Текст книги "Ледяной венец. Брак по принуждению (СИ)"
Автор книги: Ульяна Туманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
Глава 22
Это напоминало кошмар. Безвыходный. От которого не проснуться и не убежать.
Я смотрела на каменное приведение и не могла пошевелиться. Меня будто загипнотизировали и тоже превратили в камень. Парализованное тело не могло даже дышать, а так хотелось крушить все вокруг, дать волю чувствам, выплакать жгущие глаза слезы!
Она не может быть связана с миррором. И не могла его создать! Если я хоть немного на нее похожа, хоть самую капельку, она не могла быть способна на такое.
Черные воды заманили совсем юного Теона, одарили его Тьмой, погубили Ледяной Утес вместе с правителем и его супругой. Сделали мотта жестоким, прославили убийцей. Я сама дважды чуть не лишилась жизни из-за лунных кристаллов, которые миррор так жаждал мне показать…
По словам Томаса, запечатанные в камнях воспоминания были пожеланием Мириам, и только она, как Мать могла зачаровать их.
Либо она хотела моей погибели, во что я не верю. Либо… должно быть другое объяснение!
Высокая и мрачная пещера поблескивала растущими прямо на ней кристаллами. А их свечение, словно специально выставленные фонарики, освещали башню не хуже, чем это мог сделать дневной свет. Или так казалось только привыкшим к темноте глазам?
Медленными шагами, обходя препятствия и лужицы, я направлялась к башне. Не зная, что сделаю. Не зная, чем все обернется. В поисках только одного – объяснения, почему невинная девушка с видений погребена в месте, идентичном миррору.
– Лея, – снова позвал по имени Томас, но я не убавила шагу. И словно крадущийся шпион продолжала двигаться в сторону цели.
Небеса… Здесь даже пахло так же, как у Ледяного Утеса! Соленой водой, мокрым деревом, мхом.
– Стой же, – догнал мужчина, и судя по волнению в его голосе, такой решительности от меня, он не ожидал. – Поговори со мной!
– О чем? – пожала плечами я, не сводя с башни взгляда. Оставалось совсем немного.
– О том, что на душе, – мягко, ласково просил он. Именно просил.
– Лучше вам этого не знать, Томас.
Лучше никому не знать, потому что на душе моей чернота. Злость, боль от несправедливости, непонимание – как же так?!
Руки и ноги налились силой, что просыпается в людях в переломные моменты жизни. Я больше не обращала внимания на сырость и грязь пещеры. И не замечала ничего, ведь перед глазами был он… Ключ к отгадке той самой тайны, что за поразительно короткое время измотала мне душу.
В несколько больших шагов я добралась до башни, и первым делом прикоснулась к ней ладонями.
Холодная, крепкая, точь-в-точь такая же как в Авенте…
– Где дверь? – нахмурилась я и повернулась к бледному, словно он увидел саму смерть, Томасу. – Где вход?!
– Его нет, – пряча взгляд ответил он, а затем указал на разрушенную макушку. – Есть только лестница, но к ней нет доступа…
– Довольно! – рявкнула я, и не убирая от основания башни рук, зашагала вдоль наружной стены. Дверь здесь есть, я не сомневалась ни капли.
– Стой! – снова замельтешил перед глазами Томас. – Это пустая затея!
– Раз пустая то постойте в сторонке и не мешайте!
Жалкая ложь, которой Томас пытался меня отвлечь, раздражала. Но не настолько, чтобы я отвлеклась на бессмысленную перепалку. Стоило мне пройти половину окружности основания башни, я добралась до части, скрытой от глаз.
Придя в пещеру той тропой, которую показал Томас увидеть то, что ищу я – невозможно. А вот если башню обойти…
– Вы солгали! – бросила я, следовавшему за мной по пятам мужчине. – Солгали… Вот та самая дверь, которой не существует!
Хотелось толкнуть ее, чтобы она шатнулась и показала мне башню изнутри. Буду стучать и ломится в нее пока упрямый железный замок сдастся!
Я уже замахнулась и сжала ладони в кулаки, когда Томас перегородил мне путь. А потом достал из кармана связку ключей и ловко отворил одним из них старый черный замок.
