Текст книги "Полдень синих яблок (СИ)"

Автор книги: Ума Барзи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

И каким контрастом на фоне этого незабываемого феерического зрелища, достойного восхищения выглядели изогнутые крючкообразные формы мрачных цветов, цепляющиеся за крыши ночных клубов.

Дино с омерзением смотрел, как отвратительные паукообразные существа с огромными зияющими красными пастями скопищем висели над этими зданиями, а жестокие осьминогоподобные монстры ликовали над барными стойками, где сами люди подпитывали зловредные сущности алкоголем и наркотиками и притягивали их своими пороками. Толпы безобразных мёртвых пьяниц витали над отбросами жизни, чтобы присосаться к алкогольным испарениям. Липкое зловоние разносилось далеко вокруг этих мест.

Если бы эти люди увидели, что их окружает на самом деле, 'розовые слоны', проникающие сквозь завесу белой горячки, показались бы им детской забавой.

Но многие люди ничем не отличаются от рыб, которые, довольные жизнью, обитают в своём мирке-водоёме в полной уверенности, что видимое ими и есть всё, что можно узнать. И совершенно не подозревают, что живут на огромной планете, населённой другими существами и растениями, что невидимое ими – гораздо больше видимого, стоит только закрыть глаза и обратить взгляд внутрь себя.

Поначалу во всех путешествиях его сопровождал Стахов. Опытный наставник помогал ему понять и справиться со всеми странностями, ограждал от страхов, попадавшихся на неведомом пути. Благодаря ему Дино осознал, что разум может существовать без тела и понял, что душа бессмертна, а тело – всего лишь временная оболочка.

Но в какие бы великолепные и удивительные миры он не попадал, выходя из своего тела и поднимаясь высоко в поднебесье или опускаясь в бездонные колодцы, тоннели и кротовины, выворачивая сущность бытия, он везде пытался найти ЕЁ, женщину, которая навсегда завладела его сердцем и была послана самим небом.

Глава 36.

Лиза торопливо просматривала один из своих первых конспектов, со временем превратившийся в пухлый фолиант.

'Получение морфия из соли' – мелькнул на одной из первых страниц простенький рецепт, выведенный аккуратным, старательным почерком. Она растроганно вспомнила, каких трудов грозному Якову Карловичу, который оказался на самом деле милейшим и чувственным человеком, стоило обучить такую недотёпу азам химической премудрости. Колбы и реторты разбивались, вываливались из неумелых рук, а реактивы пугающе шипели, вызывая к жизни никчемные реакции, не похожие на те, что требовал Учитель.

Не понимая, что от неё хотят, она капризничала, проливала слёзы и просилась домой, в ту, привычную ей, размеренную жизнь, хотя там её никто не ждал.

Листая плотные страницы, она заново переживала все этапы насколько нелёгкого настолько интересного овладевания новыми для неё знаниями. По мере того, как перед ней открывались врата неведомой науки, полные открытий и откровений, которые не преподают ни в одном университете мира, желание учиться разгоралось в ней всё больше и она каждый раз, постигая ошеломительные сущности тайной науки, не переставала удивляться.

Крошечный столбик химических ингридиентов, из которых состоит человеческое тело и записанный ещё рукой Якова Карловича, тоже в своё время поверг её в шок. Нет, не процентным соотношением наличия кислорода, углерода, меди, а также мельчайших частиц молибдена, свинца, кобальта и никеля, а самим фактом, что этот рецепт полностью схож с анализом космической пыли, которой бесконечно много во Вселенной. Так она открыла для себя, что человеческая органика, смешанная с глиной в ретортах Демиургов создана из праха и пыли.

Постепенно рецепты становились сложнее, обрастали чертежами и схемами, а почерк сменился на гораздо более удобную скоропись.

