Текст книги "Шантаж (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Часть 23. «Бойцы тайных фронтов»
– Глава 121

Если дед упрётся, то ведь тамошний палач не запросто так на сырой уголь ругался. Здесь, конечно, «Святая Русь» ещё, а не Московская. Такого беспредельного палачества, как на Москве, здесь ещё нет. Нет ещё старого русского народного правила: «доносчику – первый кнут». Доман-то по двору ходил и на крыльце стоял вполне нормально. Но при таких суммах и «несознавке» Акима…

 
«Сидел дед в несознавке, ждал от силы пятерик,
Когда внезапно вскрылось это дело…».
 

Ни «защитничка Шапиро», ни расстрела – здесь нет, но деду могут сходу влепить «тест на железе». Я уже говорил, что по «Русской Правде» ложное обвинение, приведшее к такой проверке, карается как убийство – сорок гривен. Похоже, это оценка законодателем выживаемости испытуемого по результатам тестирования. Если остаются ожоги – виновен. А как им не остаться?! Разве что по воле божьей. «Яви чудо, господи». Если человек у нас невиновен перед законом и властью, то это, безусловно, чудо господне.

Единственное, что несколько вселяет надежду – я просил Спиридона потянуть время. Может, сперва мужиков «колоть» будут? Глядишь, до заката не успеют, и Аким с целыми руками останется. А я ночью с посадницей переговорю, попугаю бабу. Чтобы и Акима вытащить, и дело вовсе закрыть. Потом – «ночная кукушка всех перекукует». И – по нашей родной народной «Дубинушке». В канцелярско-бюрократическом варианте:

 
«Эх, бумажечку ухнем!
Эх, зелёные сами придут!
Потянем, потянем,
Да спишем!»
 

Посадник здесь – «назначенец», а не «избранец». Манера выбирать себе городского голову – посадника – на Руси имеет весьма давнюю традицию. Поэтому даже князья, назначая глав городских поселений, градоначальников, титулуют их по-старому – посадниками. Через пару столетий русские князья, чтобы уж ни у кого и иллюзий не было, заменят «посадников» – «наместниками».

Но здесь и сейчас… А уж Ростик, с его принципом: «Сделаем людям свободнее. Ибо сказано в Святом Писании… Да и у нас от этого кошель толще будет», всякие такие «завитушки» очень применяет. Название-то старое, русскому ухо приятное. А то, что по сути – бюрократ и держиморда… Ну, так до сути ещё додуматься надо.

Мне это на руку – работать с «избранником»… имеет свои специфические особенности. С чиновником – проще. Как сделать так, чтобы к посаднику «зелёные сами пришли» и сколько их нужно? Для «полного списания» проблемы. И чтобы самому не попасться… Ну, это потом. Сперва Акима надо выручать.

Я крутился и мучился. Не находил себе места. Потом совсем сбрендил от жары, скинул с себя всё и полез купаться. Ага. Плескался бы я на мелководье… А я начал наяривать вдоль Десны.

Ух и славно воду речную мощным взмахом разрывать! Когда она идёт под тебя, вокруг тебя, а тело само выталкивается вперёд. Проворачивается, ввинчивается, устремляется. Речные струи становятся то плотными, держащими и сопротивляющимися, то, вдруг, мягкими, почти незаметными. Мышцы работают, выбрасывая всё накопившееся, всю злость, тревогу, сомнения в эту прохладную упругую, почти живую, воду. Остужающую и тело, и голову, и мысли в ней.

Река так похожа на наш мир. В нем можно барахтаться. И – захлебнуться. Можно перестать барахтаться. И – захлебнуться. Можно чуть шевелиться и просто плыть по течению. Можно «упереться рогом», вообразить себя самым-самым, и рвать против течения. Против законов физики, против «силы вещей». Можно поплыть поперёк. И вообразить себя самым хитрым. Только я не рыба. И для меня все эти направления – только малая часть моего пути. А сейчас я просто смываю тревогу. Своим трудом, своим потом выравниваю, успокаиваю сердце и мозги. Тренажёрный зал, а не поле боя. И не надо выискивать глубокого смысла в направлении плаванья по реке, а надо найти направление выхода из реки. Пора вернуться к людям. К моим людям.

