Текст книги "Операция молот"

Автор книги: Уолтер Уэйджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)

– Я вижу, вы собираетесь пожить у нас в округе, мистер Уоррен, – заметила она, кивнув на заполненную им читательскую анкету. – Это отель для людей, занимающихся бизнесом, не так ли?

– Ну, я не вполне бизнесмен – больше ученый-обществовед, работающий по заказу промышленных фирм, – ответил он.

Затем он рассказал ей об исследовании предпочтений городских жителей в области кино и телевидения, которое им по заданию Южной корпорации по изучению общественного мнения должен осуществить в Парадайз-сити, а потом, чуть позже, в четырех других городах – двух больших и двух поменьше. Он пересыпал свою речь терминами вроде «коэффициент населения», «интегрированная случайная выборка», «аудиовизуальный синтез» и  «развитие рынка досуга в обществе всеобщей автоматизации», словно не сомневался, что мисс Эшли понимала их значение.

– Нашим клиентом является крупный конгломерат с капиталовложениями свыше девяноста миллионов долларов в индустрии досуга и развлечений, – доверительно сообщил он ей, – и мои исследования ставят своей целью проверить прогноз Маклюэна[14]14
  Канадский социолог, исследователь средств массовой информации.


[Закрыть] относительно возможностей развития электронных средств массовой коммуникации в Америке до 1979 года, когда валовой национальный продукт увеличится по крайней мере на тридцать процентов и сравнении с нынешним уровнем.

Библиотекарша заинтересованно кивала.

– Ну вот, я же знал, что вы сможете оценить всю важность этих исследований, – продолжал Уиллистон.

– И вы выбрали Парадайз-сити потому, что…

– Потому что научное обследование результатов последней всеобщей переписи населения убеждает нас, что этот город является идеальным – то есть поразительно типичным – примером американского города с численностью населения от ста до полутораста тысяч человек, – искренне лгал разведчик. – Мы уверены, что в этом замечательном городе мы сможем добыть интереснейшие результаты, мэм, – добавил он со свойственным ему мальчишеским задором.

Мисс Эшли просияла. На лице у нее показались восхитительные веснушки, и Уиллистону даже почудилось, что еще мгновение и она замурлыкает.

– Это будет большая работа, – важно предсказал он, – и я собираюсь приступить к делу сразу же. Я хотел бы начать со знакомства с программами телевещания и репертуаром местных кинотеатров за последний год.

– Вы все это сможете найти в подшивке нашей газеты, – любезно посоветовала она, – у нас в библиотеке полный комплект.

Как и было задумано, Уиллистон скоро сидел в читальном зале, держа номера ежедневной газеты Парадайз-сити за предыдущие двенадцать месяцев. В газете публиковалось много рекламы, светской хроники, спортивных репортажей, фельетонов, статей, прославляющих местную коммерцию и промышленность, а также сообщения агентств о вспышках насилия и углубляющихся социальных проблемах в городах Севера. В местных кинотеатрах большею частью показывали барахло, но почти каждая премьера сопровождалась трескуче-благожелательной рецензией, сочиненной услужливым местным критиком. Еженедельные телевизионные программы указывали на то, что единственная станция – которой, как выяснили аналитики Уиллистона, безраздельно владела группа лиц, включая и Пикелиса, – добилась почти невозможного, ухитряясь показывать худшие передачи трех американских телесетей. Если не считать вечерних новостей Си-би-эс, взрослым жителям города по местному телевидению было практически нечего смотреть.

Но это, в общем, мало волновало Уиллистона, которого интересовала главным образом колонка Барринджера. Возможно, в его написанных за несколько недель до убийства статьях мог – должен – быть некий ключ, некий намек, указывавший на причину его гибели. Уиллистон внимательно прочитал все его колонки, опубликованные за месяц до убийства их автора, но не обнаружил в них ничего такого, что могло бы спровоцировать организацию Пикелиса на столь жестокую месть.

– Мне придется зайти к вам еще раз в понедельник и кое-что выписать, – сказал он мисс Эшли, перед тем как покинуть библиотеку в четыре двадцать.

– По понедельникам мы открываемся в полдень, – ответила она.

