Текст книги "Смерть от воды"

Автор книги: Торкиль Дамхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Часть IV

1

Пятница, 16 января

Вильям вернулся около двух. Лисс сидела в гостиной с блокнотом на коленях и смотрела в окно. Она слышала, как он прибирает холодильник, складывает пакеты под раковину. Потом его шаги по коридору и вниз по ступенькам.

– Я поставил рагу. Ты сегодня пообедаешь?

Она пожала плечами:

– Футболист пригласил меня в ресторан.

– Не пора ли уже называть его по имени? – спросил Вильям с улыбкой, и она попыталась представить себе чувство, с которым его улыбку встречала Майлин. Очень сильное чувство, радость или грусть.

Он положил на стол перед ней извещение:

– Может, он и сдастся, если ты будешь продолжать делать вид, что он ни черта не значит.

Она взяла извещение – бандероль из Амстердама. «Не надо ее забирать», – пронеслось у нее в голове. После похорон она почти не вспоминала того, что случилось ночью на Блёмстраат. Но одной бандероли достаточно, чтобы все накатило снова. Письмо от отца Зако было выброшено, но кое-что оттуда она запомнила наизусть. «Надо прибраться, Лисс». Так сказала бы Майлин. «Прибраться и идти дальше». Была бы Майлин здесь, она бы рассказала, куда дальше.

– Ближайшая почта на площади Карла Бернера? – спросила она.

– Точно. Кстати, могу забрать твою бандероль. Все равно надо немного подвигаться перед работой.

Он стоял, опираясь на перила, – может, ждал от нее каких-то слов.

– Вильям, я ночевала здесь почти каждую ночь с Рождества. Я не планировала.

Он выпрямился, посмотрел на нее:

– Мне легче, когда ты здесь. Без тебя было бы просто чудовищно.

Она чуть не поддалась желанию встать и прижаться к нему. Оказаться как можно ближе к Майлин.

Он снова заскочил через полчаса и протянул ей конверт формата А4. Она оставила его на кухонном столе, вышла на крыльцо и зажгла сигарету. Медленно курила, глядя, как темнеет небо над крышами. Подумала, не выкинуть ли ей бандероль, не открывая. «Я больше туда никогда не поеду», – подумала она. Надо послать Рикке сообщение, попросить больше не пересылать почту. Попросить отдать одежду в Армию спасения. Пленки и кресло она может оставить себе.

В бандероли лежали два письма из школы, почтовый сбор и пара других квитанций. И ответ из модельного бюро. Вим обещал, что куда-нибудь пристроит фотографии. В кои-то веки он не наврал. Она разорвала письмо, не читая, и добралась до конверта в самом низу стопки. На конверте было ее имя, написанное синим фломастером. Она узнала кривой мелкий почерк Майлин. Конверт был со штемпелем от десятого декабря, за день до ее исчезновения. Лисс с трудом его вскрыла, руки задрожали, поэтому она никак не могла открыть клапан, достала нож из ящика.

Внутри лежал диск. К нему прикреплена небольшая записка: «Я сказала по телефону, что все хорошо, но это неправда. Береги этот диск ради меня. Объясню позже. Надеюсь на тебя, Лисс. Обнимаю. Майлин».

Когда она встала из-за кухонного стола, уже стемнело. Она поднялась по лестнице в комнату Вильяма и Майлин, потому что это все еще была ее комната. Включила компьютер на столе перед окном, стояла и кусала губу, пока он загружался.

На диске было два документа. Лисс открыла первый, под названием «История пациента № 8: Йо и Куртка». В документе было несколько страниц в виде интервью.

Терапевт: Вы рассказывали в прошлый раз о каникулах на Крите. Вам было двенадцать лет. Там что-то случилось, что-то, что произвело на вас впечатление.

Пациент: Та девушка. Она с семьей жила в соседнем номере. Я ей нравился. Она хотела, чтобы мы были вместе. Хотела, чтобы мы делали разные вещи.

Т.: Какие вещи?

