Текст книги "Полдень синих яблок (СИ)"

Автор книги: Ума Барзи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Она чувствовала, что должно произойти что-то очень важное. И хотя, материальные противоречия здравого разума брали вверх, зёрнышко сомнения, как сказала мадам Белзье, было посеяно и, похоже, набирало силу.

– И одеколоном не пользуйся, когда ко мне идёшь! Сбивает он меня. Работать мешает!

В проёме показалась моложавая женщина лет сорока с небольшим, чем-то отдалённо напоминающая актрису Наталью Андрейченко в молодости. Тоненький чёрный ободок бережно поддерживал волосы, ниспадавшие на плечи, покрытые тёплой шалью, светлым каскадом. Про таких говорят 'кровь с молоком' – гладкое лицо с редкими веснушками пылало здоровьем и свежестью.

– Диночка! – прошептала она. Глаза её подёрнулись запрудой слёз. Она бросилась на шею стоявшему истуканом и боящемуся пошевелиться Дино и разрыдалась. Со стороны могло показаться, что он вообще её первый раз видит.

Лиза тоже опешила, но только от того, что ожидала увидеть женщину более преклонного возраста, но никак не эту, чуть старше племянника. Скорее, она могла сойти за сестру или за не дай Бог, любовницу, что вообще не лезло ни в какие ворота.

– Ну что же ты! Тебя всё нет и нет, я уж нервничать начала! Уж передумала невесть что. Времена ведь сам знаешь какие, неспокойные! Ой, красавица какая! – ахнула тётка, только сейчас заметив Лизу.

– Ну, наконец-то, Диночка! Дождалась-таки, – всплеснув руками, причитала она по старушичьи, что как-то не очень вязалось с её внешностью. – Как зовут-то тебя, детка?

– Лиза её зовут, – как-то неуверенно пробормотал Дино.

– Ой, да чего же мы тут стоим, пойдём в избу. Ужинать будем.

Более чем скромная, почти аскетичная обстановка совсем не гармонировала с наружной отделкой дома. Неприхотливая старенькая мебель, даже на фоне чистейшей, почти стерильной белизны стен, совсем не радовала глаз, скорее, наоборот. И только массивный чёрный диван, оббитый дермантином и занимавший добрую половину первой комнаты привлекал внимание. Довоенный, со вставленными прямо в высокую спинку рамками выцветших фотографий, на которых уже ничего нельзя было разглядеть.

И запах! Невероятно душистый аромат травы, спелых ягоди чего-то ещё, неуловимого, но приятного до чрезвычайности.

– Ой, как у вас пахнет! – не удержалась Лиза. – Вы каким дезодорантом пользуетесь?

Дино потянул носом. Пахло чем-то удивительно родным и знакомым.

– Да это от него всё осталось, от Давыдыча, – не поняла тётка. Хотя тёткой её даже язык не поворачивался назвать. Как и по имени, которое ей совершенно не шло.– Сейчас проветрю.

– Нет, чем-то таким..., – Лиза закрыла глаза от восхищения.

– А-а, – улыбнулась белоснежной улыбкой Праскева, – так это у меня наверху, в сушилке травки разные, коренья, намедни собрала. Вот и сушатся, благоухают. Ни с чем не сравнимый запах, почище духов всяких французских.

Дино вдохнул ещё и ещё. И вдруг, о, чудо, – где-то глубоко зашевилились, задвигались с необыкновенной яркостью воспоминания, которые, казалось навсегда стёрлись из памяти. Сначала робко, потом всё яснее выплывали они и, сплетаясь в быстром танце, цеплялись одно за другое, выросли в стройный хоровод. И в центре этого круга стояла она!

– Макошенька! – словно только увидел её, вскричал Дино.

– Тю! – удивлённо выдохнула Праскева.

– Как же я по тебе соскучился, ты даже не представляешь!

Дино заметно оживился, как щенок, радостно крутился вокруг тётки, искал её взгляда и, найдя, не мог налюбоваться.

– Как мне тебя не хватало!

Лиза непонимающе наблюдала за странным перевоплощением, похожим на странную игру.

– Давай я тебе воды что ли наношу!

– Да ты что, миленький! У меня же водопровод недавно провели.

