Текст книги "Операция молот"

Автор книги: Уолтер Уэйджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

12

Это не удивило Мартина Маккензи, ибо он давно уже подозревал, что у закона Мерфи есть дополнение. Закон Мерфи гласил, что если что-то может пойти наперекосяк, то так оно и случится, а закон Маккензи утверждал, что если что-то может плохо кончиться, то оно кончится не просто плохо, а гораздо хуже. Имея столь жизнеутверждающий взгляд на мир, умную и терпеливую жену, искренне его любившую, а также историческое чутье, подсказывавшее ему, что и римские военачальники в свое время не меньше натерпелись от своего сената, Маккензи умудрился тридцать пять лет прослужить в вооруженных силах мировой сверхдержавы, не утратив ни единого волоска с головы, ни чести, ни преданности демократическим преобразованиям, ни уважения к живым тварям, ни способности ограничивать свое личное потребление алкоголя одной рюмкой бренди после ужина. Ну, иногда двумя – во время отпуска или беседы о бюджетных ассигнованиях с каким-нибудь влиятельным бюрократом или законодателем.

Подобная жизненная философия обыкновенно вырабатывается с возрастом, посему молодые офицеры более склонны удивляться. Доктор Пол Лангер, к примеру, был очень удивлен, когда через двадцать пять минут ему позвонили из канцелярии главврача муниципальной больницы Грейт-Фоллз и сообщили, что через десять минут в отделении «скорой помощи» его сменит другой практикант, а доктору Лангеру вменяется зайти в кабинет главврача.

– Что случилось, Пол? – поинтересовался веснушчатый Дон Борден, пришедший сменить Лангера. Доктор Борден, который вошел в кабинет дежурного врача «скорой помощи», на ходу застегивая белый халат, был хорошим терапевтом, но при этом любил выражаться без всяких экивоков.

Лангер пожал плечами, не желая признаться, что и ему ничего не известно. Все это его несколько смущало. Главврач тоже, похоже, был смущен не меньше него, хотя когда Лангер зашел к нему в кабинет, пожилой врач постарался ничем не выдать своего смущения и сделать как лучше. Именно в силу своего природного дара делать все как лучше доктор Ирвин Фиск и занимал пост главного врача больницы.

– Доктор Лангер, эти два джентльмена – из ВВС. Точнее сказать, они служат в ВВС, – поправился он.

Врач-практикант во второй раз удивился, ибо ни тот ни другой не были в военной форме. В спортивного покроя пиджаках, в полотняных брюках и простых рубашках, они скорее напоминали молодых бизнесменов из Грейт-Фоллз, заехавших сюда по пути в боулинг или в гости.

– Капитан Дрю и лейтенант Верт, – представил гостей доктор Фиск, не уточняя, кто из них Дрю, а кто Верт. Оба внимательно разглядывали Лангера, а один из них изобразил даже некое подобие улыбки, хотя и без особого успеха. И все же попытка сама по себе красноречива, подумал Лангер. В конце концов, рассудил он, прошлый президент Соединенных Штатов имел весьма высокий рейтинг по опросам общественного мнения именно в силу своей привычки «не высовываться», дабы избежать кривотолков, а что может вызывать меньше кривотолков, чем «да». В этом приятном словечке всегда угадывалась недвусмысленная убежденность, и оно никого не могло обидеть.

– Они хотят задать вам несколько вопросов, доктор, – продолжал седой главврач.

– Слушаю…

– Доктор Лангер, – начал то ли капитан Дрю, то ли лейтенант Верт, – мы бы хотели, чтобы вы нам помогли добровольно.

Очевидно, с ним заговорил капитан, потому что, само собой разумеется, только старший по званию взял бы на себя инициативу начать разговор, который обещал быть весьма неприятным, коль скоро было произнесено слово «добровольно».

– Конечно, конечно! – согласился молодой практикант зная, что это понравится главному врачу.

– Это весьма щекотливая ситуация, с точки зрения безопасности – национальной безопасности, – объяснил капитан Дрю.

– Конечно! – поспешил уверить его доктор Лангер, точно он имел хоть малейшее представление о предмете дискуссии.