(Долгая пауза.)

П.: Например, с кошкой. Хотела, чтобы я мучил котенка. У него был только один глаз, и мне было его жалко, но Ильва хотела поймать его и мучить.

Т.: Она заставляла вас делать то, чего вам не хотелось?

П. (кивает): И когда я сказал «стоп, я этого не хочу», она настроила остальных против меня.

Т.: А как насчет взрослых, они не видели, что происходит?

П.: Они были заняты своими делами. Кроме одного.

Т.: Про которого вы говорили в прошлый раз, которого вы назвали Курткой?

П.: Это он хотел, чтобы я называл его Курткой. Его так называли в моем возрасте. У его отца был магазин одежды. Конфекцион, как он сказал. Он не хотел, чтобы я называл его по-другому. Постепенно я выяснил, как его звали. Может, сразу знал. Видел его фотографии в газете.

Т.: Он был известен?

(Пауза.)

П.: Куртка мне читал одну вещь. Стихотворение на английском. Он его переводил. О финикийце, который лежит на дне моря. Красивый молодой человек, мускулистый и сильный. А теперь от него остались только косточки. «Death by water» называлось. Потом мы вместе читали.

Т.: Вы говорили с ним несколько раз?

П.: Он все время появлялся. Был рядом, как раз когда он мне был нужен. Вы мне не верите? Думаете, я придумал?

Т.: Верю.

П.: Я был в очень подавленном состоянии. Решил исчезнуть. Пошел на берег в темноте. Разделся и собирался отправиться в море. Плыть, пока больше не смогу… И тут он вышел из тени. Сидел в кресле и смотрел на море. Будто ждал меня. «Хэй, Джо», – сказал он, – он так всегда говорил, когда меня видел. Я ничего ему не сказал, а он уже знал, что я собирался сделать. Он заставил меня подумать о другом. Отвел в свой номер. Мы сидели и говорили почти всю ночь.

(Пауза.)

Т.: Случилось еще что-нибудь?

П.: Еще что?

Т.: В прошлый раз вы намекали, что между вами и этим человеком что-то…

П. (злобно): Не то, что вы думаете. Куртка меня спас. Я бы не сидел в этом кресле сейчас, если бы не он. А вы пытаетесь заставить меня сказать, что он мной воспользовался.

Т.: Я хочу, чтобы вы рассказали своими словами, не моими.

(Пауза.)

П.: Я замерз. В номере у него я принял душ. Потом он меня высушил. Положил в кровать… Лег рядом. Согрел.

Т.: Вы воспринимали это как заботу?

П.: Даже больше. Когда я вернулся в Норвегию…

(Пауза.)

Т.: Вы снова встретились в Норвегии.

П.: Однажды он появился, той же осенью. Перед школой. Мы поехали на долгую прогулку. Остановились и спустились к берегу. Я ему нравился. Все, что я говорил и делал, было хорошо.

Т.: А потом?

П.: Я снова с ним встретился. Поехал к нему домой, провел там выходные. И так не раз, кстати.

Т.: А ваши родители, они знали?

П.: Это было между Курткой и мной. Мы заключили пакт. Он был священный. Наши дела не касались остальных. Он во всем мне помогал.

Т.: Помогал в чем?

(Пауза.)

П.: Например, показал, как поступить с Ильвой, если я снова ее встречу.

Т.: Ильва? Девочка, с которой вы познакомились на Крите?

П.: Об этом я больше не могу говорить.

Лисс дочитала интервью, которое, видимо, было выдержкой из сеанса терапии. Такое подробное, наверное записанное сперва на пленку и расшифрованное. Она открыла второй документ. Он назывался «По ходу дела» и содержал комментарии к целой серии разговоров. Она промотала вперед. Под заголовком «Пациент № 8» было написано: «Терапия закончилась после четвертой консультации. Разумеется, невозможно использовать в исследовании. Удалить интервью или сохранить?»

Зазвонил мобильник. Лисс увидела, что это Йомар. Она обещала позвонить до шести, теперь было уже половина седьмого.