Жара еще не спала: когда он вновь оказался на Черри-стрит, было, пожалуй, не меньше девяноста градусов – и незамеченный наблюдатель, поджидавший Уиллистона неподалеку от библиотеки, вспотел и тихо проклинал все на свете. Но он обладал невозмутимостью и хладнокровием профессионала, которое и выказал, следуя по пятам за профессором-разведчиком до отеля «Джефферсон». Спустя пять минут после того, как Уиллистон вошел в свой номер, наблюдатель юркнул в телефон-автомат, расположенный в табачном магазине «Сентрал» напротив отеля. Через тридцать секунд в номере 407 зазвонил телефон.

– Вам звонят из Майами, – сообщила Уиллистону гостиничная телефонистка.

– О’кей. Артур Гордон у телефона. Кто это?

– Артур! Это Сэм Клиэруотер. Я пытаюсь тебе дозвониться целый день! – загудел знакомый голос Арболино. – Я просто хотел сообщить, что бланки анкет высланы тебе до востребования в отдел доставки почтамта Парадайз-сити.

– Отлично! Спасибо.

– Как там у вас погода? – спросил его человек из телефонной будки, находившейся, в двухстах ярдах от отеля.

– Как ты и предсказывал. Жарища, духота, но, думаю, не хуже, чем в Майами.

Арболино расхохотался, предложил выпить холодного лимонада и попросил самозваного эксперта по общественному мнению связываться с главным управлением Южной корпорации по изучению общественного мнения хотя бы раз в неделю.

Клиэруотер – это здорово, подумал Уиллистон, повесив трубку.

Значит, все чисто – и целый день.

Каскадер внимательно «пас» его целый день, чтобы удостовериться, что ни одна душа больше не следит за его перемещениями по Парадайз-сити. Арболино не заметил признаков внешнего наблюдения. Это была обычная тактика коммандос УСО, которая была ими позаимствована у бойцов французского Сопротивления, – старая, но проверенная тактика. У Арболино был исключительный талант незаметно преследовать любого, вспомнил худощавый вермонтец, развешивая сушить свою насквозь пропотевшую рубашку. Но все-таки его огорчило, что он сам не заметил своего преследователя. Это плохо, он утерял бдительность.

Гилман уж точно бы заметил за собой слежку.

Вечно всего опасающийся, всегда сосредоточенный Гилман уж наверняка бы заметил!

– Мне надо быть таким же осторожным и придирчивым, как Гилман, – буркнул себе под нос Уиллистон, включая телевизор.

Он, конечно же, не мог надеяться на то, что люди Пикелиса окажутся менее искусными филерами, чем Арболино.

Картинка и звук внезапно прорвались из пластикового ящика, и на целых девяносто минут профессор посвятил себя третьесортному вестерну 1949 года выпуска, который показывал местный канал в рубрике «Ранний киносеанс». Уиллистон почувствовал себя чуть лучше, когда осознал, что в Парадайз-сити есть несколько вещей, на которые ему можно положиться.

Он мог положиться на неизменно ужасный репертуар местного телевидения.

Немного, конечно, но для начала неплохо, на таком фундаменте можно начинать строить.

15

Он был похож на Гиндлера.

У портье «Парадайз-хауса» было такое же ласковое лицо и пронзительные глаза, как и у оберштурмбаннфюрера Эгона Гиндлера из «Зихерхайтсполицай» Третьего рейха, подумал Карстерс, подойдя к его стойке. Звание «оберштурмбаннфюрер» в СС соответствовало подполковнику, «зихерхайтсполицай» – или сокращенно ЗИПО – была тайной полицией безопасности Гиммлера, а Эгон Гиндлер был первым ублюдком в этой банде ублюдков. Конечно, он давно перестал им быть. Уиллистон перерезал его почти надвое автоматной очередью, устроив на него засаду сразу же после выброса их десанта.

– Ваше имя случайно не Гиндлер? – любезно поинтересовался миллионер.

– Нет, сэр. Хокинс. Чем могу вам помочь, сэр?

Сходство было поразительным.

У него даже такие же тонкие губы и лицо маслянисто лоснится, как у покойного оберштурмбаннфюрера.

– Да, мистер Хокинс, вы, безусловно, можете мне помочь. Мое имя П. Т. Карстерс, – ответил второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов, – и я со свойственной мне беспечностью оставил свой маленький бордовый «бентли» у входа в отель. В багажнике три чемодана.

