Текст книги "Смерть от воды"
Автор книги: Торкиль Дамхауг
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
8
Она погрузилась в теплую дремоту, будто в прилив. И там услышала голос. Не Майлин на этот раз, это был голос отца, пробивавшийся сквозь сон, чтобы рассказать ей о чем-то:
«Это место – твое, Лисс. Твое и Майлин».
Но ведь тыхозяин дачи.
Он стоит у окна и смотрит на улицу.
«Теперь вы его хозяйки. Я должен уехать».
Странно он говорит. Не так, как перед отъездом в Берлин или Амстердам. Туда он уезжает на несколько недель, а потом возвращается с подарками.
Он садится на край кровати. Гладит ее по волосам. Обычно он так не делает. Обычно он долго на нее смотрит со странной улыбкой. Но никогда к ней не прикасается.
«Почему ты уезжаешь?»
Он долго ничего не говорит. Наконец медленно качает головой:
«Я буду скучать по тебе, Лисс. Мы похожи, ты и я. Никто ничего не может с этим поделать».
Вильям зажег парафиновую лампу. Он положил топор на край камина и принялся листать блокнот. Все, что она написала Майлин. Она не смела представить себе, что он с ней сотворил. Только что он ее заморозил. Лисс сейчас тоже мерзла, вся съежилась в углу дивана. Она не злилась на него. Он дал ей еще дозу. Приятная боль укутала ее.
– Куртка тебя остановил, когда ты собирался топиться, – попыталась она заговорить и заметила, что голос ее как густой соус. – Он спас тебя.
Вильям не отрывал глаз от блокнота, листал, казалось, полностью погрузился в ее записи.
– Тебе был нужен кто-то, чтобы тебя обнять. Но он использовал тебя.
Вдруг он отбросил блокнот и встал над ней:
– Откуда ты это взяла?
Она не могла поднять руки, чтобы защититься.
– Она тебе еще что-то послала? У тебя было несколько дисков? Если ты что-то спрятала…
Она не сразу поняла, о чем он.
– Нет, был только этот. Который я положила под матрас.
Он снова выпрямился.
– Почему никто не должен знать про Куртку? – простонала она. – Это ведь он с тобой плохо поступил. Ты не виноват.
– Ты ни хера не понимаешь, поэтому лучше помолчи. – Он засмеялся. И так же внезапно снова посерьезнел. – Он зверски рисковал, пуская меня. Он мог потерять все, оказаться в тюрьме, его могли забросать камнями и повесить. Понимаешь? А он рисковал, чтобы я мог быть с ним. Сколько людей готовы послать все ради того, чтобы побыть с каким-то мальчишкой?
– Понимаю, – пробормотала она.
Он снова достал блокнот, сел в кресло у камина и продолжил чтение.
Она умудрилась сесть на диване, сползла на пол в свет парафиновой лампы. Встала перед ним, голая, руки связаны за спиной, так крепко, что от запястий к пальцем пробегали судороги.
– Ты убила человека, – сказал он, не поднимая взгляда.
Впервые эти слова произнес другой. Но теперь это не играло никакой роли.
– Все, что там написано, – правда, – услышала она собственный ответ.
– А теперь ты пообещаешь мне, что будешь молчать. И я выпущу тебя отсюда.
До такого она не додумалась.
– Я не могу тебя отпустить, – сказал он твердо. – Я был здесь в твой прошлый приезд. Хотел выяснить, знаешь ли ты что-нибудь. Тогда я тебя отпустил, но теперь – нет. Не хочу тебя дурачить. Буду с тобой честным. Ты никогда больше отсюда не выйдешь. – Он бросил блокнот в камин. – Понимаешь?
Лисс смотрела, как маленький огонек начал окутывать красную плюшевую обложку.
– Не из-за Ильвы Майлин больше не могла жить, – сказал он тусклым голосом. – Йо и Куртка заключили пакт. Лучше умри, но никто об этом не должен узнать.
Рядом с горящим блокнотом Лисс увидела остатки другой обложки. «Шандор Ференци», – прочитала она. Содержимое превратилось в рулон пепла.
– Майлин это выяснила, – пробормотала она.
– Она никогда не сдавалась, – отрезал Вильям. – Все спрашивала и спрашивала, кто такой Куртка.