– Я заказал столик, – сказал он загадочно, – и не скажу где.

Она была еще в мире, где обитали мысли Майлин. Пока она читала документ, она слышала голос сестры, как она задает вопросы пациенту. Майлин беспокоилась о нем и хотела помочь, но не давила.

– Нам надо быть там в восемь.

– О’кей, – ответила Лисс и собралась с мыслями. – Вечернее платье нужно?

Она услышала его смех в трубке.

– Конечно, они хвастаются звездой от «Мишлена», но внешний вид их не волнует. – Он добавил: – Как ты знаешь, у меня есть куртка, которую ты можешь одолжить. Она такая большая, что под нее можно ничего не надевать.

Лисс достала диск из компьютера, положила обратно в коробку, открыла блокнот.

Восьмого пациента звали Йо.

Она задумалась, потом продолжила:

Далстрём говорил, что в твоем исследовании было семь пациентов, но в черновике, который я нашла в кабинете, ты упоминала восемь молодых людей. Кажется, Далстрём говорил, что пациенты, которые сами совершили насилие, не могли участвовать?

Майлин могла сохранить этот диск в надежном месте, если боялась, что информация просочится.

Почему ты послала его мне? Что ты хочешь, чтобы я сделала, Майлин?

Снова она перечитала записку, прикрепленную к коробке: «Надеюсь на тебя, Лисс».

Ты должна была встретится с Бергером перед «Табу». Ты узнала, что он совершил насилие. Имеет ли диск к этому отношение? Куртка – прозвище Бергера?

Говорила ли ты с ним об отце?

Надо бы кому-нибудь показать этот диск. Но сохранит ли Дженнифер тайну, или она обязана передавать все полиции? Лисс представила себе, как врач отдает диск инспектору, которого она видела в тот день в Полицейском управлении… «Надеюсь на тебя, Лисс». Майлин надеялась на нее. И зачем полиции знать о ее пациентах, если они завершили расследование?

Она положила диск обратно в конверт, отнесла в свою комнату, сунула под матрас. Решила поговорить об этом с Далстрёмом. Поехать к нему домой еще раз, может – прямо завтра. Он бы знал, что делать с этим диском, правильно ли отдать его полиции. К тому же у нее был еще повод его навестить. Уже говорила с ним об этом мысленно.

Она побрела обратно в комнату Майлин. Достала блузку с кружевами, которую ни за что сама не купила бы. Кружева шли Майлин, но не ей. Но в этот вечер она хотела надеть именно эту блузку. И белье, которое Майлин, наверное, хранила для особого случая, потому что ценник не был срезан. Черное, блестящее и прозрачное. Она надела его и посмотрелась в зеркало рядом с кроватью. На лифчике крючки были спереди, его было легко застегнуть и расстегнуть, но, конечно, он оказался ей велик, и она бросила его на пол.

Уже давно она не испытывала этого удовольствия, смотрясь на себя в зеркало в одних стрингах. Знать, что другой увидит ее такую через несколько часов… Голос Бергера: «Я знаю, что случилось, Лисс». Слова опрокинулись в ней, и ей пришлось сесть. Через день после похорон звонила Дженнифер. Лисс спросила ее, правду ли пишут в газетах, что Майлин убил Бергер. И не только ее, а еще Йонни Харриса, который что-то видел в тот день. Дженнифер не могла выдать, что они выяснили, но Лисс поняла, что у полиции есть доказательства.

Она не могла избавиться от мыслей о последнем визите к Бергеру, его запахе, когда он к ней прижался. В блокноте она написала:

Я найду твою могилу. Каждую ночь буду приезжать туда, переворачивать надгробие и вытаптывать всю траву.

2

Лисс стояла одетая и накрашенная и собиралась спуститься, когда получила СМС. Посреди лестницы она замерла – имя отправительницы ничего хорошего не предвещало, и, только прочитав текст сообщения, она снова смогла дышать.