Молча и бережно он положил руку на дерево и бесцветно произнес:
– Закрой глаза, будет больно.
Стоило двери качнутся во внутрь башни, а Томасу на пару секунд исчезнуть в ее глубине, пещерные кристаллы вдруг затрещали, будто их разламывают изнутри, и один за одним вспыхнули, будто ярчайшие костры. И весь их свет, словно летящие на пламя мотыльки, направлялся в башню.
Это длилось недолго, и было совсем не больно, как обещал Томас. Или я не могла ощутить физической агонии из-за той боли, что ядовитой змеей оплела внутренности?
Та башня тоже пожирала свет, вернее это делал миррор. Мысли о том, что нечто связанное с моей матерью, подобно черным водам питается светом, медленно меня убивали.
Я все еще стояла снаружи, не решаясь войти. Но не задумываясь переступила порог, когда я услышала, как Томас с кем-то говорит.
Под ногами толстым зеленым ковром расстелился мох. Мягким покрывалом он рос и на стенах, исписанных незнакомыми мне знаками. Я разглядывала всё… Стены, ступеньки, камни, лишь бы только оттянуть ту минуту, когда мне придется столкнуться с тем, что стоит в самом центре башни.
Краем глаза я отметила, что колодца здесь нет, и выдохнула. Облегчение длилось недолго, потому что глазами я наша стоящего на одном колене Томаса. Рукой он держал край богато расшитой серебряной материи, что ниспадала с установленного в центре башни памятника. Прикрыт он был на две трети, и свет пожирал только небольшой, открытый участок камня.
Не знаю, почему я решила, что под материей именно памятник. Но именно это придало мне смелости молча перенять у Томаса ткань и проявить, что она скрывает.
Стоило материи похожей на шелк, опуститься на мох мягкой неслышной волной, в башню прилило еще больше света. А вместе с ним начала меняться и структура камня.
Серый и самый обыкновенный, он вдруг пошел трещинами. Одна, вторая, третья, а уже из них заструился свет. Совсем слабый, которого становилось все больше. Скоро весь камень светился холодным белым цветом, а когда сияние начало спадать я увидела в нем свое отражение.
– Томас, почему я вижу…
Я хотела сказать «себя», но слова застряли в горле.
Ведь мое отражение не моргало и не говорило. Потому что не было мной.
Я смотрела на Мириам, сенсарию и Мать для людей Сорры.
Я смотрела на ту, что меня родила. Мою маму.
Не дыша и не шевелясь, я все смотрела на неё. Даже моргнуть казалось непозволительной ошибкой. Вдруг я закрою глаза всего на мгновение, а она исчезнет?
Идеальная, нетронутая временем и умиротворенная. Такой она была изображена на камне… Или в камне? Не сводя прикованного взгляда, я обошла памятник. Ощущение, что я нахожусь рядом с живым человеком разрывало изнутри. А ведь я даже ее не знала…
Но это не помешало мне в какой-то момент почувствовать бегущие по лицу потоки слез. Совсем тихие, ненормально горячие.
Так ревела душа. Неслышно, неумолимо, выплескивая наружу всю накопившуюся боль. Мою, или ее, я не знала.
Изо всех сил я не давала себе думать о том, почему она там, а я здесь. Почему, между нами, не просто прозрачный кусок камня, а вся моя жизнь и ее смерть?
Почему Небеса решили, что дочь и мать должны быть разлучены самым страшным для человека расстоянием?
Почему?..
Утерев лицо от слез в очередной раз, я глянула на нее. Смелую и отважную девушку, что не сдавалась до самого конца. Так мне ее показали лунные кристаллы, и запомню я ее именно такой.
– Клянусь, – прошептала я, глядя в голубые, навсегда застывшие глаза. – Я клянусь, что перестану винить Небеса. И клянусь отомстить. За тебя, за себя, за нас…
Голос дрожал, но намерение моё было тверже гранита.
Томас подошел из-за спины, я даже забыла, что он здесь был.