Дино хлопнул себя по лбу. – Забыл! А давай я тебе в баньку наношу. Заодно и дров наколю, руки соскучились по работе.

– Эт можно, – разрешила Праскева. – А то мне с утра не здоровилось. А мы пока на стол накроем.

– Давайте я вам помогу, – вызвалась Лиза. Ей было стыдно признаться, но готовила она отвратительно. Самое большее, на что её хватало, это именно на сервировку стола, ну, и салат какой-никакой нарезать.

– Ага! Давай, салатик нарежь. – Лиза вздохнула и покорно взяла нож.– Только покрупнее режь. И зелени не жалей, Диночка так любит.

– Я сегодня ничего не готовила, – щебетала она, накрывая на стол, – с утра не здоровилось. Так что откушаем, чем Бог послал.

– Ничего себе, вам Бог послал! – удивилась Лиза, глядя, как на столе появляются, словно на скатерте-самобранке дорогущие колбасы, красная икра, трюфели и даже мидии с устрицами!

– А что делать, дитятко? Клиент нынче богатый пошёл. Деньжищи огромные зарабатывают, только вот здоровье-то не купишь. Я, конечно, помогаю им, лечу, а они благодарят, кто сколько даёт. А как же! Кто деньгами, кто продуктами, а отказываться я не имею права. Вот недавно один такой целый грузовик с мебелью подогнал, так я его тут же развернула и к Динке. Пока его дома не было, всю мебель-то и поменяла.

– Так вы доктор?

– Можно и так сказать. Хотя за моё врачевание лет 400 назад сожгли бы на костре не задумываясь. А по нынешним временам только от церкви и отлучили. Я же чем лечу? Травами, отварами, молитвами разными.

Лиза огляделась, ища глазами иконы, но не нашла.

Во дворе раздался стук топора. Стоя посреди двора, раздетый до пояса, Дино ловко раскачивал тугие пеньки, выгнувшись, с силой вонзал топорище в дровяную твердь и по вымощенной тропинке носил готовые поленца, теряясь у еле заметного в сумерках бревенчатого сруба.

– А почему его так назвали?

– Дино-то? Да отец его покойный, учёный был, тоже историк. Так вот он считал, что древние славяне и немцы один и тот же народ. Отсюда и имя бога – Один. Букву только переставил. Он ведь для него светом в оконце на старости лет был. Богом.

Лиза засмотрелась в окно и не заметила, как острое лезвие ножа, скользнув по толстой кожице краснобокого помидора, полоснуло по пальцу. Она вскрикнула даже не от боли, а от вида алой струйки крови, капающей из глубокого пореза прямо на стол.

– Что, миленькая?

Праскева сердобольно взяла её руку. – Ну, что же ты так неосторожно. Засмотрелась, видать..., – кивнула она в сторону окна.

И не успела Лиза опомниться, как тётка уже несла крошечную баночку.

– Динка-то наш – парень видный. А умный-то уж какой! – приговаривала она, густо намазывая, прямо по крови, порез. – Он же и диссертацию защитил. Он говорил мне, да я запамятовала, название уж больно мудрёное. Это у них семейное. Отец с матерью тоже учёными были.

Двумя руками зажав пораненый палец, она что-то пошептала и свежая ранка на глазах начала сужаться и скреевшись окончательно краями, оставила после себя тоненькую выпуклую полосочку.

– Ну, вот, и это через пару дней пройдёт.

– Удивительно! – поразилась Лиза.

– Ничего удивительного, природа всё предусмотрела в этом мире и готова поделиться своими секретами. Бери – не хочу. Да видно, не все хотят посмотреть дальше собственного носа.

Во дворе с вёдрами в руках с радостным улюлюканьем носился Дино, радуясь и дурачась, как ребёнок.

– А где его родители?

– Погибли они. Вот так вот жили счастливо и умерли в один день. История загадочная, концов так и не нашли. Тогда я Динку и взяла к себе. Нет, жили-то мы в Москве, в родительской квартире, а сюда на лето приезжали. А потом в институт поступил, я сюда перебралась. Изредка наведывалась к нему, а то и он ко мне. Одни мы с ним, с кровинушкой моим, на этом свете. Мне-то одной много не надо.