– Этот раненый, которого нашли на шоссе… капитан Кинкейд…

Лангер взглянул на лейтенанта Верта, гадая, то ли тот немой, то ли ему запретили открывать рот. Верт снова попытался улыбнуться и снова неудачно. На этот раз на его губах не возникло даже подобие улыбки.

– Вы оказывали помощь капитану Кинкейду и вы заявили, что он говорил в бреду… – продолжал Дрю.

– Да, верно. Это случилось около часа назад. Но он говорил какую-то невнятицу.

Оба офицера в штатском обменялись многозначительными взглядами, чем слегка раздосадовали врача-практиканта, которому очень не нравилось оставаться в неведении.

– Доктор, я понимаю, что это может показаться странным, но нам было сообщено, что в интересах национальной безопасности вам было бы лучше проследовать с нами… в Мальмстром.

Определить, кто из этих двоих Дрю, оказалось очень просто, стоило лишь немного приложить усилия, подумал Лангер. У Дрю брови были кустистее.

– Эти ребята в самом деле офицеры ВВС? – опасливо спросил врач-практикант.

– Да-да, – поспешно подтвердил пузатый главврач.

– Вы можете посмотреть на наши удостоверения если желаете, – предложил тот, что кого Лангер принял за капитана.

Всякий патриотично настроенный американец отверг бы самую мысль об этом, но, во-первых, доктор Лангер в своей жизни насмотрелся немало английских фильмов про шпионов, а во-вторых, он никогда еще не видел удостоверения офицера армейской службы безопасности, поэтому он подумал: а почему бы нет?

– С удовольствием! – оживленно согласился практикант.

Возможно, все это забавный розыгрыш.

Оба незнакомца передали ему небольшие пластиковые карточки, и он изучил похожие как две капли воды удостоверения. Карточки совсем не были похожи на забавные самоделки.

– Вы хотите, чтобы я… проследовал с вами в Мальмстром прямо сейчас? – спросил он, возвращая удостоверения.

– Если вы не против…

Капитан Дрю был сама учтивость и опрятность. Лангеру еще не доводилось видеть столь тщательно причесанной, но без вызывающей стильности головы. Это его немного успокоило, ибо в телевизионных рекламных роликах хорошие ребята – те, что появляются в паре с грудастыми блондинками – никогда не имели на голове вороньих гнезд.

– Вы не возражаете, доктор Фиск? – обратился Лангер к главному врачу.

– Разумеется, нет. Ведь речь идет о национальной безопасности! Мы найдем кого-нибудь, кто подменит вас сегодня и завтра.

Завтра?

– Вам лучше взять с собой зубную щетку и пижаму, – участливо посоветовал капитан Дрю.

Почему завтра?

– Но я ведь не сделал ничего и не знаю ничего, что бы имело касательство к национальной безопасности! – слабо запротестовал практикант.

Капитан сочувственно развел руками.

– Доктор, мы же только выполняем приказ, а этот приказ исходит непосредственно от генерала Стоунсайфера. Он безусловно по достоинству оценит вашу помощь.

– Добровольную?

– Да, сэр.

– Я не арестован?

– Разумеется, нет, док! Вы же не совершили ничего противозаконного, – ответил с улыбкой Дрю. Улыбка была довольно приятная, возможно, когда Верт дослужится до капитана, он тоже научится так улыбаться. Очень может быть, что одновременно с курсом ориентировки и маскировки на местности и выживания в неблагоприятном климате они проходят курс добродушной улыбки и личной гигиены. Возможно, Дрю окончил этот курс с отличием.

И все же, несмотря на улыбку капитана, Лангер все еще не мог поверить в реальность происходящего.

– Слушайте, это точно не розыгрыш? – настаивал он. – Меня не снимают скрытой камерой для телевикторины «Доверчивый чудак»?

– Эта передача давно уже снята с эфира, – отозвался вдруг Верт.

Ага, значит, не немой.

– Да, по национальным каналам шоу уже не передают, но, возможно, его снимают для местных телекомпаний, – не унимался Лангер.