– Позволь, – попросил он, и взяв мою ладонь, поднес ее к камню. – В былые времена Сорра славилась мастерами, – пальцев коснулась прохлада. – И я нашел того безумного и талантливого, что согласился воплотить мою мольбу в жизнь.
Ладонь наконец-то легла на гладкий камень, поверхность которого, по текстуре, напоминала лунные кристаллы. И вдруг, под моими пальцами шевельнулся локон белоснежных волос. Медленной волной дрогнул подол одеяния. Чуть дернулись опущенные по швам руки…
– Я отдал ему всё, что у меня было. Золото, серебро. Продал дом, чтобы доплатить.
Голубые глаза за стеклянной преградой замерцали бирюзой. Опустились и взлетели длинные ресницы. Губы изогнулись в призрачной улыбке, на щеках появились ямочки.
– Мы собрали каждый камешек, каждый осколок Лунной Горы. И я молил Небеса, чтобы этого хватило.
Пока Томас говорил, она совершала легкие, едва заметные движения. Невесомые, такие, будто она, всего-навсего, проходила мимо, а теперь остановилась и слушает. Только мертвые не слышат. И скоро я заметила, что ее движения повторяются.
Она не ожила, такую иллюзию производит ее зачарованное изображение.
– Потерять госпожу было худшим на свете наказанием, – в твердом мужском голосе слышался надлом. – Поэтому я выкрал ее. Выкрал ее тело.
– Ч-что? – через ком в горле, совершенно потерянно переспросила я. Так и не сумев отвести взгляда от ожившего образа Мириам.
– Это прозвучит ужасно, но Мириам хотела быть погребена здесь, в этой башне. Подальше от людей, чтобы наконец обрести покой.
– Я-ясно, – кивнула я безумным словам некогда стража моей мамы. – Но почему вы, Томас? – я убрала руку от камня, изображение застыло, и повернулась к мужчине. – Как вышло, что вы играли в ее жизни такую поразительную роль? Я искренне не понимаю.
Внимательно меня выслушав, он переждал, прежде чем ответить:
– Мастер сумел расплавить Лунные камни, и… Держа Мириам на руках, я…
Томас смотрел мне прямо в глаза, будто ожидал, что я закончу предложение. И часть меня действительно понимала, о чем речь. А вот другая никак не могла поверить в то, что означали его слова.
– Я опустил ее в чашу.
– Нет! – все мое нутро отказывалось верить в правдивость его слов. Ведь это значит, что…
– Лунные Камни слились в один, сомкнулись вокруг, и сохранили госпожу нетронутой беспощадным временем.
– Вы… – я ошалело смотрела на памятник, который им не был! – Там, что… она?
Вот почему изображение было настолько реалистичным, оно таковым и не являлось! В этом камне замурована моя…
– Вы один из них! – я не подумала дважды и влепила Томасу пощечину. А если бы и подумала еще раз, то ударила бы сильнее. – Стервятник! Да кем вы себя возомнили, что не позволяете ей, наконец, отдохнуть от всех вас, одержимых? Как смеете?
– Лея, прошу, успокойся, – отрицательно мотал головой он, будто не ожидал от меня такой реакции. – Я сделал это только потому, что я…
– Потому, что вы не лучше Эра! – ядовито вырвалось из собственных уст. – Он забрал себе ее волю и будущее, а вы после ее смерти замуровали ее в камень! Как бы вы себя ни утешали, Томас, что бы ни говорили, оправдания нет и быть не может.
– Я любил ее.
В башне вдруг стало тихо.
– Это должно всё объяснить?.. – моментально растеряла запал я, и впервые посмотрела на него другими глазами.
– И не переставал любить не на минуту.
– Мне не обязательно это знать, – скрестила руки на груди я, не зная куда себя деть. Влюблённый слуга навсегда сохранил для себя любимую? – Почему Лунные камни? – вдруг осенило меня.
«Отец опустился на одно колено и склонил голову в благодарность за подарок, а затем облачился обратно в свои доспехи и покинул то место, где Небеса оставили спасение Матери.»
Спасение Матери…
– Я наивно желал снова вдохнуть в нее жизнь, – подтвердил мою догадку Томас.
– Воскресить?