Он замолчал и улыбнулся своей знаменитой улыбкой.

– Слушаю, мистер Карстерс?

– В моей левой руке связка ключей от машины, мистер Хокинс. Пожалуйста, смотрите внимательно, ибо я вовсе не собираюсь повторять этот трюк до следующего моего участия в шоу Эда Салливана.

– Да, мистер Карстерс.

Этот куда менее башковитый, чем Гиндлер.

– Теперь я кладу эту связку ключей перед вами, достаю свою замечательную шариковую ручку «Кросс» и собираюсь оставить автограф на регистрационной карточке нашего отеля. А знаете почему, мистер Хокинс?

– Потому что вы хотите снять у нас номер? – предположил тугодум-портье.

Карстерс кивнул одобрительно.

– А вы хитрец! – заявил миллионер, расписываясь в бланке. Потом он убрал свою ручку с серебряным колпачком, раскрыл бумажник и извлек оттуда десятидолларовую бумажку. – У меня нет сомнений, мистер Хокинс, что я могу доверить вам передать сию банкноту молодому прыткому человеку, который – отгонит мой, автомобиль на стоянку и принесет мне в номер мой багаж, – продолжал он, – но я также уверен, что и вы уделите себе малую толику из этой суммы в качестве вознаграждения за отличное обслуживание.

– Отличное обслуживание, мистер Карстерс, – предмет нашей гордости. Я полагаю, что вы предпочтете занять апартаменты «люкс», сэр? Апартаменты «Брекенридж» – спальня, гостиная и ванная – стоит сорок два доллара за…

– Не будем говорить о презренном металле, – оборвал его миллионер сухо. – Это так пошло. Выполняйте свой служебный долг, мистер Хокинс, а я и так уверен, что предложенный вами номер – просто фантастика! Мне страшно понравятся эти апартаменты. Я знаю это!

Портье позвонил в колокольчик и послал негра в ливрее к машине. Потом он обернулся к Карстерсу и внимательно посмотрел на него.

– А вы тот человек из Нью-Йорка, чей портрет был как-то помещен на обложке журнала «Тайм», – осуждающе произнес он.

Коллекционер оружия вздохнул.

– Вы меня узнали. Все верно. Обо мне даже писал в своей колонке Леонард Лайонс, хотя он допустил ошибку в написании моей фамилии, – признался Карстерс. – «Любезнейший сексуальный маньяк, обожающий реактивные самолеты! Парень с двенадцатью банковскими счетами прибыл из космоса! Прячьте своих жен и детей!»

Не вполне отдавая себе отчет, очарован он или оскорблен, портье выдавил слабую улыбочку. Видали мы в «Парадайз-хаусе» этих умников из Нью-Йорка – хотя и не таких богатеньких, как этот!

– А я-то думал, у вас голубой «мазерати», – удивился Марвин Хокинс, вспомнив ту статью в «Таймс».

– Увы, нам пришлось расстаться, я обменял его на пару редчайших пистолетов семнадцатого века и оцинкованные латы, – бросил Карстерс через плечо, направляясь к бару.

В его репликах и поведении не было никакой импровизации. Они все отрепетировали еще в «Преисподней». Поскольку было очень маловероятно, что известный миллионер-плейбой останется неузнанным, Уиллистон убедил товарищей, что всеамериканская известность Карстерса может стать для них не помехой, а козырем. В конце концов П. Т. Карстерс был: а) видной общественной фигурой, б) богатым, в) красивым и неженатым, г) знаменитым обладателем потрясающей коллекции старинного оружия. Любое из этих качеств могло пробудить интерес Пикелиса, который: а) имел весьма шаткую общественную репутацию известного рэкетира, б) был богат и жаден, в) являлся отцом незамужней дочери, которую обожал, а также г) был заядлым коллекционером оружия – уж он вне всякого сомнения наслышан о собранном Карстерсом потрясающем арсенале старинных ружей и пистолетов.