– Нет, это все по-настоящему, – проговорил по слогам капитан Дрю.

Пол Лангер повел их в свой маленький кабинет, сложил вещи в фирменную сумку авиакомпании «Юнайтед эйр», и все трое отправились к лестнице черного хода, чтобы спуститься по ней на служебную автостоянку позади здания больницы, где, по словам капитана Дрю, их ждал штабной «транспорт». Ясно, это было связано с тем, что сказал или мог сказать в бреду Кинкейд, и тут практикант вспомнил, что и Энн Келлеран тоже обо всем этом известно. Секунду-другую он колебался, желая рассказать им о ней, но какой смысл втягивать ее в эту историю – поэтому он отмел возникшее желание накапать на нее, и по дороге к светло-коричневому «крайслеру» помалкивал.

– Привет, доктор! – с чопорным видом поприветствовала его сестра Келлеран.

Она сидела у окна на заднем сиденье слева. Под ногами у нее стояла фирменная сумка авиакомпании «Норт-вест». – Вы не знаете, что происходит? – спросила она.

– Национальная безопасность. Совершенно секретно. Мне нельзя об этом говорить, – не моргнув глазом солгал он.

– Не морочьте мне ягодицы! – ответила рассудительная блондинка.

– Воспитание не позволяет ей сказать: «жопу», – пояснил доктор Лангер капитану Дрю.

– Это вы меня втянули в это дело, – укорила его сестра.

– Не морочьте мне ягодицы, – отозвался доктор Лангер, садясь рядом с ней. – Она немного испугана, я так полагаю, – заявил он капитану Дрю доверительно.

– Вам не о чем беспокоиться, мисс, – машинально успокоил ее капитан.

Практикант испытующе взглянул в лицо капитану и усмехнулся, догадавшись, что, возможно, этот доблестный служака и сам не знает, что происходит.

– Так они и вам ничего не сказали? – с вызовом спросил Лангер. – Старый добрый Стоунсайфер и вам тоже ничего не объяснил?

Дрю проигнорировал провокационный вопрос.

– Поехали, – приказал он лейтенанту.

Спустя несколько минут светло-коричневый «крайслер» выехал с больничной автостоянки и свернул влево на шоссе к Мальмстрому. В шестидесяти ярдах за ними следовал синий санитарный фургон ВВС США, и доктор Пол Лангер сразу же догадался – стоило ему только раз взглянуть в зеркало заднего вида, и он уже знал наверняка, – что в фургоне находится капитан Роджер Кинкейд.

13

Шел снег, и вооруженные охранники, стоящие по обе стороны двери серого восьмиэтажного здания позади Театрального музея имени Бахрушина на Зацепском валу, с каждым новым порывом холодного ветра сильнее притопывали обутыми в валенки ногами. На них была обычная зимняя форма: толстые трехпалые рукавицы, шапки-ушанки и двубортные шинели – одеяние, жизненно необходимое в октябре нынешнего года из-за рано ударивших морозов. На перекинутых через плечи ремнях висело табельное оружие – автоматы Калашникова калибра 7,62 мм, старые добрые АК-47.

И внутри этого здания стояли охранники, вооруженные теми же автоматами, в том числе и двое часовых у кабинета Союзова на четвертом этаже. Алексей Союзов редко приходил на работу по воскресеньям, во всяком случае, в последние три года, когда он занимал высокий пост в московской ставке главнокомандования Красной армии. Как главный маршал бронетанковых войск он, разумеется, постоянно находился в пределах досягаемости для срочного вызова, но в воскресные дни его вызывали редко. Однако в этот вечер он ждал вызова или срочного донесения. Возможно, придет секретный пакет, и начальник Генерального штаба Красной армии приказал могучему Алексею Союзову сидеть в штабе и ждать. Агенты иностранной разведки, объяснил маршал Барзинко своему старому боевому товарищу, могут вести наблюдение за зданием и могут что-нибудь заподозрить, если увидят, как сам начальник Генерального штаба входит в дверь в воскресный вечер.