Схема молекулярного реактора, само словосочетание которого поначалу повергало её в трепетное оцепенение, оказалась на поверку не сложнее строения микроволновки. Далее шли секреты трансмутации элементов при обычной температуре – тысячелетние чаяния и мечты алхимиков, технология изготовления минерального тягучего стекла и даже способ сделаться невидимым. Но здесь уже выходила на помост наука несколько иного плана, в которой она только делала первые осторожные шаги. Простое магическое заклинание 'Ol sonuf vaorsad goho iad balt, lonsh calz vonpho. Sodra Z-ol ror ta nazps' позволяло оказаться в оболочке невидимости. Заклинание, написанное таинственным енохическим языком, пока никак не давалось, ведь только правильно произнесённые слова давали ключ к успеху.

Этот странный тайный язык, на котором Яков Карлович, общался с сущностью в своём чёрном зеркале, вызвал у неё интерес и в связи с ещё одной необычайной редкостью.

Бродя по узкому проходу длинной залы хранилища книг, куда она часто наведывалась с придыханием рассматривать фолианты из библиотеки Ивана Грозного и где вдоль гладких стен с ведущими куда-то дверями, инкрустированными золотом и драгоценными каменьями, высились полки с древними рукописями, тысячами металлических книг и полупрозрачными кварцевыми табличками, заполненными непонятным шрифтом, она увидела её, невзрачную на вид книжицу. Манускрипт словно сам просился в руки. С цветными, небрежно раскрашенными рисунками рукопись оказалась гербарием и словарём животных Вселенной, написанной учёным монахом Роджером Бэконом более 500 лет назад всё тем же самым енохическим языком, познать который было дано только посвящённым. Имеело ли отношение происхождение этого языка к пророку Еноху и его путешествиях на другие планеты и даже миры для Лизы пока так и осталось загадкой. Скорее, это было похоже на красивую легенду, но дался он ей на на удивление легко, таким простым и даже интуитивно-понятным он оказался. Только вот произношение никак не давалось и сколько бы раз она про себя или вслух ни произносила магическое заклинание, стать невидимой ей пока никак не удавалось.

'Золото можно получить, если отщепить от висмута две альфа-частицы...' – Лиза пробежала глазами следующую страницу. Подробное описание, как можно сфабриковать тонны золота, которым можно наполнить весь мир, выглядел явной нелепицей и невесть как затесавшимся сюда бесполезным рецептом. Никчемность его была очевидна: здесь золото не имело той ценности и использовалось исключительно для изготовления предметов быта, украшения жилищ и одежды, впрочем как и в изобилии добывающиеся здесь драгоценные камни, а на поверхности, куда выходить ей совершенно расхотелось, мировой биржевой крах мог привести к обесцениванию этого презренного металла, за который люди гибнут и по сей день.

Она даже хотела вырвать ненужный лист, но на другой странице была закреплена тщательно расчерченная таблица, склеенная из нескольких продолговатых листов. Стройной пирамидой возвышались каждый в своём квадрате 180 химических элементов. Сосредоточенно вглядевшись в неё, Лиза, вдруг вспомнив что-то, взяла ручку, бережно пририсовала ещё один квадратик в столбец с элементами легче водорода и вписала ещё один, двенадцатый, открытый Яковом Карловичем несколько дней назад.

Она тщательно свернула таблицу и перевернула лист.

Маленький, сложенный вдвое клочок, вырванный из обычной тетради, сиротливо лежал, неуклюже выбиваясь из исписанных скорописью тугих пластин.

'Сегодня ровно месяц, как я не видела Дино. И чем больше я о нём думаю, тем больше прихожу к мысли, что его вины в том, что я оказалась здесь нет. Просто он, как и я стал жертвой обстоятельств. Мы в ненужное время оказались в ненужном месте и, найдя гребень, этот могущественный артефакт, хранящий в себе многие тайны Природы, стали его заложниками. Во мне открываются невероятные способности, когда я работаю с ним, но это оттого, что он помогает мне вспомнить то, что я уже умела и знала в одной из прошлых своих жизней, будит память предков. Это неимоверно тяжело! Да и кому понравится, когда копошатся в твоем мозге! Но я заметила одну странность, на гребне словно сохранились частицы энергии Дино и когда я беру его в руки, у меня сжимается сердце от тоски и нежности. Где он сейчас, что с ним? Сколько я ни пыталась хоть что-то о нём узнать, я натыкаюсь на стену молчания.'

