Текст книги "Полдень синих яблок (СИ)"

Автор книги: Ума Барзи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Ой, здравствуйте, Игорь! – проходившая мимо женщина всплеснула руками. – А я смотрю, вы или не вы!

Оба дружно повернули головы в сторону невысокой пухлой библиотекарши на коротких ножках, туго перетянутой пополам, словно сарделька, поясом юбки.

– Здравствуйте, Бронислава Яковлевна, – Дино учтиво поклонился.

– Здравствуйте, Диночка, – она продолжала с умилённой улыбкой смотреть на Завадского. – Игорь, мне так неловко, но не могли бы вы дать автограф. Не мне! Я уже вышла из этого возраста. Дочке моей, она вас обожает.

Завадский нацепил одну из своих дежурных обаятельнейших улыбок и, достав откуда-то из глубин шикарного пиджака пачку своих же фотографий, размашисто надписал одну из них и вручил светящейся от счастья сардельке. Она кокетливо рассыпалась словами благодарности и удалилась, оставив после себя стойкий запах дешёвых духов.

– Блин, как на нашу географичку похожа. У вас тут все такие мымры?

Дино, стоявший до этого истуканом, вдруг схватил Игоря за локоть. Протащив его через весь читальный зал, не обращая внимания на удивлённо приподнявших головы посетителей, впихнул в дверной проём хранилища и усадил на стул.

Завадский всю дорогу дурашливо сопротивлялся и бубнил, не переставая:

– Снегин, я, конечно, понимаю твои эмоции. Радость встречи переполняет твоё букинистическое сердце, но не надо так откровенно это демонстрировать. Что подумают люди? К моей неподмоченой репутации ещё не доставало недвусмысленных намёков на мою нетрадиционную сексуальную ориентацию. Хотя подмочить тебе её всё-равно не удастся, я, дабы тебе было известно, слыву непоколебимым любителем женского пола. И это у нас, заметь, взаимно.

Игорь откровенно веселился.

– Смотри-ка, и не изменился совсем, только очки эти дурацкие нацепил. Очкарик, засунул в жопу шарик! Хоть бы линзы вставил. Вот ты хоть помнишь, какого цвета у меня глаза были? А такого цвета глаз, как у меня сейчас даже в природе не существует. Девчонки тащатся!

Дино несколько раз пытался остановить эту словесную тираду, но Завадского несло так, что это было бесполезно.

– Игорь, остановись!

– Что вы говорите! – он театрально всплеснул руками, вальяжно развалившись на стуле. – Нас вспомнили, наконец!

– Игорь, послушай, я тебя правда не помню. И эту, Брониславу Яковлевну нашу не помню.

– Фиру Моисеевну.

– Что?

– Нашу географичку звали Фира Моисеевна.

– Не важно! Нет, это, конечно, важно, но гораздо серьёзнее то, что я ничего этого не помню.

Тут уж растерялся Завадский.

– Ты что, серьёзно? Вообще ничего? Как белый лист, да?

– Не совсем. Что-то, как в дымке, туманно, даже разглядеть невозможно. Что-то чётче, но как-то безлико, урывками, в одну линию не выстроишь. Есть, правда, яркие воспоминания…

– Ну вот, цепляйся за них, раскручивай! – пытаясь помочь другу, посоветовал Игорь.

– Да пытался! Даже ездил туда.

– И что?

– Ничего. Там меня никто не помнит.

– Не понял, – у Завадского округлились глаза.

– Да я сам ничего не понимаю. Приехал я в этот монастырь…

– Снегин, ты что монахом заделался? – хихикнул Игорь. – С тебя станется.

– Да я точно помню, что в монастыре жил. И настоятеля, и братьев помню. И дворик, и сад. Липы как раз цвели и гудят от многомиллионных пчёл. Воздух сладкий, густой и тягучий как мёд, аж голова кружится. Пчёлы слетаются, братья мёд собирают. Картинка чёткая такая, ясная.

Пришёл я туда, иду по липовой аллее, всё знакомое, куда идти – знаю. Поднимаюсь по лестнице к настоятелю. А он не то, что не помнит – понятия не имеет, кто я такой.