В этом случае эффект внезапности будет равен нулю, а ведь вся операция была разработана Управлением военного планирования с особым упором на внезапность. В противовес какой-то серьезной ошибке, допущенной кем-то в Восточном Берлине, или какому-то чувствительному удару, нанесенному одной из разведывательных служб страны – члена НАТО, эта операция должна стать полной неожиданностью для вероятного противника, размышлял маршал Союзов, чего бы это ни стоило.

По его мнению, эта операция с политической точки зрения могла быть разумной и оправданной, но с военной точки зрения она была бессмысленна. Разумеется, решение принималось умниками из Центрального Комитета партии. Приказы спускались начальнику Генерального штаба из Министерства обороны, а министр обороны получал указания из Совета Министров, но Союзов знал, что реальная власть – власть, позволявшая осуществлять передвижения танковых дивизий, военно-воздушных армий, оккупировать соседние страны – такие, как Венгрия или Чехословакия, – обреталась в Центральном Комитете КПСС. Именно на секретных обсуждениях и путем тонких интриг в кулуарах Центрального Комитета ястребы и голуби, ярые сталинисты и умеренные либералы, сторонники кровавых революций в разных точках земного шара и более осторожные миролюбцы формировали национальную политику.

Именно Центральный Комитет дал распоряжение о подготовке операции «Ямщик» – по-английски «кучер». Так американские и английские разведслужбы называли бы эту операцию в своих донесениях, если бы эти службы действовали оперативно и эффективно, размышлял Союзов, попыхивая кубинской сигарой. Но, разумеется, нет ровным счетом никаких причин предполагать, что их разведки более точны и профессиональны, чем ГРУ. Все эти тайны «плаща и кинжала» – туфта, ибо решающее значение имеют боевые соединения. И боевым соединениям придется вмешаться, если эта операция полетит к чертовой матери.

Маршал медленно шагал взад-вперед по кабинету, бережно ступая на левую ногу – ту, в которой стоял стальной штырь, в ненастную погоду напоминавший ему о последнем штурме Берлина. Он выглянул из окна на снегопад и стал думать о подбитых «тиграх» со свастиками на башнях…

– Да, давно это было, – пробормотал маршал Союзов, осознав вдруг, что в четверг ему исполнится шестьдесят два.

– Несостоятельно, – добавил он, мысленно возвращаясь к операции «Ямщик». В военном отношении операция была несостоятельна, поскольку была чревата колоссальным риском, несоизмеримым с ее плодами, каким бы эффектом внезапности она ни обладала. Он бы ни за что не произнес этих слов вслух, ибо не исключал возможности, что Комитет государственной безопасности – коварное и вездесущее КГБ – вновь поставил Генеральный штаб Красной армии на прослушивание. Это гражданское контрразведывательное учреждение вечно выслуживалось перед Центральным Комитетом партии, тайно стараясь восстановить свое былое могущество, подставляя Красную армию.

– Несостоятельно! – презрительно повторил маршал, чуть повысив голос.

И тут его раненая нога снова заныла, и он сквозь зубы изрек грубое солдатское ругательство, более подходящее сержанту-десантнику, нежели Главному маршалу бронетанковых войск Красной Армии. Союзов вернулся к столу, сел, и в этот момент фельдъегерь из Кремля доставил ему пакет. Машинописный текст был кратким и предельно ясным.

Как и запланировано, операция начнется в 3.00.

Союзов рассмотрел подписи и заметил, что приказ был собственноручно завизирован министром обороны и начальником Генштаба.

Ну и ладненько.

Теперь вся ответственность висит на них.

Он нажал кнопку вызова адъютанта – подполковника Вельского.

– Подполковник Вельский, – начал маршал, постукивая пальцем по листку бумаги на столе, – операция начинается сегодня. Свяжитесь с соединениями в Германии и дайте им команду приступить к операции «Ямщик».

Через некоторое время после ухода Вельского маршал Союзов развернулся в своем кресле и выглянул из окна на большую площадь. Снегопад усилился. Как вычислил Союзов, при таком снегопаде завтра к утру снежный покров составит по меньшей мере три дюйма. На мгновение он еще раз задумался о том, какой же будет реакция на «Ямщика» в Вашингтоне, этом далеком городе за горами и за долами, расположенном столь далеко отсюда, что там сейчас еще только воскресный день.