– Она не заслужила такой судьбы. Кто угодно, но не Мириам. Только огромным усилием воли мне удалось признать, что кристаллы не помогли. Тогда я прикоснулся к ней, сам не знаю зачем, и госпожа пошевелилась, – завороженно, будто вернулся в прошлое, и с придыханием, рассказывал он.
– Лунные кристаллы показывают прошлое… – проговорила, все еще будучи под впечатлением.
Каждое слово, каждое признание давалось мужчине с трудом. Как бы я ни хотела обвинить его во всех смертных грехах за то, что он сделал, в его намерении не было зла. Не было умысла причинить кому-либо вреда.
А любовь… Любовь действительно толкает на поступки, сожаления о которых не остывают никогда. Это мне знакомо.
Я отшагнула от Лунного саркофага моей матери и от стоящего рядом с ней Томаса. Мне почему-то было необходимо посмотреть на них со стороны.
На них, как на… пару?
Он сам сказал, что был в нее влюблен. Ответила ли она взаимностью? Скорее да, раз доверила ему свою последнюю волю.
– Она ведь тоже вас любила, – не спрашивала, а констатировала я. Да и по глазам Томаса, потухшим от незатянувшихся ран, всё было видно.
– Я был самым счастливым человеком в мире, – гордо и торжественно, но в то же время сдержанно пояснил он.
Останься я в Сорре, мне бы никогда не встретился Теон. И я не знала бы той, пусть и ранящей, но самой настоящей любви, что вопреки всему покорила мое сердце.
Мириам повезло куда меньше, сначала в ее жизни был кандидат – мой отец. И уже потом, возможно, она нашла любовь в своем страже. Отчасти, я понимаю, какие качества могли уверить ее в том, что он достойный человек. Ведь если он помогает мне, то наверняка когда-то помогал и ей.
Только она умерла, когда я была совсем крохотной. Воспитание в Третьемирье, согласно документам, началось с моего рождения. В Песчаном Замке мне ничего не говорят ни про мою мать, ни про мое детство. Поэтому довольствоваться могу только доступной мне информацией.
Полюбила ли она Томаса, будучи беременной? Куда так быстро мог испарится кандидат?
Не сходится.
– Сколько мне было, когда она и вы, – я помедлила, прежде чем продолжить, – поняли, что влюблены?
Ответом послужило молчание. А еще взгляд, темный и многозначительный, будто Томас выжидал. Но чего?
Небеса…
Меня словно окатило лавой, и как же я могла быть так слепа? Обойдя его по широкой дуге, я выбежала из башни обратно в пещеру. И неслась так быстро, что мои ноги едва касались земли.
Конечно же он последовал за мной. И звал по имени, опять и опять. То, что Томас меня настигнет было неизбежно, и когда это случилось, я просила… умоляла его только об одном:
– Молчите, молчите, молчите! – не поворачиваясь к нему, повторяла я.
– Лея…
– Ради всего святого, ничего сейчас не говорите! – мой крик эхом отразился от стен пещеры.
– Прости меня! – просил обманщик, предатель и мой отец.
– Все это время… – мне не хватало воздуха. – Все это время вы знали, что я ваша…
– Моя дочь. Да, знал. И, прошу, дай шанс все тебе объяснить, а после… После можешь делать со мной, что хочешь. Я полностью вверяю тебе свою жизнь.
Глава 23
Песчаный Замок, нарядный и сияющий, наконец дождался этого особенного дня. Натертые до блеска полы отражали танцующие языки свеч и золотистые штрихи многочисленных ламп, расставленных по окнам.
Каждый житель Сорры должен был знать, что этот день настал. И самый просто способ оповестить людей – выставить на каждое окно замка зажженную лампу.
Наставницы заблаговременно развесили по стенам торжественного зала праздничные полотна. Старые, чуть поблекшие от времени, но тщательно отглаженные, изображения рассказывали истории.
На первом, белая женская фигура – Мать, опустив голову стояла перед уходящим за горизонт солнцем, что последними лучами освещало погост. Вокруг не было ни души, а среди покосившихся могильных камней, расправив безжизненные крылья, лежали черные вороны. Это полотно было символом трагедии, что неизменно настигает мир.