Было бы совсем не в характере «блистательного» миллионера искать встречи с главарем гангстеров, так что Карстерсу предстояло вынудить самого Малыша Джонни Пикелиса выйти с ним на контакт. Вот почему второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов и упомянул в беседе с портье о двух пистолетах семнадцатого века – в надежде, что об этом будет рано или поздно доложено коллеге-коллекционеру, правившему в Парадайз-сити. Лелея эту надежду, он сидел в баре, пил перно с водой и вспоминал шведскую балерину.

– У нас не так уж часто заказывают перно, мистер Карстерс, – заметил бармен, ставя перед ним вазочку с солеными орешками.

– О Боже, неужели я опять нарушил священные обычаи вашего города? – воскликнул с деланным ужасом вальяжный охотник. – Неужели я вновь оскорбил в лучших чувствах добропорядочных, милых, простых обитателей сего города своими мерзкими привычками и развращенным вкусом? Если так, то я приношу свои искренние извинения.

Во взгляде Гарри Бута на мгновение вспыхнула веселая искорка.

– Если бы я не понимал, мистер Карстерс, что вы надо мной подтруниваете, – ответил он небрежно, – я бы сказал, что вы надо мной подтруниваете.

Миллионер-блондин пожал плечами.

– Ну вот, еще один непростительный gaffe[15]15
  Проступок, оплошность (фр.).


[Закрыть], – плаксиво произнес он, глотая желтоватую жидкость. – Знаете, по правде сказать, я пью эту гадость только потому, что мне нравится вкус лакрицы с тех самых пор, как я был веснушчатым Геком Финном с Парк-авеню.

Пахнущий анисом алкоголь был крепким, освежающим и умиротворяющим настолько, что, казалось, сглаживал все острые углы жизни. Что бы там ни говорили об антиамериканских настроениях генерала де Голля и о дурном запахе у него изо рта, размышлял Карстерс, долг перед французским пародом за поставки в Америку перно никогда не будет оплачен сполна. Карстерс оглядел коктейль-холл, где полдюжины парочек шептались по углам, готовясь к традиционному субботнему конкурсу «кто кого обворожит», и печально понял, что эти простодушные любители виски даже и не пытаются воздать должное французам.

Гарри Бут удалился обслуживать только что появившегося в зале низкорослого коренастого мужчину с серыми глазами.

– Ну, на посошок, – сказал Гилман, не замечая своего товарища по оружию.

Бут мгновенно смешал ему коктейль водка-гибсон.

– Замечательно, – похвалил человек из Лас-Вегаса после первого глотка. Его взгляд заскользил по залу, и глаза сузились, когда он заметил миллионера.

– У нас знаменитый постоялец, – тихо произнес Бут.

– Где-то я видел эту рожу, Гарри… Это кто, Сонни Тафте[16]16
  Популярный киноактер.


[Закрыть]?

– Паркер Теренс Карстерс, богат, вальяжен – знаменитый владелец коллекции спортивных автомобилей, молоденьких девочек и старых пистолетов.

Гилман долго рассматривал своего приятеля, сидящего у дальнего конца стойки.

– Как думаешь, Гарри, он красит волосы?

Бармен хохотнул. Гилман расплатился и отправился в «Фан парлор», а Карстерс знаком приказал повторить ему перно.

– Этот парень спрашивал, не красите ли вы волосы, – доложил Бут с едва уловимой ноткой злорадства.

– Нет, не дожидаясь приема у дантиста, я иногда листаю «Вог», а это что-то да и значит, – автоматически отпарировал плейбой.

– А кто этот клоун? – добавил он, когда Гарри принес ему вторую порцию перно с водой.

– Крупье, работает в «Фан парлор» – это наш городской аттракцион, куда приходят мужчины, которые готовы поиграть с судьбой, и девочки, которые в себе не сомневаются. Это, конечно, не Антиб и даже не Вегас, но для Парадайз-сити крутое местечко.

Карстерс отпил свой напиток, поставил стакан и извлек темную сигару из нагрудного кармана пиджака. Потом достал золотые ноженки, подаренные ему какой-то дамой – не той ли страстной римской герцогиней? – аккуратно отрезал кончик сигары и закурил. Выпустив два клуба дыма, он извлек еще одну дорогую сигару.

