Текст книги "Нутро любого человека"

Автор книги: Уильям Бойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Письмо от Лэнд: в понедельник она собирается приехать в Париж, навестить дантиста. Не могли бы мы позавтракать вместе?

Понедельник, 31 августа

И я решил остаться, просто ради того, чтобы увидеться с Лэнд еще раз. Я встретился с ней у дома (рю дю Фобур Сен-Оноре) заменившего ей большую пломбу, так она мне сказала, дантиста. Перешли на левый берег, позавтракали в „Флори“ – омлет, салат, бутылка вина. Я рассказал ей о Дьюдонне и „ Les Cosmopolites“. Вино – и то обстоятельство, что назавтра я собирался уехать домой, – развязали мне язык.

– Лэнд, – сказал я. – Мне нужно знать о Геддесе.

– Что ты имеешь в виду? Он мой друг. И ужасно мне нравится.

– Ты любишь его?

– Наверное, должна. По дружески.

– И он тебя любит, не сомневаюсь. Как удобно.

– Терпеть не могу, когда ты источаешь сарказмы, Логан. Ты начинаешь казаться совсем другим человеком.

– Вряд ли ты вправе винить меня за это.

Она смотрела на меня со смирением и жалостью:

– Что с тобой?

– Ты знаешь мои чувства к тебе, – ответил я, – и все-таки суешь мне под нос этого Геддеса Брауна. Если он тот, кто тебе нужен, так сделай же выбор. И не терзай меня так.

Она заставила меня замолчать:

– А я-то думала, что ты умудренный, знающий жизнь писатель, – сказала она, стараясь воздержаться от улыбки. – Геддес гомосексуалист.

– Гомосексуалист?

Этого дня я не забуду никогда. Мы вернулись в отель „Рембрандт“. Ставни, чтобы защититься от жары, были опущены, кровать свежезастелена, мы сбросили одежду и с минуту наслаждались прохладой накрахмаленных, хрустких, еще не испятнанных нашим потом простыней на телах. Лэнд с ее челкой и девичьими, смотрящими вверх грудями. Целовать ее, ощущая на языке металлический, мятный привкус, оставленный утренними трудами дантиста. Смотреть, как она одевается, обнаруживая, что ягодицы и ляжки ее полнее, чем я думал. Я упиваюсь тем, что знаком ныне со всеми неповторимыми особенностями тела Лэнд. Провожаю ее до поезда на Трувиль – целая оратория звучит в моей голове.

Только сейчас, сидя здесь, я задумываюсь – был ли я у нее первым? Маленькие соцветия крови на простынях отсутствуют. Понятия не имею.

[Сентябрь-октябрь]

Разъезды. После Лэнд я вернуться в Лондон не смог. Отправился в Бандоль, к Бену. Потом на две недели в Лондон, оттуда, по заданию „Тайм энд тайд“, в Вену. Неторопливое возвращение: Берлин – Амстердам – Брюссель – Париж (снова собирал материал для „Космополитов“) – Лондон. Лэнд делит с двумя подругами квартиру в Ислингтоне.

Среда, 31 декабря

Лэнд внизу. Сказала родителям и подругам, с которыми она вместе живет, что уезжает на несколько дней погостить в Карматеншир. В нашем распоряжении три дня. Еды и питья хватит на месячную осаду, а выходить куда бы то ни было мы не собираемся.

1931

Воскресенье, 22 февраля

Провел день, просматривая гранки „Конвейера женщин“. Чувствую себя странно отдалившимся от этой книги: в ней присутствует некий мелодраматический, отдающий дном жизни шарм (мой герой, Леннокс Диване, полностью околдован Лидией – подобием Анны, – если она попросит, Леннокс с готовностью заклеймит себя каленым железом), и мне кажется, я сумел воссоздать подлинную атмосферу Парижа, хотя атмосфера эта, следуя истории сочинения книги, под конец несколько выдыхается. Присутствует также изящная тема с намеком на инцест: Полковник, названный в книге „дядюшкой“, правит целой чередой „племянниц“, – отсюда и название – подвизающихся в различных, разбросанных по всему городу maisons de tolérance. К концу романа Ленноксу удается передать его в руки полиции, что позволяет Ленноксу и Лидии бежать в Инсбрук (не больше, не меньше), где она умирает от чахотки.