– Ни фига себе! – открыл рот Завадский и смотрел на Дино, как на диковинку. – Слушай, вот у меня на передаче тоже таких вот дуриков, – вырвалось у него, – ой, извини! Так вот с ними доктора поработали, по телевизору показали и всё!

– Что всё?

– Родственники нашлись. А память потихоньку восстанавливается. Может, специалистам показаться? У меня есть.

– Да поработали уже! У нас свои специалисты, видишь, какая система?

– Да уж, – Завадский огляделся. – Книжно-червячная у вас тут система. Или сине-чулочная. Видел вон, – он кивнул головой в сторону воображаемой Брониславы Яковлевны. – Слушай, а как ты работаешь, без памяти-то?

– Да в том-то и дело, что касается работы и знаний, всё это не стёрлось. Даже наоборот.

Дино и сам не мог этого объяснить. Да и как понять, что взяв в руки книгу или фотографию,с удивлением для себя он открывал, как из глубин подсознания вдруг возникали и постепенно проявлялись, как в ванночке с проявителем, ожившие картинки давно происходивших событий. Так же, как и не мог контролировать их. Они, это видения, вспыхивали непроизвольно, но, исчезая, оставляли в удивлённой памяти отпечаток со всеми мельчайшими деталями. Он не мог с точностью сказать, происходило это на самом деле и он каким-то непостижимым образом становился невольным наблюдателем, подсматривал за жизнью чужих людей или всё это был лишь плод его воображения.

Может, он и вправду стукнулся головой, прав Завадский? И от удара завертелись, заскрипели неведомые пружины, запустился механизм, раздвигающий таинственный занавес, обнажая костюмированное действо многолетней давности? Если это так, то какие же ещё секреты хранятся там, в глубине?

– Что, – продолжал допрос Игорь, – и Трепло не помнишь? Гришку нашего Отрепьева?

– Лжедмитрия? – неуверенно предположил Дино.

– Дааа…. тяжёлый случай, – Игорь протёр глаза – усталость и недосып давали о себе знать, как бы он ни храбрился. – Конечно, хорошо, что я здесь тебя встретил. Нет, ты не подумай, я рад. Правда, очень рад! – он положил свою ладонь на руку Дино. – Но есть у меня одно дельце. Надо кое-что проверить.

– Ну, выкладывай своё дельце.

– Понимаешь, я вчера встретился с одним чеком…

– С кем? – не понял Дино.

– С чеком. С человеком. Только никто так сейчас не говорит. Ты чего, Снегин, замшел, как пень в этой норе? Нулевые на дворе и выражаться нужно согласно нашему продвинутому времени. С чеком, с кренделем, с перцем. Ничего, – он снисходительно улыбнулся, – мы с тобой ещё наверстаем упущенное. Восстановим, так сказать, пробелы в твоём развитии, ископаемое. – И, посмотрев на часы, протараторил: – Всё, всё, всё, давай о деле! У меня времени в обрез. Короче, мне нужны все материалы о неком Дарченко и, в частности, о его экспедиции на Кольский полуостров.

– Это не ко мне, это тебе в соседний отдел надо.

Лицо Игоря скорчилось в просительной гримасе.

– Хорошо, пойду челом бить к Брониславе Яковлевне, – послушно произнёс архивариус.

– Только…

– Дин, – взмолился Завадский, – у меня нет времени. Давай-давай.

Дино махнул рукой. Бог с ней, с этой бюрократией, надо же помочь свежеобъявившемуся другу.

Глаза слипались. Игорь сам не заметил, как задремал.

– Вот, – вывел его из забытья голос. Перед ним стоял смущённый Дино и протягивал тоненькую коричневую папку.

– И это всё? – удивился Завадский. Он был уверен, что придётся столкнуться с томами уголовного дела, допросов и отчётов по экспедиции.

– Вроде как остальные документы сожгли, когда немцы к Москве подходили, – честно выложил Дино всё, что удалось узнать.

– Ты уверен? – недоверчиво спросил Завадский. – А то знаю я вашу систему.

– А ты в чём-нибудь сам уверен в наше время?

