Текст книги "Операция молот"

Автор книги: Уолтер Уэйджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 38 страниц)

Примерно в 1800 милях к северо-западу от Белого дома лейтенант Филип Канеллис начал постанывать. Из его разбитых, окровавленных губ вылетал не то чтобы стон, ибо нанесенный Деллом удар ребром ладони по шее повредил лейтенанту ларинкс. Пленник, лежащий на двухъярусной койке, снова издал скрежещущий звук, и Фэлко отправился через зал контрольно-пускового центра посмотреть, что там такое.

– Похоже, он приходит в себя, – сообщил наемный убийца.

– С ним все в порядке? – спросил Делл, не покидая красного вертящегося кресла командира боевого расчета.

– Сам посмотри. Я же не врач.

Бывший зам. начальника разведки 168-го крыла встал, закурил и подошел к Фэлко.

Канеллис дернулся и, насколько это ему позволили путы, зашевелил кистями рук и ступнями. В углу рта у него запеклась кровь, и, заметив это, Делл подумал, что сломалось у молодого офицера от первого удара – удара автоматным прикладом, имевшим цель заглушить его крик у двери, – челюсть или зуб. В этом не было никакой необходимости, и то, что случилось, было просто печальным недоразумением. Делл лично не имел ничего против этого боевого расчета, ни против людей, которых беглецы нейтрализовали в караулке и по дороге сюда. Как и все прочие в сегодняшней Америке – включая и членов партии «Черные пантеры», и сотрудников чикагской городской полиции, и ополченцев взвода самообороны «Миннесотских викингов», – он считал себя добропорядочным гражданином, который в редчайших случаях позволял себе применять силу сверх допустимых пределов. Разумеется, в иных ситуациях прибегать к силе приходилось, так как другие люди – поглупее и менее добропорядочные – мешались под ногами, вставали на пути и препятствовали реализации его законного права наслаждаться жизнью, свободой и стремлением к счастью. Да это же понятно любому бюрократу среднего звена, любому студенту – активисту движения протеста, любому профессору философии.

Канеллис шевельнулся, и его правое веко дрогнуло.

– С ним все будет в норме, – предсказал Делл.

Хокси, наблюдавший за этой сценой издалека, улыбнулся. «Дьякон» Хокси мог поджигать церкви и убивать полицейских, но он, конечно же, никогда не хотел никому причинить боль. Он всем и каждому желал только хорошего, за исключением тех грешных, поврежденных в душе субъектов, кто столь богохульственно сопротивлялся воле Господа. А их было так много, слишком много. Это просто какой-то кошмар. А сколько еще болванов и атеистов, мечтавших хлорировать воду и поклоняться фальшивым богам и смотреть богомерзкие фильмы. Такие людишки часто печалили Хокси, а иногда даже гневили.

На верхней койке застонал второй пленник.

«Дьякон» Хокси сострадательно закивал головой, подошел к раковине и вернулся с двумя наполненными водой картонными стаканчиками. Он присел на корточки, мягко приподнял голову Каннелиса и осторожно, почти нежно влил жидкость в полураскрытые губы лейтенанта. Затем он повторил то же деяние, склонившись к капитану Тауну, командиру боевого расчета, которого огрел автоматным прикладом Фэлко.

– Вот это ты правильно сделал, – похвалил Делл.

Безумец скромно улыбнулся и продолжал оказывать гуманитарную помощь пострадавшим.

15

Артур Ренфрю Гросвинор, выпускник Гарварда (1942), демобилизованный из Управления стратегических служб (1946) и, согласно департаменту индивидуального пошива компании «Брукс-бразерс», имеющий идеальный 48-й размер, прибыл первым. Являясь вдобавок ко всему вышеупомянутому, государственным секретарем, ответственным за внешнюю политику великой державы, это был высокий серьезный мужчина весьма недюжинного ума, свободно владевший французским и испанским, обладатель наименее густой шевелюры из всех членов кабинета Стивенса и репутации знатока средневекового искусства. Кое-кто из более молодых сотрудников государственного департамента распускал озорной слушок, будто Гросвинор – с медицинской точки зрения форменный уникум, ибо он родился без потовых желез, но это была чистой воды выдумка. Рослый лысеющий государственный секретарь потел… конечно… в определенных ситуациях, хотя никто из сотрудников государственного департамента при этом никогда не присутствовал. Тот факт, что никто в госдепе никогда не видел своего шефа потным, разумеется, ничего не значил, ибо они ни разу не заставали его в постели с миссис Гросвинор (выпускница колледжа Брин-Мор 1947 года), которая родила ему четверых детей. Государственный секретарь не потел и в этот воскресный день, когда лимузин доставил его к боковому подъезду Белого дома, хотя он был несколько озадачен тем, что президент попросил его подъехать к восточному входу, которым пользовались крайне редко.

