Текст книги "Все драконы любят апельсины (СИ)"

Автор книги: Уна Лофт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 6. Одинокая Гордячка. Аккелон. Доралисс

После совещания Дора поднялась к себе. В отличие от всех остальных обитателей Аккелона, выбравших для жизни Южное крыло и центральную часть Замка, потому что туда проще всего было провести горячую воду в купальню и паровое отопление в комнаты, она поселилась в наименее посещаемую его часть – Северную Башню. Ее еще называли Одинокой Гордячкой, потому как она дальше всех остальных выдвигалась далеко на Север, словно бы не признавая родство с остальными, словно она была не частью Замка, а частью Севера, его гор и ледников.

Она так до сих пор и сама не поняла, зачем терпит столько неудобств: подъем по высокой круговой лестнице, холод, унылые песни ветра. Единственным плюсом кухни и двух малюсеньких комнат: кабинета и спальни с кладовкой, куда разве что мышь с одним зерном поместится, вернее, поместилась бы, если бы до этого не нашла кладовку поуютнее, был панорамный вид на горы.

Снежные шапки высоких пиков, отвесные стены, холодные стальные цвета неба и скал. В те уникальные минуты, когда выходило солнце – оно добавляло неповторимую желтую ноту в ее пейзаж. Это был ее личный вид, только ее.

Горы, так любимые ее детскими друзьями, освещались их воспоминаниями и радостными мордашками. Дора горы не понимала, но их любили Рэнни и Касс. Вот, наверное, ради тех редких моментов и их радости Дора и жила в Одинокой Гордячке.

Зачем и почему они семьей – с мамой и старшим братом Виладором – переехали в Герриндор, уехав с Драконьего материка, Дора не знала. Переехали и все. В отличие от Эррнгрид, она вышла замуж за любимого человека и была счастлива с ним какое-то время, пока не поняла, что детей у них не появится. Тут начались проблемы.

Клан давно испытывал проблемы с рождением детей, как будто сама Бесцветная Дева, до этого щедро посылавшая маленькие жизни раайэнне, разом передумала и перестала их благословлять. Дора с мужем знали об этом, но пока тебя это не коснется лично, твое знание остается пустым и бесплодным, ты все надеешься, что уж тебя-то проклятие обойдет стороной. Не обошло.

За тридцать лет брака была испробована масса способов, потрачено два состояния, пролито немало слез. Они прощались как друзья, на время, но всем было понятно, что навсегда. Чтобы забыться, Дора выбрала тяжелую службу в Обители, а Санди занимался не менее трудной – расчисткой шойкуне.

Дора расковыряла кочергой угли в маленькой металлической печке, порвала бумагу, подбросила лучины, тонких щепок и разожгла огонь. Она не любила камины, прорва дров уходит на обогрев и все равно холодно. Неказистая и неуклюжая пузатая гномья печка куда как лучше. Затопишь утром – сохраняет тепло до вечера, причем не только в кухне, а еще и гостиной. Поставила на нее сковородку: разогреть утренний картофель с грибами. Грибы были местными, не сказать, что сильно вкусные, но вроде неплохи. Но вид был не очень – размякшая синяя слизь.

В дверь постучали.

– Только драконы приходят ровно к обеду. Все остальные – либо до обеда, либо после, – распахивая деревянную дверь, с двух сторон обитую толстой телячьей кожей – для тепла, произнесла Дора.

– Все остальные – идиоты, – на пороге стояла Эррнгрид, весьма довольная результатами совещания. – Решила тебя навестить. Так, мне можно войти? – сказала она, не делая попыток пересечь дверной проем.

– Ты можешь войти, – радушно пригласила ее Дора, зная, что без приглашения драконы не пересекают чужие границы. Вот же странно, обычно не церемонясь и не стесняясь никого и ничего, на приглашении войти у драконов был пунктик.

Рэнни осторожно переступила порог и стала оглядываться. Маленькая гостиная, она же кабинет. Справа кухонька, слева дверь в спальню. Цветастые шторки в пол, большой ковер на полу, стол и пара стульев, стеллаж с тремя книгами, мягкий диван с невысокой спинкой и обивкой в тон шторам. Стены выровнены, выкрашены желтой краской, пара картин с изображением Северного Драконьего Хребта. Обстановка была небогатая, но очень домашняя.