Лэнд позвонила сегодня утром, сказала, что ей предложили отправиться в Индию с каким-то парламентским комитетом по расследованию неких обстоятельств – что-то связанное с Ганди и Партией конгресса [64]64
  Махатма Ганди (1868–1948) был некоторое время назад выпущен из тюрьмы и принимал участие в совещаниях за круглым столом с вице-королем Индии.


[Закрыть]. Я великодушно сказал, что она должна поехать, упускать такую возможность нельзя, и так далее. Конечно, я буду скучать по ней, но мне необходимо сосредоточиться на работе – я запаздываю с четырьмя, примерно, статьями, включая большую и довольно важную – о кубизме – для „Берлингтон мэгэзин“.

Глиб-плэйс весь день отзывается ощущением удовлетворенной праздности. Горит камин, на обеденном столе валяются гранки. Лэнд была здесь в пятницу, и дом кажется еще пропитанным ее присутствием, в немалой мере благодаря аромату купленного ею горшка с гиацинтом – к тому же, она забыла свой шарф. А тут еще воспоминания о любви в субботнее утро, о том как мы поедали в нашей смятой постели тосты с мармеладом, как чайник парил на столике у кровати. После ее ухода я, ко времени ленча, прошелся вдоль реки, выпил пинту пива, съел кусок пирога с мясом. Затем назад, к гранкам. У меня больше 800 фунтов в банке и в перспективе еще 50 должны поступить в день выхода книги (минус комиссионные Уолласа, разумеется). Я люблю Лэнд, и она меня любит, я опубликовал одну книгу, на подходе вторая, а мне ведь нет еще и двадцати пяти. Когда я думаю о том, с каким обреченным, мрачным настроением покидал Оксфорд!.. Х-Д прав: через две недели полученная тобой степень перестает сколько-нибудь сказываться на течении твоей жизни. Посмотрите на Во, посмотрите на Коннолли, посмотрите на Ишервуда и на меня: получение низкой степени, как способ сотворить из вас литератора, начинает казаться почти de rigueur[ [65]65
  Обязательное ( франц.) – Прим. пер.


[Закрыть].

[Март]

Сегодня на Самнер-плэйс познакомился с пожилой супружеской четой, майором и миссис Ирвин, которые, оказывается, живут теперь в моих комнатах на верхнем этаже. „Пансионеры“, – говорит мама и начинает рассказывать о других трудностях, порожденных Крахом 29-го. Мистер Прендергаст, как выясняется, вложил почти все ее средства в американские ценные бумаги, которые ныне в той или иной мере обесценились.

– Так что же у тебя осталось? – спрашиваю я.

– Ну, есть дом, доходов вот совсем мало. Я очень много назанимала у банка. Как ты советовал.

Я уговорил ее продать автомобиль и избавиться от всех слуг, кроме Энкарнасьон. По-видимому, она брала займы даже для того, чтобы выплачивать мне пособие. Я сказал ей, что ни в каких ее дотациях больше не нуждаюсь, и выписал ей чек на сто фунтов, чтобы было чем покрыть любой не терпящий отлагательства дефицит. Поинтересовался адресом Прендергаста – он по-прежнему в Нью-Йорке, пытается спасти, что еще можно.

– Это конченый человек, – со слезами на глазах сказала мама.

– Не плачь, мама. Все будет хорошо.

– Да, я знаю. Я только все время думаю, что сказал бы твой отец?

[Апрель]

„Конвейер женщин“ вышел в свет. Успех „Воображенья“ способствовал мгновенному появлению рецензий. „Безвкусно и постыдно“ – „Мейл“. „Омерзительно неприятный дешевый бульварный роман“ – „Таймс“. „Мистер Маунтстюарт обладает очевидным талантом по части написания биографий; мы советуем ему оставить художественную прозу в более уверенных руках“ – „Крайтерион“. Слава Богу, Лэнд в Индии.