Лисс попыталась удержать остатки мыслей, норовивших уплыть куда-то далеко, прочь от этой комнаты, от камина, пыли и холодной древесины – всех запахов, которые останутся после нее и Майлин, после отца, который однажды, стоя у ее кровати, сказал, что должен уехать, после бабушки, которая искала здесь убежища, пока мир не пришел и не забрал ее.
– Майлин поняла, что Куртка – это Бергер.
Вильям долго молча смотрел на нее.
– Да, так, – ответил он наконец.
– Она хотела выдать тебя в «Табу». Она хотела нарушить пакт.
Вильям покачал головой:
– Я был дома у Бергера каждый день, после того как Майлин… пропала. В конце концов он понял, что с ней случилось. Даже захотел рассказать об этом перед камерой. Он был уверен, что контролирует меня. Я заставил его поверить, что приду на передачу и сознаюсь. Мы планировали это вместе. Шок-ТВ. Он радовался, как ребенок. Жаль, пришлось лишить его этой радости.
Опьянение, в которое она погрузилась, было не похоже на привычное ей.
– Ты чокнутый, Вильям, – прогнусавила она. – Ты – чокнутый кусок говна.
В своем отстранении она поняла, что именно этого он и ждал – что она его разозлит. Он вскочил, подтащил ее к стулу за волосы. На краю камина лежал моток веревки, он обмотал ее вокруг талии, затянул грудь и завязал веревку за спинкой стула. Из свободного конца он сделал петлю, которую надел ей через голову.
– Ты такая же, как они! – зарычал он. – Не буду скучать по тебе.
Она закашляла.
– Майлин делала все, чтобы тебе помочь, – произнесла она. – Майлин заботилась о тебе.
Он присвистнул:
– Она обманом заставляла меня говорить. И пока я говорил, сидела и гладила меня. Раздевала меня. Приводила меня в кабинет.
– Ты лжешь. Майлин так никогда не делала.
Он затянул петлю на ее шее:
– Может, твоя сестра была далеко не такой святой, как ты думаешь.
– Но она же была с тобой, – откашлялась Лисс. – Вы же собирались пожениться.
Его глаза расширились и почернели. «Не занимай праздник Ивана Купалы», – прозвучало где-то внутри ее. Это он, Вильям, отправил ей сообщение с телефона Майлин.
Она выдавила из себя слова, которые, она знала, говорить нельзя:
– Она хотела уйти от тебя.
Он сильнее затянул петлю, веревка врезалась ей в шею. Она чувствовала, как голова растет, комната наполняется красноватым дымом.
– Она должна была любить во мне все, – прошипел он, – неважно, что я делал. Неважно, что сделали со мной. Но она солгала. Я не выношу, когда мне лгут. Понимаешь? Когда кто-то начинает лгать, это конец. – Тут он ослабил веревку. Воздух хлынул к ней в грудь. – Теперь ты поняла? Ты достаточно насмотрелась?
Красные пятна пульсировали в тумане. Сил у нее уже не было, и вдруг взгляд прояснился. Он держал что-то в руке, острие шприца, снял с него колпачок. Она почувствовала, как он приложил иголку к ее щеке, осторожно поцарапал, поднес шприц к правому глазу.
– Ты достаточно насмотрелась? – повторил он.
Она попыталась увернуться. Тогда он снова затянул петлю. Туман с красными пятнами вернулся.
Она открыла рот:
– Вильям… Йо. – Это прозвучало как молитва, но она исходила не из нее. Голос был сиплым и мрачным.
– Теперь здесь Йо, – завыл он. – Милый Йои все такое.
Он опустил острие шприца и ввел иглу ей в сосок. Боль прошла сквозь грудь и отпустила где-то за спиной, щупальца медузы, охватывающие и обжигающие все тело.
– Ты хороший мальчик, Йо. Такой хороший, хороший.Ничего ты со мной не сделаешь. Ничего. Потому что ты тоже так думаешь, и ты тоже. Думаешь, я тебя не знаю, Лисс Бьерке? Думаешь, Майлин мне не рассказала все, что надо, о тебе?