Игорь вспомнил ночной разговор на яхте. Если до этого он и был в чём-то уверен, то сегодня всё казалось иначе. Всё, что до этого казалось незыблемым, крепко стоящим на ногах, могло исчезнуть и превратиться в прах. Даже в театре, под слоем грима, престарелая травести смешна и омерзительна и ей быстро находят замену. Сегодня ты поймал свою волну, летишь, разбрасывая брызги своего обаяния, подставив лицо опьяняющему бризу славы. А назавтра, сбитый вымпельным ветром свалишься с гребня волны, с шумом и брызгами, летящими во все стороны. А всенародная любовь, ещё недавно бывшая такой кричащей и навязчивой, как молоденькая фанатка, разворачивается спиной и удаляется к другому объекту страсти. А то ведь может ещё и ноги вытереть да плюнуть сверху!

Ох, как ему хотелось, чтобы весь этот бред с красным оккультизмом именно им и оказался. Чушью собачьей! Но журналисткое любопытство брало верх. Приходит новое время, вознося новых героев. Молодёжь напирает сзади. Как там у Чехова, “задние тоже хочут”? Нет, Завадский, уж эту возможность ты не упустишь! Попал на гребень волны, попробуй здесь и закрепиться!

Ты постоянно должен быть на виду, – говорила его наставница, главный редактор, – постоянно привлекать к себе внимание. Неважно, скандальными романами или дурно пахнущими сплетнями.

Уж он-то сумеет раздуть из этого сенсацию, даже если её здесь и нет, и его имя навсегда войдёт в журналисткие скрижали всего мира.

– Ты прав, – согласился он, – может, этого и достаточно. Всё, я пошёл, – он спрятал папку под пиджак и, придерживая её одной рукой протянул другую для прощального рукопожатия.

– Ты что? – Дино опешил. – Куда пошёл, ты посмотри на гриф. Это же секретные документы!

Он усадил растроившегося Завадского снова на стул. – Читай здесь! Я и так делаю больше, чем положено.

– Да я думал – дома, на досуге, всю ночь же не спал, – оправдывался Гарик.

– Здесь, я сказал, – отрезал Дино.

Завадский тяжело вздохнул, открыл папку и попытался сосредоточиться.

Со старинной, плохо сохранившейся фотографии, смотрели из прошлого угрюмые, уставшие люди. Лиц не различить, но восточные скулы, приплюснутые носы выдавали в них жителей Севера. А если присмотреться, можно увидеть некоторое сходство стоящего слева высокого полноватого человека в гимнастёрке и тем же лицом, только гораздо старше и полнее, в скудном личном деле. Та же небритость, седой ёжик волос и очки круглой оправе.

– Смотри,Снегин, – воскликнул Завадский и хихикнул, – очки-то как у тебя! Один в один!

Он оглянулся. Дино нигде не было видно.

Игорь пробежал глазами личное дело Дарченко, записанное корявым размашистым почерком.

– Так, родился, – Завадский пробегал глазами несущественные по его мнению места, выискивая только самую суть. – Профессор, занимается изысканиями в области древней науки, поддерживает связь с членами масонской ложи. Ого! Со специалистами по развитию науки в Тибете. На провакационные вопросы с целью выяснения мнения о Советском государстве, вёл себя лояльно. Работал в лаборатории при Институте Мозга. Надо же, название-то какое придумали! Расстрелян в 1937. Не густо.

Ни отчётов об экспедиции, ни протоколов допроса, ничего из того, что он так ожидал увидеть, не было и в помине.

Да была ли она вообще, эта бредовая эжкспедиция? Вот ведь любят у нас создавать секреты там, где их не существует.

Он перелистал содержимое папки ещё раз и вдруг наткнулся на еле заметную, сложенную в несколько раз и пожелтевшую от времени вырезку из газеты. Он развернул клочок. Статья оказалась на английском языке и содержала только интервью чудом спасшегося от репрессий, вовремя сбежавшего на Запад, участника той злополучной экспедиции.