Понедельник, 27 апреля

Тожественный завтрак в „Савой-Грилл“: ЛМС, Уоллас, Родерик и сам мистер Спраймонт из „Спраймонт и Дру“, пришедший, чтобы собственными глазами увидеть свою дойную корову. Мы с Уолласом не без приятности купаемся в потоке поздравлений. За три недели продано почти 11 000 экземпляров, скоро выходит пятое издание. Вследствие чего, Уоллас продал книгу в США („Декер, Прайд энд Уолфсон“) и во Францию („Кайе Нуар“). „Спраймонт и Дру“ выпрашивают новый роман. Умница Уоллас позволяет им думать, что таковой вполне возможен (я в подобных случаях предоставляю ему говорить за меня – великий визирь при императоре), но заявляет, что сначала Логан хочет написать книгу под названием „Космополиты“, не так ли Логан?

– Название мне нравится, – говорит Родерик.

– Мне тоже, – эхом отзывается мистер Спраймонт и чуть ли не лезет в карман за чековой книжкой. – О чем она? О роскошных путешествиях? О стиле жизни миллионеров?

– Это исследование, посвященное группе довоенных французских поэтов.

К концу завтрака они поняли, что надежды отговорить меня не существует, и принялись изображать подобие энтузиазма. Когда мы с Уолласом стояли в „Савой-Корт“ – дым наших сигар казался в весеннем солнце плотным, как эктоплазма, – Уоллас сказал, что с нетерпением ожидает переговоров: он намерен создать новую точку отсчета для аванса, выплачиваемого за книгу, посвященную литературной критике.

[Апрель]

Лэнд вернулась, но почти тут же и уехала – вместе с Ли – на север, в Дарем, или в Шеффилд, или куда-то еще, выступать перед голодающими семьями безработных шахтеров. 500 фунтов аванса за „Космополитов“. Продано 17 500 экземпляров „КЖ“ – и никаких признаков падения спроса. Литературные пэры взирают на меня с пренебрежением, однако их презрение я как-нибудь переживу.

Четверг, 14 мая

Завтрак с Лэнд в „Ритце“. Мне хочется отметить событие, но она говорит, что предпочла бы сэндвич в „Грин-Парк“ или кусок пирога в пивной – все что угодно, только не „Ритц“. Щедро потчует меня рассказами о ужасах бедности на севере, в итоге обстановка получается довольно прохладная – ее, похоже, нимало не интересует ни мой успех, ни новообретенное богатство. Говорит, Ли предупредил ее, что немецкие банки стоят на грани банкротства [66]66
  На самом деле, банкротство произошло в июле.


[Закрыть], а если оно произойдет, вся Европа начнет разваливаться на куски. Я сижу и слушаю Лэнд, позволяя ей разглагольствовать, пока сам я поглощаю большую часть шампанского. Она идет со мной на Глиб, но происходящее далее вряд ли можно назвать удачной ночью. Я чрезмерно чувствен и, получив отказ, впадаю в клиническое состояние. Она уходит в шесть утра, почти без единого слова прощания. Надо дать ей время.

Понедельник, 1 июня

Сегодня попросил Лэнд Фодергилл выйти за меня, она ответила отказом.

[На этом „Первый лондонский дневник“ прерывается почти на шестнадцать месяцев. „Конвейер женщин“ продолжает хорошо продаваться. В сентябре ЛМС впервые приезжает в Нью-Йорк – в связи с выходом книги в Америке, а в октябре продает за 1000 фунтов права на ее экранизацию компании „Бритиш Клэриен Филм“. Первую половину 1932 года он проводит преимущественно во Франции, продолжая собирать материал для „Космополитов“. Летом навещает Кипрена Дьюдонне в его доме в Керси, департамент Ло. Август становится свидетелем возвращения ЛМС в Лондон, откуда он, по уже установившейся привычке, отправляется в Килдоннан под Галашилсом. Леди Летиция Эджфилд (Лотти) и ее брат Ангус Касселл также присутствовали там. В последующие недели и месяцы ЛМС начал гораздо чаще встречаться с Лотти Эджфилд, они стали хорошо известной в светских кругах Лондона парой, часто упоминаемой в газетных отделах светской хроники. („Кто она – женщина из „Конвейера женщин“?“). В марте 1932 года ЛМС сделал ей предложение. Помолвке предстояло продлиться недолго, венчание в приходской церкви Св. Андрея, Эджфилд, Норфолк, было назначено на субботу, 26 ноября 1932 года.]