Она взволнованно отложила листок в сторону и задумалась, глядя на экран. Там, за мнимым окном, как и на ставшей такой далёкой и чужой поверхности, медленно кружился и таял в воздухе, не долетая до земли, снег. Далёкое закатное солнце окрашивало в розоватый цвет мохнатые, заснеженные лапы столетних сосен, которые искрились и переливались первозданной белизной в тишине и спокойствии.

Сегодня ей снова приснился Дино. Каждую ночь он приходит в её сновидения и, шевеля губами, пытается что-то сказать. Но она не слышит его, а проснувшись, помнит лишь, как он смотрит на неё печальным взглядом, присев на краешек кровати. И только невероятное, пышным облаком обволакивающее чувство любви, от которого не хотелось просыпаться, преследовало её весь следующий день, томило и жгло в груди.

Она вздохнула и снова углубилась в сентиментальную записку с наивными ощущениями первых дней новой жизни.

'Чего от меня хотят эти люди, заставляя заниматься к тому же с детства ненавистными физикой, химией и прочими ненужными мне науками и сколько мне еще предстоит пробыть в этом странном городе, я не знаю. Может быть, меня уже никогда не выпустят на поверхность. Чувствую себя Дюймовочкой, вышедшей замуж за крота, но та хоть попрощалась с белым светом, прежде чем уйти под землю.

Если бы меня насильно не удерживали, возможно, мне бы здесь очень нравилось. Жизнь, в которую мне пришлось окунуться, совершенно не похожа на ту, которой я жила раньше. Днём я отдыхаю и учусь с Яковом Карловичем, а ночью работаю в лаборатории с Тарнхари, этот странным чудаком, никогда не снимающим свои зелёные перчатки. От него исходит какой-то нечеловеческий магнетизм. Смотрит на меня влюблёнными глазами и всё время упрямо называет Фреей.

Да ещё эта 'кукла' меня смущает. Мало того, что на меня повесили этот браслет, своего рода мобильный телефон, с помощью которого можно поддерживать свясь с горожанами и навигатор, чтобы я не потерялась, так ещё Петруша ходит за мной целыми днями, как тень. Но как же всё-таки красив и умён этот мальчик! Только бездушен и старомоден. Это безусловно, самое яркое творение Учителя. Яков Карлович говорит, что есть в нём один секрет и покажет как-нибудь с ним такой фокус, что просто ошеломит меня.

И всё-таки, здесь замечательно. Горожане – необыкновенные, интересные люди, обогнавшие своё время и, оставшись непонятыми, добровольно уединились от жестокого и мрачного мира в этом блистательном Солнечном городе. В обмен на возможность беспрепятственно творить, самосовершенствоваться и постигать смысл жизни, они поставляют на поверхность лишь малую часть своих изысканий, опережающие земные лет на многие десятки лет'.

И вдруг невыразимая печаль наполнила её сердце. Грусть за тех людей, что, как и каждый житель города в своё время, с таким трудом пытались доносить до неразумного человечества крупицы Знания. А оно, как капризный ребёнок, отвергало, отбрасывало то, что противоречило ими же установленным понятиям, не понимая, что идеи, за которые они упрямо держатся, несовершенны, а всё в этом мире происходит по Законам Природы, которые она сама определила. Но всё, что не укладывалось в эти же рамки, в которые заковала себя неповоротливая учёная машина, вызывали у неё рвотный рефлекс презрения и смешков.

По этой причине Галилей, слывший безумцем в своё время, отрёкся от своих взглядов, Джордано Бруно был сожжен, а Сократ – отравлен.