Он также терялся в догадках, зачем его вызвал президент, впрочем, ему предстояло скоро самому все узнать. Возможно, это как-то связано с визитом короля Ахмеда, который проходил весьма успешно. «Надо не забыть об этом упомянуть в беседе с президентом», – подумал Артур Ренфрю Гросвинор в тот момент, когда шофер остановил черный «кадиллак» у восточного подъезда. Дверь Белого дома – боковая дверь – тотчас распахнулась, и Гросвинор увидел одного из младших адъютантов.

Это обстоятельство, как и само незапланированное совещание в воскресенье, показалось ему странным.

Было ясно, что президент не хотел посвящать в это дело журналистов, которые несли круглосуточное дежурство вблизи главного подъезда на Пенсильвания-авеню. Шофер открыл дверцу, молодой капитан почти нетерпеливо отсалютовал главе внешнеполитического ведомства, и государственный секретарь быстро прошел в здание. Чувствующиеся во всех жестах капитана нервозность и поспешность удивили Гросвинора, так как если бы где-то в мире разразился кризис, об этом тут же доложили бы в государственный департамент по дипломатическим каналам из посольств. Жаль, что общественность не вполне отдает себе отчета в эффективности новейшей системы глобальных телекоммуникаций государственного департамента, размышлял Гросвинор, следуя по коридорам за капитаном – капитаном Хартунгом, судя по именной планке на его кителе.

Министр обороны Роберт Гатри Дарби, выпускник Массачусетского технологического института 1948 года сотрудник корпорации «Локхид айркрафт» (до 1970 года), прибыл в Белый дом несколькими минутами позже и вошел в здание не через восточный вход. Он попал туда по подземному переходу из примыкавшего к Белому дому административного корпуса в сопровождении генерала Питера Крейна. Крейн, обычно носивший форму с четырьмя звездами, как то и подобало начальнику штаба ВВС, понимал, отчего их просили приехать в резиденцию президента тайно и почему ему было предложено одеться в штатское. Президент поручил Маккензи в общих чертах обрисовать Крейну ситуацию, и теперь генерал в отличие от Артура Ренфрю Гросвинора потел, как мышь. Больше того, он страшно нервничал – отчасти потому, что президент, очевидно, сейчас мог устроить разнос ВВС.

Ивен Майклсон, в своих обычных очках в роговой оправе и при галстуке, приехал вслед за генералом. Директор Центрального разведывательного управления США, истинный герой государственной службы, ибо ему удалось пройти по всем ступенькам служебной лестницы от самого низа до самого верха, подъехал к южному входу. Он готовил воскресный обед – стряпня была его хобби, – когда ему позвонил Бономи и сообщил, что его хочет видеть президент. Майклсон недолюбливал Винсента Бономи, или, говоря, точнее, Майклсон был раздосадован просчетом относительно Бономи, ибо бывший летчик оказался человеком президента, а не ЦРУ. Этого не должно было случиться, во всяком случае, по логике карьерного бюрократа, хотя всякий профессиональный политик мог бы предсказать такой поворот событий: всякий государственный служащий предан своему агентству, управлению, департаменту. Преданность – личная преданность – была качеством, которому международное разведывательное сообщество никогда не придавало достаточно серьезного значения, но Майклсону не давала покоя мысль, что ему-то следовало прощупать Бономи более основательно. В конце концов Ивен Майклсон был первым социопсихологом (докторская диссертация по психологии в Чикагском университете), возглавившим крупнейшую шпионскую организацию Америки.

От него не ждали неправильных суждений, от него ждали всезнания.

И тот факт, что ему не было известно, зачем президент вызвал его в столь категоричной форме, ни с того ни с сего, да еще так срочно, лишь усилил его подавленное чувство беспокойства, и потому он в очередной раз сглотнул горечь, когда, войдя в Белый дом, увидел приближающегося Бономи.

– Извините, что испортил вам воскресенье, – обратился к нему генерал почти развязным тоном, – но у нас сорвало закрылки.

Сорвало закрылки? Бономи до сих пор любил отпускать давно вышедшие из моды жаргонные слова и выражения военных летчиков, иные из которых были в ходу еще в доисторическую эпоху второй мировой войны.

Майклсон пожал плечами с философско-обреченным видом ветерана холодной войны, который на своем веку пережил немало международных кризисов, и подумал, не удосужится ли Бономи развить свою мысль. Не удосужился.

– Большой сбор? – осторожно поинтересовался директор ЦРУ.