– Это тебе от меня, Гарри, – сказал он ласково, – в знак нашей дружбы, а ты расскажи мне еще что-нибудь о вашем сказочном городе. Ведь не может же быть, что вся жизнь кипит только в… как его… «Фан парлор»? Это, пожалуй, подходящее место для свихнувшихся миллионеров, но остальные-то взрослые жители города где веселятся?

Бармен ткнул подаренной сигарой в потолок.

– Сегодня вечером всеобщее веселье состоится здесь, на самой верхотуре – в пентхаусе, – доверительно сообщил Бут. – Мистер Джон Пикелис устраивает гулянку с икрой и шампанским по случаю приезда его прекрасной и единственной дочери – соберутся все городские тузы. Никто в этом городе не смеет манкировать такими приемами, не имея заключения лечащего врача, – так говорят.

– Как-как? Что ты сказал, Гарри?

– О нем? Ничего. Я застрахован на очень небольшую сумму, как и все прочие в округе Джефферсон. Могу только сказать, что он щедро дает на чай и коллекционирует старые ружья вроде вас и еще он – любящий отец очень миленькой брюнетки, которая только что вернулась домой из Парижа. Ах да, я слышал, он еще и филантроп.

Карстерс кивнул, допивая второй стакан.

– Судя по твоему описанию, это недюжинный талант, – сказал миллионер, вставая. – Если бы только он был цветным, я бы смог сделать ему карьеру, блестящую карьеру! Может быть, организовал бы для него телевизионное шоу в лучшее время!

Бармен помотал головой.

– Пожалуйста, мистер Карстерс, не надо так шутить здесь, – посоветовал он. – Это же не Истхэмпотон и не Голливуд, а обычный провинциальный южный город, у жителей которого весьма ограниченное чувство юмора и еще меньший интерес к перемене устоявшихся межрасовых отношений. Вы можете рассказывать вслух любые похабные анекдоты, но никогда даже не намекайте на то, что есть хотя бы отдаленная вероятность превращения наших молочно-белых в черных. Пожалуйста, никогда!

– Еще одно страшное оскорбление местной общественности?

– Мистер Карстерс, во имя вашего здоровья и моих чаевых не надо!

Миллионер подмигнул, выпустил дымное кольцо, уплатил по счету и поинтересовался о качестве пищи и вина и гостиничном ресторане.

– Если вы желаете турнедо под беарнезом и шамбертин шестьдесят второго года, я не могу вам гарантировать ни того ни другого, – честно признался Гарри Бут, – но креветки здесь подают отменные, а шабли шестьдесят четвертого года – просто отпад. Так говорят, – осторожно поправился он.

– Но сам-то ты не рискуешь там питаться, а?

– Мистер Карстерс, требуется двое мужчин в белых халатах, чтобы заставить меня рискнуть.

Когда Карстерс в семь пятьдесят пять вечера сел за столик в зале ресторана, он обнаружил, что обслуживание на высоте, креветки большие, свежие и хорошо потушены в чесночном соусе, а шабли шестьдесят четвертого года более чем приемлемое. Конечно, тут было куда приятнее, чем скрываться в заснеженных лесах всю зиму вместе с «маки», то и дело меняя места стоянки, чтобы избежать встречи с карательными отрядами нацистов. За соседним столиком официант поджигал вишню в коньяке, поданную на десерт пожилой паре, и коллекционер оружия тотчас вспомнил – нет, увидел – атаку на немецкий конвой бензовозов близ Дижона. Он увидел эту сцену так отчетливо, что разглядел мотоциклистов и машины сопровождения впереди конвоя и даже эмблемы 14-й бронетанковой дивизии СС на дверцах грузовиков.

Первый бензовоз взлетел на воздух, когда Барринджер рванул ручку взрывателя мины.

Град зажигательных гранат.

Ураганный огонь из удачно размещенных и тщательно замаскированных пулеметов.

Взрывы, крики, вопли.

Горящие грузовики и люди.

Дым и смрад. Потом молниеносный отход в лес.

– Не желаете ли клубники, сэр? – вежливо спросил выросший за его спиной официант.

Карстерс немедленно отвел свой мысленный взор от лесного пейзажа, точно невидимый режиссер знаком приказал переместить камеру.

– Было бы неплохо, – ответил он.