– У тебя уютно, – сказала Рэнни, проходя на кухню и присаживаясь за крохотный столик у окна, накрытый на двух человек. Стол был застелен простой белой скатеркой с вышитым побегом плюща по низу, на столе стояли приборы, а также одинокий белый цветок в стакане. – Ждешь кого-нибудь? – ничуть не смущаясь, она отломала кусок зернового хлеба и вдохнула его аромат. – М-ммм…, как у твоей мамы.

– Ее рецепт, – кивнула Дора, раскладывая по тарелкам грибы и картофель. – Знала, что ты захочешь меня навестить.

Рэнни с аппетитом принялась за еду, мама Доры обладала редким талантом – из самого минимального количества продуктов делать вкусные и сытные блюда. По запаху, умение передалось и Доре. Они ели молча. Отпив из стакана ягодного морса, Рэнни вытерла салфеткой рот:

– Синяя слизь тебе особенно удалась.

Дора на нее хмуро зыркнула, а потом рассмеялась. На драконов невозможно сердиться, а вывести из себя одной репликой умеют как никто.

– У меня мало времени, Дора, на пустые разговоры о погоде и обсуждения старых друзей. Что с тобой случилось? С тобой и Санди? Почему ты здесь, одна?

Дора вздохнула, поставила чайник на печку, из ведра, накрытого крышкой, налила в него воды. Достала из буфетика заварочный чайник, розовые чашки с крупным рисунком – тонкий фарфор – и блюдца, варенье в хрустальной вазочке, споро собрала со стола грязную посуду и сложила ее в раковину. Потом, не оборачиваясь, выдавила, сдерживая слезы:

– А как ты думаешь?

– Никак не думаю, – безапелляционно заявила Рэнни, – я спрашиваю тебя.

– У нас нет детей, за столько лет брака, Грид, ни одного ребенка. И это при том, что мы умеем исцелять любовью – всеми ее проявлениями. Но себя мы исцелить не смогли.

– Может, вы не исцелили друг друга любовью, потому что нечего было исцелять. Дело не в вас.

– А в чем же еще?!? – закричала Дора. Кричать было необязательно, но за столько лет накопившееся напряжение и боль требовали выхода. А на драконов удобно злиться, им все равно – как с гуся вода.

– Не знаю. Я просто думаю, что должна быть причина. Если мы о ней не знаем, не значит, что ее нет. Ты же как-то родилась, да и остальные тоже. У твоей мамы было двое детей, у Рэма – трое детей. Я так понимаю, раньше проблем не было, иначе вы бы давно выродились.

– Да вроде нет… – Дора опустилась на стул. – Раньше… не помню. У моей мамы двое – я и старший брат, и у меня возможно столько же, не меньше. Так всегда было. Обычное дело – двое или трое детей.

– Но что-то изменилось, и стало рождаться детей все меньше и меньше, – Рэнни посмотрела в окно, в надвигающихся сумерках горы выглядели особенно неприступными. А она любила неприступные горы.

– Да.

– Когда?

Дора замолчала, задумавшись. Ее отвлекла Эррнгрид, указывая пальчиком на чайник:

– Кипит.

Дора подскочила, сняла прихваткой чайник, поставила на деревянную подставку. Через некоторое время залила в заварочный чайник остывшую воду.

– Не знаю, Грид, это важно? Поколение моей мамы действительно проблем с рождением не испытывало. Дети Рэма меньше нас с тобой по возрасту, но он вроде приехал откуда-то в Герриндор уже с семьей.

– Грид, – вдруг Дора умоляюще на нее посмотрела, – ты же что-то знаешь? Что? Ты знаешь, почему у раайэнне нет детей?

Настала очередь Эррнгрид вздыхать, тщательно подбирая слова, она медленно сказала:

– Дора, послушай меня очень внимательно. У меня есть пара догадок, ты только что их косвенно подтвердила. Но, прошу…

– Да о чем речь, конечно, Грид, никому я не скажу. Ни слова.