Он вынул иглу, положил руку ей на лоб, опустив палец на веко, поднял его. Теперь она совершенно пришла в себя, изо всех сил трясла головой. Он схватил ее за волосы железной хваткой. Она почувствовала холодное острие на глазном яблоке. Как насекомое, усевшееся там с огромным жалом наготове. Оно укусило пару раз. Потом порвалась оболочка. Другая боль. Боль ее разорвала, открыла, больше негде было прятаться. Внутри глаза что-то растеклось, свет от лампы поменял цвет, стал черным, и из этой темноты расходилась радуга.
– Дай я покажу тебе одно место, – завыла она.
Он наклонился вплотную к ее лицу:
– Какое место?
– У самого озера.
Он вырвал иглу, что-то потекло по щеке.
– Только не второй, – попросила она. – Пока не надо. Пока я не покажу тебе место.
– О котором ты написала в блокноте? Где ты хочешь лечь на снег, смотреть на деревья и замерзнуть до смерти?
Она попыталась кивнуть:
– Это недалеко.
Он приложил острие к ее веку. Потом опустил, ослабил веревку, рванул ее за волосы и швырнул на пол.
– Покажи! – зашипел он и схватил топор с камина. – Покажи мне, где ты хочешь умереть.
Она пошла вниз первая, босая и голая. Ветер дул прямо с озера, обжигал грудь и бедра. Его шаги по снегу, в нескольких метрах сзади. «Тебе страшно, Лисс». Голос Майлин исчез, теперь с ней говорил отец. «Наконец-то тебе страшно». Мне страшно. «Ты не хочешь умереть». Я не хочу умереть. Она запрокинула голову. Одним глазом заметила что-то серое в темноте между деревьями. Осталась только эта полоса. И шум ветра. Когда ты уезжал, я хотела этого – лечь в снег, почувствовать холод, укутывающий меня и освобождающий. «Я буду скучать по тебе, Лисс. Мы похожи, ты и я».
Она повернулась к высокой, узкой фигуре. Лицо выступило из серого, прямо рядом с ней.
– Можно, я посижу немного здесь на камне? Посмотрю на озеро. Несколько минут.
Он хмыкнул. Она больше не чувствовала собственных ног. Мороз въелся в икры, колени. Она заскользила по заледеневшей каменной стене.
– Помоги мне, – попросила она.
Он тоже забрался на камень, присел рядом с ней на корточки, взял ее под руки и поднял. Секунду они стояли вплотную. Она посмотрела ему в лицо. Глаза больше не были злыми. Они наполнились чем-то другим.
– Бедная Лисс, – прошептал он.
Она резко бросилась вперед, ударила его головой изо всех сил, оставшихся в ее промерзшем теле. Он пошатнулся, стоя на краю, замахал руками, выпустил топор и попытался ухватиться за ее скользкое плечо. Все заняло секунду или две. Потом он упал назад. Она услышала, как что-то грохнулось о камень, потом всплеск, и он провалился в полынью.
Она скатилась с обратной стороны камня, встала на ноги. Казалось, он кричит, она не обернулась. «Это ветер кричит». Она стала пробираться по глубокому снегу. «Не к дому. Там он тебя найдет». Мимо сарая она пробежала. «Ты не умрешь, Лисс». Она вскарабкалась по склону, нашла не очень крутой подъем. Заползла вверх, снег затягивал ее, но она больше не хотела в нем исчезнуть. На вершине было жестче. Она попыталась забежать под деревья. Остановилась за толстой елью. И тут услышала шаги, села на корточки под нижней веткой. Шепот в ухо: «Тебе от меня никуда не деться». Она приникла к стволу, прижалась щекой к шершавой коре.
Попозже, через минуту или десять минут – встать снова. Она посмотрела сквозь ветки. Она знала эти деревья. Они показывали ей дорогу. Это ее лес, не его.
Она перебралась через сугроб и вышла на дорогу. Хотела встать на ноги, но они ее не слушались. Она попыталась ползти на животе вниз, с руками, связанными за спиной. Продвинулась на несколько метров, потом все тело ослабло. Тогда она съежилась, подтянув под себя ноги.
Вдали раздался шум двигателя. Она повернула голову и заметила свет фар, танцующих между деревьями. «Они приехали за тобой, Лисс. Все правильно».
Эпилог
Вторник, 20 января
Дженнифер Плотерюд выключила компьютер, повесила белый халат в шкаф, вышла в коридор и заперла за собой дверь. Она только что решила подарить себе пару новых сапог. Нашла их в Сети, в «Хэтти и Му». Они тоже были из кожи антилопы, но с бронзовой пряжкой, огрублявшей их, что больше подходило ее нынешнему настроению.
