Текст книги "Нутро любого человека"

Автор книги: Уильям Бойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

День подернут дымкой, небо в тучах. Садящееся солнце выглядит размытым оранжевым шаром, висящим над джунглями. Над нашими головами начинают носиться, резко сворачивая, летучие мыши. Доктору Кваку за сорок, у него широкое, сильное лицо, лысеет. Я ганиец, говорит он, не просите меня объяснять поступки нигерийцев.

[Октябрь]

Тоскую по Нью-Йорку гораздо сильнее, чем ожидал. Мне не хватает его чудесных весенних дней. Столбы пара, поднимающиеся из вентиляционных люков, подсвечиваются косыми лучами утреннего солнца. На перекрестках пышно цветут вишни. Время словно замедляется и ты, еле двигаясь, заползаешь в какую-нибудь кофейню или закусочную. Близ галереи на Мэдисон была одна кофейня, в которую я часто захаживал: по-моему, там взяли за правило нанимать в официанты глубоких стариков с артериосклерозом. Эти старцы передвигались особенно медленным шагом, вперевалочку, и говорили очень тихо. Никакой спешки, удивительный покой наполнял все заведение – время там двигалось по их велению, а не наоборот.

Эти мысли о годах, проведенных мной в США, вызваны поездкой в Ибадан – мы с Поли [Макмастерс] [201]201
  Коллега по Отделению английской литературы.


[Закрыть]прокатились туда, чтобы увидеть Ширли Маклейн в „Милой Чарити“. Потом зашли в сирийский ресторан, ели ягненка с изюмом и специями. Когда я подвез ее до дома, она пригласила меня зайти, выпить на ночь по рюмочке, и я понял – такие вещи всегда понимаешь сразу, – что предложена мне будет не одна только рюмочка. Я сказал нет, спасибо, чмокнул ее в щеку и поехал на Данфодио-роуд.

Полли – полноватая, растрепанная дама сорока с хвостиком лет. Замужем никогда не была, умна (магистерская степень по литературе – драматургия Реставрации) и, возможно, является ближайшим моим другом здесь. Нас объединяет ненависть к Сушеному Кокосу [202]202
  Прозвище совершенно лысого профессора английского языка в Икири – проф. Дональда Сэмроуза.


[Закрыть], однако заводить с ней роман мне не хочется. Впрочем, происшедшее заставило меня осознать, что в последний раз я занимался любовью с Монди – в августе 1964-го. Воспоминания об этом еще свежи, но особой тоски не порождают. Старею? Есть тут одна жена преподавателя Французского отделения, которой я довольно сильно вожделею. Высокая, серьезная морокканка или туниска, часто появляющаяся со своими детьми в клубе. Она постоянная посетительница теннисных кортов – играет с неистовой сосредоточенностью. После игры заходит в клуб – рубашка пропитана потом, сквозь полупрозрачную ткань проступают очертания лифчика. Познакомиться мы с ней пока не познакомились, однако она уже начала отвечать на мою улыбку своей. Старый ты козел.

Исаак уехал на восток, в двухнедельный отпуск. Родители его живут в деревне неподалеку от Икот-Экпене, в тех местах шли сильные бои. Поступило известие, что Федеральная армия освободила деревню, и он захотел посмотреть, стоит ли еще их дом. Большая часть повреждений вызвана скорее повальными бомбардировками, чем огнем артиллерии, и именно нигерийские военно-воздушные силы, а не армия, вызывают, похоже, наибольшую неприязнь населения. Они состоят из двух эскадрилий русских МИГ-15, пилотируемых наемниками из восточной Германии и Египта. Возвращаясь сюда, я видел их стоящими строем в аэропорту Лагоса; бочкообразные тускло-оливковые машины с зияющим, точно разинутые рты, воздухозаборниками впереди. Здесь ходит шутка насчет того, что пилотам говорят: законную цель легко узнать по нарисованному на ней красному кресту. Главными целями воздушных ударов как раз и были госпиталя, однако теперь биафрийцы замазали на них красные кресты и авиация переключилась на рынки – их тоже очень легко различить с воздуха. Кстати, все это стало темой моей последней статьи в „Форме правления“. Статья, согласно Напье, наделала кое-какой шум, он хочет, чтобы я съездил в Лагос и получил в Министерстве информации полную аккредитацию.