– Мне надо собрать информацию, там, на Большой Земле: нужна статистика рождаемости и еще кое-что. А учитывая, что вы все держите в секрете, мне даже финансовые документы, скорее, их остатки, пришлось выбивать с боем, нужен тот, кому можно доверять и кто сможет меня направить. И этот кто-то точно не должен быть из пятерки.

– Ты можешь доверять Санди, – с запалом воскликнула Дора. – Как мне. Подожди.

Он опрометью кинулась в спальню и принесла оттуда бежевую бархатную коробочку с едва заметным золотистым вензельком на крышке:

– Наше обручальное кольцо. Отдай ему. Он все поймет. Он поможет тебе. Что бы ты ни попросила.

Эррнгрид вдруг начало мутить – от грибов, что ли.

– Надеюсь, у меня хватит сил на то, чтобы решить загадку. Так что там с чаем? – командным голосом спросила роунгарри.

Из глаз Доры потекли слезы, сглотнув комок, она захлебывающимся голосом произнесла:

– О, Грид. Если бы ты смогла ее решить, ты не представляешь, сколько молодых семей раайэнне были бы тебе благодарны.

– Так, это убирай, я этого не люблю.

Дора утирала слезы. У нее вдруг появилась такая слабая, но все же надежда. Эррнгрид не стала бы просто так ничего говорить. Все, чего бы она ни коснулась в разговоре, имело под собой смысл. Роунгарры даже о погоде просто так не спрашивают.

– Это потому, что ты сама не плачешь, поэтому и не любишь.

– Мы не плачем, потому что у нас Кассом дефект слезной железы. Да и вообще, ты когда-нибудь видела слезы дракона?

– Никогда. Но есть же легенда о белом драконе, который своими слезами благословил этот мир, из слез дракона появились белые камни…

– Это просто легенда. Давай уже чай пить, – перебила ее Рэнни.

– Подожди, он должен завариться.

– Он заварился.

Дора улыбнулась, впервые за много-много лет. От постоянного напряжения у нее сводило скулы, но улыбка их расслабила.

Пока Эррнгрид с драконьим аппетитом уплетала варенье, намазанным на хлеб (она всегда была сладкоежкой), Доралисс наблюдала за ней и видела проступившую в прекрасных, но таких застывших, чертах маленькую белую девочку и решительного мальчика с плотно сжатыми губами, лишившихся матери и никогда не знавших ее любви. Мать Эррнгрид и Кассидина умерла родами – ведь у драконов близнецы – редкость. Их вырастили бабушка и дедушка – родители Апалл.

– У меня к тебе будет просьба, – доедая варенье из вазочки, тихо попросила Рэнни, – даже две. Я хочу, чтобы ты была рядом, когда… в общем, проведи меня к звездам.

– Рэнни, это же еще неизвестно…

– Я не договорила. После моей смерти присмотри за Рилинном.

– За мальчиком? Твоим приемным сыном?

– Он пока под моей опекой, я не могу делать документы на усыновление, зная, что меня очень скоро может не стать.

– Конечно.

Увидев лицо Эррнгрид, Дора уточнила:

– Да, Эррнгрид, я готова выполнить две, только что озвученные тобой, просьбы.

– Так-то лучше. Мне пора. Завтра мы едем на конную экскурсию.

– Ты же не любишь ездить верхом.

– Не люблю, а что делать?

Дора закрыла за ней дверь. Можно было написать письмо Санди, рассказать ему. Но из природной осторожности она не стала этого делать, мало ли что. Все, что нужно, Грид расскажет ему сама.

Надо помыть посуду.

– Пойду греть воду.

Глава 7. Обитель изгоев. Аккелон. Рэм

Было уже поздно, когда женщины разошлись. Карт решил не засиживаться с мужчинами и стал прощаться:

– Оставляю молодежь, – он подмигнул Рэму, – справитесь и без меня.

– Это невозможно, Карт, останься, – попросил его Рэм.

– Мне еще помидоры пересаживать. – На недоуменные взгляды остальных эльфов, уточнил: – Завтра, с утра. Пойду, пожалуй. Карт не любил закрытые пространства, стараясь при первой возможности покинуть помещение. Когда и за ним закрылась дверь, Рэм оглядел собравшихся, поворошил угли в печи и немного приоткрыл окна. Душно.