Юдит ван Равенс соболезновала. Она следила за ситуацией из газет и много думала о Лисс, сочувствовала ей, как утверждала она, хотя Лисс ей совершенно не верила. Хорошо, что убийство раскрыто, писала она. Она собирается вернуться в Голландию и хочет избавиться от фотографий, которые до сих пор хранила. На всякий случай она отправляет их Лисс, пусть сама решает, удалить их или передать дальше. Если будет необходимо, Юдит ван Равенс все еще готова дать показания полиции, хотя ее сведения теперь не имеют значения для дела.

Лисс передумала в последний момент, когда уже собиралась нажать на «удалить». Это были последние фотографии Майлин. И хотя они будут напоминать об их заказчике, все равно надо их сохранить.

Она открыла ММС, застыв у зеркала в коридоре; пока загружались фотографии, расчесала еще влажные волосы. Она не причесывалась несколько дней, и каждый раз, когда щетка застревала в волосах, она тянула так, что у корней волос становилось больно.

На экране телефона появилась фигура Майлин, по дороге из офиса на улице Вельхавена. Лисс прокрутила до крупного плана на трамвайной остановке. Сестра стояла и смотрела куда-то над крышами, будто искала, откуда падает свет. Лисс уже видела однажды эти фотографии, на мобильном Зако… Она вдруг что-то вспомнила. Не то чтобы вспомнила, это было скорее движение в голове, а не мысль. Она отмотала назад, нашла Майлин в дверях. Позади нее на фотографии маячила чья-то фигура. На следующем фото он же стоял рядом с Майлин на тротуаре. Рука Лисс опустилась. Она увидела собственные глаза в зеркале, зрачки настолько расширились, что она могла бы сквозь них провалиться…

Йомар позвонил еще раз. Она все еще сидела на полу в коридоре. Очнулась от звонка.

– Что-то случилось?

– Да, – сказала она.

– Когда ты появишься? Я жду уже сорок пять минут.

– Я не появлюсь.

Она не испытывала ни капли смущения. Он говорил, что едва знаком с Майлин. Он ей лгал. Люди лгут почти все время. Она сама лжет, когда необходимо. Йомар Виндхейм был не лучше и не хуже остальных.

– Ты был у Майлин в ее кабинете. За пару недель до ее исчезновения.

Он не ответил.

– Ты был там несколько раз. Ты был с ней знаком.

Скажи он что-нибудь сейчас, она бы повесила трубку и выключила телефон. Но эта тишина провоцировала. Она заметила, как внутри поднимается ярость, неприятно, потому что непонятно откуда. Она принялась обзывать его, обвинять в том, что он злой и расчетливый и при этом идиот, раз думает, что можно ее обманывать. Потом все прошло, и она смогла взять себя в руки. Она даже не подозревала, что в ней все это сидит. Где-то в подсознании, далеко за бушующими волнами ярости, Лисс надеялась, что он положит трубку и не будет стоять и выслушивать поток дерьма, которое она на него изливала. Но он не вешал трубку.

Все кончилось, как судороги после разрядки. Постепенно ей удалось загнать ярость в стойло, откуда ее можно выпускать маленькими порциями. Наконец она стала приходить в себя, смутно понимая, что первое чувство, которое сейчас ее охватит, будь то злость или горе, уже никогда ее не отпустит.

– Могу я просить об искуплении? – спросил Йомар.

Победил смех. Он ухватил ее за живот и горло и вытряс все, что поддалось вытряхиванию, из ее тела. Но смех был без капли радости. Просто другая сторона ее развинченного состояния. Она увидела себя на полу в коридоре, юбка свернута трубочкой на талии, низ прикрыт какой-то тонкой материей, макияж наверняка расплылся вокруг глаз с пустым взглядом.

– Я не прав, – попытался он снова объясниться, выслушав, чем закончилась предыдущая попытка. – Я могу объяснить.

Это тоже была цитата. «Наверное, без цитат не обойтись», – подумала она.

– Не надо ничего объяснять.