Следующее изображение подразумевало выбор, который предстоит принять сенсарии, дабы восстановить баланс и вдохнуть в природу жизнь. Только такое объяснение успокаивало меня, и останавливало от того, чтобы сорвать со стены этот ужас. Одна единственная женщина и по обеим от нее сторонам, преклонив колено стоят мужчины. И их даже не десятки! Очередь из темных, безликих фигур уходит так далеко, что художник даже не потрудился наделять их чертами.
Третье полотно было символом надежды, ведь Мать выбрала кандидата и теперь ждет от него дитя. В этот раз на женщине перламутровое одеяние, но что-то мне подсказывало, что изначально ткань изобразили розовой. Традиционный цвет для новорожденных девочек. Она обнимает ладонями округлившийся живот, лицо и голова ее прикрыты нежным шарфом. И все же художник не упустил той полуулыбки, что покоится на лице сенсарии, ожидающей ребенка.
Последнее, четвертое изображение бросалось в глаза ядовитым зеленым цветом. Буйство растений, цветов, тяжелых фруктовых ветвей… Плодородие – вот, что наконец получила природа, когда родилась новая сенсария.
Четвертое полотно являлось символом начала новой жизни, ведь теперь все невзгоды позади.
Или нет?..
Проблема была в том, что эти четыре диковинных гобелена рассказывали не одну единственную историю, а описывали нескончаемый цикл. И сегодня мне предстоит пережить событие, некогда изображенное на втором полотне: день кандидатов.
Тетки предупреждали меня о нем, готовили, наставляли… Но разве я могла их слышать, когда в ушах звенели слова Томаса? Его откровения, признания и тайны легли на меня гранитной плитой. А запечатанная в лунном кристалле Мириам, ее образ и подаренные иллюзии движений, стали целой горой неподъёмных гранитных плит.
Я ничего так не ответила Томасу, хоть и выслушала полностью. Признать его своим отцом я не могла. У меня будто украли возможность чувствовать! Я стала тенью, совершенно пустой изнутри, безразличной, что не могло не радовать наставниц. Ведь теперь со мной было легче чем когда-либо.
Но они не знали, что внутри меня просыпался настоящий вулкан, готовый однажды пробиться даже через гору граните.
Утро дня кандидатов началось с омовения розовой водой и нанесением тошнотворно сладких кремов. Подготовленное для события, торжественное и чем-то напоминающее свадебное, платье пришлось отложить в сторону, ведь сегодня в Сорре был самый холодный день.
Сухой, без единой капли такого долгожданного дождя, хмурый. Злой ветер набирал мощь, вырывал шторы из не до конца закрытых окон. Кто-то даже сетовал, что без каменной бури не обойтись…
Я же видела это некой помощью свыше. Благодаря непредсказуемой смене душного воздуха на тяжелый, свежий и грозовой, меня в кои то веки, прилично одели.
Наряд был непривычным, но в традиционном цвете для Матери – белом. Шаровары, пусть и из легкой ткани, приятно согревали ноги. Туника, украшенная вышивкой и бисером, села отлично и никак не подчеркивала те части тела, что привлекают противоположный пол. На распущенные волосы накинули праздничный шарф с цветочным узором, вдели в уши драгоценные серьги, а на пальцы надели сразу несколько колец.
– Без портрета, – запричитала Пелагея, оглядывая меня с ног до головы, – еще и наряд… никакой!
– Да-да!
– Ох, не смилостивились нам нами Небеса!
В один голос жаловались тетки, а я только поджимала губы, да кивала. Плевать мне на кандидатов, а то, что портрет не вышел… Тут мне снова помогла непогода. Сколько бы раз художник не собирался наведаться в Песчаный Замок, его лошадь, сумку с кистями да красками и холсты беспощадно трепали каменные бури. За животное было обидно, но насколько мне известно, больше всего синяков получил как раз таки мастер портретов.
На сегодня я ставила себе только одну задачу: сделать так, как хочет Эр Лихх и максимально растянуть время ухаживаний. Отодвинуть сближение с Артом как можно дальше, и… И молить Небеса о том, чтобы моя догадка о зачарованных браслетах была верна. Да, того, как они работают я не знала, но пролистывая текст о перворождённых Отце и Матери, я то и дело натыкалась на один и тот же фрагмент повествования.