Интересно, на этот раз американцы уступят или будут опять упорствовать?

Предсказать их поведение было трудно.

14

Дом 1600 по Пенсильвания-авеню, Северо-запад, Вашингтон, Округ Колумбия[36]36
  Адрес Белого дома – резиденции президента США.


[Закрыть].

Почтовый индекс необязателен.

– Доброе утро, мистер президент, – сладким голосом произнес орлиноликий человек с золотыми звездами на плечах, входя в большую залитую солнцем комнату.

Бригадный генерал Винсент М. Бономи произнес ритуальное приветствие тем добродушным, учтивым и многозначительным тоном, каким он делал это утреннее приветствие на протяжении уже трех лет девяти месяцев и двух недель. В многозначительности его тона таилось всезнание. Бономи и человек, к которому он обращался, дружили и доверяли друг другу долгое время, еще с корейской войны, когда они летали в одной эскадрилье бомбардировщиков «Ф-86». Ныне Бономи был генералом ВВС США, на некоторое время «приписанным» к Центральному разведывательному управлению. Худощавый, умный и проницательный, он посмеивался, понимая, что сорок один месяц назад его бы преспокойно спровадили в отставку в чине полковника, если бы в ВВС и в ЦРУ не прознали о его тесных дружеских отношениях с Дэвидом Т. Стивенсом. Дэвид Т. Стивенс, красноречивый и широкоплечий уроженец Огайо, который, по всеобщему мнению, был столь же красив и обаятелен, как и убиенный Джон Ф. Кеннеди, теперь являлся президентом Соединенных Штатов. В обязанности Винсента Бономи входило проведение ежедневных брифингов для президента – кратким изложением «международной обстановки» по подготовленному ЦРУ – разумеется, совершенно секретному – докладу.

Стивенс выслушал обычное приветствие Бономи, кивнул, глядя, как генерал плотно закрывает за собой дверь.

– Доброе утро, сукин ты сын! – ответил президент Соединенных Штатов Америки.

Эта реплика также была частью их ритуала, выработанного еще на продуваемой всеми ветрами военно-воздушной базе в Корее, когда капитан Д. Т. Стивенс поведал своему ведомому и лучшему другу о своем желании стать высшим должностным лицом в Соединенных Штатах. Это была, конечно, только мечта, тайная и почти несбыточная, хотя и вовсе не совсем невероятная. Капитан В. Н. Бономи тогда пообещал другу не раскрывать тайну и сдержал слово – но каждое утро на бегу к своим истребителям он приветствовал товарища по оружию веселым и негромким «Доброе утро, мистер президент!» – на что Стивенс отвечал: «Доброе утро, сукин ты сын!» И вот два десятка лет спустя этот шутливый обмен любезностями свидетельствовал о юношеской жизнерадостности старых асов, но в то же время напоминал обоим, кем они некогда были и кем стали.

Никто не разговаривал с президентом Дэвидом Стивенсом так откровенно и прямо, как Винсент Бономи, – ибо всем прочим от президента всегда что-то требовалось, и он это знал. Он воспринимал эту особенность окружающих как естественный порядок вещей, и это ему не нравилось. Как умного и трезво мыслящего политика, это не должно было бы тревожить его, конечно.

Но тревожило.

До сих пор.

Нынешним воскресным утром это особенно его тревожило, ибо он был утомлен предвыборной гонкой и обескуражен последним опросом общественного мнения, к тому же его мучила легкая головная боль от двух бокалов шампанского, которые он вынужден был выпивать на протяжении последних вечеров. Головная боль могла бы пройти, если бы ему удалось сегодня поспать подольше, однако американский народ и лицемерная пресса – Боже, как же он ненавидел этот термин! – а также Рэй Гамбинер считали, что президент Соединенных Штатов должен хотя бы раз в неделю общаться со Всевышним. Рэй Гамбинер, председатель национального комитета партии, часто указывал, что предыдущий президент многомудро «расширял свое влияние», каждое воскресенье молясь совместно с представителями разных вероисповеданий. Но Дэвид Стивенс не намеревался имитировать этот дешевый спектакль. Стивенс и так уж совершил много такого, чем не мог гордиться, но дешевые жесты он терпеть не мог. Да он не был особенно-то набожен. Правда, в это утро он как обычно посетил церковь: до выборов оставалось две недели.