– Нет, только самые избранные. Вы, Гросвинор, Дарби, Пит Крейн и Билл Фрост. А вот и он!

Уильям Ли Фрост, кудрявый чикагец, чьи обширные познания в области юриспруденции дополнялись разносторонними талантами большого мастера кампаний по сбору средств для проведения политических мероприятий, выглядел слишком молодо для генерального прокурора Соединенных Штатов. Его обезоруживающе честное лицо выражало безмятежность мужчины, которому едва стукнуло тридцать, и только недавно появившиеся несколько седых волосков в его шевелюре и временами набегавший на его взор туман позволяли стороннему наблюдателю распознать суровую житейскую мудрость этого зрелого сорокачетырехлетнего мужчины.

Он имел свой стиль, не тот предсказуемый стиль аристократа-епископала, которым обладал государственный секретарь Артур Ренфрю Гросвинор, но несколько более колоритный, харизматический стиль – манеры повидавшего свет международного банкира (вроде кого-нибудь из французского клана Ротшильдов. Гросвинор был представителем богатого старинного рода янки, а куда более раскованный и либеральный Фрост происходил из не столь древнего, но не менее зажиточного семейства со Среднего Запада. Его отец был выходцем из России. Эмигрировав в Штаты в конце прошлого века, он взял себе фамилию Фрост и в течение следующих шести десятилетий создал империю недвижимости. Ныне старший Фрост регулярно посылал щедрые чеки в различные благотворительные организации, играл в покер и в бридж со своими старыми приятелями и с величественной скромностью хвастался своим «сыном-генералом». Его забавляло, что принятой формой обращения к генеральному прокурору Соединенных Штатов было слово «генерал» – это его мало восхищало.

– Добрый день, генерал, – сказал Фрост, обращаясь к Бономи.

– Добрый день, генерал! – ответил офицер ВВС.

– Привет, Ивен! – с приятной улыбкой повернулся Фрост к директору ЦРУ.

– Здорово, Билл! И ты к нам на огонек?

Бономи сдержал улыбку. «К нам на огонек»… Увы, это типичная манера поведения любого сотрудника разведки – делать вид, что им известно больше, чем на самом деле. «К нам». Да это просто смех – ведь Майклсон понятия не имеет, зачем их позвали. Президент всех пригласил к себе на огонек, и встреча обещала быть очень невеселой.

– Так точно, сэр, когда высшее должностное лицо государства зовет, генеральный прокурор откладывает воскресный выпуск «Таймс» и мчится со всех ног, – смиренно заметил Фрост. – Все равно там читать нечего. Очередной подробный репортаж о наркомании в детских садах на окраинных районах, последние данные о воздействии загрязненного воздуха на медведей в Йосемитском заповеднике, статья Гора Видала о женском освободительном движении и еженедельная сводка о численности крыс в девяти негритянских гетто по случайной выборке. Еще три президента университетов ушли в отставку, «Фонд Форда» выделил девять миллионов долларов «Фонду Рокфеллера» – шаг, который единодушно осудила как расистский вся баскетбольная команда богословского факультета Йельского университета.

Майклсон кивнул, смирившись с весьма чудным чувством юмора генерального прокурора. Никогда нельзя было сказать наверняка, что все его речи – только пустое зубоскальство, и это при нынешней-то нестабильной ситуации в сегодняшнем запутанном мире! Однако вся его тирада больше напоминала цитату из той вдохновенной публицистики, которую обыкновенно печатает журнал «Мэд», лосанджелесская «Фри-пресс» и «Конгрешнл рекорд»[37]37
  «Мэд» – юмористический журнал, «Фри-пресс» – молодежная газета, «Конгрешнл рекорд» – официальный вестник конгресса США.


[Закрыть].

– Кажется, у тебя сегодня хорошее настроение, Билл, – осуждающе заметил директор ЦРУ.

– А ты как всегда мрачнее тучи. Надо мне послать тебе несколько экземпляров тех непристойных книжонок, которые Верховный суд не позволяет нам конфисковывать из почтовых отправлений. Может, они тебя немного развеселят.

На самом же деле Фросту было совсем не до шуток с той секунды, как он несколько минут назад увидел Майклсона. Проницательный и практичный, он сразу догадался: произошло нечто серьезное и значительное – что и заставило Стивенса срочно созвать совещание с участием по крайней мере двух членов кабинета. Тут речь пойдет не о движении за гражданские права и не о загрязнении воздуха, не об инфляции и не о бюджете Национального совета искусств, раз и Майклсон здесь.

– Джентльмены, президент ждет, – напомнил Бономи, прервав их беседу.