– Тёть!– раздался в прихожей голос Дино. – А где ключ, краны подтянуть?

– Ой, – всплеснула руками Праскева, – чего это ты меня так называть стал? Всегда вроде Макошей величал. В сенях там посмотри, ключей вряд ли сыщешь, но может плоскогубцы подойдут.

– Я его уж ругала в детстве и наказывала.– продолжала делиться женщина. – А он всё Макоша, Макоша, – передразнила она детским голосом.

– А почему Макоша? Производное от фамилии? – поинтересовалась Лиза.

– Да нет, – вздохнула Макоша, – это ещё с гимназии за мной тянется. У нас кружок был спиритический.

'Да что же это такое! – пронеслось в голове Лизы, – и здесь всё вокруг этого закручивается'.

– Вам, молодым, это не понять. А тогда они были очень популярны. Общались с духами, литературу специальную изучали. И у каждого было своё прозвище. Из старорусских. Языческих. Я – Макоша – мать-сыра земля. Светлое имя, маков цвет. Я тогда уже верховодила, вот и прозвали так. Свой Лель был. Красавчик такой! – засмеялась она и тут же погрустнела. – Кто ж знал, что это прозвище так на всю жизнь ко мне и приклеется.

– И как бизнес, – попыталась Лиза перевести разговор на другую тему, – процветает?

– Да какой бизнес, люди добрые дают. Врачи ведь часто не то, что помочь, определить болезнь не могут. А потому что лечат они тело, когда перво-наперво нужно лечить душу, там причина. А тело – это только последствия. У каждой болезни ведь своя подноготная есть.

Например, ушибы, травмы разные – это следствие обмана. Когда человек знает, что то, что он говорит – заведомая ложь, его предупреждают.

Укусы с сильным опуханием, как и растянутые мышцы – почти всегда следствие гордыни. Даже у гемороя своя предыстория есть. Нежелание отпускать то, что должно уйти по природным законам. Внутренняя энергия начинает циркулировать неправильным образом и выливается в такую форму. Облысение – озабоченность, тяжёлые мысли долгое время, волосы просто не выдерживают такой энергии в голове. Кожные заболевания – неуважение к людям. Шизофрения – неправильное обращение со знанием. Узнал что-то, что поменяло твоё мировоззрение, а выхода информации этой нет. Не осваивается, не применяется., не направляется вовнутрь. Вот и выливается в болезнь. Поэтому, если передаёшь кому-то знания, влияющие на здоровье, психику, должен нести за это ответственность.

– Но с природой всегда можно договориться. Она живет по своим, но законам. Вот сейчас все на диетах модных сидят.

– Да, полных людей много. Но сейчас не обязательно сидеть на диете, всё гораздо проще, если есть деньги. Можно выкачать жир, липоксация называется.

– О, Господи, это ещё зачем? Двигаться больше надо! И нужно, опять же, слова заветные говорить, когда в отхожее место идёшь...

– Куда? – не поняла Лиза.

– По большому, – разъяснила Макоша. – Каждый раз сидишь и приговариваешь: 'В отхожее место пришла, сало с себя принесла. С телесов сойдёт, с дерьмом в землю уйдёт. Пусть оно не растёт, не нарастает, а убывает. Каждый день, каждую минуту, весь мой век!' И в конце обязательно добавить: 'Да будет так!'

– А можно просто сказать 'в туалет'? – заинтересовалась девушка.

– Можно, конечно. От перемены мест слагаемых, как говорится... Да тебе-то зачем, – удивилась Праскева. – Вон какая щупленькая!

– Может пригодится, – хихикнула Лиза.

– А вот ещё давеча, пришла ко мне одна молодуха. Краси-и-вая! А на носу бородавка висит, как игрушка на новогодней ёлке. Нет, прямо как сосулька, – Лиза окончательно развеселилась. – Вот и помогла девке, чего не помочь – мучается, уж замуж давно пора, а не берёт никто. А я глянула – это и не бородавка вовсе!

– А что?

– Венец!

– Ага, терновый!