Клубника оказалась великолепной, как и крепчайший кофе-эспрессо, но ни то ни другое не могло отвлечь его от стоящей перед ним головоломки: как же завязать контакт с Пикелисом. Гилман предупреждал, что торопиться не следует, и человек из Лас-Вегаса был прав. Утешившись этой мыслью, Паркер Теренс Карстерс закурил сигару и знаком приказал принести счет. Мгновением позже к нему приблизился лысеющий метрдотель с обычной метрдотелевской полиэтиленовой улыбкой.

– Полагаю, вам понравился наш ужин, мистер Карстерс?

– О да, настолько, что мне наверняка понравится и счет.

– Ваш счет оплачен… мистером Джоном Пикелисом, сэр, – объявил он.

Легкое остолбенение.

– А я-то думал, что старинное южное гостеприимство давно в прошлом, – воскликнул Карстерс. – Как мило с его стороны. Я бы хотел выразить ему признательность.

– Вам это не составит труда. Мистер Пикелис приглашает вас почтить своим вниманием скромный прием, который он устраивает здесь в пентхаусе – в нашем отеле – в любое время после девяти вечера.

– Так, сейчас уже десятый час, если мои маленькие золотые часики не врут, – заметил миллионер и встал.

– Конечно, черный галстук, – добавил метрдотель.

– Разумеется, я незамедлительно поднимусь к себе в номер и накину свой походный смокинг. Отличная кухня. И ваш бармен оказался прав насчет шабли шестьдесят четвертого года.

Метрдотель был явно озадачен.

– А что насчет шабли шестьдесят четвертого года, мистер Карстерс?

– Великолепно! Верно, сэр, если вы что-то понимаете в винах, то шабли шестьдесят четвертого года – просто отпад.

Глядя вслед удаляющемуся Карстерсу, метрдотель торжествовал, как и второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов. Удовольствие не покинуло Карстерса и мосле того, как он отворил дверь апартаментов «Брекен-Пидж» на седьмом этаже, ибо некие предупредительные ребята распаковали его чемоданы и даже отгладили его смокинг. Бреясь, он вынес решение, тщательно все рассчитав, как поступил бы на его месте Гилман.

Все должно быть чисто.

Никакого оружия.

Он не возьмет с собой оружия – сегодня не надо.

В девять пятьдесят вечера негр-дворецкий в ливрее, замерший у дверей в огромную гостиную пентхауса на восьмом этаже, громко возгласил:

– Мистер П. Т. Карстерс!

Гостиную переполнял гул десятков голосов в разных углах, но Пикелис услышал. Он прислушивался, ждал. Он прервал свою беседу с Беном Мартоном и мэром Эшли и поспешил поприветствовать знаменитого красавца.

– Я Джон Пикелис, мистер Карстерс, – представился седеющий главарь гангстеров.

– А! Тот самый, кто приобрел второй экземпляр кремневого «куксона».

Пикелис ухмыльнулся, довольный и несколько удивленный.

– Вы не в обиде, надеюсь?

На лице Карстерса расцвела знаменитая миллионодолларовая улыбка.

– Я, быть может, несколько испорчен, но я, безусловно, не злопамятен, – ответил он добродушно. – Нет, конечно, не в обиде. Я отдаю должное вашему вкусу, как и вашему южному гостеприимству. Благодарю вас за прекрасный ужин.

Пикелис с радостью сделал открытие, что П. Т. Карстерс не только не испорчен, но и не помпезен, и даже не утомлен жизнью.

– И благодарю вас за приглашение на банкет, мистер Пикелис, – добавил светловолосый лазутчик.

– Я не мог отказать себе в удовольствии доставить удовольствие коллеге-коллекционеру, – ответил рэкетир.

Потом он подвел его к Мартону и Эшли, которые во все глаза за ними наблюдали.

– Мистер Карстерс, хочу вам представить двух наших весьма высокопоставленных и весьма исполнительных служащих – нет, скорее всего самых высокопоставленных и самых исполнительных в Парадайз-сити. Это капитан Мартон, начальник полиции, и наш выдающийся мэр Роджер Стюарт Эшли.

Словно в каком-нибудь кинобоевике про ФБР, аккуратно отпечатанные досье Уиллистона на обоих коррумпированных чиновников появились в кадре и предстали крупным планом перед мысленным взором Карстерса. Кадр был смонтирован так, что оба досье оказались рядом, а затем растаяли, когда миллионер протянул руку Эшли.