Научное общество смеялось над Гальвани с его электричеством, паровой машиной Фултона, фонографом – шарлатанской проделкой Эдисона, осуждало опыты Бехтерева и преследовало Менделеева и Симпсона с его хлороформом, а Дарвина наверняка бы сожгли, живя он в средние века.

Список можно продолжать до бесконечности. Вот ведь как получается, заблуждения самих мужей от науки дремучи и непроницаемы, затянутые болотной ряской, готовой тут же засосать всё новое и лежащее за пределами их знаний. Она перебирала в памяти знакомые имена и вдруг снова услышала в голове мелодию. Еле уловимый мотив звучал неуверенно и робко пробивался изнутри, словно одинокий Фавн наигрывал на своей волшебной свирели, звуки которой, ещё неокрепшие и разрозненные, подхватывались невидимым ветром и тут же растворялись вдали. Но постепенно голос её окреп, ноты зазвучали твёрже и какое-то время Лиза, закрыв глаза, слушала чарующую музыку. И, не выдержав, боясь упустить печальный мотив, она схватила виуэлу и опустилась прямо на пол перед цилиндрическим бруском компьютера, который, словно только и ждал этого, замерцал и выпустил вверх прозрачную раму экрана.

Она тронула струны, проверяя настрой. Инструмент, как всегда, звучал великолепно. Его лёгкий и небольшой корпус был похож на гитару и скрипку одновременно. Узкую деку украшала великолепная инкрустация из смеси кости и серебра, а искусно вырезанные деревянные колки изящно венчали короткий гриф. Виуэла, так назвал её один из её новых друзей. Невесть где её раздобытая, она была очень старой, работы неизвестного мастера, чуть ли не 8 века нашей эры, но прекрасно сохранилась.

Пальцы медленно заскользили, подбирая мелодию, когда-то давно прочитанные стихи вдруг всплыли из памяти и вот уже, обрастая аккордами, полилась песня.

Поздним ли вечером,

Утром ли ранним

Шляпу немодную заломив,

Бродят по городу воспоминания

И заговаривают с людьми.

Суперкомпьютер, моментально реагируя на музыку, обрабатывал мелодию, раскладывал на несколько голосов, по ходу игры вкраплял другие инструменты, создавая необычайный звукоряд. Тёплое и глубокое звучание натянутых струн задышавшей, как живой, виуэлы подхватил глуховатый обволакивающий голос виолончели, подсвеченный нежными и бархатистыми звуками кларнета.

Может быть здесь возле этого здания.

Мимо которого нынче иду,

Стану я тоже воспоминанием,

Буду сидеть на скамейке в саду, -

возвышенно, исполненный печалью лился великолепный голос.

Буду бродить возле вашего дома я,

Но до того истончусь,

что – как знать?-

Вы меня,

прежде такую знакомую,

Можете вспомнить – и не узнать.*

Песня, доносившаяся из-за дверей была настолька исполнена грустью, а голоса, на которые компьютер расщепил вокал Лизы звучали так упоительно чисто, стройно и искренне, что Яков невольно заслушался, боясь прервать необыкновенный концерт.

Огромный неизведанный микро-космос, названный человеком, хранит в себе много тайн, – думал он. И изучение окружающего мира нужно начинать только с себя. Именно внутри находится истинное сокровище.В обычной жизни человек не использует и десятой доли возможностей внимания, памяти, интуиции. Но стоит разбудить спящие в глубинах сознания способности, постепенно проходя все этапы своего пути, реализовать их, как человек может уподобиться Высшим существам, достигнув пика своей гениальности. Эта девочка, конечно, в самом начале своего пути, гребень настолько усилил излучения её мозга и встрепенул отдалённые отзвуки генетической памяти, что позволил усваивать огромные массивы информации за считанные секунды, но одному Всемогущему известно, каких вершин она может достигнуть!

Он никогда не был отцом и до недавнего времени думал, что всё, на что он способен, это любить своё создание, как сына. Но где-то в уголках потаённой души он понимал, что это не любовь, а, скорее, самолюбование, глядя в зеркало своего чародейского искусства. Что такое Петруша? Механизм. А тут живая душа. Если и существует отеческая любовь, то она именно такая, трепетная и нежная.