– Что вы думаете, обо всем этом? Каринэль? – он обратился к начальнику отряда следопытов, который не мог присутствовать на первой встрече с роунгарри, потому что только вернулся из похода. Вероятно, всех дозорных подбирали по одной единственной черте – немногословность. Поэтому Каринэль только пожал плечами.

– Куда ты отправил Лирна, отец? – Колди всегда забавляло поведение разведчиков. Ему уже начало казаться, что они разучились говорить. Тут Каринэль на него выразительно взглянул, ничего не сказав, чем подтвердил опасения Колди.

– Эррнгрид планирует восхождение к Западному Пику.

– Что ей там понадобилось?

– Драконья пещера. Предположительно, драконья.

– Никогда там не видел никаких пещер. Только отвесные стены.

– Ее видно только с одного места – с Западной части стены, куда просто никто не выходил и не высматривал пещеры специально.

– То есть завтра мастер едет кататься верхом до этого заброшенного гарнизона, а послезавтра – лезет на гору? Не многовато ли для ее нежного зад…, – под взглядом Рэма, Колди стушевался, поняв, что пересек границы допустимого. Отец никогда не повышал голос, но умел всем видом показать свое отношение.

– Коэльдан, поручаю тебе организацию завтрашнего выезда. Это все. Не задерживаю.

Колди поднялся вместе с остальными раайэнне и отправился на конюшни. Каринэль и Рамидар остались вдвоем.

– Каринэль? – Снова обратился к нему Рэм.

– Что сказать, Рэм, – нехотя начал Каринэль, – прежней жизни уже не будет ни там, ни здесь. Роунгарри не заинтересована в разовом мероприятии, это очевидно. Ей нужна система, нужен элитный клуб для богатых и рисковых ребят, в основном, людей, но и среди эльфов есть горячие головы. Да, деньги потекут немалые, но большие деньги хороши только для тех, кто ими умеет управлять. И это не наш клан, не раайэнне. Мы созданы и предназначены для другого. Не сметет ли нас в водовороте? Большими деньгами легко вскружить головы молодежи, да, и что греха таить, я сам поддался ее убеждению. Уже вижу себя в домике на берегу Южного океана…с горячей роунгарри в объятьях.

Рэм улыбнулся.

– Мы же будем соседями, Каринэль?

На суровом лице разведчика, много лет прослужившего в Обители, мелькнуло слабое подобие… нет, не улыбки – эмоции. А вот какой, тут даже Рэм затруднялся ответить, хотя сам долгое время был военным.

– … но хорошо ли это для нас, для Обители, для того, чему мы всегда служили. Поначалу всем будет интересно то, что предлагаем мы, но потом они потребуют большего и захотят остаться на Зимние Жатвы. Что тогда? Ты же понимаешь, что такие новички и авантюристы – лакомый кусочек для Исступленных кхааграш. А если кто из носителей кхааграш захочет вернуться домой, да мы просто не сможем его вычислить, что если ему удастся пройти Вратами? Ты и сам знаешь, как это может быть просто.

– Знаю, – напряженно ответил Рэм. Он много думал об этом.

– С другой стороны, – продолжал Каринэль, спустя минуту, – у клана большие проблемы, с нас не просто исподнее снимут и наизнанку вывернут, нас публично выпорют. Большего позора трудно себе представить. За двадцать-тридцать лет родилось всего несколько детей, а за последние несколько лет в клане вообще никто не родился. Раньше я думал, что это случайность, что все образуется, но теперь я думаю совсем иначе. Детей, конечно, у нас рождается мало, но мы и живем дольше остальных перворожденных и с нами труднее совладать, по объективным причинам, – Рэм ему кивнул. – И нас решили достать другим способом. Долгами. Как ты думаешь, на что это похоже?

– На постепенное уничтожение.

– Кто бы за всем этим не стоял, действует он через тех, кто остался на Большой Земле. Среди членов общины и живущих в Обители предателей нет. Как-то я расстраивался, что про нас забыли, а теперь, думаю, это хорошо.

Оба молчали.

– Ты же не за горячих парней переживаешь?

Каринэль усмехнулся.