Что если?.. Что если Томас не так уж и ошибался, когда собрал остатки Лунных кристаллов?
Нарастающий звук ударных вынудил сердце сжаться. И как бы я ни храбрилась, это не отменяло того, что прямо сейчас, под звуки дрожащих мембран, в Песчаный Замок впускают кандидатов.
Непосредственно в сам зал войдут только самые «отборные». Обладающие знатной родословной, талантливые, умные, здоровые и так далее по отвратительному, тошнотворному списку, составленному наставницами.
За пределами замка, но внутри территории оставляют вторую группу. Или, выражаясь точнее – второй сорт. Среди них были не такие родовитые, не такие богатые, но все же достойные выбора Матери, мужчины.
А за воротами…. Небеса, что там творилось… По обе стороны витиеватой дороги стояло несчетное количество людей. И я по глупости решила, что это зеваки, любопытствующие. Но нет. Оказалось, что это тоже кандидаты.
«Ведь ничто не сможет помешать сенсарии выбрать достойнейшего в ее глазах!»
Жаль, что эта дорога не вела в Авенту. Я бы все променяла на то, чтобы снова оказаться в белых снегах и замерзать в коридорах форта верховного, а еще сгорать… каждый раз сгорать в его руках.
Но теперь, с Соррой, а именно с тем, что хранят под собой катакомбы Песчаного Замка, меня связывает чувство, не уступающее по силе притяжению к Теону.
Я не брошу ее, пока не добьюсь справедливости!
Барабаны плавно сменились флейтами и их мягким плачем. Брови Пелагеи взлетели, сузились и без того не самые широкие глаза на свете, маленький рот приоткрылся, и она шепнула:
– Рассядутся, тогда и выйдете. Никому в глаза не смотреть, улыбок не дарить…
– Как же мне тогда выбирать? – это, конечно, был риторический вопрос. Потому что выбор мой непременно бы пал на кандидата по имени «никто». И все же, без кандидата сегодня не обойдется. А как я буду сдерживать лютую неприязнь к Арту, уже совсем другая история.
Наставница ничего не ответила, потому что внимательно слушала что же происходит в зале, от которого нас отделяла дверь. Незнакомые мужские голоса, лязг металла, приветствия, даже смех – и никого не смущала причина, по которой они здесь собрались.
Когда звуки разговоров и мелодия грустной флейты стихли, к двери, за которой находилась я, подошли с другой стороны. Эр Лихх, как никогда, приторно вежливый и нарядный – в этот раз его красные рубашку и плащ украшали всплески рубинов – бережно взял меня за руку, поцеловал в тыльную сторону ладони и вывел за собой в зал.
Я будто медленно падала с огромной высоты… И каждый неуверенный шаг собственных ног приближал ко дну той бездны, что вот-вот меня поглотит.
Не было ни звука – пролети мимо меня бабочка, удары крыльев о воздух прозвучали бы громче набата.
Глупо недооценивать силу страха. Он возникает из ниоткуда и отравляет волю. Застилает рассудок одним гудящим желанием – покорится, потому что борьба обернется еще большей потерей.
И я покоряюсь тому, кто погубил мою мать.
Покоряюсь не внутренне – внешне. Ненависть дает мне такой необходимый в эту минуту покой и непоколебимую силу воли, чувства, которые сразу же вытеснили страх.
Краем глаза отмечаю, как их много. Мужчин. Незнакомых, чужих, алчных, а может наивно-глупых, что пришли бороться за сердце Матери. Какая бы причина ни была у каждого из присутствующих, родись я мужчиной, ноги бы моей здесь не было.
Но родилась я женщиной. И, что еще хуже – сенсарией.
Эр Лихх подвел меня к длинному, широкому столу, за которым сидели десятки кандидатов, и помог сесть во главе. Положив руки на колени, я почти до хруста переплела пальцы, а потом выдохнула и подняла взгляд.