“Мы открыли следы очень древней цивилизации, и это, несомненно, была затонувшая в доисторические времена Гиперборея, легенды о которой существуют практически у всех народов Евразии. Среди безлюдных лапландских сопок мы обнаружили впечатляющие памятники практической магии и получили неопровержимые доказательства того, что местные шаманы являлись последними жрецами этой таинственной цивилизации. Плоды нашей экспедиции в течение длительного времени с успехом использовало высшее советское руководство и именно нам Советская власть обязана своими поистине сногсшибательными успехами во внутренней и внешней политике, и это красноречиво подтверждено тем фактом, что впоследствии практически все участники экспедиции и пославшее нас руководство ВЧК и Института по изучению мозга были уничтожены, когда Сталину потребовалось скрыть источники своей силы”.

Ничего себе! Ни больше ни меньше! Получай, Завадский. Даже не между строк, а открытым текстом! Прав, значит, был Борис Львович.

Далее шли хвалебные отзывы:

“Проф. Дарченко открыл остатки древнейших культур, относящихся к периоду, древнейшему, чем эпоха зарождения египетской цивилизации”.

И в самом конце шли, переведённые на английский, выдержки из почти не сохранившегося дневника астрофизика Кондуллайнена, который тоже участвовал в экспедиции:

“ На белом, как бы расчищенном фоне, напоминающем расчищенное место на скале, в Мотовской губе выделяется гигантская фигура, напоминающая темными своими контурами человека. Мотовская губа поразительно, грандиозно красива. Надо себе представить узкий коридор версты 2-3 шириной, ограниченный справа и слева гигантскими отвесными скалами, до 1 версты высотой. Перешеек между этими горами, которым оканчивается губа, порос чудесным лесом, елью – роскошной, стройной, высокой, до 5-6 саженей, густой, типа таежной ели. Кругом горы. Осень разукрасила склоны вперемежку с лиственницами пятнами серо-зеленого цвета, яркими кущами берез, осин, ольхи."*

«Солнце освещало яркую картину северной осени. На берегу стояли 2 вежи, в которых живут лопари, выселяющиеся на промысел с погоста. Их всего, как на Ловозере, так и на Сейдозере, около 15 человек. Нас, как всегда, радушно приняли, угостили сухой и вареной рыбой. После еды завязался интересный разговор. По всем признакам мы попали в самую живую среду седой жизни. Лопари вполне дети природы. Дивно соединяют в себе христианскую веру и поверья старины. Слышанные нами легенды среди них живут яркой жизнью. Старика они боятся и почитают.»

«Об оленьих рогах боятся и говорить. Женщинам нельзя даже выходить на остров – не любят рога. Вообще же они боятся выдавать свои тайны и говорят с большой неохотой о своих святынях, отговариваясь незнанием. Тут живет старая колдунья, жена колдуна, умершего лет 15 назад, брат которого, до сих пор еще глубокий старик, поет и шаманствует на Умб-озере. Об умевшем старике Данилове говорят с почтением и страхом, что он мог лечить болезни, насылать порчу, отпускать погоду, но сам он однажды взял задаток у шведов (вернее, чуди) за оленей, надул покупателей, т. е. оказался, по-видимому, более сильным колдуном, наслав на них сумасшествие.»

«Вечером после краткого отдыха пошел на Сейдозеро. К сожалению, мы пришли туда уже после захода солнца. Гигантские ущелья были закрыты синей мглой. Очертания Старика выделяются на белом фоне горы. К озеру через тайболу ведет роскошная тропа. Везде широкая проезжая дорога, кажется даже, что она мощеная. В конце дороги находится небольшое возвышение. Все говорит о том, что в глубокой древности роща эта была заповедной и возвышение в конце дороги служило как бы алтарем-жертвенником перед Стариком».

Стоп! Завадский удивлённо уставился на листок. А при чём тут астрофизик? Неужели, чтобы изучать непонятную, даже самую немыслимую болезнь, нужен астроном? Он ещё раз жадно пробежал глазами текст.

И если только это не дешёвый трюк жёлток газетёнки, ушлой до разного рода сенсаций, то получается…

Игорь повертел в руках вырезку и, обнаружив с обратной стороны, в самом низу дату выхода газеты, задумался.

Вряд ли в послевоенное время стали заниматься такими газетными утками. Тем более, что как показало время, сенсации не получилось. Так, утечка информации, которой не дали раздуться. Вот ведь, воистину, великие открытия делаются на кончике пера, сидя в библиотечных стенах. Или в секретных архивах. Не зря, не зря пришёл.