Стоило мне возвратиться к лодке, как я понял – что-то я не так сделал. Мужички мои смотрят как-то… насторожено. Кормщик вообще вздрагивает и норовит из лодки выскочить.

– Ну что опять не так?

– Да не… да всё хорошо… да мы тут на солнышке…

– Ивашко, в чём забота? Внятно, по делу.

– Дык… эта… ну… Ой!

– Николай, вот тебе со-ложник. В сортир спать пойдёте вдвоём.

– Дык… Я же остановился! Ну, сорвалось. Я ж не по злобе!

– Так и я не по злобе. Просто для памяти. Твоей. Ты-то хоть не забыл, с чего вы тут перепуганные сидите?

– Мы-то? А ты-то! Ты-то сам-то где так плавать выучился? Уж не водяной ли надоумил?

– Во-во. И мертвяк этот его давеча с водяным разговаривал. (Это кормщик вносит свою лепту) Он-то, поди, от русалок засланный. Чтобы всех нас на дно уволочь.

– Дядя, да кому ты нужен! Пень трухлявый. На тебя в реке и сом не польстится. Разве что рак по кусочку откусывать будет. Если даром ему отдать да доплатить. А насчёт русалок… слыхал я такую историю. Поймал раз рыбак русалку. Вытащил её на берег и сидит над ней, думу тяжкую думает. Тут сосед прибегает, тоже рыбачок – вроде тебя И сходу в крик: «Давай мы её сейчас… будем ять!». А первый-то посмотрел с тоской и говорит: «А как?».

– Эта… И чего?

– А того. Ты конструкцию русалки в деталях представляешь? Про сросшиеся в единый хвост ноги – слышал? От какого места она чешуёй рыбьей покрыта – помнишь? Ну, как придумаешь «как» – разбуди. А я пока вздремну впрок – ночь весёлая будет.

Ладно, выкрутился старым анекдотом. Но, вообще-то, чистый прокол. Не плавают на Руси кролем. Только или – сажёнки, или – по-собачьи. Хреновый из меня шпион бы получился – на такой очевидной вещи проколоться. И что характерно: сразу шьют «связь с нечистой силой». Хорошо, что я тут батерфляем не… не уелбантурил, а то бы пол-волости сбежалось. «Хоть и нет никого».

Изнурительное безделье заставило меня попытаться спрогрессировать в «Святой Руси» игру в города. Воспоминания о «Джентльменах удачи» подействовали успокаивающе – я вообще Леонова люблю. Как и по фильму, игра шла недолго. До «Воркута – я там сидел» мы не дошли, но когда Чарджи сказал:

– Белгород. Я там бился. С этими погаными собаками, с кыпчаками.

и, видимо, вообразив себе тот бой, начал тянуть саблю из ножен, – никакой Дорогобуж почему-то не вспомнился. Горячие у меня ребята. А по делу нужно составить реестр городов русских. И не только для игры. Хорошо бы понять: Русь – это что? Потому что, тот список «городов русских», который здесь ходит, включает и моравские, и болгарские, и волошские города. Екатерина Вторая, вскоре по воцарению своему, была крайне удивлена особенностью функционирования Императорского Сената: производя назначения воевод по российским городам сей высший государственный орган даже не имел общего реестра городов сих. Пришлось Государыне Императрице посылать в книжную лавку за картой. И приобретать за свой счёт – Сенату в подарок. А здесь достоверной информации ни за какие деньги не купишь.

«Нет хуже, чем ждать и догонять» – ещё одна неправильная народная мудрость. «Догонять» – интересно, азартно. Нужно быть быстрее, умнее преследуемого, нужно правильно срезать углы, нужно предугадывать повороты дичи. А если догоняешь крупного зверя, то можно нарваться и на встречную засаду. Та же рысь имеет мерзкую привычку делать петлю и укладываться возле собственного следа, поджидая преследователя.