В дверях широко улыбаясь стоял раскрасневшийся от работы Дино. С мокрых, слегка завившихся, волос, прямо на голое тело капала вода и растекалась по мускулистому торсу, блестя бисеринками капель. На руке тусклым золотом поблёскивал широкий браслет с часами.

– Смейся, смейся, Динка, – растирая его полотенцем, приговаривала тётка. – Вот ты умный, умный, а дурак. Безбрачия венец! Эх, да что тебе рассказывать, материалистам закон не писан. Так, – спохватилась она, – огурчики забыла!

– Да куда столько, нам же не съесть!

– Цыц! – шутливо замахнулась на него полотенцем Праскева. – Не каждый день любимый племянник приезжает! – и хвастливо добавила: – Твои любимые.

– Ты что, качаешься у себя в архиве? – оставшись наедине, спросила Лиза, глядя на мускулистое тело Снегина и смущённо захихикала.

– Не-а, – он втянул живот, напряг мышцы, отчего кубики пресса стали ещё рельефнее, а плечи раздулись в изумительной богатырской трапеции и комической походкой циркового силача прошёл к столу и навис над хохочущей девушкой, – Макоша говорит, что у нас в роду все мужики такие были. От природы.

И потешно задвигал бровями, как провинциальный ловелас, чем привёл Лизу в неописуемое веселье.

– Аполлон! – только и выдавила она сквозь смех. – Слушай, – тыльно стороной ладони аккуратно промакивая выступившие слёзы, вдруг шёпотом спросила, – а сколько же ей лет?

– Много, – так же шёпотом ответил Апполон.

Праскева выбрала банку с огурчиками средней величины. Крепкие и пупырчатые, аккуратным строем один к одному, как солдатики, стояли они, залитые прозрачным рассолом. С живописными виноградными листьями внутри, дольками чеснока и крупными укропными соцветиями, они словно сошли со страниц кулинарной книги или рекламы домашних заготовок. Подумав, прихватила ещё и бутылочку с рубиновой тягучей жидкостью.

Ещё раз с довольным видом глянула рассол на просвет окна, в котором маячили отблески заходящего солнца и вдруг заметила стоящий по ту сторону забора незнакомый тёмный, словно пытающийся слиться в вечерними сумерками, фургон. Чёрный цвет она никогда не любила, от него исходила тревога, как и от этого автомобиля.

Виски сдавило. В голове тихими, тоненькими колокольчиками отдалась лёгкая, подобно утренней, только намного слабее, боль.

Не вникая в суть оживлённой беседы и даже не заметив того, что Дино хватает еду с общей тарелки, за что обычно ему попадало, как мальчишке, Макоша со стуком поставила закрытую банку прямо на стол.

– Я тут рассказываю, что ты у нас не стареешь, как Дориан Грей.

– Кто? – рассеянно спросила она.

– Роман такой есть. Невероятно красивый, вроде меня, – продолжал кривляться Дино, – юноша влюбился в собственный портрет. И все его пороки отображались на этом портрете. А сам он оставался таким же неотразимым и молодым.

– Не читала, – задумчиво произнесла Праскева Фаддеевна, прислушиваясь к боли в голове. Она, кажется, отступила так же внезапно, но сменилась странным предчувствием. – А вы на чём приехали?

– На автобусе.

– На метро, – хором сказали Дино с Лизой.

Может, зря разволновалась-то? Может, к соседям кто приехал, а она уже надумывает Б-г знает что.

– Признайтесь, что вы просто знаете секрет вечной молодости. Элексир жизни, так сказать, – поддержала Лиза Макошу. Честно говоря, после того, что она здесь услышала, это было бы совсем не удивительно. Лизе, конечно, рано ещё думать о таких вещах, она была в самом расцвете своей молодости и красоты и пока её всё устраивало. Но страшно было подумать, что настанет такое время, когда кожа щёк с нежным румянцем начнёт увядать, лёгкие тени под глазами превратятся в одутловатые мешки, а мелкие складочки морщин, разрастаясь, завоюют всё лицо, превратив его в мочёное яблоко.

Это только такие великие, как Анна Жирардо, например, могут позволить себе такую роскошь, считать, что каждая морщинка – это кусочек жизни и что-то означает. И хотя в наше время молодость уже не столь скоропортящийся продукт, как ранее, благодаря новейшим технологиям – там надуют, тут урежут, здесь подправят, были б только деньги – ни одна женщина не отказалась бы омолодиться так безболезненно, как бы она этого не скрывала.