– Сегодня Мать сделает выбор, – торжественно начал узурпатор, – будет это лишь один кандидат, либо несколько, неизвестно пока никому. После завершения знакомства, которое начинается в этот момент, в этом зале, обязательным условием является приношение госпоже даров и право на одну беседу при свидетелях…
Эр все продолжал и продолжал пересказывать условия, о которых мне и так прожужжали уши наставницы. Я уже придумала, что после того, как «выберу» Арта, на пару дней слягу с какой-нибудь хворью, а когда настанет время беседы, попрошу его отвезти меня на прогулку.
Да, именно так я и постараюсь сделать. Подозрений у Эра возникнуть не должно, а вот возможности проверить мою теорию лучше придумаешь. Надо только усыпить бдительность Арта, притвориться дурочкой, но не слишком – ведь он знает меня лучше всех в этом месте.
Размышляя о своем, без малейшего интереса осмотрела сидящих за столом кандидатов. И не могла не отметить, что Арт, когда-то казавшийся мне сошедшим со страницы книги божеством, слегка поблек на фоне остальных. Молодые мужчины, кто-то в доспехах, кто-то в нарядных и блестящих от драгоценностей туниках, все до одного выглядели статно. Кольнула неприятная мысль. А вдруг они с малых лет готовятся ко дню выбора сенсарии?..
Как иначе объяснить тот факт, что все они похожи? Как минимум выдающимися физическими данными, позами, взглядами, будто кто-то им подсказал, что от них ожидается. Или я это все придумываю?
– Лерой Санд? – позвал Эр, и из-за стола поднялся мужчина в синей тунике с золотой вышивкой на воротнике и рукавах. Толстую, мышечную, словно у быка шею тоже украшало золото. – Расскажите о себе.
– Почтенная госпожа, – карие глаза устремили на меня глубокий взгляд. – Я происхожу из семьи учителей. Мой отец преподает природознание, а мать основы чар. Я первый из десяти детей, все мы отменного здоровья.
Интересно, упоминание о десяти здоровых детях должно было меня подкупить? Или ставки были на сдавливающее свои обилием шею золото?
Парень больше ничего не сказал, опустился обратно на свое место и, спасибо Небесам, перестал сверлить меня взглядом.
– Люк Майнер? – снова позвал Эр, и в этот раз на меня смотрели холодные голубые глаза за бесцветными ресницами. Этот мужчина казался старше других и одет был в натертые до блеска доспехи. Про себя я отметила, что ему очень повезло с погодой, иначе в обычный жаркий день, живым бы он сюда не добрался.
– Госпожа моего сердца, – приложив к груди руку помпезно начал кандидат, – я приехал к вам с запада. Мой род стар и неисчерпаемо богат. Мужчина из каждого поколения моей семьи учувствовал во дне выбора, надеясь покорить сердце Матери и стать ей возлюбленным…
Он остановился, потому что в окно вдруг ударил камешек, тем самым перебивая наверняка не раз отрепетированную речь. Никто ничего не сказал, но все поняли, что вот-вот нагрянет очередная буря. Небеса, хоть бы тут повыбивало все окна!
Но нет, такой удачи мне было не видать.
Кандидаты по очереди поднимались с мест, и в красках рассказывали о своей персоне. В какой-то момент мой мозг отключился, потому что каждый из них приехал с заранее заготовленной речью про то насколько богаты и плодовиты их семьи. Очередное имя, очередная речь, очередной проникновенный взгляд, адресованный мне.
Единственной радостью был медленно, но, верно, набирающий обороты ураган за окнами. Наставницы неслышно сновали по залу добавляя больше свечей, потому что стена из песка, камней и грязи снаружи, поднималась все выше, поглощая и без того скудный дневной свет.
– Арт Лихх? – Эр наконец позвал своего сына. Предателя, подонка и гада, которого я сегодня выберу.
– Госпожа, – поднялся со стула он, но не успел и рта открыть, как в Песчаный Замок наконец ворвалась восставшая из пыльных улиц буря.
Об этом я догадалась по крикам с нижнего этажа. Звук разбивающего все на своем пути смерча приближался стремительно и неумолимо. Однако, все оставались на местах, словно истуканы. Или глупцы?..