Было четверть пятого. Родительское собрание в десятом классе начиналось в семь, и Ивар посчитал, что «в кои-то веки» пора бы и ей сходить. К тому же он обещал приготовить обед пораньше, потому что мальчики шли на тренировку. На самом деле была очередь Ивара идти на собрание, и Дженнифер злилась, что позволила себя уговорить. Она взглянула еще раз на часы и решила сделать намеченное. Несмотря на все домашние обязанности, она направилась к главному зданию Центральной больницы и вошла в большой зал, напоминавший самолетный ангар.
Поднимаясь по лестнице к галерее, она вспомнила о Роаре Хорвате. Она позвонила ему чуть раньше и намекнула, что, возможно, заедет в ближайшие дни. У него между тем были другие планы. В третий раз за неделю она слышала скомканный ответ. Почему не сказать правду? Неужели он думает, она не выдержит? Она злилась, что не смогла ему показать, с какой легкостью могла бы это принять. Она ошиблась в нем. Когда они познакомились, на корпоративе, ей показалось, он сангвиник. Но кто же не сангвиник на рождественском корпоративе? Теперь он все больше казался чем-то средним между меланхоликом и флегматиком, что не очень-то отличало его от Ивара и других норвежских мужчин. Уже не в первый раз Дженнифер так грубо ошибалась, но о переоценке этой Гиппократовой системы и речи быть не могло.
Пока она цокала вдоль галереи на втором этаже, навстречу мелькали лица. Некоторых она знала, кивала, большинство были незнакомы. Она будет скучать несколько дней, решила она, а потом все пройдет. Так обычно бывало. Даже Шон прошел. Во всяком случае, она могла не думать о нем. А эта история с Роаром Хорватом была просто лекарством. На какое-то время она подавила страх увядания, но теперь это ей не нужно.
Уточнив в справочном номер палаты, она постучалась в предпоследнюю дверь в коридоре. Внутри было темно, и она не сразу разглядела фигуру, сидевшую в кресле у окна.
– Привет, Лисс.
Девушка обернулась. Один глаз прятался за огромной повязкой.
– Привет, – ответила она тихо.
Дженнифер закрыла за собой дверь:
– Я узнала, что ты все еще в больнице. Захотела тебя проведать.
Лисс включила свет, она казалась еще тоньше, чем в их последнюю встречу на похоронах ее сестры. Вокруг шеи у нее была повязка с абсорбирующим компрессом.
– У меня все есть. Меня кормят.
Она кивнула в сторону стола, где стояла кружка с желтым соком и лежало печенье. На тарелке был нетронутый бутерброд с сыром.
– Тебя завтра выписывают?
– Кажется, да.
– Как твой глаз?
Лисс пожала плечами:
– Будут обследовать его снова перед выпиской. Они еще не знают.
Дженнифер присела на край кровати:
– Ты с кем-нибудь говорила?.. О том, что случилось?
Девушка скорчила рожицу:
– Сюда заходил один – специалист по какой-то психиатрии. Полный идиот. Я отказалась как можно вежливее, – кажется, он остался доволен.
Дженнифер улыбнулась:
– А с другими? С матерью или отчимом?
– Они стараются как могут. Матери помощь нужна больше, чем мне.
В слабом свете лампы лицо Лисс было серо-бледным овалом под повязкой. Дженнифер захотелось погладить ее по голове.
– Кстати, заходил инспектор. Викен. Он искал ответы на некоторые вопросы.
– Они должны тебя допросить, – кивнула Дженнифер. – Правда, врачи не хотят, чтобы тебя беспокоили.
– Его нашли только через десять часов.
– Я слышала.
Дженнифер вскрывала Вильяма Вогт-Нильсена, после того как его извлекли из-подо льда, но она не хотела об этом говорить.
– Ему было больно?
– Нет, – решительно ответила Дженнифер и добавила: – Он потерял сознание до того, как упал в воду. Наверное, ударился головой о камень при падении.
Лисс сидела и смотрела в окно.
– Я его столкнула. Слышала, как голова ударилась о выступ. Но я убежала.
Казалось, она винит себя.