– Это же революция в медицине! – на полном серьёзе разглагольствовала Лиза. – Вы даже себе представить не можете, сколько миллионов это может принести! Это всё ваши травки волшебные?

– И травки тоже, – устало улыбнулась Праскева. – А миллионы мне ни к чему.

– Мне тоже, – хрустя огурцом, одобрил Дино.

Лиза легонько пнула под столом его ногу.

– Макошенька! – он отложил в сторону откусанный огурец. – Мы с тобой посоветоваться хотим по одному вопросу.

– Давайте, давайте, – Праскква заметно оживилась. – Как я за вас рада!

– Нет, это не то, что ты думаешь!

– А что я думаю? – игриво прищурив глазки, она посмотрела на Лизу, щёки которой залились алой краской.

– Ну, послушай! – настаивал Дино. – Помнишь, ты рассказывала, что жила в Питере?

– В Санкт-Петербурге. Да, я петербурженка. – И с горечью добавила, – Была.

– Ой я тоже! – не удержалась Лиза.

– К сожалению, деточка, это было очень-очень давно. И чего ты вспомнил?

– Может, ты что-то слышала о сокровищах Гнежинской.

Праскева вздрогнула. Перед глазами поплыли разноцветные радужные пятна. Не зря, значит, колокольчики звенели, звали...

Она стряхнула невидимые крошки с платья и процедила сквозь зубы:

– Нет никаких сокровищ!

– Ага! – обрадовался Дино. – Значит, знаешь!

– Что положено, то и знаю! – отрезала тётка.И вдруг, заторопилась, боясь не успеть выговориться за долгие годы молчания, – Я всю жизнь тряслась, боялась, что вот-вот придут, заберут и меня. Для начала искоренила в себе всё дворянское, слилась с толпой, приспособилась.

Она приподняла край клеёнки, застилавшей стол и пошарив рукой под ней, достала пожелтевшую карточку.

– Вот она, сестрёнка моя двоюродная! – и поцеловала фотографию.

– Как сестрёнка? – ошарашенно пробормотал племянник. – Ты никогда не говорила.

– Да как же я могла! Тогда такая мясорубка началась. Так и храню эту тайну сама. Только вот, наверное, пришел черёд с нею поделиться.

– Но сейчас вам нечего бояться, настали совсем другие времена! – Лиза подозрительно смотрела на Дино, пытаясь понять, в чём подвох. А поразительное несоответствие возраста и внешности его родственницы наводили на странные мысли.

– Времена другие, а люди те же.

Если она действительно говорила правду, то ей должно быть не менее ста лет, что невозможно в принципе! Конечно, если не обошлось без волшебства. Нет, есть, конечно, отдельные случаи – долгожители где-нибудь в горных кавказких аулах или на Тибете, но они и выглядят соответственно, как нормальные почтенные старцы. Вторая мысль, которая тутже сменила первую – женщина больна. Психически нездорова. Как же она раньше не догадалась? Живёт в придуманном мире, травки собирает, зелья варит, может, грибы какие употребляет, вот и поехала немного головой-то. Надо бы с ней поосторожней, кто знает, может она ещё и буйная!

Лиза на всякий случай отодвинулась подальше от стола, но никто этого не заметил.

Дино с ужасом смотрел на фотографию, обрамлённую серой потертой картонной рамкой с надписью 'Императорский театр'. Это была та самая женщина, дух которой материализовался на сеансе у лорда Стахова!

– Не может быть! – сорвалось у него с губ.

Лиза осторожно заглянула через его плечо. С фотографии на них смотрела низкорослая, даже приземистая балерина начала века – изящный изгиб рук, ноги, скрещённые в третьей позиции.

– Нам ведь даже встретиться не дали, когда она в Москву приезжала. Я только издалека её и видела. – И без того светлые глаза Прасковьи наполнились слезами и сделались совсем прозрачными. – Идёт, махонькая такая, седенькая, под руки её держат. А я слезами обливаюсь и крикнуть ей даже не могу. Два бугая по бокам прижали, рта раскрыть не дают. Она же иностранка была, в Париже жила. А я здесь, под колпаком.