1932

Понедельник, 31 октября

Последняя примерка фрака у „Берна и Милнера“ [67]67
  Портные ЛМС, располагавшиеся на Маддокс-стрит, Лондон З1.


[Закрыть]. Симус Берн, как всегда, льстив, но неубедителен: „Вот это я называю: „сидит, как влитой“, мистер Маунтстюарт“. Зато я воспользовался этим визитом, чтобы примерить еще четыре костюма – угольно-черный в светлую полоску, однобортный; темно-синий двубортный; твидовую тройку цвета зеленого горошка; и легкий, в крупную клетку. За все про все 300 фунтов. Завтрак с Питером в „Плюще“. Тесс с малышом [68]68
  В какой-то из дней 1932 года эти двое встретились снова. Питер Скабиус работал теперь заместителем редактора „Таймс“. Сын Питера и Тесс, Джеймс, родился в 1931-м.


[Закрыть]живут в коттедже под Хенли, а Питер ежедневно приезжает в город, оставаясь здесь, когда ему выпадает ночная смена. Я предложил ему софу у меня на Глиб, однако у него уже имеется договоренность с пансионом, расположенным неподалеку от вокзала Паддингтон. Он очень доволен семейной жизнью, для меня же было радостью отметить, что наша старая дружба возобновилась вновь – вполне естественно, без какой бы то ни было остаточной сдержанности или дурных чувств. Все правильно: жизнь разводит людей без какой-либо явной причины. Люди мы все занятые и тратить время просто на попытки поддерживать связь друг с другом не можем. Настоящее испытание дружбы состоит в том, способна ли она выдержать неизбежные перерывы. Питер очень интересуется Лотти – „Дочь графа! Господи, ты забираешься на самый верх, Логан“, – а Тесс, говорит он, ждет не дождется венчания. Питеру предстоит написать для третьей страницы „Таймс“ редакционную статью о Мосли и БСФ [69]69
  Британский союз фашистов, основанный в 1931-м.


[Закрыть]. Я сказал ему, что знаком с Мосли, и что тот произвел на меня сильное впечатление – правда, он был тогда лейбористом. Почему политики так любят напяливать мундиры? – взять хоть этих смешных человечков из Европы в их маскарадных костюмах. Все-таки, от значительной части того, что говорит Мосли, нельзя, при теперешнем положении дел, отмахиваться, как всего лишь от проявлений фанатизма или напыщенности – он не Муссолини. Питер в этом не уверен.

Затем чаепитие с Лотти и Энид (так мне теперь придется ее называть) в „Клариджез“. Энид просто сияет – почему мне не по себе от того, что я ей так нравлюсь? Венчание близится: ужасно хочется, чтобы все уже кончилось. Мама в панике, не знает, что надеть (а я никак не могу втолковать ей, что, женившись на леди, сам я лордом не стану). Дик Ходж сказал, что, по его мнению, я, женясь на Лотти, совершаю „ошибку класса А“. Конечно, от Дика всегда можно ждать грубости в этом роде, но не перед самой же женитьбой, – иногда он и впрямь заходит слишком далеко.

Пятница, 25 ноября

Последние приготовления завершены. Мы с мамой остановились в суоффемской гостинице. Нам предлагали на выбор множество домов, однако роль гостя каких-то незнакомых людей мне, вот в это именно время, не по силам. Холодный и ветренный день, с деревьев летят осенние листья. После полудня, возвращаясь с прогулки, видел огромную стаю скворцов – ни дать, ни взять, рыбный косяк, – бросавшуюся то туда, то сюда, всей своей массой, как если бы некий единый разум правил каждой отдельной птицей.

А меня одолевают ужасные сомнения. Лотти милая, прелестная девушка, но я снова и снова ловлю себя на мыслях о Лэнд. Я не пригласил никого из Фодергиллов, намеренно, хотя пригласил, опять-таки намеренно, Годдеса Брауна (приехать он не может, однако прислал, в виде свадебного подарка, совсем неплохой рисунок). Я верю – должен верить, – что женюсь на Лотти не просто для того, чтобы уязвить Лэнд. Я женюсь на Лотти потому, что созрел для брака и люблю ее, Лэнд же меня отвергла. В любом случае, это не является ответной реакцией. Когда я прошлым летом встретил Лотти, я уже полностью примирился с отказом Лэнд.