– Нет, я переживаю за то, сможем ли мы сами свернуть лавочку, когда придет Зима? Не захватит ли нас Драконья лихорадка…

– А до тех пор…

– А до тех пор, давай попробуем. Слышал, роунгарри встретилась с Длорангом, – вдруг сменил тему Каринэль, хотя почему вдруг – об этом шуршала вся Обитель.

– Это сложно назвать встречей.

– По тому, что там проморожены насквозь три этажа, да, соглашусь. Она с ним говорила?

– И с ним, и с ними. Они бы здорово ее помяли, если бы она не успела провести частичное обращение.

– В ледышку?

– Скорее в того, кто все превращает в ледышку.

– В ледяного ящера?

– Это точно был не ящер.

– И что дальше?

– А что дальше? Сам лед уже не растает, будем хранить там мясо и продукты, Карт предложил замораживать и овощи, потом, когда нужно – размораживать.

– Ты же меня понял.

– Понял, они с ней говорили, но о чем, я не знаю, не успел спросить.

– Мне сообщи.

– Непременно.

– Тогда, до завтра. Пойду, проверю, как Колди занимается организацией поездки.

– Хорошая мысль.

Оставшись один, Рэм задул свечи, погасил светильники, открыл печные заслонки и прикрыл окно. Вышел из Малой гостиной на Крепостную стену и вдохнул ночного воздуха. После жаркого и душного помещения свежесть ночи была упоительна.

Он о многом хотел поговорить с Эррнгрид и многое спросить, его интересовало все: где была, чем занималась, почему так долго не было, почему решила вернуться, думала ли о нем (хотя, нет, лучше это не спрашивать), пора ли возвращать монету или можно еще подержать ее у себя… Но стоило ее увидеть, как все вылетало из головы. Все казалось неважным, несущественным, не стоящим внимания.

Хотелось быть с ней рядом, смотреть на нее – на ее холодность и отстраненность, искать там проявления душевного тепла и эмпатии. И радоваться этим редким моментам как ребенок, нашедший цветную бусину в песке. Собирать их, перебирать, рассматривать. Потому что своих бусин у него не осталось.

Он сам не понял, почему пошел в сторону Северной Башни.

Несмотря на позднее время, замок жил ночной жизнью – где-то что-то гремело, грохотало, постукивало, побрякивало, шевелилось, шелестело – одним словом, отряхивалось, поднимаясь с колен. Это просто дается живым существам – упал, встал, отряхнулся, пошел. Но Аккелон не был живым существом, на то, чтобы встать, отряхнуться и пойти, ему нужно время. Много времени.

Неприятное предчувствие кольнуло его сердце, словно кто-то кричал, но он не слышал и ускорил шаг. Пробегая пыльными и неосвещенными коридорами, полуоткрытыми галереями он удивлялся тому, как Дора тут живет. Он стал редко сюда заглядывать, хотя по долгу службы и как наместник, он обязан был проверять ход восстановительных работ, но с появлением Доры все поменялось. Она взяла патронаж над этой частью Аккелона и необходимость в проверках отпала. А зря, ой, как зря! Сейчас он понимал, что нельзя было оставлять Дору здесь одну, нельзя было пускать на самотек такой важный процесс реконструкции… или регенерации?

Северная часть была малообжитой. Комнат и помещений было предостаточно и в Центральной части, а уж насколько они были приятнее. Там жили эльфы, наполняя своим теплом и своим светом залы и комнаты, вдыхая свою жизнь в безжизненное тело Аккелона, возвращая его к жизни своей суетой и своими нуждами, отогревая дыханием и желаниями.

Здесь же стараний одной Доры было мало. Коридоры не заканчивались, а растягивались и растягивались, его бег несколько замедлился, но не сильно. Дыхание стало ровным, тело разогрелось, так он был готов бежать еще очень долго. Готов физически, но не морально. Что-то случилось, и он это чувствовал. Вбегая в еще один коридор, он остановился. Коридор вытянулся в прямую линию без окон и дверей и все удлинялся, и удлинялся.

– Аккелон, дружище, с удовольствием с тобой поиграю в головоломки, но в другой раз, сейчас очень спешу.