– А вы почему не уехали? – попыталась поймать её Лиза.

– Побоялась. Да и к тому же уверена была, что всё это быстро закончится. А оно вон как повернулось...

– А ландыши она любила? – Дино вспомнил, что в петличке жакета видения был вдет крохотный букетик.

– О, ландыши были её любимые цветы! Она их боготворила. Считала, что они похожи на капельки слёз, а их-то она в своей жизни пролила немало. Одна эта история с императором, чего стоит! Уж как она его любила, даже чуть руки на себя не наложила, когда он женился на этой... иноземке! Ой, а что же вы наливочку мою не пробуете? – спохватилась она. – Диночка, ты же всегда её уважал. Давайте, раз разговор зашёл, помянем её светлую душу.

Хлюпая носом, она разлила тягучий напиток по стопочкам и, приподнявшись со стула, выпила залпом, не чокаясь, прикрыв глаза то ли от удовольствия, то ли от нахлынувших воспоминаний.

– А вы царя видели? – осторожно расставляла сети Лиза, пытаясь подловить женщину на лжи. Ведь должна она на чём-нибудь проколоться. Похоже, что несчастная сама свято верила во всё придуманное ей же. А, может, она из числа тех оголтелых поклонниц знаменитостей и, начитавшись множество книг о балерине, теперь живёт её жизнью? Нет, не сходится. Балерина далеко не была популярной личностью на просторах Советского Союза, о ней мало что было известно, тем более такой деревенской знахарке.

– Видела? – ухмыльнулась Макоша. – Даже танцевала один раз.

Ну, это явный перебор! Лизе вдруг стало тоскливо и захотелось домой, в гостиницу. Но, будучи по природе своей человеком жалостливым, она не могла обидеть больного человека и вот так, не дослушав, сорваться с места. Тем более, что Дино, похоже чувствует себя в своей тарелке, в отличие от неё и хлещет этот сомнительный самопал рюмку за рюмкой. А ещё говорил не пьёт!

Праскева, казалось, унеслась на волнах памяти, рассказывая в удивительных подробностях о балах, светских приёмах, слепленных ею из кусочков чьей-то чужой жизни. Она приосанилась, вытянула шею и вот уже вместо малообразованной деревенской знахарки перд ними сидела утончённая светская дама начала века. Во взгляде появилась необъяснимая гордость, смешанная с покорностью судьбе и в самом деле Лизе на секунду даже показалось, что просквозила какая-то благородная изысканность.

За окном давно стемнело. И только огромная рыжая луна в серых подпалинах светила ровным оранжевым светом на беззвёздном небе, отражаясь в чёрной полированной поверхности таинственного минибуса. Но никто этого не замечал.

Дино действительно опрокинул рюмки три подряд, но совсем не оттого, что считается частью русской субкультуры – горе – запивать, а счастье обмывать, случилось что – снова – здорово! Была в этой наливочке одна интересная особенность, что заставляла его мозг работать в нужном направлении, отметая всё лишнее. Не зря он однажды назвал её транкиллизатором для мозга! Вот и сейчас он пытался понять, разобраться. В голове не укладывался этот слишком запутанный, до неправдоподобия, клубок случайностей.

Похоже, и Лиза сомневается в происходящем, сидит, украдкой зевает. Он посмотрел на часы. Ого, время-то как бежит!

– Макошенька, – натягивая свитер, извиняющимся тоном взмолился Дино, – так что же там с сокровищами?

– А что с сокровищами? – Макоша поддела ножом несколько икринок и аппетитно отправила в рот.

– Вот Лизин шеф утверждает, что он дальний родственник Гнежинской и точно знает, где они находятся.

– И где? – равнодушно спросила тётка, облизывая нож. Она для себя уже всё решила. Вот с утра сделает всё, что нужно и можно на покой. Лиза напряжённо откинулась на спинку стула и искоса присматривала за её движениями.

– Под её особняком, в Питере.

– Врёт он всё.

– Что врёт?