– Ну и что ты тут разобрал? – из-за его плеча выглянул Дино и с интересом рассматривал жёлтый листок.

Завадский вздрогнул от неожиданности.

– Фу, дурак! Я чуть инфаркт не получил! На, читай.

– Да ты что, – сконфузился Дино, – английский я только со словарём.

– Эх, деревня! Языки учить надо. Это всегда пригодится.

– Извините, виноват. Из деревни – быковат, – Дино шутливо поклонился и вдруг заметил фотографию.

– О, узнаю! Ты вернулся к жизни, брат мой «Дикая Собака Динка»? – начал кривляться, как когда-то в детстве, Гарик.

– Ого, старая какая, – Дино протянул руку за фотографией.

– Эй, – остановил его Завадский. – куда грязными руками!

Дино отдёрнул руку.

– Это что, кровь?

Игорь брезгливо смотрел на уже подсохшую бурую струйку, вытекающую из-под пластыря. Мучительное, томительное ощущение тошноты подступило к горлу. От вида крови его мутило и становилось дурно, как тургеневской барышне.

В глазах Дино было искреннее недоумение.

– Я не знаю.

– На, вытри, – Гарик вынул из кармана белоснежный выглаженный носовой платок.– Порезался, что ли?

– Да я правда не знаю! – и робко предположил: – Может, о стеллажи?

– Ага, ещё скажи, что стеллаж тебе и первую помощь оказал. Ну ты, Снегин, точно стукнутый.

Дино на всякий случай обмотал платком запястье и Завадский сунул ему фотографию прямо в забинтованную руку.

– Вот теперь смотри! Историк, блин.

Дино растерянно смотрел на застывшую картинку. Высокий человек в окружении людей с размытыми лицами. Кто они, карелы? Угорцы? Непонятно.

И вдруг, словно в мыльном пузыре, изображение дёрнулось, начало менять свои очертания, расплываться и исчезать. А где-то в голове, на внезапно возникшем внутреннем экране увлекла в себя, затянула ожившая, словно кадры кинохроники, картинка, одновременно видимая и изнутри и снаружи.

Старуха низко склонилась над его лицом.

– Для этого ты должен получить разрешение.

Дино казалось, что он умирает. Боль сжала сердце. В груди пекло. Он задыхался под накрывшем их вместе с шаманкой, одеялом.

– Зачем? – прошептал он.

Она сорвала с него рубаху, полоснула грудь острым искривлённым ножом и зашептала.

– Александру нельзя туда без разрешения Стариков. Александр должен быть сильным. Я сделаю так, что сильным будешь. Здоровым будешь. И пройдёшь в подземелья, где чудь до времени схоронилась.

Пока сочилась кровь, шаманка нашёптывала заклинания, а перед глазами Дино проплывали таинственные пирамиды, заросшие буйной растительностью, гигантские человеческие фигуры, выжженные на скалах над водной гладью зеркального озера, мощёная древняя дорога, развалины древней обсерватории, каменное изваяние цветка-лотоса, какие-то люди и он сам. Только в теле чьём-то чужом, тяжёлом и непривычном. С той старинной фотографии. На дальней стороне озера, там где сходятся вместе, напоминающие своим видом женские груди, две сопки, на самом краю бездонной расщелины осветилась, окружённая сиянием, подобным северному, вожделенная пещера, похожая на замурованный склеп.

– Это вход в Шамбалу! Я нашёл его.

Левую щёку обожгло, как огнём. Дино вздрогнул и открыл глаза.

– Ты что, Снегин?

Перед ним стоял бледный взъерошенный Гарик. Он так и остался стоять с занесённой для пощёчины рукой.

– Куда тебя унесло?

– Бред какой-то!

Дино глотнул воздуха и погладил левую сторону груди.

– Что, что ты видел?

– Экспедицию видел. Этого, – он кивнул головой на фотографию.

– Ни фигасе! – обомлел Завадский. – Как это у тебя так? Ты что, экстрасенс?

– Не знаю, – пожал Дино плечами.Он и сам не мог понять, как это у него получилось.