Они прошли к лифту.

В «оперативном центре» Белого дома – в подвальном этаже – громко стрекотал телетайп цепи № 1 – «чистой» линии связи с Пентагоном. Младший сержант Хармон Д. Дьюк прошел в угол комнаты и пробежал взглядом по рулону желтой бумаги, непрерывно вылезавшей из печатного аппарата, и нахмурился. Слова, неумолимо протянувшиеся по желтому полю – отдельные слова, – были вполне осмысленными, но все сообщение в целом, на первый взгляд, не имело никакого отношения к Белому дому:

«СЕКРЕТНО. СРОЧНО. НЕМЕДЛЕННО ПЕРЕДАТЬ ЦИКЛОПАМ. ДЕЛЛ ЛОУРЕНС. ОСУЖДЕН ЗА УБИЙСТВО ПЕРВОЙ СТЕПЕНИ 18 МАРТА. ЖЕРТВА ЖЕНА ДАЙАНА МЭВИС ДЕЛЛ ТРИДЦАТИ ДЕВЯТИ ЛЕТ. СПОСОБ УБИЙСТВА УДУШЕНИЕ. МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ КВАРТИРА МАЛЬМСТРОМ МОНТАНА. БИОГРАФИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ СЛЕДУЮТ. ЛОУРЕНС ДЕЛЛ, БЕЛЫЙ, ПРОТЕСТАНТ, СУДИМОСТЕЙ РАНЕЕ НЕ ИМЕЛ. РАНЕЕ ЖЕНАТ НЕ БЫЛ. ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ И ПСИХИЧЕСКИХ ОТКЛОНЕНИЙ НЕ ЗАРЕГИСТРИРОВАНО. ДЕЛЛ РОДИЛСЯ НЬЮ-ХЕЙВЕН, КОННЕКТИКУТ, СЕНТЯБРЬ 1938, СЫН ДОКТОРА И МИССИС РИЧАРД ДЕЛЛ. СТАРШИЙ БРАТ РИЧАРД ДЕЛЛ-МЛАДШИЙ. МЛАДШАЯ СЕСТРА ЭЛИЗАБЕТ…»

Сообщение продолжало размеренно выплевываться телетайпом, но младший сержант Дьюкстак так и не мог понять, зачем такая информация понадобилась «Циклопам» – этим кодом обозначался президент Соединенных Штатов Америки. Возможно, это имеет отношение к прошению о помиловании, которое рассматривает президент, решил связист.

– Добрый день, джентльмены! – поприветствовал собравшихся Дэвид Стивенс, и когда они отозвались ему хором «Добрый день, мистер президент», он жестом пригласил их занять кресла и кожаный диванчик. – От Маккензи уже получено что-нибудь, Винс? – обратился он к помощнику.

– Сейчас проверю.

Стивенс кивнул на телефон, стоящий у него на столе, и его бывший ведомый набрал номер комнаты связи.

– Как раз сейчас передают. Будет готово минут через пять-десять, – доложил Бономи.

Президент кивнул.

– Вы все знакомы с генералом Бономи? – спросил он тоном, который ясно давал понять, что ему ровным счетом наплевать, знакомы они или нет. – Ну ладно, приступим к делу. Это срочное совещание. Произошло чрезвычайное происшествие – серьезное и весьма странное. Оно впрямую затрагивает национальную безопасность и международную безопасность. Я специально решил не созывать Совет национальной безопасности в полном составе, ибо дело настолько секретное, что я бы не хотел посвящать в него людей, которым знать о нем вовсе не обязательно. Надеюсь, вы меня понимаете?

Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание – он не ждал реакции на свой вопрос и, не дав времени присутствующим обдумать возможный ответ, продолжал.

– Вас ввели в курс дела, генерал? – обратился президент к начальнику штаба ВВС.

– Так точно, сэр, – подтвердил Крейн. – Мне звонил Маккензи. Он сказал, что вы дали ему добро.

Директор Центрального разведывательного управления свирепо впился зубами в сорокадолларовую трубку, подаренную ему женой к дню рождения, и обиделся за то, что и его «не ввели в курс дела».

– «Гадюка-3», – продолжал хозяин Белого дома, – принятое в Стратегическом авиационном командовании обозначение одной из подземных ракетных установок «минитмен» в Монтане. Это в районе Мальмстрома, в месте дислокации 168-го крыла стратегических ракет. Прошлой ночью, или точнее очень рано сегодня утром, пятеро осужденных убийц – один из них бывший майор САК, служивший ранее в 168-м крыле совершили побег из камеры смертников тюрьмы штата в Хелене. Затем они устроили засаду сменному боевому расчету, направлявшемуся в «Гадюку-3», угнали их «универсал» и украли обмундирование. Позже им каким-то образом удалось нейтрализовать охрану в наземном караульном помещении на территории «Гадюки-3», а затем – уж не знаю как – они захватили и саму подземную капсулу. Я не понимаю, как это им удалось.