[Ноябрь]

Лагос. Пресс-конференция в Министерстве информации. Элегантный молодой капитан с оксбриджским выговором обвинил в отсутствии продвижения нигерийской армии исключительную, крайнюю дождливость этого года. Польский журналист сказал мне, что в Биафру каждую ночь вылетают с авианосца „Супер Констеллейшн“ самолеты, нагруженные оружием и боеприпасами. Они называют их „Серыми призраками“, эти поставки и поддерживают жизнь в биафрийцах, территория которых постепенно сжимается. Фактически, биафрийская армия никогда не была вооружена лучше и не получала такого снабжения, а поскольку обороняемая ею территория сильно уменьшилась, там сейчас очень высокая концентрация войск. Когда он спросил о голодающих женщинах и детях, молодой капитан стал отрицать наличие какого-либо недоедания вообще – это все биафрийская пропаганда, заявил он.

Ночь провел в отеле при аэропорте, „Герб Икеджа“ – завтра улетаю обратно в Ибадан. Я люблю этот старый отель с его большим темным баром, заполненным свободными экипажами самолетов и стюардессами. Они создают тот легкий оттенок беспутства, который вечные бродяги неизменно привносят в питейные заведения вроде этого. Добавьте сюда тропическую ночь, обильную выпивку, народ, погрязший в гражданской войне – так и ждешь, что в бар вот-вот завалится Хемингуэй.

Пятница, 14 ноября

Ко мне пришел расстроенный Симеон, сказал что получил вести из дому – Исаака забрал рекрутский патруль биафрийской армии. Они неразборчивы – записывают в армию всех, кто им подвернется. „Был бы пенис“, – сказал Симеон. Эти люди проходят в течение нескольких дней основное обучение, а затем их посылают на фронт. Симеон попросил разрешения уехать на несколько дней, поискать мальчика: я сказал, чтобы он взял мою машину.

Позже. Изменение в планах. Я собираюсь поехать с ним. Идея пришла мне в голову, когда я ехал на 1100-м [203]203
  При появлении здесь в 1965-м ЛМС купил машину своего предшественника, „Остин 1100“.


[Закрыть]в гараж за горючим для Симеона. Вот он, мой шанс сорвать куш в „Форме правления“. Так что я наполнил бак и уложил в багажник три запасных канистры. Потом отправился в банк, снял со счета 200 нигерийских фунтов и вернулся домой, рассказать Симеону о новом плане. Белой краской написал на ветровом стекле „ПРЕССА“, купил маленький нигерийский флаг и прикрепил его к радиоантенне. Выезжаем завтра перед рассветом. Доедем проселками до Бенин-Сити, оттуда к дельте реки Нигер, к Порт-Харкорту, а там постараемся кружным путем подобраться по возможности ближе к Икот-Экпене. Согласно моим подсчетам, проехать придется всего миль 400 – по нигерийским дорогам это двое суток. В Нигерии время и расстояние находятся в иных соотношениях, чем где бы то ни было еще. К примеру, от Икири до Лагоса около ста миль, однако на это путешествие приходится отводить четыре часа – сверхосторожная езда, от которой натягиваются нервы и пересыхает во рту, – по одной из самых опасных магистралей мира.

Суббота, 15 ноября

Бенин-Сити. Отель „Амбассадор Континенталь“. Биафрийцы взяли Бенин в 1967-м при своем стремительном продвижении на запад в начальные дни войны – то был единственный раз, когда им удалось захватить большие куски нигерийской территории. Помню, паника тогда докатилась даже до университета: доктор Кваку выкопал у себя в саду траншею на случай воздушных налетов. Наступление продлилось недолго, однако на каком-то этапе биафрийская армия находилась всего в сотне миль от Лагоса.

Смотрю в баре отеля новости, отснятые нигерийским телевидением. Федеральные войска занимают биафрийскую деревню. Крепкие мужчины с автоматами, – кажущиеся в форме еще более крепкими, – толкают перед собой маленьких, костлявых людей в изодранных безрукавках и шортах.

Сюда мы доехали, по счастью, без приключений, нас только один раз остановили на дорожной заставе. Я показал мои аккредитационные документы, пропуск и сказал „Пресса“ наклонившемуся к окну молодому солдату. „Би-би-си?“ – я кивнул, и он махнул нам рукой: проезжайте. Определенно волшебное слово. Не думаю, что слова „Форма правления“ произвели бы такое же впечатление.

Симеон объяснил мне, что он против войны потому, что не принадлежит к племени Ибо. Он и называет ее „войной Ибо“. Сам Симеон из племени Ибибио – у них и язык другой, не такой, как у Ибо. То же относится к племенам Эфикс, Иджос, Огони, Аннанг и многим другим – всех их правящие Ибо причислили к „Биафре“. А они не хотят входить в Биафру, сказал Симеон. Не хотят быть женами мужчины из племени Ибо.