– А что ещё видел?

– Всё видел. Петроглифы…

– Чего?

– Петроглифы, буквы, высеченные на камнях. Огромный старик на скале, только вот…, – Дино помолчал, раздумывая, стоит дальше говорить или нет. – Выкинули меня оттуда. Словно блокирует кто-то информацию.

Тень сомнения пробежала в голове Игоря. У него начало складывалось впечатление, что все, кто приближался к этой странной истории, в которую посвятил его вышедший в тираж политик, потихоньку трогаются умом.

– Что-то ещё успел увидеть? – на всякий случай поинтересовался он.

– Они искали вход.

– Какой вход, Дино? Куда? Что из тебя всё щипцами приходится вытаскивать!

– Вход под землю. Место это необыкновенное. Такие места ещё называют местами силы. Что-то там есть, глубоко под землёй. Я не знаю, Игорь! – взмолился Дино.

Тут Гарик немного занервничал.

– И что, нашли?

– По-моему, нашли.

У Игоря сжало дыхание, но он старался не выдать волнения.

– По твоему или точно нашли, Снегин? А что-то очень важное, мумию, я не знаю, ещё какую хрень, такую, что мир может перевернуть?

Дино помахал головой.

– Ты уверен?

– Я бы видел.

–

* Здесь и далее используются сохранившиеся отрывки из дневника Александра Кондиайна, участника лапландской экспедиции, геофизика и астронома, впервые опубликованные в книге Демина В.Н. – «Загадки русского Севера».

Глава 10

Утром Праскева впервые проснулась от головной боли. Не открывая глаз, она лежала и прислушивалась к таким новым для неё ощущениям. В висках стучало и мириады раскалённых обжигающих молний впивались в мозг, пытаясь пробиться наружу. Похоже, иногда им это удавалось. Ей показалось, что один глаз набух и раздулся. Осторожно приоткрыв его, она почувствовала как на тонкую сплющенную подушку потекла тёплая влага.

Где-то над самой крышей дома раздалось хриплое карканье. Стая растревоженного воронья шумно похлопав крыльями и ещё немного покричав, так же неожиданно угомонилась.

– Ишь, раскаркались тут, – пробурчала Праскева. – Каркайте, каркайте, на свои же головы и накаркаете.

Нехорошее предчувствие, чуть зародившись, потонуло в новом потоке боли.

Монотонная и тупая, она становилась невыносимой. На всякий случай Праскева прошептала про себя заговор от боли, хотя знала, что не подействует. Вот так всю жизнь другим помогала, а сама оказалась беззащитной перед хворью. От себя-то её не отведёшь. Может, таблетку какую, да только где же её взять, лекарств в этом доме отродясь не было.

На секунду стало полегче, но через мгновение женщина снова схватилась за голову.

Казалось, вся боль, что от людей отводила, решила отомстить и, поселившись в голове, тыкала раскалёнными цыганскими иглами.

С трудом встав с постели, она прошлёпала на кухню, намочила водой полотенце и обмотала вокруг головы, пытаясь затушить мучительный пожар.

– Ох, не к добру это! Хотя, с какой стороны посмотреть, боль-то она очищает. Устала я, подзадержалась здесь. Забыл про меня Господь, никак не приберёт, – думала про себя Праскева.

– Зато люди не забывают. Нужна, стал быть, людям. Надо бы глянуть, что с глазом. А то неприлично в таком виде людей встречать.

Да как посмотришь, все зеркала в своём доме она уничтожила лет сорок назад. Придётся наверх идти.

Она нехотя, как была, в ночной сорочке, одной рукой придерживая влажный тюрбан на голове, поднялась по деревянной лестнице и очутилась в просторной душной комнате. Утренний свет робко лился сквозь узорные, покрытые цветными стёклами, окна и расплывался на дощатом полу разноцветными пятнами, запутывался в там и тут свисающих с потолка гирляндах увядающих трав и цветов.

Дивный целительный аромат свежесрезанной зелени струился в воздухе и приятно щекотил ноздри. Женщина непроизвольно, скорее, по привычке, потянула носом и, как собака расщепляет запах на миллионы тончайших оттенков, заострённый нюх различил вдруг среди сотен пахучих различий еле уловимый душок гнили.