– Поэтому ты сейчас здесь, – заметила Дженнифер.
Девушка накручивала прядь на указательный палец.
– И еще потому, что инспектор решил, что надо мчаться на дачу. Он понял, что Вильям может быть там.
Дженнифер не удивилась, что Викен заронил в Лисс мысль, кому надо быть благодарным.
– Я убила человека.
Дженнифер встала и подошла к ее креслу.
– Дорогая Лисс, – сказала она и прикоснулась к ее плечу. – Я не психолог, но, по-моему, нет ничего удивительного в твоих чувствах после всего пережитого кошмара. Это называется «комплекс вины выжившего». Я бы все-таки посоветовала тебе с кем-нибудь об этом поговорить. Не все психоаналитики негодяи все-таки.
*
После того как посетительница ушла, Лисс лежала и думала о ее словах. Надо ли ей поговорить с психологом? Когда здесь был инспектор, она мобилизовалась и рассказала кое-что из случившегося у озера. Это ей помогло. Викен тоже утверждал, что зашел в первую очередь просто ее проведать. Но не возражал, когда она принялась рассказывать о том, что знала.
– Он пошел за Майлин на почту. Ждал ее в машине снаружи, поехал с ней на дачу. Как он сделал вид, что был все время в Осло, я не знаю.
– Мы это выяснили, – сообщил инспектор. – Вечером он приехал в город поработать, потом вернулся на дачу. Наверно, он держал ее связанной всю ночь и отвез на ту фабрику рано утром одиннадцатого декабря.
– Он тогда ее снимал? Дата на видеозаписи была двенадцатое декабря. – Лисс задумалась. – Но ведь несложно поменять дату на мобильном.
Викен криво улыбнулся:
– Вы хорошо рассуждаете. Похоже, с головой у вас все в порядке, даже несмотря на серьезное переохлаждение.
Ей понравилась его интонация, прямота – и никакого притворного сочувствия.
– Наверное, он отправил сообщение Бергеру с ее телефона, – сказала она. – А еще мне и нескольким другим. «Не занимай праздник Ивана Купалы будущим летом». А Йонни Харриса тоже он убил?
– У нас есть все основания так полагать, – подтвердил инспектор. – Харрис был свидетелем чего-то, что он не должен был видеть.
– Он приходил в офис Майлин в тот вечер… Машина. Он видел, как Вильям паркует ее машину.
– Вот именно, – сказал Викен. – Но только позже Йонни Харрис понял, что это значило. Полагаю, он хотел подзаработать на своем наблюдении. Надо же на что-то жить.
– Но Вильям был на лекциях весь день, а потом на работе.
Инспектор оттолкнул табуретку и вытянул коротковатые ноги.
– Мы просмотрели камеры наблюдения с парковки возле университета и обнаружили, что машина Майлин въезжала на нее с утра. Когда у Вильяма был перерыв на работе, он успел не только выпить кофе в «Дели де Люка», но еще и припарковать машину на улице Вельхавена. Это вполне можно сделать за короткий перерыв.
Лисс заметила, что все крутит и крутит прядь волос. Она опустила руку.
– Я кое-что выяснила, – сказала она. – Вильям пережил насилие. Он познакомился с Бергером в путешествии на юг, когда ему было двенадцать лет.
Викен прикрыл глаза:
– Это о каком путешествии вы говорите?
Она рассказала о диске, посланном ей Майлин, повторила, что запомнила из интервью. Инспектор слушал не прерывая. Сидя на стуле у окна в больнице, он так не напирал. Был менее опасным.
– Вильям называл Бергера Курткой.
– Если это верно, – прервал ее инспектор, – тогда на место встают некоторые важные кирпичики. Если Вильяму было двенадцать лет, это мог быть девяносто шестой год. Он называл место?
– Кажется, в документе Майлин было написано про Крит.
Викен очень оживился, достал кусочек бумаги и записал.
– А могло быть несколько дисков? – поинтересовался он.
– Вильям уничтожил тот, что Майлин мне отправила. Он уничтожил все записи Майлин. Они с Курткой заключили пакт. Лучше умереть, чем выдать друг друга. Майлин погибла, потому что выяснила, кто такой этот Куртка.
– И тем не менее у Бергера были планы разоблачить Вильяма-убийцу перед камерой? Он намекал на это в интервью в газете.