Он сделал вид, что не услышал:

– Я не врал тебе, но ты не спрашивала, а я не мог об этом говорить. Может быть, было слишком болезненно. И, не сказав сразу, я уже так и не смог рассказать потом.

Казалось, ему действительно очень неловко. И она дала ему договорить.

– Пару лет назад я к ней приходил на несколько сеансов, когда она читала лекции в институте. Мне было паршиво. Проблемы в семье. Я был у нее четыре или пять раз. Она мне помогла, я…

– Давай к делу, если есть.

– Когда мы закончили, мы договорились, что я могу обратиться к ней еще, если будет необходимо. А пару месяцев назад мне надо было с кем-нибудь поговорить. Я был у нее два раза. Собирался зайти еще, но тут вот все это случилось.

– Я кладу трубку, – сказала она.

– Ты придешь?

– Нет.

– Тогда можем поехать ко мне, я организую какую-нибудь еду.

Предложение задело тлеющую ярость.

– Не пойдет, – сказала Лисс как можно спокойнее.

– Что не пойдет?

– Мы с тобой.

Йомар замолчал. Потом сказал:

– Я хочу, чтобы ты знала, что случилось со мной после нашей встречи. Можем мы встретиться и поговорить об этом?

Она встала с пола:

– Мне надо уехать на несколько дней. Из города.

– Сегодня вечером? На дачу, о которой ты говорила?

Она не ответила.

– Мы увидимся, когда ты вернешься?

Она положила трубку.

3

Тяжелый мокрый снег падал весь день. Трасса была скользкой, как мыло, и Лисс заставляла себя снижать скорость, хотя движения на дороге почти не было. Медленное движение выводило ее из себя, она нацепила наушники, подключилась к айподу и нашла какую-то электронную музыку, которая ей когда-то нравилась. Через пару минут музыка стала ее раздражать, она отбросила плеер на соседнее сиденье.

Она создала себе образ Йомара Виндхейма. Ей казалось, он всегда говорит что думает и держит слово. Она всегда знала, чего от него ожидать. Он не врал. Он был не такой, как она.

Она свернула с трассы. Дорога в лес была еще более скользкой, на горки ей приходилось взбираться на второй передаче, но теперь медленная езда ее не раздражала. Спокойствие, привычное для дачи у озера, настигло ее уже здесь. Заплатки полей и перелески проплывали мимо в темноте, покрытые снегом, тихие… Йомар был пациентом Майлин, был с ней знаком, и это все меняло. Можно было бы еще что-нибудь выяснить, что он скрывал, контролировать это. Или сказать ему по телефону еще более страшные вещи, постараться как следует, чтобы он даже не пытался больше с ней встретиться. Она могла рассказать, что убила человека.

Дорога в лесу была расчищена до парковки и выше. Но там, где начиналась летняя тропа, пришлось достать снегоступы. Снег был суше и легче, чем в городе, а под свежим снегом, выпавшим за день, лежал слой наста. Она начала пробивать путь к лесу. Остановилась и прислушалась. У Майлин будет могила, где Лисс сможет зажигать свечи и ставить розы в кувшине. Но только здесь она приближалась к сестре.

С помощью снегоступов она счистила снег у двери в сарай. Достала лопату, откопала веранду и освободила от снега дверь в дом. Приятно ощущать, как пот струится по спине. Приятно делать все привычные дела, когда приезжаешь на дачу. Растопить камин и печку, протоптать тропинку к озеру, опустить ведра в полынью под камнем. Вернувшись с водой, Лисс разделась и выбежала на улицу голышом, натерлась снегом, легла на ледяной ковер, перекатилась пару раз с боку на бок, потом легла на спину и лежала, пока спина не онемела от холода.

Тогда она растерла себя мохнатым полотенцем до красноты на бледной коже, несколько минут попрыгала по гостиной, а потом опустилась в кресло перед камином. Сидела и смотрела на огонь.

Это ты научила меня, Майлин, согревать собственное тело. Не ждать, что кто-нибудь другой придет и согреет меня.