– А всё! И что родственник, и про сокровища... Нет их там! И родственников у неё нет, кроме нас с тобой. С собой-то она ничего не взяла, не успела. Накануне её предупредили добрые люди, что ей угрожает опасность, еле ноги успела унести. Она поэтому и жила в Париже первое время чуть ли не в проголодь. Через сутки в её доме уже были мародёры, а ещё через два дня квартировал революционный полк. Но Малечка была современной женщиной, все деньги она держала в акциях, а драгоценности в сейфе Фаберже. Сейф знатный был!

– Да, наслышан, – загорелся Дино и прояснил для Лизы, – тогда в России не было более надёжного хранилища. Он и сейчас дал бы фору по степени защиты многим банкам. Представь себе бронированную комнату-лифт. На ночь эту махину поднимали на уровень второго этажа и держали под напряжением.

Лиза для приличия покачала головой.

– Но, к сожалению, даже это не помогло. Разграбили, расстащили всё под чистую, когда беспорядки начались, – стуча пустыми тарелками продолжала Праскева.

– Я помогу, – снова робко вызвалась Лиза, зайдя на всякий случай с противоположной стороны стола.

– Да ты что! Сиди, находилась, небось, на каблучищах своих, – увидев, как Лиза смущённо прячет босые ноги, улыбнулась та.

Тогда Лиза решила вложить, наконец, свой последний козырь.

– А вы, может быть, знаете, была в её коллекции драгоценностей одна вещица?

– Да откуда же я помню все её побрякушки? У неё ведь их было, как осенью грязи на нашей улице, – искренне удивилась Макоша.

Дино сложил руки на стол и, положив на них голову, смотрел на тётку восторженными глазами, как будто в последний раз, запоминая каждую чёрточку её моложавого лица. Он был уверен, что сейчас получат ответ на вопрос, который их занимал в течение последних нескольких дней и тогда ему окончательно придётся поверить и в духов, и в загробную жизнь, и в Бога с чёртом.

– Я имею в виду гребень, – Лиза наматывала на руку роскошный локон и изо всех сил старалась делать равнодушный вид.

'Ну, вот и всё! Закончатся, наконец, мои мучения!' – Праскева тщательно обтёрла руки о полотенце, висевшее на плече.

– Ну, что ж, так тому и быть! – и вышла из комнаты.

– Дино! – Лиза с упрёком смотрела на него. – Тебе не кажется, что, во-первых, нам уже пора, мы же на электричку опоздаем, а во-вторых, – она пыталась подобрать слова, чтобы ненароком не обидеть племянника и, скосив глаза в сторону двери, за которой скрылась Макоша, произнесла шёпотом, – что это всё похоже на досужие вымыслы не совсем здорового человека?

– Не кажется ли тебе, – в тон ей вторил Дино, – что это мы немного, – он покрутил согнутой ладонью возле головы. – Причём, все! Помешались на чём-то... ненужном! А они, эти люди, знают гораздо больше нас и хранят это знание.

'Ну, конечно, – надулась девушка, -чего она ещё ожидала – родственники же! Защитник выискался!'

– Больных людей от церкви не отлучают! Отлучают того, кто представляет определённую опасность, инакомыслящим. Вот ты знаешь, почему Льва Толстого предали анафеме?

– А его что, отлучили? По-моему, он сам отрёкся.

– Потому что считал кощунственной историю о Боге, родившимся от девы, который пришёл искуплять за нас наши же грехи. А учение церкви называл коварной и вредной ложью, скрывающей настоящий смысл христианского учения.

Лицо Дино вдруг приняло волевой оттенок, глаза загорелись одержимым блеском.

– И совершенно справедливо! – раздался голос.

Лиза от неожиданности развернулась. Сзади, прислонившись о дверь, стояла Макоша. Под мышкой ое держала выцветший, в мелких цветочках, ситцевый свёрток.

– Каждый должен сам искупить свои грехи праведной жизнью, добрыми делами, а не ждать, когда придут и за него сделают его работу.

– И Гнежинская говорила то же самое, – чуть не вырвалось у Дино.

– А ты никогда не задумывалась, деточка, – Лиза напряжённо съёжилась, она терпеть не могла этих идиотских обращений: деточка, милочка, курочка, – что сделать объектом поклонения орудие пытки, мягко говоря, странно?