Никогда прежде такого у неё не случалось. Всё подсыхало ровно и в срок.

“Нехорошо, надо бы плоды перебрать”, – машинально отметила про себя.

В другой раз она тут же бросилась бы отделять от драгоценных сборов гиблый зачаток, но сейчас было не до этого.

Осторожно переступая через расстеленные газеты, на которых сушились разложенные пучки трав, аккуратно, листик к листику, цветок к цветку отлёживались, набирали силу сборы лекарственных растений, которые потом, путём незатейливых манипуляций и мудрёных смешиваний превращались во всевозможные зелья, снадобья и эликсиры, Праскева прошла в самый угол благоухающей комнаты. На деревянной треноге, незаметно притаившейся за чередой ниспадающих стеблей, сквозь ажурную, с блеском, ткань просматривалась массивная позолоченная рама.

Праскева медленно потянула покрывало, за которым блеснула серебристая зеркальная поверхность.

Из зеркала на неё смотрела древняя сгорбленная старуха.

Глава 11

– Диночка, можно я у тебя яблочко украду?

Бронислава Яковлевна потянулась к тарелке с фруктами.

Дино с трудом втиснулся в уютное кресло за крошечным столиком, зажатый со всех сторон рядами компьютеров, принтеров и коробками с Бог весть ещё какой оргтехникой. Скромное помещение, бывшее ещё недавно комнатой отдыха для сотрудников походило теперь чуть ли не респектабельный офис со всеми предполагающимися для этого современными атрибутами. И только потрёпаный атлас мира годов этак 80-х косо висел на стене, постоянно норовил съехать, кренился и напоминал о былом краснеющим величием 1/6 части суши. Наконец-то прогресс докатился и до них! Новые времена приносят новые веяния и на смену рутинной бумажной работе пришли странные слова 'оцифровка', базы данных, электронные каталоги. Что это – Дино смутно себе представлял и пока предпочитал работать по старинке, по бумажным каталогам, в отличие от Брониславы Яковлевны, которая, несмотря на свой возраст, пыталась учиться, стуча по клавиатуре двумя пальцами, извлекать из недр этих монстров нужную информацию.

– Да берите хоть всё, – Дино протянул ей тарелку. – Может, пообедаете со мной?

– Заманчивое предложение, – архивистка кокетливо скосила глазки и тут же её лицо приняло озабоченное выражение . – Диночка, ты не подменишь меня? Мне убежать срочно надо, а день сегодня, ты же видишь, не особенно напряжённый...

– Нет проблем, Бронислава Яковлевна!

– Спасибо, Диночка, тебе делать-то особенно ничего не придётся, – пятясь к двери тараторила женщина, на ходу с хрустом откусила яблоко и скрылась в проёме двери.

Дино вздохнул и включил старенький телевизор. Обедать опять придётся в одиночестве и смотреть, конечно же, нечего. Предвыборная гонка съедала половину эфира, заставляя людей, даже глубоко равнодушных к политике, окунаться в гущу суетливых событий, хотелось им этого или нет. Вот и сейчас холёный депутат красиво говорил что-то о национальной идее и славянских корнях. Дино взял с блюдца ароматный мандарин, сглатывая слюну, очистил. Сок брызнул из-под пальцев, когда он разламывал его пополам и комната наполнилась щемящим праздничным запахом Нового года. Дино с аппетитом отправил одну дольку в рот и зажмурился от удовольствия. Урман, один из сотрудников, всегда баловал его витаминами. Даже зимой на столе у Дино не переводились свежие фрукты или овощи, ягоды или цитрусовые, это при том, что редко кто видел старика, выходящим из архива и тем более разъезжающим на своей инвалидной коляске по магазинам. Он привязался к Дино, наверное, потому, что был так же одинок. Кроме фруктов среди предупредительно расставленных приборов на столе, где обычно обедал Дино, стоял тёплый пластиковый тетрапакет, от которого исходил божественным запах.

... драгоценности на 3 миллиона царских рублей, коллекция оружия, скульптуры и посуда от Фаберже, наградные венки и кубки балерины и, возможно, ценности её мужа, Великого князя. В пересчёте на современный курс – не менее 200 миллионов долларов, – долетали из телевизора обрывки фраз.