Симеон спит в машине, а я занял на четвертом этаже номер, выходящий на пустой плавательный бассейн. В отеле оживленно, полным-полно людей разных национальностей – русских инженеров, итальянских подрядчиков, ливанских бизнесменов, британских „советников“. Я спросил у дюжего англичанина, как добраться до фронта, – он ответил, что линии фронта не существует, просто ряд ведущих в Биафру дорог перекрыт солдатами. Как услышите стрельбу или солдаты скажут вам, что дальше ехать нельзя, можете считать, что вы на фронте.

Съел в столовой цыпленка с рисом и вернулся в бар, выпить напоследок пива. Там сидело несколько пьяных офицеров Федеральной армии со своими подругами. Принял снотворное и лег спать.

Воскресенье, 16 ноября

Мы проехали через Варри и обогнули Порт-Харкорт. На дороге много военного транспорта; причудливый вид океанской яхты на борту танкера – добыча какого-то бригадного генерала, полагаю, – идущего на военно-морскую базу в Лагосе. Руководствуясь указаниям Симеона, покатили в неопределенно восточном направлении. В Бенине нам говорили, что Икот-Экпене отбит у биафрийцев, а фронт проходит теперь по дороге Аба-Оверри. Симеон сказал, что если мы сумеем добраться до Абы, то дальше он уже сам отправится в деревню по идущей бушем тропе. Один раз мы попали в неприятное положение – на одинокой дорожной заставе молодые солдаты, от которых густо разило пивом, театрально размахивая автоматами, приказали нам выйти из машины. Я дал им немного денег и сигарет, это их угомонило, и они сказали, что тут проезжали и другие журналисты и что все они живут в отеле „Развязка“ около города, называемого Манджо, к югу от Аба. В Манджо мы приехали в четыре пополудни. Остановив машину, я услышал доносящееся откуда-то с севера буханье и бормотанье артиллерии. Симеон разделся до трусов и заявил, что отправляется прямо сейчас. Я дал ему немного денег, и он ушел в буш – довольно веселый, как мне показалось. Думаю, он радуется тому, что предпринимает хоть что-то, – и в конце концов, он тут у себя дома. Я обещал ждать его три дня, если получится, потом мне придется возвращаться назад.

Поселился в „Развязке“, получив плохонький, кишащий насекомыми номер с некрашеными бетонными стенами. Односпальная кровать застелена серой нейлоновой простыней, электричество то включают, то выключают. Отель стоит пообок достроенной лишь наполовину транспортной развязки – отсюда и его наводящее на определенные размышления название. В эту развязку входит шоссе и еще одно из нее выходит. Другие соединения дорог, которые позволили бы развязке функционировать должным образом, еще предстоит построить. Неподалеку отсюда расположен армейский склад провианта – армия не то отбивает Икот-Экпене у противника, не то пытается его удержать. Бар отеля, занимающий бóльшую часть первого этажа, освещен лиловыми и зелеными флуоресцентными лампами, здесь почти весь день просиживает с десяток скучающих проституток с прическами „афро“ и в очень коротких юбочках. Время от времени одна из этих девочек, приволакивая ноги, подходит и вяло предлагает себя. В баре жарко, вентиляторы на потолке по большей части не работают, но пиво все же слегка охлаждено.

Около 8 вечера к отелю подкатил джип, из которого высадились двое журналистов. Одним из них был тот поляк, с которым я познакомился в Лагосе, Зигмунт Скарга, другим – тощий, нервный англичанин с длинными светлыми волосами и в зеркальных очках. Увидев меня, он явно встревожился и тут же спросил не на „Таймс“ ли я работаю. Когда я назвал „Форму правления“, он, похоже, успокоился – „Хороший журнал“, сказал он. Его зовут Чарльз Скалли. Мы выпили пива, поговорили. Скалли побывал в Биафре и, сдается, проникся к Оджукву [204]204
  Биафрийский лидер, принадлежавший к племени Ибо.


[Закрыть]уважением, какое ученик испытывает перед учителем; Зигмунт в выражениях более осторожен. Провозглашение независимости дело хорошее, указал он, но если ты при этом намереваешься забрать с собой 95 процентов принадлежащей нации нефти, драки тебе не избежать. Скалли, услышав это, сильно разгорячился – Нигерия вовсе никакая не нация, ее создали викторианские геодезисты, произвольно проведшие по карте несколько линий; Биафра обладает племенной и этнической целостностью, которая оправдывает ее стремление к независимости. Тут я сообщил им мнение Симеона о том, что другие племена не желают быть женами мужчины из Ибо. От моих слов Скалли распалился не на шутку и спросил у меня, тоном совершенно оскорбительным, давно ли я в Нигерии. Когда я ответил – четыре года, воинственного пыла в нем поубавилось: сам он провел в стране всего шесть недель.