Коридор затопила тишина, исчезло время, все запахи и звуки, он словно бы оказался в большой объемной сфере, где не было ничего, ощущение было настолько сильным, что казалось и он сейчас растворится, обратится в пустоту, ноль. Потом его резко толкнули, и он оказался у витой лестницы с металлическими перилами, ведущей вверх. На нижней ступеньке кто-то лежал и ворочался, пытаясь подняться. Рэнни!

Она застонала, и Рэм бросился к ней. Коридор вспыхнул светильниками со звездным светом, отгоняя тьму – тьма, скалясь, заползла в углы и щели, растеклась невесомой лужей в воздухе и замерла.

– Эррнгрид, Вы слышите меня? – Рэм несильно, но ощутимо встряхнул ее за плечи. Рэнни стонала, но не приходила в себя. Ей снился сон. Она шевелила губами, но ничего разобрать было нельзя. Он поднял ее, усадил на ступеньку и отчетливо произнес:

– Эррнгрид, я не знаю, где Вы, но я знаю, что Вы заблудились. Идите на мой голос. Слушайте меня и идите на мой голос.

Рэнни забормотала, но ее сердцебиение стало ровным, она его поняла!

– Идите на мой голос, я веду Вас и выведу отсюда. Просто слушайте меня, это все, что Вам сейчас нужно.

Голос Рамидара внушал уверенность, он не был громким, но был сильным и звучным. Таким голосом можно поэму в шторм читать. Через какое-то время Рэнни открыла глаза, взгляд был вполне осмысленным.

– Что это была за жуть?

«Вот как ей объяснишь?»

– Вот как-нибудь.

Он снял сюртук и накинул ей на плечи.

– Мне не холодно, – отчеканила она.

Стало холодать.

– И похолодает еще больше, если Вы не… Пусть это будет нашим ритуалом, идет? – Попросил Рэм, заботливо поправляя на ней свою вещь. – Это… ммм… даст мне время собраться с мыслями и все Вам объяснить. Аккелон намеренно не причинил бы Вам вреда, возможно, он хотел вам понравиться.

– Если он хотел мне понравиться, почему же не сбросил на голову кирпич? Это разом решило бы все мои проблемы.

– Ну, не понравиться, а познакомиться – подружиться. Вы для него в новинку. Он пытается вас понять.

– Поэтому толкнул меня с лестницы, погрузил в сон и стал мне снить бесконечную пустоту?

Рэм не нашелся что ответить.

– Да, в целом, да. Пойдемте? Или хотите подняться к Доре?

– Никогда.

Он взял ее за руку, рука была ледяной, ну а какой еще она должна быть, и повел обратно. Теми же пустыми коридорами и мрачными переходами. Они остановились только тогда, когда вышли на стену. Нормальную, крепостную, каменную стену, с острыми зубцами. С освещением в этот раз тоже было все в порядке. Рэнни облегченно вздохнула и вернула ему сюртук. Ритуал надо завершить.

– Подождите. Мне надо Вам кое-что сказать. Могу не успеть или… В общем, зима будет холодной. Снежной и холодной.

Рэм застыл, сердце пропустило два удара.

– Вот как? Это они Вам сказали?

– И да, и нет. Они подтвердили, если под «они» Вы подразумеваете эти сущности – кхааграш, – Рэнни снова отвела глаза.

– Они сказали – они могут обмануть, так обычно и делают.

– Да, но я это чую. И в чем-чем, а здесь я не могу ошибиться.

– А в чем можете?

– Пока не нашла такую область, – самоуверенно заявила Эррнгрид. – В общем, если мы послезавтра найдем что-то полезное в той пещере, а я уверена так и будет, то обменяйте это у роунгарров на костюмы из кожи белого и черного ящеров.

– Вы думаете, мы найдем там… золото? А вот это действительно банально.

– Это не банальность, а вполне реальная вероятность.

– Вы не хотите, чтобы мы золотом оплачивали долг клана. Но почему? В чем разница?… Ясно, – медленно произнес наместник, недобро усмехнувшись, – я понял, по вполне очевидной причине – потому что это драконье золото и им лучше всего оплатить драконью кожу. Лучше не путать деньги раайэнне и золото драконов. Так, Эррнгрид?

– Мы с Вами на тонком льду, Рамидар.

Он развеселился:

– Как обычно. Так я прав?