Я было дернулась, чтобы убежать, но Эр быстро усадил обратно меня на место. И с опозданием я поняла, что кандидаты остаются чтобы проявить доблесть, спасти госпожу, и главное не опозорится перед другими.
Какая глупость! Мы же все останемся калеками!
Буря тем временем билась в двери, расшатывала их, стучала по ним, словно человек, который хочет войти… Чего только не причудится в минуту страха!
Я покрепче вцепилась в стол, не сводя с дрожащих белых панелей взгляда. И не зря. Через секунду они распахнулись и, будто их толкнул кто-то разъярённый и сильный, отлетели прямо на сидящих в конце стола мужчин. Кто-то зашипел, кто-то схватился за лицо. Я вскочила на ноги, срывая-таки с запястья хватку руки Эра.
В зал ворвался вихрь песка, ураган из камней, настоящее безумие!.. Ветер подхватил со стен старинные полотна с изображениями пути Матери и швырнул их прямо на искрящие свечи. Гобелены тут же вспыхнули, на глазах превращаясь в пепел.
И в этом хаосе, помноженном на поднимающуюся вокруг панику, я все не могла перестать смотреть на неестественный смерч… Потому что внутри, в самом сердце каменной бури кто-то был.
А потом раздался голос. Знакомый, бередящий душу. От которого все внутри меня замерло.
– Лея Рейн, – песок, как по щелчку пальцев вдруг осыпался на пол, стих ветер. – Я пришел за тобой.
Словно марионетка, которую дернул за нитки капризный кукловод, я поникла и чуть не упала лицом прямо на стол, чтобы от бессилия заколотить по нему кулаками.
Я хочу быть с ним. Всегда хотела. И это не изменится никогда.
Нацепив маску безразличия, я встрепенулась и выпрямила спину. В моих же интересах разрешить все мирным путем. Или… Никаких или!
Мотт стоял напротив, и даже через расстояние, чертовых кандидатов, шум и запах гари исходящий от пылающих гобеленов, я, кусая пересохшие в момент губы, разглядывала его.
Сильно изменившегося и как никогда опасного. Чутье вопило от страха, потому что сказанная им фраза «Я пришел за тобой» не гарантирует ничего.
Ничего, кроме его близости, которая, как я прекрасно помню может ранить… Но даже такую, перемешанную с ненавистью, я бы выбрала ее. В любой жизни, в любом мире.
Если бы только… Если бы только не миллион причин, почему выбор сердца, стоящий передо мной, является противоположностью выбора моего разума.
Миррор изменил Теона. Холодный, светловолосый повелитель снежной Авенты, по-видимому, остался на дне черных вод. И смотрящий на меня мужчина напоминал его совсем немного… Упрямым взглядом, скупой мимикой, позой, источающей мощь, присущую завоевателям, героям, королям.
Ему чертовски шла черная масть. Угольные волосы и иссиня-черные глаза… Я бы переползла этот стол на коленях и вцепилась в него. Чтобы заглянуть в глубину штормовых морей глаз, разорвать его одежду, содрать всё с себя, и утонуть…
В нем, в его неистовом ореоле притяжения, на которое не способен ни один другой мужчина. В его искаженной, неправильной, но любви. В его сжигающей все на своей пути страсти…
Но я не сдвинулась с места. А стена образов, и сковавшее слабое женское тело желание, пусть так останется моей тайной.
– Верховный, – вскинула подбородок я. Гордо и надменно, вкладывая в этот образ все силы. – Вы прервали…
– Не трать слова, – он вытянул вперед руку и раскрыл ладонь, призывая меня. – Иди за мной.
– Уходите.
Голос мой звенел самой настоящей сталью, а душа дрожала, словно распятый под градом цветок. Но так будет лучше. Пока Эр верит в то, что с моттом я была воли, у меня есть хотя бы относительная безопасность.
– Ты не поняла, – из-за спины Теона вдруг выступила Тьма, и кандидаты, предельно напуганные одним только появлением мотта, принялись отодвигать подальше свои стулья. Чтобы легче было убежать. – Мне не нужно твое согласие.