Понедельник, 17 ноября

Сегодня утром отправился с Зигмунтом интервьюировать полковника „Джека“ Околи, величающего себя „Черным львом“ нигерийской армии – он командует частями, штурмующими дорогу Аба-Оверри. Красивый, сильный мужчина с тонкими усиками эстрадного идола, никогда не снимающий темных очков. Носит на поясном ремне два автоматических пистолета, а на ногах замшевые сапоги по колено. Ему присуща грандиозная самоуверенность, какую, наверное, ощущают накануне победы все воинские командиры. Я спросил, находится ли Икот-Экпене под его контролем. „Мои мальчики подчищают там“, – ответил он. Околи все время сыплет „мальчиками“, „парнями“ и „ребятами“; Зигмунд сказал мне, что Околи вывез из мест боев столько потребительских товаров, что хватило бы на приличных размеров универсальный магазин. Полковник Джек предсказывает, что к Рождеству война закончится. Интересно, сколько военных произносили такую же похвальбу на протяжении веков?

Все послеполуденное время апатично просидел в отеле под работающим вентилятором – пил пиво и наблюдал, как армейские машины одолевают никому не нужную дорожную развязку. Поговорил с молодой проституткой по имени Матильда. Она предложила подняться наверх, в мой номер. Я сказал, что для этого слишком жарко и к тому же я старик. Она ответила, что может дать мне мазь, от которой я стану твердым, как палка. Вручил ей фунт и купил „Фанты“. Спросил у нее, что тут будет, когда закончится война. „Ничего, – сказала она. – Все останется по-прежнему“.

Скалли сказал, что в Биафре слова „Гарольд Уилсон“ [205]205
  Гарольд Уилсон был в то время премьер-министром Великобритании.


[Закрыть]это проклятие, ругательство. Он однажды услышал, как умирающая девочка лепечет что-то, подошел поближе, прислушался. Девочка бормотала „Гарольд Уилсон Гарольд Уилсон Гарольд Уилсон“, снова и снова. Так и умерла с его именем на устах, сказал Скалли и добавил: представляете себе, иметь такое на совести? Он написал Уилсону личное письмо – пусть знает, как его здесь ненавидят. Даже Гитлер не смог добиться, чтобы его имя стало ругательством, сказал Скалли. Я чуть было не заметил, что нельзя все-таки ставить знак равенства между Гарольдом Уилсоном и Адольфом Гитлером, однако для препирательств было слишком жарко. Скалли ярый противник поддержки Нигерии правительством Великобритании – он даже пишет книгу, которая будет называться „Партнеры по геноциду“. Я пожелал ему удачи, как собрат-писатель. Он, понятное дело, удивился, услышав, что я публиковал когда-то романы. „Я даже был знаком с Хемингуэем“, – прибавил я, желая посмотреть, как он это воспримет, однако на Скалли мои слова никакого впечатления не произвели. А, с этой пустышкой, сказал он. И спросил, встречался ли я когда-либо с Камю. Увы, нет, пришлось ответить мне.

Зигмунт сказал, что собирается завтра с Околи на фронт и мы, если хотим, можем присоединиться к нему, однако Скалли ответил, что возвращается в Лагос. Говорит, что хочет отправиться на Берег слоновой кости, в Абиджан, и пристроиться на какой-нибудь самолет из тех, что каждую ночь доставляют в Биафру припасы. Поедемте со мной, Маунтстюарт, сказал он, получите приличный материал для следующего вашего романа. Я отказался, сказав, что ожидаю здесь появления друга.

Вторник, 18 ноября

Мы с Зигмунтом съездили в джипе Околи на дорогу Аба-Оверри. Полковник Джек облачился в полевую куртку и берет с алой кокардой, темных очков он так решительным образом и не снимает. Остановились у артиллерийской батареи, посмотрели, как та обстреливает буш. Потом миновали тащившуюся на север воинскую колонну. Приехали в деревню, с виду заброшенную, впрочем полковник Джек послал людей, и те вытурили из хижин остатки населения – по преимуществу женщин и детей. Жители деревни, похоже нервничали, чувствовали себя неуютно – стояли, понурясь, пока полковник Джек костерил черного дьявола Оджукву и поздравлял их с освобождением нигерийской армией. Он подтолкнул ко мне и Зигмунту молодую женщину. Она держала на бедре младенца со вздувшимся животом и воспаленными глазами, с дюжиной мух, кормящихся тем, что привольно текло у него из носа. Она говорит по-английски, сказал полковник Джек. Зигмунт спросил у нее, рада ли она тому, что биафрийскую армию выбили из деревни. „Надо же что-то делать, – ответила женщина, – чтобы сохранить единство Нигерии“.