– Это невозможно, – пробормотал государственный секретарь.

– Невозможно – так считается. Но на самом деле это так. Они захватили капсулу! – холодно поправил его Стивенс.

Глава военного ведомства взглянул на Крейна, и тот мрачно кивнул в знак подтверждения правоты президента.

– В настоящее время они находятся там внутри, – продолжал Стивенс. – Бронированная дверь задраена, им удалось отключить все электронные устройства, которые могли бы заблокировать пусковые кнопки ракет «Гадюки-3» извне. Говоря попросту, они способны в любой момент запустить эти ракеты – и они грозят нам так и поступить.

Государственный секретарь всем своим видом выражал полнейшее недоумение. На лице директора ЦРУ была написана искренняя озабоченность, министр обороны, похоже, колебался между искушением произнести гневную тираду и позывом к рвоте. Генерал Крейн моргал и сглатывал слюну чаще, чем обычно. Они были потрясены, но не испытывали недоумения. Артур Ренфрю Гросвинор, трезвомыслящий, культурный человек, который никогда не суетился и не терял головы, был в недоумении.

– Я не понимаю, – изрек он размеренным голосом старого новоанглийского аристократа. – Это бессмыслица какая-то.

– Боже ты мой! – произнес Дарби.

Гросвинор насупился, его покоробило столь вульгарное выражение чувств.

– Мистер президент, – вмешался в разговор Майклсон с хладнокровием, присущим главе ЦРУ, – что вы имеете в виду под словом «грозят»? Они предлагают какую-то сделку, требуют выкуп?

– У них есть некий план, – ответил Стивенс.

Сейчас Гросвинор наложит в штаны, подумал Винс Бономи.

– Правительство Соединенных Штатов не заключает сделку с убийцами! – заявил государственный секретарь.

Президент устремил взгляд на генерального прокурора.

– А вы что скажете, Билл?

Фрост пожал плечами.

– Я слушаю. Бьюсь об заклад, мистер президент, вы еще не все сказали, – ответил он.

– Давайте мы все послушаем! – предложил Стивенс.

Спустя тридцать секунд все услышали потрескивание в динамике-усилителе «горячей линии», связывающей Белый дом со Стратегическим авиационным командованием, откуда звучала магнитофонная запись разговора Маккензи с Деллом.

Они напряженно слушали заявление Делла о том, что заключенные контролируют шахту «Гадюки-3» и кнопки пуска межконтинентальных баллистических ракет, что налетчики готовы запустить все ракеты, если правительство не уступит требованиям, и что выдвинутые условия не подлежат обсуждению. «Это пакет требований!» – услышали они предупреждение бывшего майора – и, затаив дыхание, замерли в ожидании объяснения, что же это за «пакет».

– Он состоит из трех частей. Первое – деньги. Наличными. Нас тут пятеро – добропорядочных американских капиталистов – и мы хотим получить по миллиону долларов на нос. Мы требуем пять миллионов долларов использованными купюрами – такова наша цена сделки.

Министр обороны Дарби всплеснул руками.

– Второе – наш уход. Мы хотим покинуть пределы Соединенных Штатов. Средство передвижения в другую страну – реактивный самолет, весьма комфортабельный, весьма необычный реактивный лайнер. Вам ничего не будет стоить зафрахтовать такой самолет, потому что он у вас есть. Я говорю о самолете «ВВС – номер один».

«ВВС – номер один» был личным самолетом президента США.

– Третье – гарантии нашей безопасности, – продолжал Делл. – Не то что бы мы не были патриотами или не доверяли нашему правительству, мы просто не доверяем вам – именно вам. Поймите, тут нет личной обиды, но многие главы государств так часто лгали и нарушали свои обещания, что мы просто утратили наивную бойскаутскую доверчивость. Вы можете сыграть с нами какую-нибудь грязную штуку или просто убить нас, когда мы вылезем из этой «ямы». Вы даже можете подсунуть в мешок с деньгами высотную бомбу, так что нас разорвет на куски в воздухе – ведь именно так арабские террористы взорвали тот швейцарский самолет.

Мы требуем заложника, который проследовал бы с нами весь путь с момента взлета до посадки.

– Ну, теперь Гросвинора просто наизнанку вывернет, – рассудил Бономи.

– …Нашим заложником будет президент Соединенных Штатов!