Он прикипел к ней, но боялся показать ей эту свою слабость и всячески скрывал её, напуская на себя мрачный вид, многого требовал от неё, но и много прощал. Поил её какими-то отварами, чтобы, упаси Бог, не заболела, поднимаясь наверх, в лабораторию, где, как он считал можно было подхватить любой вирус, досаждал расспросами, что она ела. Переживал и не находил себе места, когда она долго не возвращалась. И эту чрезмерную опеку оправдывал перед ней безопасностью жителей города, чтобы она не догадалась.

Раздался последний, неопределённый аккорд и музыка стихла. Яков постучал и тут же распахнул дверь.

Лиза испуганно оглянулась. Глаза её блестели, а щёки покрылись нежным румянцем.

Синяя бархатистая ткань обтягивала её хрупкие плечи, а золотая накидка, перекинутая через талию, спадала наподобие длинной юбки.

– Яков Карлович, вы что, подслушивали? – стушевалась она, сдувая со лба выбившийся локон.

– Хороша! – учитель восторженно покачал головой.

– Кто?

– Песня! – Яков Карлович шутливо прищурил один глаз. – Эх, мне бы годков триста бы сбросить!..

– О, Яков Карлович, – очаровательно улыбнулась Лиза, включившись в игру, – не

– отчаивайтесь, вам и так не дашь больше шестидесяти.

Он сурово зыркнул на неё и прыснул от смеха.

– Собирайся, певунья, полетели.

– Куда? Мне скоро в лабораторию. Сегодня у нас с Тарнхари начинается очень важный проект – материализация из эфира.

– Успеем, – махнул он рукой, – Я думаю, Николас быстро управится.

– Николас? – обрадовалась Лиза. – Неужели сегодня услышим?

Тербу, этого пухлого человечка, для которого не существовало грани между реальностью и фантазией, она обожала. Непонятно, как в нём уживались необыкновенно-трогательный романтизм, непосредственность ребёнка и гигантская техническая мощь. Он мог целыми главами зачитывать наизусть 'Фауста' или, прогуливаясь, вдруг замереть на месте. И тогда всем было ясно, что Терба работает, сочиняет свои немыслимые приборы. А как утверждал он сам, просто мозг переключается на другую частоту и подключается к таинственному тонкому миру, где он и черпает свои открытия. При этом он был смешлив и чрезвычайно брезгливен. Вся его мощь терялась и меркла перед панической боязнью обыкновенных микробов.

– Но ведь это общеизвестный факт. 'Элои! Элои! Лама савхвани?' Почему он так уверен, что последними словами Иесуса были не они, как сказано в Евангелии?

Аппаратус медленно плыл по цветочной долине. Не ехал, не летел, а именно плыл, паря над дорогой. Лиза не могла лишить себя удовольствия насладиться прекрасными видами, радующими глаз.

– Кроткого иудейского философа подменили в последний момент Симоном из Сирены. И именно Симон произнёс эти слова. Это, конечно, не столь общеизвестный факт, как и тот, что Иесус прожил долгую и счастливую жизнь вдали от родины, но с любимой женщиной.

– Неужели с..., – Лиза даже не договорила. Её потрясению не было предела. Мария Магдалина, бывшая библейская блудница, стала женой великого пророка?

Яков кивнул:

– Он сделал своё дело и ушёл на покой. Обычная для того мира практика.

Лиза вспомнила, что внезапное увлечение пением и интерес к музыкальным инструментам, тайнам их изготовления, который последовал вслед за этим, помог ей разгадать секрет лака итальянских мастеров. Это было её первым самостоятельным открытием и она хотела радостно поведать о нём Учителю при встрече. Дело, оказывается, в тонкоизмельчённом порошке ракушек. Но не обычных, а определённого вида, который водится только в пойме одной из многочисленных речушек, где когда-то добывали золото.