В блокноте осталось совсем мало страниц.

Все, что здесь написано, предназначено тебе.

Снова пришла странная мысль, что сестра каким-то образом может это прочитать. Будто этот маленький блокнот был порогом туда, где находилась Майлин. В малейших деталях она стала описывать ночь на Блёмстраат. Все, что там случилось. Все, что она сделала.

Закончив, Лисс достала бутылку красного вина, которую бросила в рюкзак, взяла из шкафа два бокала. Только начав рыться в кухонном ящике, она обнаружила, что пропал штопор. Она заметила это еще в первый приезд накануне Рождества, но забыла прихватить с собой новый.

Не похоже на Майлин увозить отсюда вещи. В самом низу предпоследней страницы она написала:

Не забыть, пропал штопор.

Она поднесла парафиновую лампу к стеллажу, чтобы достать книжку. Хотелось выбрать что-нибудь уже читанное, с чем можно заснуть, не дочитав до пятой страницы. Ряд книг слегка выступал вперед, Майлин всегда поправляла книги, чтобы они стояли ровно. Она могла ходить по даче и наводить здесь и там порядок. Заставляла Лисс прибирать раскиданные вещи, ставить стеклянные фигурки на каминную полку симметрично или в какой-то логической последовательности. Майлин нравилось наводить порядок, и при этом ее не раздражал чужой хаос.

Лисс достала детектив, над которым когда-то засыпала, бросила его на диван и приложила обе ладони к корешкам книг, чтобы затолкнуть их на место. Они не сдвинулись. Твердо решив навести порядок в духе Майлин, она достала шесть-семь книг, которые торчали на полке. Что-то лежало сзади и мешало: завалившаяся книга. Она была не толстой, в мягкой обложке. Лисс потянула за обложку, вытащила книгу и поднесла к парафиновой лампе на столе.

«Шандор Ференци, – прочитала она. – Клинический дневник Шандора Ференци».

4

Роар Хорват прибавил газу. На шоссе между полосами лежал убранный снег, колесо зацепило сугроб, и машину чуть не развернуло. Роар снизил скорость и вышел из заноса.

Новости закончились, он переключил проигрыватель. Внутри лежал старый диск «Пинк Флойд», и он вывернул громкость на максимум. Был вечер пятницы, и Хорват провел день с раннего утра в офисе. Последние ночи спал ужасно. На работе он собирался заново перечитать все свидетельские показания в деле Майлин. Он чувствовал себя марафонцем, достигшим финиша, которого просят пробежать дистанцию еще раз. Он рассчитывал следить за работой в Бергене и за контактами с близкими Майлин. Но его посадили читать документы, что можно было расценить исключительно как понижение, и ему очень хотелось попросить Викена прямо признаться, что это вызвано его враньем в то утро в гараже.

Телефон зазвонил. Роар выключил музыку, поискал гарнитуру, вспомнил, что она осталась на столе в кабинете. Пришлось прижать телефон к уху плечом.

– Это Анна София.

Он быстро припомнил всех женщин, к которым обращался по имени, и не обнаружил никакой Анны Софии. Матери Ильвы Рихтер в этом списке не было, но отчетливый бергенский диалект помог ему быстро разобраться, с кем он разговаривает.

– Здравствуйте, – ответил он бодро, с ее супругом на той неделе он так бодро не разговаривал. Тогда он проверял, может ли быть связь с Бергером, спрашивал, говорила ли дочь когда-либо о телезвезде или, может, слушала его музыку.

– Здравствуйте, – ответила Анна София Рихтер, и ее кукольный голос тут же вызвал в памяти ее лицо. «Будто покрыто воском», – подумал он, когда еще был у них дома.

– Мы с мужем много говорили после вашего звонка в понедельник. Мы не можем вспомнить, чтобы Ильва когда-либо интересовалась этим шоуменом.

Роар поправил выскальзывающий телефон.

– У нее не было его пластинок?

– Насколько мы знаем, нет.