Рука девушки снова невольно потянулась к крестику на шее.

– А если бы он умер на дыбе, что у тебя висело бы на цепочке?

Лиза не могла вынести такого богохульства и хоть не считала себя подкованной в вопросах религии, робко попыталась оспорить:

– Так вы считаете, что 2000 лет человечество поклонялось неправильному Богу?

– Ну, во первых, не 2000 лет, а горазда меньше. Я в своё время хотел защищать диссертацию на тему 'Христианизация Руси'.

Неприятное слово больно резануло ухо. Высокий божественный смысл разбивался о бюрократически-официальный термин вроде коллективизации или электрификации.

– Формулировочка не самая удачная, – согласился Дино, – но то, что мне открылось в процессе подготовки материала, было ничуть не лучше. Неприглядная картина получилась, поэтому я бросил эту затею.

– И что же ты такого нарыл?

– Почему 'нарыл'? Открыл. Причём, старался оценивать всё найденное беспристрастно, как историк, и к тому же атеист. Но к такому невозможно относиться беспристрастно! Существует совсем другая история, которую не преподают ни в школах ни в институтах, где рассказывают о том, что не имеет никакого отношения к тому, что происходило на самом деле. И это тщательно кем-то скрывается. Даже папа Римский Иоанн Павел 2, самый необычный папа за всю историю папства, как-то проговорился, что если обнародовать некоторые исторические документы, хранящиеся в тайных архивах Ватикана, то мир бы перевернулся. Князь Святослав, отец Владимира, того самого 'Красно солнышко', не выдержав кровавые деяния своего сына воскликнул 'Вера христианска – уродство есть!'

– Не может быть! – не поверила своим ушам Лиза.

– А то, что треть жителей Руси предпочли умереть, чем отдать на поругание новой, чуждой ему вере, насаждаемой огнём и мечом, своих богов, ты тоже не веришь? И то, что новая вера не принесла ничего своего, а только полностью заимствовала обряды, символику, таинства у религий Египта, Вавилонии, Греции и даже Индии, к сожалению, тоже правда.

А праздники, которые называются истинно христианскими, церковь ловко подсовывает под языческие – славянские, германские и даже кельтские, чтобы объединить под своим крылом массовые пристрастия, потому что вытравить их из народа невозможно! Они у него в крови!

– Ты хочешь сказать, что лучшие умы веками поклонялись подтасованным фактам? – Лиза задохнулась от возмущения. Кто дал ему право свою, весьма спорную, точку зрения выдавать за истинно верную? – А как же люди, глубоко верующие в Христа и ставшие впоследствие сами святыми, Сергий Радонежский, например.

– Сергий не знал никакого Христа! – выпалил Дино. – Он поклонялся Великой Матери, Богородице, Нотр Дам, как и во всём мире.

'Боже мой, что он несёт! Это всё она, эта ведьма виновата!'

Лиза с удивлением смотрела на изменившегося до неузнаваемости Дино. Откуда только взялась презрительная жёсткость, с которой он продолжал яростно вещать.

– На всякий случай, напомню, что секта, которой и было когда-то всё христианство, была иудейской! И первые Иерусалимские христианские епископы все были обрезанные евреи. Лишь спустя тысячу лет после смерти Христа, эта секта завоевала Русь. И тогда князь Владимир наложил запрет на историю Руси до этого периода. Ну, не было истории до христианства!

А кто стоял у истоков этого 'прогресса', там вообще, хоть святых выноси! 82-летняя старуха отправляется в Иерусалим производить раскопки спустя 300 лет после смерти Спасителя...

– Это ты про кого?

– Про Святую Елену, конечно!

– А ей что, было 82 года? – не верила Лиза.

– Представь себе! Да в этом возрасте можно всё, что угодно впарить. И гвози, и обломки креста, выдаваемые за артефакты. Люди-то в тех местах известно какие живут. Предприимчивые!

– Дино! Как ты можешь так цинично, – вспыхнула Лиза. Ей был глубоко неприятен этот разговор. И хоть вера её была поверхностной, святотатства она не выносила.

– Нет, Лиза, я не циничен. Я объективен.