– Займемся делами государства? – поинтересовался бригадный генерал Бономи, положив черный кожаный атташе-«кейс» на край стола.

Этот «кейс», как и сам генерал Бономи и сфера его деятельности, был особого рода. Его стенки были проложены стальным листом, а номерные знаки соединены с крошечным взрывным устройством. Если перед тем, как открыть чемоданчик, не набирался нужный код из четырех цифр, секретное содержимое этого особого чемоданчика через пять секунд сгорало дотла.

– Как я слышал, вчера ты занимался здесь одним весьма серьезным государственным делом, – продолжал Бономи. – Гулял всю ночь аж до трех утра, если верить весьма достоверной «Вашингтон пост».

– Мда, очередной государственный прием в честь очередного арабского короля, – подтвердил Стивенс, осушив чашку кофе. Он взглянул на серебряный кофейник, потом на своего друга, который укоризненно покачал головой.

– На мое сострадание не надейся, – мягко пожурил его Бономи. – Что касается меня, то я считаю: если ты видел хотя бы одного арабского короля, считай – ты их всех видел. Они же как китайские обеды. Через полчаса после завершения трапезы ты уже не вспомнишь, что ел.

– Лет двадцать назад, Винс, ты говорил то же самое, – напомнил Стивенс своему бывшему ведомому, – только тогда ты вместо китайских обедов ссылался на корейских шлюх.

– Мне запретили в присутствии президента отпускать грубости.

Дэвид Стивенс налил себе еще кофе, отпил и поставил чашку на стол и вздохнул, услышав крики демонстрантов, пикетирующих Белый дом. Ну, и кто там на этот раз? На тротуаре перед оградой Белого дома всегда было так много демонстрантов, протестующих против столь многих вещей, что все их скандирования давно уже звучали одинаково.

– Это тебя тревожит? – спросил Бономи.

– Уже нет. Вот это меня и тревожит. Ведь президенту следует тревожиться – хотя бы самую малость.

– О фатальное одиночество вождя! – пошутил генерал. – Но я не могу слишком серьезно относиться к твоему ворчанью, Дейв. Ведь в конце концов тебя никто не заставлял браться за эту работу. Ты же сам сражался, как лев, лишь бы ее заполучить. И теперь ты опять сражаешься, как лев, чтобы оставить за собой это местечко. Признайся!

Президент улыбнулся и кивнул в Знак согласия.

– И тебе нравится эта работа. Ты тоже должен в этом признаться, Дейв.

– Признаюсь, – согласился Стивенс.

– Так что кончай себя жалеть, властолюбивый ты ублюдок! Тебе это нравится, и у тебя все неплохо получается. К тому же есть вещи, которые тебя тревожат. Ну, скажем, эти государственные приемы с арабскими королями, разве не так?

– Они тревожат меня так, что и сказать нельзя, Винс! Они у меня вот уже где сидят – в печенках! – взорвался президент. – Гамбинер считает, что я рискую потерять значительное число голосов евреев и либералов из-за того, что за две недели до выборов встречаюсь с Ахмедом Вторым, а ребята из госдепа уверяют меня, что с ним необходимо встретиться именно сейчас, дабы продемонстрировать ему американскую поддержку и предотвратить государственный переворот, готовящийся у него за спиной фанатиками-исламистами. ЦРУ – твоя родня – с ними согласно.