Среда, 30 ноября

Монте-Карло. Отель „Бристоль и Мажестик“. Лотти дремлет в нашем номере, а я сижу в фойе и пишу эти строки. Медовый месяц проходит хорошо и приятно. Она такая милая, такая прелестная, моя молодая жена. Первую ночь мы провели в „Клариджез“ (Лотти оказалась девственницей – сказала, что ей было больно, – Лэнд никогда мне такого не говорила. Я должен перестать думать и писать о Лэнд). На следующий день мы погрузились в спальный вагон идущего к морю поезда, утром были в Париже, а из него отправились в это удивительное маленькое княжество.

Венчание прошло – хорошо, я полагаю. Обязанности шафера я возложил на Ангуса – чтобы не выбирать между Беном, Питером и Диком (все они были на свадьбе распорядителями). Самое странное было – снова увидеться с Тесс, теперь такой элегантной, выглядящей такой благополучной в ее широкополой шляпе и шубке. Когда мы с ней разговаривали, она глядела мне прямо в глаза, и казалось, что в каждом нашем слове присутствует тайный подтекст. Я знаю, она ничего не сказала Питеру, точно так же, как знаю, что меня все еще влечет к ней. Должен сказать, местные жители – публика совершенно кошмарная. Некоторые из лондонских друзей Лотти выглядели поинтереснее, и все-таки меня пугает мысль, что, когда мы осядем, они-то и составят наш круг общения. Только что заказал бренди с содовой. Не стоило бы пить в такую рань, а впрочем, какого черта? – как-никак, у меня медовый месяц.

[Декабрь 1932 – январь 1933]

Разъезды. Монте-Карло – Специя (чтобы увидеть в Леричи последний дом Шелли) – Пиза – Сиена – Рим. Рим – Париж (аэропланом – вот способ путешествовать). Париж – Лондон – Торп-Холстингем.

1933

[Февраль]

Торп-Холл, Торп-Кастрингэм, Норфолк. Наш дом стоит на полпути между Суоффемом и Нориджем. „Холл“ – название несколько слишком пышное для более чем приличного двухэтажного фермерского дома из красного кирпича, – построили его еще в георгианскую эпоху, однако в прошлом столетии, дабы придать дому вид более солидный и оправдать это самое „Холл“, были добавлены портик и эркеры. Дом – это свадебный подарок от Элтреда и Энид. При нем имеется парк размером почти в два акра, в дальней части которого протекает ручей, вливающийся в большой пруд – ныне полностью замерзший. Зима в самом разгаре и настроение у меня, соответственно, похоронное.

Лотти с матерью провели весь день, покупая мебель и разговаривая с интерьерщиками, а я сидел в моем кабинете и делал вид, будто работаю. С Глиб-плэйс пришлось расстаться – нет смысла тратить деньги на содержание лондонской квартиры, пустой, – все мои картины и книги, все ковры и покрывала перебрались в эту небольшую комнату с видом на серый, замерзший парк. Я понимаю теперь, что собственного имущества у меня совсем немного. Все или почти все, что есть у нас здесь, в Торпе, предоставлено тестем и тещей: дом, мебель, стоящий в амбаре автомобиль. Лотти такая восхитительная, так увлечена созданием дома для нас двоих. Она теперь зовет меня „Логи“, – в интимной обстановке брачного ложа мне почти удается это переносить, – однако нынче утром я слышал, как Энид спросила: „Может быть стены гардеробной Логи лучше обить панелями?“. Мысль о том, что весь Норфолк будет звать меня Логи Маунтстюартом, невыносима.

Прогулялся по „моему“ парку. У нас имеются садовник, повар и горничная. Иду в кабинет, раскладываю книги и словари, необходимые мне для „Космополитов“. Я собираюсь перевести их стихи, и в приличных количествах. После часа работы обнаруживаю, что перевел две строчки, которые и читаются, и скандируются очень плохо. Вследствие чего, отправляюсь в гостиную, наливаю себе виски с содовой и выкуриваю сигарету. Слышу, как повар и горничная беседуют на кухне. Времени 3:30 дня, а за окнами уже наступает зимняя ночь. Возможно, на следующей неделе я съезжу в Лондон – повидаюсь с мамой, загляну в Лондонскую библиотеку, позавтракаю с Питером, если он будет свободен. Сегодня вечером у нас, невесть почему, ужинает викарий.