– Большая для меня честь, мистер мэр, познакомиться с вами.

– Добро пожаловать в Парадайз-сити. Надеюсь, ваше пребывание у нас будет для вас приятным, – ответил Эшли.

Это был мужчина с приятной внешностью, аристократическими манерами и чуть затуманенными остекленевшими глазами, которые указывали на то, что их обладатель любит предаваться обильным возлияниям. Крошечные морщинки, несколько лопнувших на носу кровяных сосудов и слегка одутловатое лицо – все подтверждало верность оценок, содержащихся в досье Уиллистона.

– Если гостеприимство мистера Пикелиса есть типичное проявление благорасположения Парадайз-сити к своим гостям, то мое пребывание, конечно же, будет приятным, – уверил мэра Карстерс.

Ливрейные официанты осторожно рассекали толпу гостей, заполнивших просторный зал, и прежде чем ответить, мистер Эшли принял из рук официанта бокал шампанского.

– Не преуменьшая дружелюбия наших достойных граждан, боюсь, в поведении мистера Пикелиса ничего нет типичного. В своей щедрости, как и во всем прочем, наш радушный хозяин – личность совершенно исключительная. В том, что касается решительности, воображения, могущества – особенно могущества – мистер Пикелис человек уникальный, – говорил Эшли. – Он природою сотворенный лидер и руководитель.

Трудно было сказать, то ли он и в самом деле восхищался, то ли просто констатировал факт, то ли лукаво иронизировал над бесстрашным правителем округа Джефферсон.

Пикелис усмехнулся, явно довольный этой репликой.

– Мне лестно слышать комплименты мэра, – признался он, – поскольку мне пришлось самому всего добиваться в жизни, а семья Роджера – одна из древнейших и наиболее уважаемых во всем штате. Его прадедушка был майором в армии конфедератов, майором кавалерии, потерявшим руку в битве при Чанселлорвилле.

Тонкая работа. Тон, каким Пикелис произнес «Роджер», сразу давал понять, кто тут главный.

Карстерс кивнул и обратил все свое внимание на Мартона.

– Я не хотел бы показаться бестактным, капитан. Я рад и с вами познакомиться – в особенности будучи уверенным, что я не нарушил правила парковки.

На мясистом лице начальника полиции показалась бледная улыбка. Он протянул тяжелую толстопалую ладонь, которая оказалась одновременно пухлой и мускулистой. Рукопожатие было малоприятный.

– Даже гостям мистера Пикелиса не удается безнаказанно нарушать правила парковки в этом городе, во всяком случае, если мы замечаем эти нарушения, – твердо заявил Мартон. – Вы у нас надолго?

Лазутчик взял с подноса бокал шампанского, отпил глоточек.

– Трудно сказать. У меня, знаете ли, нет определенных планов. Я навещал старинных друзей-охотников – у них имение в Южной Каролине, и теперь направляюсь в Дайтону, чтобы переговорить с приятелем-гонщиком по поводу его участия в ралли в будущем году.

Мартон передернул плечами, выказывая едва ли не откровенное равнодушие к этому богатому незнакомцу, в ком он видел всего лишь дешевого дилетанта.

– Конечно, я рассчитываю оставаться здесь до тех пор, пока мне не удастся уговорить мистера Пикелиса показать мне свою коллекцию, – продолжал Карстерс.

– Вам не придется уговаривать меня слишком долго, – пообещал главарь гангстеров. – У нас тут редко когда появляются серьезные коллекционеры вроде вас, и я с удовольствием покажу вам свои пушечки. Конечно, моя коллекция не столь велика, как ваша…

– У него есть несколько совершенно потрясающих старинных пистолетов, – перебил его Мартон. – Я-то сам равнодушен к этому хламу. Мне больше нравятся современные, полезные штучки вроде моей «тридцать восьмерки».

Карстерс заметил со вздохом:

– Ну, это рабочий инструмент, а не коллекционный экспонат.

– А капитан Мартон у нас – работяга! Трудолюбивый работяга! – подтвердил, усмехнувшись, Пикелис. – А это наш почетный гость – мистер Карстерс! – объявил он секунду спустя.