А вот ждать… Просто – терпеть. В английском языке есть слово «пейшенс» – терпение. Как говаривал Макарушка Нагульнов по поводу английских «сплотаторов» – «шипят они, злобствуют». Вот и я злобствую. На солнце. Как же оно медленно по небу ползёт… В городе, может статься, Акиму руки калёным железом жгут. А я тут сижу и ничего не делаю. Поджидаю… Мерзкое чувство.

«Всё – проходит». Царь Соломон и в этот раз оказался прав. Прошёл и этот день. Едва солнце ушло за горизонт, как мы выбрались из левобережного хмыжника и преставились в такой же хмыжник, но правобережный. И существенно выше – почти к краю луговины, откуда виднелись тёмные очертания посада на возвышенности. Уличных фонарей на «Святой Руси» нет. Как, впрочем, и вообще в этом мире. Огоньки в домах не горят. С западной стороны неба чуть подсвечивают сумерки.

– Сидеть тихо. Ждать меня. Не приду до света – уходить в Рябиновку. Сухан, за мной.

Никогда не приходилось бегать на тайные свидания. Ни в той жизни, ни в этой. То есть, конечно, бывали встречи… не афишируемые. Но в темноте, по чавкающему лугу, к женщине, но совсем с другой целью…

А уж ночные встречи по поводу шантажа… Как это здесь, в средневековье делается – представления не имею. Учитывая ритуальную насыщенность туземной жизни, могу предположить, что и такое мероприятие должно быть как-то… обритуалено. Какие-нибудь «два притопа, три прихлопа, зашипеть по-змеиному, завыть по звериному», «дождаться вопля выпи и в ответ три раза крякнуть удодом с молитвой»…

 
«А иначе
Нам удачи
Не видать».
 

Отсутствие знаний местной специфики не исключает полезности знаний обще-криминальной. Или – общечеловеческой. У меня есть очень серьёзные сомнения в том, что посадница будет рада весточке от Кудряшка. Чтобы он там не говорил и как бы не расписывал «страстные лобзания» при расставании. И я почти уверен, что требование добиться освобождения Акима под угрозой раскрытия тайны отцовства того самого малыша, который сегодня ползал у меня на глазах в манежике на заднем дворике, будет воспринято… не благожелательно. Возможны истерики и взбрыки. Поэтому – Сухан, еловина, мешок, овчина, ременные вязки. А, ещё, на всякий случай, Сухану – кольчугу.

«Лихие девяностые» воспитали у меня некоторые полезные рефлексы. Типа: приходить на место встречи за четверть часа до начала. Типа: просто перекурить и осмотреться. Отходы-подходы, транспортные возможности, рельеф местности… Не то, что бы ждёшь всякого чего, а просто автоматически. Ну, мне так спокойнее. Конечно, пришлось по-подпрыгивать от нетерпения возле лодки: пока светло – на луг не сунешься. Вот только случайных свидетелей мне не хватает. Не думаю, что на нашем постое оставили засаду – мы возвращаться не собирались. Но если кто-нибудь из туземцев увидит, да куда надо сбегает, то нашему разговору могут помешать в самый не подходящий момент. Толстые дяди с тяжёлыми железяками в руках.

Подножие холма, на котором стоит посад, заросло кустами – туда я посадил Сухана. Прикинул со стороны, чтобы его белая рубаха сильно не просвечивала, а сам устроился пониже. Ждём-с.

Ждать пришлось долго, и посадница появилась неожиданно с другой стороны.

– Кудряшок где?

Я даже испугался. Вдруг из сгустившейся за это время темноты – голос. Потом сообразил – в отличие от меня, дурака, посадница была в тёмном платье и тёмном платке. Меня-то в белой рубашоночке – издалека видно, а её – только с двух шагов силуэт.

– Ну, чего молчишь, будто язык проглотил. Где он, я спрашиваю.