Она повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. Глаза были темные, как тогда в Сером Порту. И как тогда на него смотрело существо из иных миров, иной Вселенной, с той разницей, что теперь бывалый раайэнне с ним уже сталкивался. Он подошел к ней почти вплотную. Его волосы щекотали ее лицо. Он пах чем-то до боли знакомым – древесным запахом, зеленым чаем и тропическим цветком, она бы сказала, что это иланг-иланг, если бы иланг-иланг рос на Южных островах.

– Вы о многом догадываетесь, – Эррнгрид отстранилась от него, – в нашем клане есть ограничения, их много. И именно в силу этих ограничений, я не могу погасить долг клана своими деньгами, хотя у меня есть необходимая вам сумма. Я хочу, чтобы вы смогли оплатить долг своими силами. Пусть это будет долго и трудно, но это принесет более стойкий результат.

Он удивленно посмотрел на нее, почему это не приходило ему в голову раньше? Действительно, она – внучка богатейшего роунгарра в Герриндоре. Два миллиона золотыми не такая уж и непосильная для нее сумма.

– Ведь это спасет Вам жизнь? Если Вы вложите недостающую сумму как мастер над монетой?

– Вы не понимаете, о чем говорите, – Рэнни едва не закричала, – это спасет жизнь мне, а вас уничтожит, что создаст слишком сильный дисбаланс в мире.

– Уничтожит? А то, что мы вырождаемся – это нас не уничтожает, то, что кто-то провернул финансовую махинацию, пустив клан по миру, не уничтожает? Эррнгрид, – она отвернулась. Тогда он, не особо церемонясь, взял ее за плечи, развернул к себе и слегка сжал ладони.

– Посмотрите на меня, Эррнгрид, – Рэм был спокоен, но внутренняя сила поднялась с глубин его «я» и неслась прямиком на роунгарри, и он сумел вовремя затормозить. – Отвечайте, замешан ли кто-то из вашего клана или Вашей семьи в том, что происходит с раайэнне сейчас?

В отличие от него, прилива силы она не чувствовала, устало выдавила:

– Я не уверена, но думаю, что дед начал, а Кассиддин продолжил. Прямых доказательств у меня нет, только косвенные. Проблемы совпадают по времени с момента основания Нового Роунгарриона. И на границе с городом, там, где я встретила Рилинна, я почувствовала брата.

– Он был один?

Рэнни неопределённо пожала плечами – ни да, ни нет. Она не уверена.

– Место было дурное. Но я просто не люблю лес…

– Это не лес. Это шойкуне – шрам на теле Ран-Тарра после изгнания Обители, который все время гниет и кровоточит, и который надо регулярно вычищать, особенно после того, как раайэнне вернули себе свои исконные земли…Там что только не привидится.

– До этого не кровоточил?

– Кровоточил, как все шрамы, но внимания мы ему уделяли значительно меньше. Кто знает, что Кассиддин был в шойкуне?

– Глава клана и Рилайн, они были у меня на следующий день и подтвердили, что в курсе его тесных отношений с Кирианом и его наставниками. Возможно, рассказали еще кому-то.

– Не такие они идиоты, чтобы об этом рассказывать. А если бы кому-то рассказали, то Вас бы уже убили. Мы не убиваем женщин и детей, но тут речь идет о мести. Это любому раайэнне сошло бы с рук. Вас ведь убивает кхаари не за то, что Вы не можете вернуть долг клана, он Вам мстит, как сестре Кассиддина. – В уме Эррнгрид молнией блеснула мыслишка: он сделал два предположения и оба в точку. Это не может быть совпадением.

Дело представало в совсем ином свете.

– … я не могу Вас отпустить…

Настала очередь Эррнгрид застыть, вэйраш оказался тут как тут. В последнее время он стал на удивление быстр.

– Успокойте Вашего… не знаю, как назвать, ледяного дракона?

– Вэйраш.

– Его. Я не закончил – не могу отпустить Вас одну на Большую Землю. Информация может просочиться, Вам угрожает опасность – даже не знаю с какой стороны больше – от самого клана, который захочет с Вами поквитаться, или от кхаари, или от сообщников Вашего деда и брата, которые продолжают действовать в клане и не захотят допустить, чтобы Ваше предприятие удалось.