Но что такое этот ничтожный секрет по сравнению с таким величайшим, поразительным откровением! И ещё больше уверилась она в мысли, неоднократно посещавшей её в последнее время, что не хочет возвращаться в тот, прежний мир, наполненный ложью, заблуждениями и жестокостью.

В отчаяниьи она молча переключила скорость, рванув рычаг на себя и спокойно сидевший Учитель чуть не вывалился от неожиданности на грифельную поверхность дороги, когда аппаратус резко взмыл над неестественно зелёным лугом с короткоствольной, будто подстриженной, травой.

Проходя через изящный, с бледно-розоватым отливом, мостик, умело вырезанный из цельного куска аметиста местными умельцами, Лиза на мгновенье задержалась. Держась за золотые перила, продетые сквозь утопленные в камне золотые свайки, она с опаской вглядывалась в глубину ручья. Слегка колыхаясь невидимым течением, он отдавал холодом. После того, как она услышала пугающую историю о таинственном чудовище, невесть как занесённым сюда подземными водами, она всегда ловила себя на мысли, что огромная голова зелено-бурого цвета с короткой и широкой мордой и маленькими глазами под плоским черепом вот-вот покажется из воды. Как объяснил ей один из горожан, учёный-исследователь Александр Васильевич Дарченко, вся планета изнутри так же обитаема, как и снаружи. Под поверхностью она пронизана пустотами, которые соединяются между собой огромной сетью тоннелей, сквозь некоторые из них к северу и на юг вдоль внутренней поверхности земли текут ручьи и даже полноводные подземные реки, принося иногда с собой представителей сохранившейся под землей в огромных полостях странных созданий юрского и мелового периода. Особь тогда оказалась молоденьким плезиазавром и справиться с ней жителям города не составило большого труда. Её парализовали разрядом тока и отправили дальше по течению в неизведанные недра. Но никакие заверения о полной безопасности, что очередная заблудившаяся древняя мерзость снова не проникнет сюда, так и не смогли её убедить в обратном.

Да она просто умерла бы на месте от страха, если бы увидела нечто подобное!

Дорога через мост привела их прямо к высокой многоэтажной башне с полукруглыми оконцами, напоминающей своим видом огромный микрофон, только расширяющийся у основания и с гигантской, но такой же округлой рифлёной насадкой-антенной сверху. Иногда можно было наблюдать, как башня окутывалась разноцветными, льющимися сверху гроздьями прирученного электричества и тогда на многие метры вокруг прямо из-под земли выскакивали крошечные искры.

Высоченное помещение, расположенное внутри, ярко освещалось солнечным светом, который струился из многочисленных окон и даже просачивался сквозь прозрачные, только чуть затемнённые стены и ничем не напоминало лабораторию. Если бы не множество аппаратов вдоль стен, преимущественно индукционных катушек с разными по размерам и качеству обмотками, ни за что нельзя было подумать, что здесь творит технический гений.

Весь город, все его многочисленные и разномастные жители пришли услышать последние слова знаменитого пророка. Принадлежащие к разным поколениям и эпохам, некоторые из них предпочитали одежды того века, в котором они покинули поверхность, навсегда отдавая дань моде той поры, многие, в особенности те, кто попал сюда в конце 30-х годов, когда под шум репрессий удавалось безболезненно исчезнуть с глаз долой и с лица Земли, словно их и не было, одевались в обтягивающую тело пилемму и накинув на плечи разноцветные накидки. Они казались театральной труппой провинциального театра, пёстрой толпой собравшейся перед выступлением. Учёные и музыканты, писатели и художники, каменотёсы и архитекторы – многих из них Лиза помнила с детства. Когда-то, в той жизни на поверхности, они взирали на неё со страниц энциклопедий и журналов. С кем-то из этой когорты бывших знаменитостей ей удалось здесь подружиться, а кого-то она видела впервые. Несмотря на разности во взглядах и убеждениях, горожане были чрезвычайно доброжелательны друг к другу, им неведомы были распри и ссоры, к тому же их связывала одна отличительная черта – они преданно, до самозабвения, отдавались любимому делу. Да ещё,пожалуй, глаза. У всех жителей были одинакового цвета глаза. Чёрные, непрозрачные зрачки, подёрнутые пеленой надёжно защищали их владельцев от проникновения извне и чудесным образом отражали окружающий, созданный ими же мирок и всех тех, кто в него попадал.