– Там. (Я неопределённо махнул рукой в сторону востока). Но письмецо прислал. Вспоминает, как вы ласкались-миловались, какие ты слова ему любовные сказывала, как над мужем законным посмеивалась. Про сыночка своего спрашивал. Хорошо ли посадник ублюдка Кудряшкового кормит? Хотел письмо тебе сразу отдать, да вот беда – Акима Рябину, отчима моего, сегодня повязали, в поруб кинули. Ты бы помогла, благодетельница. Уговорила бы муженька твоего отпустить невиновного. А то ведь мне к посаднику идти, торг с ним вести, отчима за грамотку выкупать…

– Грамотка с тобой?

Я уверенно похлопал себя по груди. Карманов здесь нет, так что пришлось свернуть бересту в трубочку и сунуть за пазуху. Лежит и царапается.

– Ясно. А сам-то Кудряшок скоро сюда будет?

– Ну, это вряд ли. Ножками он занемог. Со двора не уходит.

– Так где ж тот двор? Уж очень мне охота с миленьким моим повстречаться. Не доигрались мы с ним, не добаловались. Где ж он, сударь мой яхонтовый, живёт-обретается?

Что-то у меня когнитивный диссонанс в ушах. Дословно это означает: «несоответствие полученного ожидаемому». Я ожидал испуга, слёз от перспективы раскрытия факта супружеской измены, а имеем явно и смело выражаемое стремление продолжить. Стремление безбоязненное и, пожалуй, даже наглое. Тональность и стилистика выражений несколько… демонстративна. Но это – на мой взгляд. А я что, понимаю, как такие слова надлежит говорить «первой леди» вот в этом городке Елно, вот в этом 1160 году от Рождества Христова?

Похожий случай описан в «17 мгновений весны» на примере попытки шантажа германской разведкой аргентинского дипломата. Акция по вербовке «на девочке» сорвалась после того, как аргентинец, внимательно по-разглядывав фотографии постельных сцен со своим участием, сказал:

– А можно ещё один комплект фоток? Для моей жены. Мы с ней очень любим рассматривать такие картинки в постели.

Офицеры СС разошлись во мнениях: возможно ли такое? Бесстрашные унтер– и штурмбанфюреры задались вопросом:

– А кто из нас не боится своих жён?

Поскольку длительно и интенсивно внушаемые нацистами всей германской нации «твёрдые моральные правила» сказывались уже и на психике «чёрных рыцарей», то итогом размышлений было:

– Такого быть не может. Нас снова провели.

На «Святой Руси» Гебельса нет, а насколько местная православная церковь эквивалентна нацистской пропаганде в части внушения «твёрдых принципов» – непонятно. Возможно, мне, как тем унтер– и штурм– следует сказать: «Нас снова…». Точнее: «я снова лопухнулся».

Переходим к плану «Б». Какой я умный! Сумел же, исходя из особенностей поведения аргентинских дипломатов в те ещё времена, предусмотреть и продумать ещё один вариант. Раз на неё не действует шантаж – попробуем торг.

– Яхонтовой твой сидит в тоске-печали, тебя дожидается, В тихом месте, в укромном уголке. Помоги мне – и я тебе то место укажу. И весточку отнесу, коль захочешь. Но сперва надо вызволить Акима Рябину. И дело против него закрыть. Потолкуй с мужем своим. Как Акима выпустят, так я тебе и про Кудряшка всё расскажу.

– Расскажешь. Не можно это.

Последняя фраза как-то выпадала, была не связана с нашей беседой и произнесена была напряжённо и декларативно. Какая-то бессмыслица. Вроде известного кодового сигнала: «Над всей Испанией безоблачное небо».

Я ещё не успел додумать эту мысль, как какая-то сила схватила меня сзади за руки, рванула их назад, прижала меня спиной к чему-то мягкому и обширному.

– Вали его!