Лисс вспомнила, что сказал об этом Вильям:
– Он заставил Бергера поверить, что признается в убийстве на шоу «Табу».
Инспектор двумя пальцами потер гладко выбритый подбородок.
– Бергер, видимо, лишился остатков здравого смысла, – заметил он. – Насчет пакта я еще не разобрался, но если ваш рассказ верен, понятно, как он подпустил к себе Вильяма. Что случилось в точности – лишь догадки. Но мы нашли следы… ну, они оба были вместе в квартире прямо перед смертью Бергера от передозировки героином.
Лисс не хотела больше об этом слушать.
– Та девушка из Бергена, – сказала она, – Ильва Рихтер. Зачем Вильям нашел ее через семь лет после поездки на Крит? Он связывался с ней в промежутке?
Викен развел руками:
– Пока неизвестно, получим ли мы ответ на это в ходе следствия. Все равно что-то останется непонятым.
«Нам приходится смириться со многим», – подумала Лисс, когда инспектор собрался уходить. В тот день, проснувшись в больнице, она поняла, что поквиталась сама с собой. Она была на пути к смерти, но осталась в живых. В последующие дни, когда она сидела и смотрела из окна одним здоровым глазом, это чувство ослабевало. Потому как что же это были за счеты, которые она сводила? Значит ли это что-нибудь для Зако или его семьи, что ее саму чуть не убили?
В какой-то момент, когда инспектор Викен стоял, держась за ручку двери, Лисс была готова выпалить все, что случилось на Блёмстраат. Она открыла рот, чтобы рассказать, но вдруг решила: пусть никто не знает. Надо нести это в одиночку. Жить в одиночку.
Зашла медсестра. Она постучалась, уже закрывая за собой дверь:
– У вас все есть, Лисс?
Она произнесла ее имя, будто они были старыми приятельницами, встретившимися снова. Кстати, она была санитаркой. Полненькая, с острым взглядом, но вышколенно дружелюбная.
Лисс не хотелось есть, и ей не нужна была ничья поддержка. Но она вспомнила, о чем может попросить.
Санитарка сразу же вернулась и положила на столик ручку и маленький блокнот.
Она сидит высоко над землей, голова почти упирается в облака. Она держится за его длинные волосы, словно за вожжи, но не может управлять, и вдруг ее кидают, и она парит по воздуху и несется к земле. Она вот-вот разобьется, но ее ловят огромные руки. Они поднимают ее обратно на плечи. Она кричит и просит его перестать, но ее снова кидают и ловят. Снова и снова, ведь она и сама хочет только продолжать.
Это надо было написать в блокноте, который ты подарила мне, Майлин. И ни слова о том, что случилось в Амстердаме. Потому что оно началось не там. Все истории начинаются в другом месте. Может быть, у нашего озера или в доме в Лёренскуге, задолго до моего рождения. И так я могу пронести это с собой: писать об этом, не упоминая ни одним, словом. То, что случилось и могло случиться, что привело за собой другое, тени в тени, круги в кругах. Палец, опущенный в воду, вращает ее. Где-то в холодной темноте я появилась.
Зазвонил телефон на стене. Она узнала голос санитарки:
– Звонит ваш молодой человек, перевести звонок?
Лисс зажмурила единственный глаз, потом рассмеялась:
– У меня нет никакого молодого человека.
– Он так сказал, когда я спросила.
Кажется, санитарка удивилась, но, ничего больше не объясняя, перевела звонок. Голос Йомара не был для Лисс неожиданным.
– Наглость – второе счастье? – проворчала она. – С каких это пор ты – мой молодой человек?
Она слышала, как он засмеялся:
– Это медсестра предложила. Я не смог назвать наши отношения. Пусть люди думают что хотят. Обычно это срабатывает.
– А почему, ты думаешь, я хочу с тобой поговорить?
– Я должен знать, как твои дела.
Она сидела в старом спортивном костюме, который Таге принес из дома. Штаны были коротки, а цвет ей нравился в шестнадцать лет. Она была неприбрана, ненакрашена, на голове повязка, закрывающая пол-лица.
– Хорошо хоть ты не додумался сюда явиться, – сказала она обреченно. – Я сижу тут как одноглазый тролль.
– Отлично, я подожду до завтра.
– Меня завтра выпишут.