– Все это чушь собачья, мистер президент. Моя родня держит сеть пиццерий в Бронксе за исключением младшего братишки, который работает хирургом в Питтсфилде, штат Массачусетс. Какая «моя родня»? Да знаешь ли ты, парень, что, если тебя не переизберут, «моя родня» вышвырнет меня через восемь минут после того, как ты покинешь Белый дом. И не пытайся крутить мозги старому приятелю, Дейв. Король приехал сюда, чтобы обсудить танки и самолеты, а не просто мило поболтать. Ты это знаешь, и я это знаю, и ушлые ребята из госдепа это знают. И израильтяне это знают тоже, и можешь поспорить на президентское кресло, что они сейчас пыхтят не меньше, а то и больше твоего!

– У тебя по-прежнему лексикон пилота-истребителя, Винс.

– А я никогда не корчил из себя что-то большее, чем я есть на самом деле – и за штурвалом я был очень неплох!

– Очень неплох! – вспомнил Стивенс.

Винс Бономи спас ему жизнь – не однажды, а раз десять – в страшных поединках с МИГами, но никто из них об этом никогда не говорил. Разговор на эту тему смутил бы обоих, а в этом не было необходимости.

– Да ладно, ладно! Ты и сам был хорош! – заметил Бономи. – И как президент ты тоже неплохо справляешься со своими обязанностями. Сейчас ты малость выдохся и малость наклал в штаны из-за того, что этот старпер Колдуэлл настигает тебя – но я готов поспорить, что ты не уронишь своего президентскою достоинства до самой последней минуты пребывания на этом ответственном посту.

– Спасибо за дешевую лесть, Винс!

Бывший ведомый хмыкнул.

– Слушай, Христа ради, давай наконец перейдем к брифингу. Согласны, мистер президент?

– Согласен, генерал.

Бономи раскрыл «кейс» и выудил оттуда пять листков бумаги с машинописным текстом через два интервала, сел и зачитал рапорт Центрального разведывательного управления Главнокомандующему вооруженными силами США.

Перспективы очередной девальвации французского франка и оценка действий китайских партизан в Таиланде.

Состав и политическая характеристика нового чешского кабинета министров, о котором будет сообщено на будущей неделе.

Ухудшение состояние здоровья президента Аргентины, источник оружия, тайно поставляемого сепаратистам в Судан, значение недавних космических фотосъемок нового индустриального комплекса русских близ Камышлова – завода по производству межконтинентальных ракет СС-16.

Возможный исход промежуточных выборов в Англии, назначенных на декабрь, перевооружение корейских ВВС новыми советскими МИГами-23, французские поставки вооружения на Ближний Восток и – напоследок – смешной анекдот о сексуальной жизни Фиделя Кастро. Имея представление о чувстве юмора президента, аналитики ЦРУ, составлявшие эти рапорты, обыкновенно завершали их на веселой ноте. В соответствии со старинным правилом эстрадных комиков они пытались «рассмешить публику перед занавесом».

– Это все, Винс? – спросил президент.

– Все – на сегодня. А что?

– Ну, я бы хотел услышать, как продвигаются дела с «Купальником», – ответил Стивенс. Бономи улыбнулся: «Купальник» был тайной и несколько сомнительной операцией ЦРУ в Египте, о которой уже несколько недель в рапортах не было ни слова, и генерал ВВС догадался, что в ЦРУ, возможно, хотели бы, чтобы хозяин Белого дома о ней забыл. Но у нынешнего хозяина Белого дома была отменная память.

– А что там слышно о саммите стран коммунистического блока в Бухаресте, намеченном на 8 ноября? – продолжал президент. – Я бы хотел узнать об этом больше – не просто список номеров в отеле, где они все расположатся, черт побери! Госдеп считает, что, может быть, там появятся китайцы. Да или нет? Какая у них повестка дня? Что там за слухи о жене Мао Цзэдуна?

– Я составлю список интересующих вас тем, – пообещал Бономи.

– Хорошо. Да, Винс, насчет короля Ахмеда…

Тут зазвонил телефон, и оба повернулись к столу у окна.

Оба недоверчиво вытаращили глаза.

Звук исходил из закрытого ящика – там находился телефон «горячей связи» со штабом Стратегического авиационного командования в Омахе. У этого телефона был особый резкий звонок, куда более могучий, чем зуммер обычного телефона.