Посадница шагнула мне навстречу, одновременно запуская правую руку в левый рукав своего тёмного платья. Меня подкинуло в воздух, крутануло и воткнуло лицом в луговую траву. Здесь, у начала подошвы холма, земля была довольно сухая, лицо не вмялось в почву целиком, и я мог бы, наверное, закричать. Но сначала меня настолько всё происходящее поразило… А затем мне в спину резко упёрлось что-то очень жёсткое и тяжёлое. Так что я и вдохнуть не мог. Только мычать. Кажется, над моей головой что-то говорили. Меня снова, как кутёнка, вздёрнули. Я успел только судорожно глотнуть воздуха. «Пролетая над гнездом кукушки»…

Как тот партизан из анекдота: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? – Алес, алес. Фоер!».

И снова меня резко приложили о землю. Теперь уже спиной. Весь проглоченный воздух из меня снова выбили. Да вдобавок что-то плотно прижало к земле мои руки над головой, а на живот резко уселась верхом посадница. Всё это произошло так быстро, что я даже свой любимый «факеншит» не успел подумать. Так это… ах, ляп, бах, ух, ох. Ё!

Последнее – это когда посадница запустила под себя и под мою рубаху руку, и, царапая мой мякенький животик ногтями, перстнями и самой берестой вытащила оттуда Кудряшково сочинение. Она глянула на него, но даже не стала разворачивать – слишком темно для чтения. Зато в другой руке у неё оказался небольшой ножик. Очень изящный, насколько я смог разглядеть в темноте, довольно тонкий и короткий стилет. Рукояти я не рассмотрел, а вот сам клинок – очень даже хорошо. И сильно коротким он не выглядел. Поскольку он был весьма наглядно приставлен к моему глазу.

– Ну что, деточка, сразу скажешь, где этот поганец Кудряшок обретается, или сперва тебе глазик выковырнуть? Где ты этого змея ползучего видел? Ну! Говори!

Я сам за последнее время несколько раз применял тот же приём – «ножик на глазик». Впечатляет. С этой стороны, со стороны очень близкого острия – особенно. Очень хочется отползти, но что-то над моей головой меня держит. Должен честно признать: никакой внятной реакции у меня не было, я чисто инстинктивно шебуршил ножками, издавал какие-то невнятные звуки. Остриё приблизилось. Но у посадницы была занята вторая рука – она не могла зафиксировать моё лицо. Ей пришлось отвести кинжал и, оттянув на груди платье, сунуть себе за пазуху свёрнутую бересту.

«Гроши я сховав у самоё потаённоё место – к жинке за пазуху. А бандюки, слышь-ка, сразу туда и полезли». Это, кажется, из «Педагогической поэмы». Какая связь – не знаю. Но мелькнувшее воспоминание вывело меня из ступора от этого потока неожиданностей.

– Сухан! Б…!

Здесь «Б…» не характеристика, а призыв к действию. Приказ, команда. Но внятной команды – не получилось. Посадница сразу прихлопнуло мне лицо освободившейся рукой. Могучая у бабы ручка! С зажатым ртом я не мог ни крикнуть, ни пошевелить головой. Как в тиски попал. Наклонившись к моему лицу, она поднесла снова клинок к моему глазу и спросила:

– Сразу скажешь? Или сперва окривеешь?

Дура! Как же я скажу с зажатым твоей рукой ртом?! Я нервно промычал эту мысль в её ладонь, наблюдая за приближающимся остриём. Кажется, обнаружившаяся техническая проблема стала очевидной и для посадницы. Она несколько недоуменно чуть отвела стилет от моего глаза.

В следующий момент меня дёрнуло, а её с меня снесло. Вот она была, висела прямо надо мной. Злое лицо близко, в двадцати сантиметрах от моих глаз. В тёмном платке и со злобной улыбкой. И раз – исчезла. Только что-то светлое, тонкое промелькнуло молнией. Туда-обратно. Какой-то шорох справа, какой-то «ах» за головой, снова светлое в темноте пролетает надо мной и… глухой звук удара.