– Могу тебя встретить. Отвезти домой.
Это куда? Она подумала, что ей некуда ехать.
– Ты наверняка помнишь все, что я тебе сказала в тот вечер по телефону?
– Каждое слово, – уверил он.
– Я такая, Йомар Виндхейм. Ты мне нравишься, но никогда, никогда, никогда между нами ничего быть не может.
– Ты уже это говорила одиннадцать раз. Слышишь, я зеваю? – Звук, раздавшийся в трубке, больше напоминал храп.
– У меня с собой нет никаких вещей, так что незачем меня встречать.
Положив трубку, она написала в блокноте:
И все же есть человек, который выдержит рассказ о случившемся на Блёмстраат. Тот, кто скажет, что делать. Может, он единственный человек на свете, на которого ты больше всего полагалась, Майлин.
Среда, 21 января
Дверь в кабинет Далстрёма была закрыта. Лисс постучалась, подождала, ничего не последовало. Она обошла дом, прошла мимо гаража, поднялась на крыльцо. На дверном звонке был миниатюрный рельеф с пейзажем. Кнопка была между острыми вершинами гор, тянувшихся к темному небу. Она услышала два низких звонка в доме. В эту секунду дверь открылась. Девочка на пороге была не старше шести-семи. За спиной у нее болтались две толстые темные косички.
– Тебя зовут Лисс, – сказала она.
Девушка подтвердила ее правоту.
– Ты осталась без глаза? – поинтересовалась девочка. На ней был розовый пуховик и сапожки, – похоже, она собралась куда-то.
– Не совсем, – ответила Лисс и зашла в прихожую. – А ты осталась без переднего зуба, я вижу.
– Ну и что? Скоро вылезет новый.
Девочка раскрыла рот и показала на белый краешек, еле видный в десне.
– Я осталась без восьми зубов, – объявила она и языком провела экскурсию по своему рту, пересчитывая владения. – А ты осталась без сестры, – сказала она, закончив счет.
Лисс поняла, что Далстрём рассказывал о ней дочери.
– Я не знаю, как тебя зовут, – сказала она.
– Элисабет, – ответила девочка.
Странно, что это имя произнес тонкий детский голос.
– Так звали мою бабушку, – заметила Лисс. – Удивительно.
– Ничего удивительного. – Она вскинула брови. – Я знаю одну девочку во втором «Б», которую так зовут. А еще учительницу. И еще мамину тетю.
Турмуд Далстрём спустился в холл.
– Лисс, – сказал он, ничуть не удивившись.
Он знал, что она придет. Ей даже показалось, он рад ее видеть. Ей не нравилось, когда ее обнимали малознакомые люди, но, если бы ему захотелось ее обнять, она бы не противилась.
Он повернулся к девочке:
– Не забудь посмотреть в обе стороны, перед тем как перейти дорогу, Бетти.
С беспокойством на лице он погладил ее по голове. Дочка вздохнула:
– Папа, ты мне это говорил уже сто раз!
Лисс не смогла сдержать улыбку.
– Конечно говорил, – согласился Далстрём и взял обе косички в руку. Резинки на них были украшены божьими коровками – желтой и красной. – И не забудь надеть шапку. Ветер сегодня ужасный.
Когда девочка умчалась, он взял кожаную куртку Лисс и повесил за занавеской у зеркала в просторном холле.
– Редко когда я один в доме. Пойдемте в гостиную.
Лисс была рада, что не придется сидеть в кабинете, так она чувствовала себя больше гостем, а не пациентом.
Он пропустил ее вперед, когда они поднимались по лестнице. В гостиной горел камин.
– Хотите еще что-нибудь? – спросил он, вернувшись в гостиную с кофе. – Даже от бельгийского шоколада откажетесь?
Он ее поддразнивал, как ей показалось. Лисс подумала, он ее испытывает, оценивает, как она будет отказываться, размышляет о ее отношении к еде. Она почувствовала, что все время себя выдает. Но удивительным образом это не раздражало.
– Что говорят врачи про ваш глаз? – Далстрём кивнул на повязку.
– Пока ничего определенного. Полагают, я сохраню зрение. Но оно больше не будет прежним.
Он кивнул, не пытаясь утешить:
– А как все остальное?