Она была необычайно хороша.

Красота Кэти Пикелис не имела ничего общего с красотой обольстительной киноактрисы или роскошной светской дамы – дочь главного рэкетира Парадайз-сити была просто очень хорошенькая. Она куда симпатичнее и обаятельнее, чем ей полагается быть, подумал Карстерс, маскируя свои мысли маской деревянной улыбки.

Дочь мерзкого гангстера не должна быть настолько миленькой, настолько непорочной и к тому же иметь настолько ясный взгляд. Сильно декольтированное вечернее платье от Ива Сен-Лорана могло смотреться сексуально на другой женщине, но на этой фигурке оно сидело просто элегантно. У нее была смуглая кожа, как и у ее покойной матушки, а большие глаза смотрели прямо на собеседника, а в голосе слышались приятные интонации, мягко сдобренные южным говорком.

Они познакомились и стали болтать о Париже и Риме, о винах и радости возвращения домой, а когда расположившееся в углу гостиной трио заиграло какую-то мелодию, пошли танцевать. Она танцевала изящно, ловко, и, сжимая ее в своих объятиях, он ощущал тепло ее гибкого тела. Впридачу ко всему на ночном небе безумствовала яркая луна, и от тела Кэти Пикелис исходил тонкий аромат жасмина.

Все это было смехотворно-романтично.

Сцена в подвале здания полицейского участка на Семнадцатой улице была куда менее романтичной. Трое патрульных и сержант методично истязали Сэма Клейтона, двадцативосьмилетнего негра, который работал водителем автофургона-холодильника. У них уже несколько лет руки чесались отдубасить его по первое число – с тех самых пор, как активист движения за гражданские права, приехавший сюда из Нью-Йорка, целую неделю жил у него в маленькой деревянной хижине на окраине города. Теперь полицейские слепили ему глаза фонариками, осыпали ударами, поливали голову ледяной водой и проделывали множество иных жестоких вещей, которые могли причинить боль, но не оставляли следов. Клейтон, широкоплечий и круглолицый парень, который ни капельки не напоминал Сиднея Пуатье, не был ни красивым, ни слишком-то красноречивым. Он стонал, он ругался, он иногда вскрикивал, потому что истязали его уже довольно долго, и конца этим истязаниям не было видно.

А они твердо вознамерились, как ему было объяснено, склонить его к признанию в убийстве «той цветной девчонки, которую исполосовали на Лараби-авеню». В равной степени твердо вознамерившись ни за что не сознаваться и преступлении, за которое полагалась смертная казнь, и рассвирепев от всей нелепицы происходящего и от бессмысленных побоев, Сэм Клейтон ужасно страдал. Они и слушать не хотели его заверений, что в указанный период времени, когда было совершено убийство девушки, ом находился в церкви на танцах, и продолжали его истязать.

– С ним придется еще повозиться, – сказал один из полицейских, когда время уже близилось к полуночи, а Клейтон в четвертый раз потерял сознание, так и не сделав признания.

– У тебя что, есть вариант более приятно провести сегодняшний вечер? – с вызовом спросил его сержант.

Вопрос вызвал целую серию непристойных и лживых заявлений, после чего зверское и противозаконное истязание Сэма Клейтона возобновилось. В номере 407 отеля «Джефферсон» мужчина, называвший себя Артуром Уорреном, составлял список «укромных углов», которые он выбрал для использования в ходе операции «Молот». «Укромные углы» – тайники, где агент оставлял сообщения для других агентов, вряд ли были идеальным способом связи между членами подпольной сети. Цепочка связников-курьеров, в которой были «зияния», чтобы обезопасить всю группу от провала, обеспечивала, конечно, куда более эффективную и быструю связь. Но когда небольшой группе десантников, внедрившихся на вражескую территорию, вменялось действовать там, не имея поддержки местных союзников, а контрразведка противника была необычайно сильна, «укромные углы», как то: дупло в стволе дерева или щель между плитками кафеля в общественном туалете, часто оставались единственным способом. Полковник советского КГБ Абель держал связь со своим нью-йоркским аппаратом через «укромные углы», а сотрудники ЦРУ использовали их же для сбора микрофильмов Пеньковского в Москве. Участники операции «Молот» воспользуются тем же приемом.