Мне пришлось пару раз сглотнуть, прежде чем я смог нормально двигать челюстью. Надо мной стоял Сухан со своей еловиной. Дерево ошкурено и в темноте выглядит светлым, почти белым. Вот эта оглобля и пролетала над моим лицом светлой молнией. Да и сам Сухан различим издалека даже в темноте – белая рубаха, белые штаны. Но посадница очень увлеклась вытягиванием из меня информации – перестала смотреть по сторонам. И не одна она. Подобралась ко мне со спины и держала меня за руки её давешняя служанка. Та самая баба, которая и приняла в руки мой передник с Авиценовой травой. То есть, посадница пришла не одна, как я ей говорил, а со служанкой. И устроила на меня засаду – баба пришла с другой стороны, чем госпожа. Подобралась незаметно во время разговора и, по кодовой фразе «Не можно это» – напала на меня. А я, как оказалось, тоже построил засаду. На – них. Только без условного сигнала. «Тегеран 43» в чистом виде – у кого больше запасных уровней воздействия, чей уровень сработает последним, тот и остаётся в живых.

Служанка, оглушённая ударом жердины, начала стонать и шевелиться.

– Бабу связать, пасть заткнуть. И мне вязку дай. Для другой.

Удар Сухана был очень сильным, и посадницу откинуло на пару шагов. Связывать в темноте, да ещё женщину со всеми этими тряпками… несколько непривычно. Я уже спутал ей лодыжки, кисти и локти, добрался до её головы, когда до меня дошло – она не дышит. Пощупал пульс на запястьях, потом на шее, потом на виске… Вместо левого виска – мокрая каша. Пульса нет. Посадница мертва.

Всё. Можно вешаться.

…

Один удачный удар торцом еловой жерди – и всё рухнуло. Катастрофа. Полный крах. Сливай воду, суши портянки, ложись на дно. Конец всему.

Посадница – мертва. Значит – некого шантажировать, не с кем торговаться. Значит – нет рычага воздействия на посадника. Значит, завтра Акима зажарят этими «святорусскими» железяками, и он, либо признается во всём, что они скажут. Либо умрёт. Либо – и то, и другое. Соответственно, конец всем моим планам. Не будет ни вотчины, ни боярства, ни «смерть курной избе». Да и самого Ваньку-ублюдка скоро черви доедят.

Я схватился обеими руками за голову и немножко помычал. От осознания гадостности ситуации, в которую я вляпался. И для себя, и для моей команды, и для всей «Святой Руси» в целом. Однако ужас положения не исчерпывался только линией, связанной с Акимом.

Убита «первая леди» Елнинской волости. Пойдёт розыск. Преступлений без следов не бывает. Если улики не находят, то следаки – или бестолковые, или ленивые, или купленные. Здесь сыск пойдёт в полный профиль. И найдут. Не надо думать о предках плохо. Они мало чего понимают в спектральном анализе или в дактилоскопии, но в человеческих следах на своей земле они соображают куда лучше меня. Кто-то что-то видел. Или слышал. А вот листочек примятый, а вот отпечаток сапога – у нас таких не носят…

Захотят – найдут. Спиридон и найдёт. Его так наскипядарят… А он – не дурак и меня уже знает. Он и сыщет. И до суда или даже до поруба – не доведёт. Ни меня, ни людей моих. Мы все для него хороши только в могиле.

М-м-м… как же я попал!

Служанка начала шевелиться, мычать через кляп. Сухан нагнулся над ней и врубил кулаком по затылку. Женщина воткнулась лбом в землю и затихла. Я перебрался к ней. Удар еловины попал её не в висок, как посаднице, а прямо в лицо. Нос и губы были разбиты, всё лицо залито кровью. Чисто автоматически вытер её концами платка, натянул платок, так, чтобы он закрывал всю эту разбитую физиономию, и вернулся к мёртвой посаднице. Мысли крутились в замкнутом круге безвыходной двухходовки: убил – конец всему.

Я знаю немало людей, которые, попав, в силу незначительного, случайного события, в неприятную ситуацию – всё время проигрывают этот момент в своей памяти: «Ах, если бы я крепче держался за перила, ах, если бы я довернул руль на полсекунды раньше, ах, если бы взял другой билет…». Сам был таким. Пока не осознал и не прочувствовал в полной мере известную международную мудрость: «случайность есть проявление закономерности».