Мы позавтракали с полковником Джеком под разбитым при дороге тентом. Сидели на складных садовых стульях, поглощая приправленное карри мясо и бататы, запивая все это виски „Джонни Уолкер“. Полковник, учившийся в Сандхерсте, расспрашивал меня о знакомых ему местах Лондона, о казино и уже прекративших существование ночных клубах, в которые он захаживал, будучи курсантом. Спросил, служил ли я когда-либо в армии, я ответил: нет, служил во время Второй мировой во флоте, в добровольческом резерве ВМС. „В каком чине?“ – спросил он. Я сообщил ему чин, и с этой минуты он стал называть меня „коммандером“.

Позавтракав, снова поехали по каменистой дороге и, наконец, наткнулись на два бронетранспортера „Сарацин“ и сотню сидевших у обочины солдат, у всех торчали из-под касок пучки травы, переплетавшейся с сетками на касках. Это самый дальний рубеж продвижения Федеральной армии на север, сказал полковник Джек. Потом он посовещался с капитаном, которого сопровождали двое помахивавших мачете гражданских, после чего произнес, красуясь перед нами, гневную речь, в коей поносил своих солдат, называя их проклятыми чертовыми дураками, пугающими женщин; насекомыми, которых следует потравить пестицидами. В „Сарацинах“ заработали двигатели, солдаты устало поднялись на ноги и колонна снова двинулась по дороге, углубляясь в территорию повстанцев.

По словам полковника Джека, те двое гражданских сообщили, что все биафрийское сопротивление в этом секторе развалилось из-за того, что Оджукву лично приказал казнить за людоедство четырех местных жителей. „Он обвинил их в том, что они ели биафрийских солдат, – сказал полковник Джек. – Это же надо быть таким чертовым идиотом!“. Оскорбление местному племени было нанесено огромное, безмерное и всякая материальная поддержка повстанцев в этих местах немедленно прервалась – ни еды, ни воды, ни проводников, знающих запутанные тропы буша. Местное племя теперь активно помогает Федеральной армии.

„Вот так и выигрывается война, – сказал, когда мы возвращались в отель „Развязка“, полковник Джек. – Надо лишь неправильно выбрать время для неуместного оскорбления. Сегодня мы продвинулись на двенадцать миль, – полковник хлопнул меня по плечу: он был очень доволен. – Вот увидите, коммандер, еще до Рождества я стану бригадиром Джеком“.

Только что в мою дверь постучала Матильда: „Привет, сар. Любовь зовет“. Я выдал ей еще один фунт и сказал, чтобы купила себе в баре „Фанты“. От Симеона ни слова. Интересно, сколько мне еще здесь торчать.

Среда, 19 ноября

Провел утро, печатая для „Формы правления“ мою статью под названием „Один день на войне с полковником Джеком“. Вполне ею доволен. Зигмунт отправляется в Нсукка, на северный фронт. Думает, что оттуда будет легче проникнуть в Биафру, – он хочет, пока не закончилась война, повидать Оджукву.

Позавтракал жаренными бананами и бутылкой по-настоящему холодного пива „Стар“ – довольно вкусно.

После полудня над нами прошли три МИГ-а нигерийских ВВС – очень, очень низко. Матильда с презрением махнула рукой в их сторону. „Видите, – сказала она, – их уже никто не боится“.

Позже. Ближе к вечеру вернулся Симеон. Дом его родителей ограблен дочиста, вынесено все, но он еще стоит. Семья Симеона продолжает, впрочем, прятаться в буше, не питая никакого доверия к обеим армиям. От Исаака ни слуху, ни духу, однако Симеона это, похоже, не тревожит. В буше полным-полно дезертиров из биафрийской армии, говорит он, и Исаак где-то с ними, живой и невредимый. Он странно оживлен – полагаю, мы можем сказать, что миссия наша так или иначе завершена. Завтра отправимся назад, в У. К. Икири. Матильда просит подбросить ее до Бенина: ее уже мутит от скудости заработков в отеле „Развязка“.