[Март]

Уик-энд в Эджфилде. Это уже третий уик-энд, который мы, с начала года, проводим с тестем и тещей. Я мягко пожаловался Лотти на то, что мы слишком часто приезжаем к ним – при том, что ее матушка практически живет в нашем доме. Лотти состроила обычную свою „обиженную“ гримасу, и заявила, что Эджфилд это и есть ее дом, – я просто не понимаю этого, потому что у меня настоящего дома никогда не было. Я смолчал.

[Май – Июнь]

Торп-Кастрингэм. Хорошее название. Я холощенный писатель – каплун, валух, кастрат. Работать здесь я попросту не могу. Встаю поздно, решаю в „Таймс“ кроссворд, в одиннадцать выпиваю джину с тоником, за ленчем – бутылку вина. Потом направляюсь в кабинет и там дремлю над книгами. В полдень – виски с содовой и прогулка, принимаю ванну, переодеваюсь, смешиваю себе коктейль, обедаю, опять пью вино, и заканчиваю день сигарой и бренди. Лотти, по-видимому, чувствует себя на седьмом небе. Мне двадцать семь лет, а меня не покидает чувство, что я попал в какую-то западню. Где-то там, во внешнем мире, продаются две мои книги, мое имя упоминают в газетных и журнальных статьях, а я, между тем, чахну в этом деревенском чистилище. Я слишком часто вижусь с родителями жены. Время от времени к нам приезжает из Лондона Ангус, погостить, однако никого из иных моих друзей я сюда зазывать не решаюсь. Мы задаем обеды, и нас приглашают на обеды, на которых я стараюсь пить по возможности больше. Раз в две недели я уезжаю в Лондон – повидаться с Уолласом, Родериком, мамой и теми из моих друзей, у кого находится время, чтобы позавтракать со мной. На лондонские приемы меня больше не приглашают – создается впечатление, что женитьба и переезд в Норфолк автоматически вычеркнули меня из всех гостевых списков города.

Que je m’ennuie

Dans ce cabaret du Néant

Qu’est notre vie

[Жан-Поль Фарг]

Понедельник, 10 июля

Лотти только что вернулась, посетив в Норидже врача, и сообщила, что беременна. Ребенок должен родиться в начале декабря, – стало быть, зачат он был в марте. Что ты делал в марте, Логан? Понятия не имею. Что ты чувствуешь? Только честно. Оцепенение, потрясение, панику, гнев. А испытываешь ли ты счастье при мысли, что станешь отцом? Я виню себя – не предохранялся, хотя в ванной у меня целый ящичек набит презервативами. Нужно сохранять спокойствие. О том, чтобы завести детей, между нами и слова ни разу сказано не было.

Лотти вся на нервах, увидев выражение моего лица, она разрыдалась. Я успокоил ее, сказав, что это все от потрясения, а на самом-то деле, я так счастлив, что дальше и некуда. Она перестала рыдать и пошла звонить матери. А вернувшись сообщила, что Элтред и Энид настаивают, чтобы мы сегодня вечером приехали в Эджфилд, отпраздновать событие. Я мягко спросил Лотти, пользовалась ли она защитными средствами. Она ответила, что иногда забывала вставлять эту штуку – но это же не важно, правда, дорогой? Должно быть, это судьба. Роковая судьба.

Август

Лотти неможется. Слабость. Здоровье ребенка превыше всего. Первое за многие годы лето без поездок за границу. Я корчусь в агонии страсти к путешествиям. Лондон опустел, все разъехались. Странные сны об Испании владеют мною.

Аликанте, Картахена. Дорога из Севильи в Гранаду.

Cante Andaluz [70]70
  Андалузское пение ( исп.) – Прим. пер.


[Закрыть]звенит в моем внутреннем ухе. Маслянистый вкус соленой селедки на маисовой лепешке. Та девушка с орлиным носом в борделе Альмерии, что распахнула халат, когда я проходил мимо ее двери, показав мне свое нагое тело.

Новый граммофон. Подарок самому себе. Целый день Лист, Шопен. Брамс так прекрасен, что мне хочется покончить с собой. Дебюсси: ужасная envie de Paris [71]71
  Жажда Парижа ( франц.) – Прим. пер.