 
«Посеешь поступок – пожнёшь привычку.
Посеешь привычку – пожнёшь характер.
Посеешь характер – пожнёшь судьбу».
 

Согласитесь, что переживание о неудачном поступке, о подвернувшемся камушке, о мелкой случайности, которая так испортило «всё» мне, «беленькому и пушистенькому», сильно отличается от переживания по поводу вредности собственных привычек. Или – о мерзости собственного характера.

«Умная мысля приходит опосля» – русская народная мудрость. У меня не умные, а вообще, хоть какие мысли стали появляться только после вала собачьего лая, прокатившегося по посаду. Мы же сидим на открытом месте в полусотне метров от заборов. Собаки могут унюхать чужих, поднять лай, придут туземцы. «Здравствуйте, Иван Юрьевич. Попаданец вы наш, попавшийся. Давайте, мы вас проводим». Как говорят на Украине: «прошу пана до гиляки». В смысле – на виселицу. Здесь не вешают. Здесь будет дольше и больнее. И дело моё… Да что ж это Стенька-то за мной неотрывно рефреном ходит! «Прости народ русский… не осилил»…

Собачий лай прокатился по посаду и затих. Наверное, кто-то из местных жителей поздно вернулся из города. Вот местные четвероногие и высказали своё неудовольствие поздним гулякой. Посад снова затих, а у меня начали работать мозги. Медленно, со скрипом, с периодическим заклиниванием на очередном шаге, но я начал из обломков рухнувшего плана собирать новый.

Обозначим его буковкой «В». Кириллический алфавит длиннее латинского. Что позволяет строить более обширное множество планов и прочих категоризаций. Например, в «Инструкции по расчёту подоходного налога» был перечень «скидок и вычетов», где каждый пункт был отмечен буквами русского алфавита: а, б, в,… и так далее – до «я13».

Другой пример: в инженерии широко известна классификация уровней профессионализма:

А – атличный специалист

Б – большой специалист

В – великолепный специалист

Г – молодой специалист.

То, что в имевшем место быть эпизоде я проявил себя как полное «Г», не означает отсутствия необходимости в плане «В». Да какого чёрта! Акима надо вынимать! Иначе – всему кранты!

Наверное, я просидел неподвижно на корточках над мёртвой посадницей не менее часа. Всё пытался построить новую непротиворечивую цепочку желаемых событий. Предусмотреть возможные проблемы и пути их решения. Получалось плоховато. Мало знаю. Местные реалии, люди, их стереотипы поведения, их моральные ценности… Ноги затекли совершенно. Сухан уже во второй раз приложил связанную служанку по затылку, когда я скомандовал:

– Сходи к лодке. Тихо разбуди Ноготка и Ивашку. Тихо приведи их сюда. Оружие, брони – не надобны. Пусть ещё мешок пустой возьмут. И свистульку мою. Иди.

Попалась мне ещё в Пердуновке костяная свистулька. Ничего такого особенного. Но вот, почему-то прихватил с собой. С тоски свистеть пробовал. Мужики ругались: не свисти – денег не будет. Какая связь – непонятно. Чисто забава. А так-то – ни к чему. А вот тут может и пригодиться. При реализации очередной бредовой идеи шантажиста-дилетанта.

По уму-то следовало бы убраться отсюда с максимальной скоростью. Быстренько попрыгали в лодочку и – «аллюр три креста вёслами». Вниз по Десне ходко пошли бы. А дальше? Выскочить снова в роли беглеца к сожжённому мною «людоловскому» хутору? А в Сновянке нас с Ивашкой наверняка почитают за душегубов и конокрадов. Быстренько проскочить Черниговские земли и в Днепр вывалиться? И куда? Вниз к Киеву, где меня очень серьёзные люди ищут, чтобы в куски порвать? Или – вверх? В земли Смоленские, где после нынешних моих «хеппинсов» пойдёт сыск с присвистом? Разве что на Припять. А там Пинские болота, Туров, Волынь. Может быть, Полоцк. Выкрутиться можно. Есть мои люди, есть немного денег. Рискованно, неопределённо… Наверняка – тяжко будет. Но…