Стивенс поспешно подошел к столу, сел, выдвинул ящик и снял трубку красного телефона.

– Алло?.. Да, генерал Маккензи, это президент, – услышал Бономи. – Да… Что-о? Мне казалось, это невозможно!

Лицо Дэвида Стивенса вдруг приобрело такое выражение, точно его ударили в солнечное сплетение. Бономи никогда еще не приходилось видеть такое выражение на лице у президента.

– Так, договаривайте!.. Понятно… Понятно… И кого же они требуют?.. Да это же чистейшее безумие!.. Это несерьезно! Да кто они такие?.. Нет, имена мне ничего не говорят… Я жду полный отчет о них в ближайший час… Генерал, я хочу быть уверен, что все правильно понял. Повторите, пожалуйста.

Президент Соединенных Штатов минуту молча слушал и был, очевидно, ошарашен тем, что доносилось из трубки.

– Хорошо, я свяжусь с вами в самое ближайшее время, – пообещал он главкомстратаву. – Об этом кому-нибудь еще известно?.. Кому еще?.. Понятно. Да. Нет, я никого не виню – пока, во всяком случае… Как там сейчас?.. Понятно… В этом есть смысл – даже если все прочее кажется просто бессмыслицей… Генерал, вам известна обстановка, и я целиком полагаюсь на ваше мнение. У вас есть какие-нибудь предложения?.. Есть какая-нибудь возможность их оттуда выкурить?.. Спасибо за откровенность! Да-да. Я перезвоню вам, как только мы тут что-нибудь решим.

Стивенс положил красную трубку и покачал головой.

– Что-то случилось? – спросил Бономи.

– Винс, что тебе известно о подземных шахтах пусковых установок ракет «минитмен» и их укреплении?

Бывший пилот подумал и пожал плечами.

– Да, не больше, чем ты знаешь из газет или из журналов по авиационной технике. Я же никогда не служил в ракетных частях, сам знаешь. Ребята-ракетчики говорят, что эти шахты взрывостойкие и практически неуязвимы, за исключением разве что случаев прямого попадания ядерной боеголовки.

Мужчина, о котором кое-кто поговаривал, что он почти так же красив, как Джон Ф. Кеннеди, вздохнул.

– Не так уж неуязвимы, как выяснилось, – объявил он мрачно. – Маккензи только что сообщил мне нечто совершенно фантастическое… Впрочем, не то чтобы фантастическое, но тем не менее… как там мы говорили… опупительно-офигительное…

Президент был глубоко взволнован, опечален и потрясен.

– Ну, по крайней мере это отвлечет тебя от арабского короля, – заметил Бономи, пытаясь разрядить атмосферу.

– Какого арабского короля?

И затем президент рассказал ему то, о чем сообщил главкомстратав, и, пересказывая сообщение, Стивенс с каждым словом обретал присущую ему властность и трезвомыслие.

– Да, вот уж действительно опупительно-офигительно, – согласился Бономи.

– Теперь я могу себе представить, что чувствовал Кеннеди, когда ему показали фотографии русских ракет на Кубе, сделанные с «У-2», – задумчиво пробормотал Стивенс.

Некоторое время оба молчали.

– В два часа. Встречаемся здесь в два, – решил Дэвид Стивенс. – Гросвинор, Дарби, Крейн, Майклсон… и Билл Фрост. И ты никуда не отлучайся, Винс. Возможно, это будет историческое совещание, и я не хочу, чтобы ты его пропустил.

Старый друг улыбнулся.

– Конечно, мистер президент, хотя я не совсем понимаю, зачем вам звать какого-то занюханного однозвездного генералишку в компанию столь значительных государственных мужей.

Стивенс пожал плечами.

– Винс, – заметил он, потянувшись к черному телефону, – взрослый мужчина с богатым жизненным опытом, который осмеливается сказать президенту «чушь собачья», всегда может оказаться полезен.

– Я бы не стал употреблять таких выражений, Дейв, в присутствии посторонних, – запротестовал Бономи.

Президент не ответил.

Он уже говорил по телефону, отдавая указания насчет предстоящего в два часа экстренного совещания.