Анна София помолчала несколько секунд и потом продолжила:

– Я же посылала вам список всего, чем занималась и интересовалась Ильва в школе и в свободное время.

– Мы очень вам благодарны, – подбодрил ее Роар. – Он нам в определенном отношении пригодился.

– Но вы там что-нибудь нашли?

Он въехал в узкий и опасный поворот на Большой кольцевой дороге, там было скользко, и к нему норовила прижаться какая-то фура. Если бы Роар работал в дорожной инспекции, он наверняка бы остановил и оштрафовал нахала. С другой стороны, он сам нарушал правила, сидя сгорбившись и зажав телефон между ухом и плечом.

– Пока, к сожалению, не могу вам ничего сказать.

– Я вспомнила еще кое-что, – сказала она.

Он въехал в туннель и слышал ее плохо.

– Не думаю, что это имеет значение, – расслышал он перед тем, как снизить скорость, чтобы увеличить дистанцию до фуры с прицепом.

– Значение?

Она продолжала говорить. Между стенами туннеля фура гремела, как адский духовой оркестр.

– Все имеет значение! – крикнул он Анне Софии Рихтер. – Подождите секунду. – Он отбросил телефон, свернул на дополнительную полосу сразу за туннелем, съехал на обочину и включил аварийку.

– Все важно, – повторил он. – Расскажите, пожалуйста.

Ее голос донесся через пару секунд:

– Это случилось давно. Так давно, что я даже не писала об этом в списке, который вам отправила.

– Как давно?

– Поздним летом девяносто шестого. Или ранней осенью. Мы были пару недель на юге.

Роар выхватил ручку и какой-то конверт из бардачка:

– Как пишется название? Ма-кри-гиалос. На Крите. Что случилось?

– Однажды вечером мы пришли домой с ужина и нашли котенка. Кто-то подвесил его на веревке на нашу дверь. Голова с одной стороны была совершенно разбита. И глаза… Было очень неприятно, мальчики были еще маленькими. После этого мы не могли как следует спать там по ночам. Муж заявил в полицию, но, знаете, полиция там не совсем…

«Мертвая кошка, – записал Роар. – Повешенная на дверь».

– Я понимаю, что это никак не связано со всем, что случилось позже, но вы говорили про путешествия и неприятные случаи.

– Что вы сказали про глаза?

– Мой муж это заметил, я не в силах была разглядывать несчастное животное. Но оба глаза были искромсаны.

Роар застучал ручкой по конверту:

– Расскажите все, что помните об этом случае. Абсолютно все.

– Больше ничего и не было.

– А как насчет Ильвы?

– Она пришла в ярость. У нас самих тогда была кошка. И еще она сказала…

Анна София Рихтер замолчала, и Роар повторил:

– Что она еще сказала?

– Это как-то связано с одним мальчиком. Ее ровесником. Он ей казался странным, и она избегала его, как могла. Не знаю, что там было, но Ильва, как только услышала про кошку, знала, кто это сделал. Мы ее расспросили, и тогда выяснилось про этого мальчика. Но она не была уверена, она ничего не видела и не слышала. Он жил в соседнем номере. Ужасная была семейка, родители напивались, шумели, дети у них ходили голодные и холодные, она никогда не встречала ничего подобного в других местах…

– А вы не помните, как звали мальчика?

– Что-то очень короткое – Рой или Бо.

– А семья? Вы что-нибудь еще о них помните?

Она не помнила, но он успокоил ее, что это совсем не странно через двенадцать-то лет.

– Но я говорила об этом с мужем, и он вроде помнит их фамилию. Знаете, когда кто-то себя ведет подобным образом, к фамилии приклеивается что-то противное. И так мы запоминаем лучше.

На конверте не осталось больше места. Роар нашел в кармане квитанцию за парковку и записал варианты фамилии, которую пытался вспомнить отец Ильвы Рихтер. Почти полминуты после разговора он сидел и таращился на один из них. Потом снова взял телефон, стал искать в справочнике.