Всё, что осталось в Рябиновке – потерять. Тут иллюзий не надо. Посадник с вирником всю Рябиновскую вотчину изведут под корень. Ни Рябиновки, ни Пердуновки, ни «Паучьей веси» – более не будет. К вирам за пруссов прибавят виры за все прочие дела. Реальные и выдуманные. Вплоть до убиенных волхвов, «птицев» и их «ведьму». Перероют всё и всё заберут. А для покрытия недостачи – погонят всех в холопы. Всех. Марьяша попадёт в гарем к какому-нибудь греческому купцу. Ольбега… забьют, наверное. Он парень нервный – где-то кого-то не послушается. Домну, Любаву… Мда… Аналогично.

Людей выжмут, выкрутят, вывернут… Обдерут и изведут. На одном постое разорят вчистую. Правильно Хрысь говорил: «Под тебя идти – и с голой задницей ходить, и по голой спине получить». Мог бы и добавить: «и буйну голову сложить». А я, дурак, его «бестолочью»…

 
«Что ни тронет попадец
Враз тому придёт капец».
 

Или вот так:

 
«Где завёлся попадун —
Всем приходит карачун».
 

Как же всё у меня плохо получается…

А знаете ли вы, милостивые государи мои, каким своеобычным манером в дебрях тропических лесов Юго-Восточной Азии ловят тамошние туземцы живых диких обезьян? Извольте послушать. Охотник в тех краях, собираясь на промысел свой, отнюдь не запасается ружьём да зарядами к нему, а варит особую кашу. Блюдо сиё отличается от обычного для местных жителей более сладким и пряным вкусом. Другой же охотничий снаряд состоит в толстостенной, не слишком большой, пустой сушёной тыкве с узким горлышком. Приготовленная надлежащим образом каша наполняет сей незамысловатый сосуд, после чего охотничья снасть полагается готовой. Найдя в тамошних лесах место, где дикие обезьяны имеют обычное местопребывания, охотник устанавливает тыкву с кашей под дерево, сам же усаживается в полном спокойствии и бездеятельности в некотором отдалении. Спустя невеликое время с дерева спускается обезьяна, из самых смелых и любопытных, и, унюхав приятный запах свежей каши, обращается к одиноко стоящему предмету. С превеликой осторожностью суёт оная обезьяна в горло сосуда сего палец, разглядывает и облизывает его, обнаруживая не только приятный обонянию зверскому запах, но и радующий сиё животное вкус. Вновь и вновь всовывает она руку свою в горлышко тыквы, извлекая из чрева сего вместилища приятного кушанья, очередную щепоть. Наконец, раззадоренная малостью ухватываемой порции, берёт она полную горсть каши в кулак. Да не тут-то было. Ибо горло у тыквы – узко. И размер его подбирается охотником так, чтобы ладонь обезьянья, собранная щепотью, проходила внутрь сосуда. Кулак же – нет. В недоумении и досаде пытается вытащить обезьяна руку свою. Но кулак, заключённый во чреве сего ловчего приспособления – не разжимает. Ибо тогда и ухваченная в кулаке каша – выпадет. Тем временем охотник, углядевший со стороны тщетные попытки бедного существа освободиться из сей своеобразной ловчей ямы, встаёт с места, неспешно приближается к жертве хитроумного промысла своего, и набрасывает на пойманное животное сети. Даже и видя приближение врага своего, и издавая громкие крики от чрезвычайного страха, обезьяна не разжимает помещённого внутрь тыквы кулака. И становиться добычей ловца. Ибо убежать по ветвям древесным с тяжёлой и твёрдой тыквой на руке она не может. Скинуть с руки предмет сей, не разжавши кулака – невозможно. А разжать кулак полный сладкой каши – выше её обезьяньих сил. Даже под страхом смерти ли, потери ли свободы, мучений и неволи.