– Как успехи, лапушка? – вопросил рядом знакомый хриплый голос. – Виуэла покоряется?

– Владимир Семёнович! – задохнулась от восторга Лиза, глядя на туго затянутого в облегающий чёрный блузон, невысокого, сухопарого и поджатого певца, каким она знала его по многочисленным фотографиям. – Покоряется, спасибо вам за божественный подарок! Вот сегодня ещё одну песню написала, ваши уроки не прошли даром.

Она скромно потупила свой взор.

– Послушать можно?– его глаза лукаво заблестели.

– Мне как-то неловко, – застеснялась Лиза. Она всегда немного терялась в его присутствии. От его вкрадчивого голоса, от энергии и чудовищного обаяния, исходившего от него.

– Ладно, ладно, не скромничай, лапушка, – прохрипел кумир миллионов, – уж я то смогу отличить настоящее. Разберёмся!

– Момент истины? – усмехнувшись, он кивнул, показав глазами на странный агрегат. Лизе показалось, что в его словах скользнула ирония.

В середине, на невысоком постаменте, отделённом стойками с золотой цепью, возвышалась мачта. Судя по всему, она состояла из отдельных секций и могла быть удлинена или укорочена, в зависимости от нужной частоты. Венчал мачту метровый, отливающий медью, шар.

– Поверьте ему! – вдруг раздался из-за спины шёпот.

– Кому? – Лиза оглянулась. Высокий и чрезвычайно сутулый человек, с мертвенно-зеленоватой кожей лица, смутно ей кого-то напоминал. Он странно посмотрел на неё с высоты своего роста своими рыбьими глазами в красных прожилках и внутри у неё всё сжалось.

– Тому, кто приходит в ваших снах.

Стараясь не смотреть в его сторону, Лиза испуганно отбежала к Николасу, который суетился возле антенны, что-то подключал и настраивал.

– Девочка моя! – расплылся Терба. Его седая шевелюра разлохматилась от волнения больше обычного.

– Целую ручки!

Он схватил кончики её пальцев своими пухлыми, затянутыми в перчатки из тончайшего пластика, руками и сделал несколько чмокающих звуков, изображая поцелуи. Лиза снисходительно улыбнулась, гениям простительно всё, тем более такая малость, как невинная, никому не мешающая, фобия.

Она ещё раз оглянулась, боясь увидеть в толпе странного незнакомца, а потом с сомнением посмотрела на агрегат, стоящий у основания мачты. Глаза непроизвольно выхватили знакомые детали.

– Николас, неужели с помощью аппарата Герца, антенны Попова и соединителя Бранли возможно регистрировать голоса из прошлого?

Подоспевший Яков довольно улыбнулся, покачал головой и тоже с недоверием покосился на приёмник. Уж слишком простым с виду он казался.

– Подлинные открытия, – поднял палец вверх Терба и величаво выдохнул, – всегда делались простыми средствами и с помощью несложного оборудования. Не помню, кто сказал. Все мои изобретения работали именно так!

И в самом деле, как только у него появлялась идея, он начинал её развивать в своём воображении: изменять, включать прибор, не дотрагиваясь до него руками и доводя до совершенства, пока он не оживал у него в голове. Ему было всё равно, где испытывать изобретение – в лаборатории или уме. И только когда идея доводилась до совершенства, она принимала конкретный облик механизма.