Дино замер, не успев открыть крышку с пакета с едой и сделал погромче.

– Я глубоко уверен, – спокойным поставленным голосом расписывал депутат, – что рано или поздно, несмотря на препоны и рогатки, которые ставят музейные работники, мне удастся найти клад троюродной бабушки Амалии Гнежинской.

Дино присвистнул. Так вот, оказывается, ради кого старалась Лиза!

Камера то наезжала на депутата, показывая ухоженое моложавое лицо крупным планом, то отъезжала, высвечивая общий план окруживших его людей и репортёров. И вдруг в этой толпе мелькнули знакомые черты.

– Скажите, по закону Вам причитается часть от клада, – вопрошал неугомонный журналист. – Не в этом ли кроется Ваша личная заинтересованность? На что потратите деньги?

– Господин Пындя, – Лиза (а это была, несомненно, она, восхитительно подтянутая, с элегантным белым шарфом на шее – настоящая бизнес-леди), вступила в разговор, – уже заявлял ранее, что отказывается от причитающейся ему части. Все найденные сокровища останутся в собственности государства и он сам, лично, проследит, чтобы они пошли на нужды нашего города. Эта находка может стать лучшим подарком родному городу.

– Власти опасаются, что ваше заявление может вызвать эпидемию кладоискательства, – сыпались вопросы.

– Технология поисков настолько дорогостояща и специфична, что изыскания возможны только на государственном уровне. Так что частников и чёрных археологов просьба не беспокоиться.

Она снисходительно улыбнулась и у Дино зашлось сердце. Как же она потрясающе красива!

– Чёрт! – хлопнул он себя по лбу, он совсем забыл про сегодняшний сеанс. – Она же должна позвонить! Что я ей скажу?

Так и не узнав, что приготовил ему Урман на сегодня, он выбросил нетронутый обед в мусорную корзину и бегом помчался в свой отдел и засел разгадывать странную загадку, которую загадала мадам Белзье.

'Архивны юноши' написал он на чистом листе бумаги и задумался. Не архивные, а именно архивны как сказала гадалка.

Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят

И про нее между собою

Неблагосклонно говорят, -

всплыли в памяти пушкинские строки. Но в то время, когда поэт писал 'Евгения Онегина' так называли как и представителей талантливой блестящей московской молодежи, элиты дворянства, которые формально числились в архивах, но занимались своими делами, так и просто начитанных, образованных людей-книголюбов. Получается, что место, в котором будет проходить сеанс это архив или библиотека? Пока совершенно непонятно. Идём дальше. Церковь Николая Явленного. Это ему ни о чем не говорило. Такой церкви он не знал, а, возможно, просто не помнил, что в его положении неудивительно. Эх, жаль, Бронислава Яковлевна, ушла. Уж она-то знает старую Москву, как никто другой. Ну, да ладно, будем разбираться своими силами. И к чему вообще эти загадки, неужели нельзя было просто сказать адрес, – недоумевал Дино.

Он прошёл в читальный зал, где на одном из стеллажей хранились справочник по религиозной архитектуре, по лестнице забрался на самый верх и, найдя нужный том, прочёл:

'Церковь Николая Чудотворца Явленного был символом старого Арбата. Представляла собой большой однокупольный четырехстолпный храм в псевдорусском стиле. Шатровая колокольня оставалась древняя – 2-й пол. XVII в., являлась одним из лучших образцов московских шатровых колоколен. Адрес на 1917 год – Серебряный переулок, 2. Статус – не сохранилась'.

– Ерунда какая-то получается, – подумал Дино. Церкви-то уже нет! Исчезла. Снесена. Разрушена. Это что, шутка такая? Да непохоже, чтобы мадам лукавила.

Он схватил несколько книг в охапку и почти бегом промчался за свой стол. На Арбате жил Пушкин, который и сам причислял себя к этим самым юношам, на Арбате же была и существовавшая когда-то церковь Николая Явленного. Состыковав эти факты, он быстро пробежал по найденным в книге строкам и растерялся окончательно. 'Дом с привидениями'? Что за бред?