[Закрыть].

Как называлась та гостиница в Жуан-ле-Пен? „Отель дю Миди“? „Сентраль-Модерн“? „Бью Сежюр“?

Всем писателям следовало бы испытать в молодости бедность. Необходимость зарабатывать на жизнь порождает великую стойкость и создает запасы энергии.

Писать я не пишу, зато, слава Богу, вдруг открыл для себя радости чтения.

Писатели этой минуты: Стерн, Джерарди, Чехов, Тургенев, Мэнсфилд.

Перешел на Монтеверди, днем и ночью. Лотти, раздражительная и вспыльчивая, музыку по утрам не переносит. „Что такое, дорогая моя?“. „Слушать музыку до ленча ненормально“. А что значит – „нормально“?

В деревне читается легче, чем в городе. Развей эту мысль.

Чехов: „Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и – только“.

Логан Маунтстюарт, его настроения:

(а) нормальное – внешне спокоен, внутренне стоичен.

(б) аномальное – пьяная сентиментальность. Все в жизни хорошо и прекрасно.

(в) опасное – внешне неразговорчив, внутренне неистовствует от ненависти к себе.

Помню, Ивлин [Во] сказал, что худшей, чем Оксфорд, подготовки к жизни не придумаешь. Он говорил, что по окончании школы был человеком куда более зрелым, чем по окончании университета. Ко мне это не относится. ИВ, подобно Питеру, любит Оксфорд; а я не мог дождаться, когда покину его.

Gracias a la vida que me ha dado tanto. [Спасибо жизни, которая дала мне так много.]

Заставляю себя прочитывать каждый день по странице „К маяку“ и нахожу это делом невероятно трудным. Книга кажется мне на редкость глупой: в сравнении с Кэтрин Мэнсфилд, Вирджиния Вулф в своей прозе так „женственна“. Глупая. Женственная. Господи, какой впечатляющий критический вокабулярий, Маунтстюарт. Надо бы снова заняться писанием критических статей, раз уж это лучшее, на что я способен. Я, должно быть, теряю хватку.

Первые вечерние холода. Повод разжечь в кабинете камин. Бесконечное лето кончается. Сегодня под вечер луч позднего солнца ударил в огромное облако комаров над парковым прудом. Воздух полон плывущей куда-то золотистой пыли.

Суббота, 9 декабря

Родился наш сын, здесь, дома, в Торпе, перед самым полуднем. Я, полный страха и жутких предчувствий, находился в гостиной, когда улыбающаяся повитуха пришла туда и отвела меня к Лотти. Лотти изнурена, но счастлива. А мне казалось, что у меня где-то под ребрами засел кирпич, который не дает мне дышать. Такое чувство, будто жизнь полностью вышла из-под моего контроля, – что далеко не равнозначно просто вышедшей из-под контроля жизни. Мы назовем его Лайонел Элтред Маунтстюарт.

Воскресенье, 31 декабря

Итоги года. Вряд ли имеет смысл писать о них. Никаких путешествий. Норфолк – Лондон – Норфолк. Все возрастающее отвращение к Англии и ее сельской местности, к езде по железной дороге, к церковным шпилям, мелькающим в окнах вагонов. Отвращение к вспаханным полям. Отвращение к обивке в вагонах. Отвращение к ________ (просьба заполнить пропуск самостоятельно).

У меня хороший дом, трое слуг (четверо, если считать няню), милая, богатая жена и новорожденный сын.

Устремления: увидеть Венецию, Грецию. Закончить „Космополитов“.

Работа: две плоховатых главы „Космополитов“. Пять статей, две рецензии на книги. Все это жалко. При всем том, чеки, которые я продолжаю получать от издателей, говорят мне, что я преуспевающий писатель. „ВЧ“ и „КЖ“ по-прежнему пребывают в добром здравии, создавая тем самым иллюзию трудолюбия и успеха. Долго ли это будет продолжаться?

Приобретенные друзья: ни одного.

Потерянные друзья: ни одного.

Друзья возродившиеся: Питер, (Тесс?).

Друзья в отставке: Ангус (абсолютно пустой человек – un nul [72]72
  Никакой ( франц.) – Прим. пер.


[Закрыть]).