– Итак, дружи мои! – Терба пригладил распатлавшиеся волосы. – Все мы с вами знаем, что пространство и земля наполнены энергией. Она повсюду. Её можно передавать на расстояние или получать прямо из воздуха. Но так как эфирные волны вечны, то почему сигнал, который был отправлен к далёким звездам, отражаясь от них, должен исчезнуть? Так и звуки из прошлого никуда не исчезают, а как и все наши деяния, поступки, неосторожно оброненное слово, и даже промелькнувшая мысль, отпечатываются, оставаясь навеки в Едином информационном поле.

Задача этого приёмника предельно проста: выловить из гигантской толщи информации одну, нужную нам – последние слова величайшего пророка и Учителя Иесуса из Назарета.

Итак, начнём!

Глаза его загорелись и он принялся крутить рукоятки прибора, настраиваясь на нужную волну.

Из динамиков раздались шум и потрескивание, похожие на обычные радиопомехи и следом за этим страшный, режущий ухо, скрежет разрезал воцарившуюся мертвенную тишину лаборатории. Волосы учёного встали дыбом, как наэлектризованные. Из них посыпались искры. Лиза зажмурилась. И вдруг, сквозь радиоэхо, из паутины белого шума донёсся дряхлый кряхтящий голос. Вначали неразборчивые, слова постепенно становились четкими и громкими и лишь иногда перебивались прерывистым покашливанием. Лиза прислушалась и по мере того, как слова доходили до неё, она почувствовала как волнительная дрожь охватило всё её тело.

– Ох, и грешник же я, знали бы вы, милые мои хорошие, кого вы принимаете! Вы думаете, я пришёл дать вам мир? Нет, вы ошибаетесь. Я пришёл бросить на землю разделения, огонь, мечь, войну. Я – ничтожество, ужаснейшее ничтожество. Бросив в землю семена истины, как я мог подумать, что за долгие столетия они будут потеряны или искажены и извращены ложными добавлениями! Не сохранится ни единой книги, которая содержала бы в себе Истину и ничего, кроме Истины. Выделите её и живите в соответствии с ней. Избегайте любую религию и никогда, слышите, никогда не доверяйте священникам, предсказателям, раввинам, учёным , писателям и даже родителям, не допускайте какого-либо вмешательства других, облачённых в земные тела. Ведь есть только вы сами, вы – Существа Чистого света и Божество. Очистите себя, дотянитесь до Разума и загляните за занавешенную часть окна, поймите кто вы, как вы здесь оказались, зачем пришли сюда и как вернуться обратно домой, в небесную обитель. Впереди вас ждёт много работы над собой. Но я знаю, что настанет время, когда люди, пробудившись, отвернутся от прогнившей религиозной лжи, в которое они сами превратят моё учение, осознают действие Божественного Разума, который всем управляет и всё проницает и ощутят его безграничную мощь. И только тогда в мире воцарится покой и любовь.

Последние слова потонули в предсмертном издыхании. В нём было всё, и мука, и боль, и невероятная радость облегчения от оставляемого, наконец, бренного тела. Раздались ужасные крики, детский плач, женские причитания. Они слились в сплошной комок белого шума, помехов и снова воцарилась мертвенная тишина.

–

* Стихи Феликса Кривина.

Глава 37.

Пилот громко ругнулся. Приборы словно сошли с ума. Стрелка компаса бешено вращалась, а непонятная сила отбрасывала вертолёт назад и поднимала всё выше и выше. Ветер швырял его из стороны в сторону. Неведомые природные силы словно ополчились во враждебном противостоянии, наверное, духи разгневались и не хотят пускать на священное озеро.

Перспектива разбиться о грозные скалы никак не входила в его планы, даже за то чудовищное по местным меркам количество бумажек, что отвалил ему ненормальный пассажир. Конечно, ненормальный! Кто ж в рискнёт в одиночку отправится в столь опасное путешествие?

Об этом озере ходит немало легенд, недаром его прозвали шаманским. Местные шаманы находили здесь своё последнее пристанище, засыпая вечным сном. Места здесь гиблые, это точно, сколько людей пропало и ни один саамский проводник не согласиться провести любознательных и безбашенных туристов на священное для каждого саама озеро.