– Вы не может поехать со мной. Вы изгнаны, – не очень уверенно возразила Рэнни.

– Могу. В последний момент мне изменили условия изгнания. Я здесь, как Вы изволили правильно заметить, неплохо устроился, потому что… не изгнан, а назначен. Назначен наместником. В любой момент могу вернуться – по делам. Просто предпочитал этого не делать, не демонстрировать свои возможности остальным, так доверия больше, а проблем – меньше.

Идемте. Провожу Вас. Завтра, уже сегодня нам предстоит нелегкая верховая прогулка. Да, и, кстати, почему именно на кожу черных и белых драконов?

– Потому что драконы отлично чувствуют чужаков, не пускают их на свою территорию, а защищая свои границы, яростно бьются. В коже дракона сохранятся эти свойства. Сшив из нее костюмы, вы…

– будем лучше отличать своих и чужих.

– … да, а помимо этого, кожа черного дракона дает тепло, а кожа белого прекрасно сохраняет свое. Это то, что нужно Зимой.

***

Проводив Эррнгрид (она – молодец, хотя держится на одном упрямстве), Рэм вернулся к себе, заперся. Сел в кресло. Она знает, что монета у него, но ничего не говорит.

Он прекрасно помнил, как звучало ее наставление в Порту, после того, как он поделился несколькими секретами клана. Тогда он здорово насочинял, неужели она ему поверила?! Да все равно.

«– Монету надо будет вернуть добровольно любому роунгарру, который согласится ее взять у Вас, до того, как она почернеет. Иначе она отнимет у Вас самое дорогое.

– И запомните следующее: если вдруг мы с Вами когда-нибудь встретимся, я не смогу напомнить Вам о ней. Потому что повторное напоминание лишит Вас доброй воли, и если Вы все-таки решитесь отдать монету, уже не будет считаться Вашим согласием со всеми вытекающими последствиями».

Он не был до конца честен ни с Лайлом, ни с Эррнгрид. Лицо наместника изменилось, маска дружелюбия и вежливости сменилась оскалом. По телу и лицу прошла черная рябь. И не будет. Не с ними и ни с кем. Много лет назад он уже доверился, вышло все очень плохо. Его до сих пор преследуют кошмары и чувство вины, разъевшее сильной кислотой все его нутро и высосавшее душу, не хуже Исступленного.

Уголки рта пошли вниз, придав выражению лица жестокости и непримиримости. Глаза похолодели как у ледяного дракона. Дорогое, самое дорогое, что у него было, у него уже отняли. Не отдаст он монету, и будь что будет. Достал ее, посмотрел. Да она еще и не черная, так чуть-чуть… Обычно, покрутив ее, он чувствовал нужные мысли, теперь же – только усталость. Отложив ее на каминную полку, потер виски и неожиданно для себя глубоко уснул.

Сны снились тревожные и непонятные, он шел длинными залами, высокие окна в которых были распахнуты, легкие тюлевые шторки тянули свои прозрачные руки и нашептывали ему на ухо. Занавеска плотно обхватила ему лицо, щекоча и дразнясь, как шаловливая дамская ручка, спустилась на шею и мягкими поглаживающими движениями стала затягиваться в плотный узел.

Он схватился за ткань, потянув на себя, но не мог ее порвать, руки стали покрываться льдом. Ледяная дорожка быстро сковывала все тело, ноги, бедра, таз, поднимаясь к сердцу, легким. Он застывал, сердце не билось, не дышал и только моргал глазами, чувствуя, что и к глазам подступает изморозь.

Глаза затянуло синим льдом, в последний момент он ухватил уголком зрения, что напротив него кто-то стоит и равнодушно смотрит, он не мог проморгаться, а потом все пропало, и он провалился в белую пустоту. Он резко вынырнул из сна. За окном занимался рассвет, день обещал быть хорошим. Он сидел в кресле, тело затекло, неимоверно першило в горле, хотелось пить. Выспавшимся он себя не чувствовал.

Больше книг на сайте – Knigoed.net

Прошел в ванну, разделся и бросил всю одежду в корзину с грязным бельем. Опершись руками о край изогнутой раковины, налил воду в стакан, выпил, налил еще. Поставив недопитый стакан, посмотрел на себя в зеркало.