваясь к чему-то. Уж не к водяным ли этим? Потом легко и бесшумно поднялся и перемахнул через борт. Постоял, послушал темноту. Тихий голос речных струй в нескольких шагах от нас. Отошёл от лодки и, присев на корточки, упёрся рукой в болотистую землю. Поднял руку и с десяток секунд внимательно рассматривал оставленный на земле след. Потом ушёл куда-то дальше. В темноте я видел только неясный силуэт. Кажется, он ещё пару раз повторил свой «упор сидя». Кормщик, с открытым ртом наблюдавший за этими действиями, развернулся ко мне:

– Ну и чего это…

– Не суетись. Водяной – не курица, на «цыпа, цыпа» – не прибежит. Подождём.

Сухан вернулся минут через двадцать со стороны реки. Забрался молча в лодку, улёгся на своё место, накрылся своей овчинкой… Стыдно сказать, но я уже кипел и подпрыгивал от любопытства, когда он изрёк:

– Да. Завтра. Потом – не знаю.

Мы оба с кормщиком дружно выдохнули. Ура! Сработало!

Нет, «с точки зрения банальной эрудиции» я могу понять, и даже экстраполировать задним числом, и таким же – умом, что имея оценки продолжительности и интенсивности выпадения ливневых осадков в данном регионе, каковые и наблюдались всеми присутствующими несколько последних дней визуально, и учтя скорость стекания избыточной влаги по традиционным каналам её удаления, а также приблизительно оценив степень временного накопления подземных вод в приповерхностном слое… Фигня! Прогноз погоды на три дня для региона – это решение системы из восьми сотен линейных уравнений. Там суперкомпьютеры стоят. У американцев треть их «Креев» на таких задачах крутятся. Так это чисто обработка данных. А датчики? А съём, первичная обработка, фильрация… И жрут такие установки… И цена у них… «Самый дорогой круговой кожаный диван в мире» – это ещё о первом Крее.

Нет, всё-таки, правильным образом вывихнутые человеческие мозги – самый мощный инструмент по обработке информации в известной вселенной! А результат их применения издавна называется так: выводы, полученные не формализуемыми методами. Проще – волшебство.