Остальное? Это он про веревку, затягивавшуюся на шее? Или лицо Вильяма, когда он ее душил?
– Вообще-то, я хотела поговорить о другом, – сказала она. – Вильям был психологически травмирован. Он пришел к Майлин за помощью. Она совратила его.
Далстрём сидел и смотрел на нее. Глаза немного расширились, но даже теперь он, казалось, не удивился.
– Вы знали об этом, – заметила она.
Он откинулся на высокую спинку кресла. От взгляда его глубоко посаженных глаз ей становилось спокойнее. Может ли что-нибудь на свете вывести его из равновесия? Да. Она слышала страх в его голосе, когда он прощался с дочкой. Ее зовут Элисабет, и ей надо перейти дорогу.
– Во время наших занятий пару лет назад Майлин говорила о пациенте, который ее особенно беспокоил, – сказал Далстрём. – Очевидно, он был серьезно травмирован.
– Вильямом воспользовался Бергер, когда ему было двенадцать лет. Майлин отправила мне диск с записью разговоров с ним во время сеансов.
– Диск? Об этом вам надо поговорить с полицией, Лисс.
– Я уже говорила с ними. Но когда я позвонила Вильяму с дачи, он заставил меня сказать, где я спрятала диск. Он уничтожил его. Кажется, у него была навязчивая идея, что никто не должен знать про него и Куртку – так он называл Бергера.
– Но у Майлин могло быть несколько копий.
Лисс взяла шоколадный шарик из маленькой плошки с розами:
– Я уверена, Вильям уничтожил все. Иначе полиция нашла бы их.
Далстрём скрестил ноги, потер пальцем переносицу:
– Он был у Майлин на приеме не больше трех или четырех раз, а потом она резко решила закончить терапию. Я спросил, не угрожал ли он ей. Она ответила очень уклончиво. И тогда я понял, в чем дело.
Вдруг Лисс ужасно разозлилась:
– Она как раз об этом писала – что людьми пользуются! Дети, которые нуждаются в нежности и заботе… они открываются и сталкиваются со взрослой страстью. Он ходил к Майлин, потому что ему было невыносимо. Она должна была помочь ему, а вместо этого стала с ним спать. Черт! – Она сорвала фольгу с шоколадного шарика, раскусила его пополам и втянула в себя мягкую начинку. – Майлин моментально закончила терапию, – сказала она, успокоившись. – Он мог заявить на нее и подать в суд. Может, она навсегда потеряла бы лицензию. О таких говнюках читаешь иногда в газетах. Как могла Майлин так поступить?
Далстрём долго думал над ее словами, но не уклонился от ответа.
– Знаете, даже лучшие из нас совершают ошибки, – сказал он наконец. – Иногда серьезные. Что там происходило в ее кабинете, мы никогда не узнаем. Думаю, лучше оставить все как есть.
– Не уверена, что смогу.
Далстрём встал, выглянул в окно. Начинало смеркаться. Он пригладил тонкие волоски на лысине, вышел на кухню, вернулся с кофейником и налил еще кофе.
– Майлин была очень талантлива. Она многим помогла. Она была добрым и хорошим человеком. Но для вас она – нечто большее, Лисс. Больше чем просто человек.
Лисс посмотрела в пол. Пожалела о своих словах.
– Она – образ всего хорошего в вашей жизни. Вам был нужен этот образ. Возможно, теперь вы дожили до того времени, когда придется обходиться без ангела-хранителя. И может быть, вам это только на пользу.
Он все правильно говорил. Каждое слово. Тем не менее она покачала головой. И тут же застыла:
– Я убила человека.
Далстрём наклонился к ней:
– У вас не было выбора, Лисс, если вы хотели выжить.
– Я не про Вильяма. Я убила другого. – Она закрыла глаза.
На секунду она оказалась высоко над землей, отпустила вожжи, ее подбросило, и она полетела вниз… Она не смела взглянуть на него. Наконец она заметила, что он снова откинулся на спинку.
– Вы хотите мне что-то рассказать, Лисс?
Она не могла ответить, но поняла, что он предоставляет ей право выбора. Она по-прежнему могла оставить все при себе.
– Его звали Зако. Он жил в Амстердаме. Мы были вроде как вместе.
Она тараторила как пулемет, будто надо было срочно отрезать путь, по которому она еще могла бы идти дальше одна.